МАЙКРОФТ. ОТТЕПЕЛЬ.

Сегодня я познала самый страшный страх. Я проснулась рано, с первыми лучами холодного солнца. Я долго лежала неподвижно и смотрела в потолок. Мое сердце долбилось в затылке, желало переломать ребра, заливало глаза кровавыми пятнами. Мои руки были ледянее самих льдов Антарктики. Я задыхалась — весь воздух в комнате исчез в одночасье. Сегодня четверг, восемнадцатое число. И я боюсь. Я до паники, до истерики, до слез боюсь неумолимо приближающегося вечера. Вы рассмеетесь. Разве не этого я ждала десятки лет? О, конечно! Но, как же вам объяснить… Я люблю его. Майкрофта Холмса. Всегда любила. О-о-о, как сильно, нет слов. Глядела на его тень сначала на книжных страницах, потом на экране телевизора, компьютера… Когда весь мир хором сходил с ума от его брата, я репетировала в голове эту свою любовь. Говорила с ним то дерзко, то покорно, то пылко, то с иронией, язвила и смягчалась… и никогда не позволяла себе прикоснуться к нему. Нельзя касаться. Я не могу придумать, вообразить в голове этот момент, эту интимность. Не понимаете? Я поясню. Закройте глаза и представьте себе следующую картину: вы сидите за компьютером, с жадностью вчитываетесь в какой-нибудь интересный рассказ… и тут вас начинает тормошить кто-нибудь из домашних. Каковы ваши эмоции? Вас отвлекают, и это неприятно. Но чувствуете ли вы при этом прикосновения? Нет, вы определённо понимаете, что вас пытаются оторвать от интересного занятия, что вас тянут или трясут, но… чувствуете ли вы сами прикосновения родного вам человека? Сможете ли вы потом вспомнить, что руки у матери были немного влажными, потому что она перед этим закончила мыть посуду? Скорее всего, нет, потому что прикосновения родственников в большинстве своем для вас нейтральные: как если бы вы дотрагивались сами до себя. А теперь представьте, что в той же ситуации до вас дотронулся не родственник, а горячо любимый человек. Тут же по телу побегут мурашки, дыхание чуть-чуть собьется, возникнет чувство неловкости или же приятной радости. В любом случае, вы отреагируете иначе. И вот, я не могу допустить даже такую невинную сцену в своей голове. У меня не хватает смелости. Помните, на предыдущих страницах Майкрофт тронул меня за плечо? Все последующие дни я отходила от этого прикосновения, переживала его, почти болела… Мне так необходимо сегодня найти в себе крупицы храбрости. Я не спустилась к завтраку. Я вообще не стала выходить из своей комнаты. Я сижу и неотрывно гляжу в окно. Дождь. Я прикасаюсь ладонями и лбом к стеклу. Я чувствую дождь кожей. Я хочу быть каплями, падающими на город, я хочу обнимать деревья и мостовые, я хочу течь в венах реки… я хочу бить. С неумолимой силой бить в зонт моего господина, когда он взбегает на крыльцо, торопясь домой. А когда он сложит зонт, уже у самой входной двери, он обернется на неспокойное небо и поднимет глаза. Тогда я ласково коснусь его щеки и прокачусь серебром по коже, убегая за воротник… Это дождь, это не я… Дождь залил весь асфальт перед домом, утопил клумбы… Мне нужно приготовиться к вечеру, подобрать какое-нибудь белье, я много красивого накупила в Интернете, ванну принять… Я закрываю лицо руками. А хочу ли я, чтобы сегодняшний вечер вообще случился? Я, видимо, боюсь, что после этого все уже будет иначе, как-то по-взрослому, чтоли, будет, и флер романтики исчезнет, растает… Вечер. Одиннадцатый час. Я не выходила из комнаты. Я вымылась, целиком побрилась, слегка надушилась. Я надела прелестный пеньюар, нежный, кремово-белый, он изумительно оттеняет мою чуть смуглую кожу. Белье надевать не стала. Приглядись — и все можно угадать под тонкой тканью. Я сижу в кресле лицом к окну, подогнув ноги и накинув на плечи теплый плед. Я якобы читаю книгу. Я жду. Я слышу шаги за дверью. Так едва уловимо, совершенно спокойно, приходит к нам сама смерть. Чтож, по крайней мере, стоит попытаться умереть в своем лучшем виде и, не выдав паники… Он входит в мою комнату, как всегда беспардонно. Он гасит слабый свет ночника, он встает за моей спиной, и теплые руки, неизменно пахнущие сандалом, ложатся мне на плечи. Знаете стишок? Ваши руки пахнут ладаном. Теплом. Может быть, вы были ангелом с крылом. Припаду губами искренне к руке. Попрошу у вас я исповедь. Душе. Ваши руки пахнут нежностью. Весной. Пахнут дерзкой неизбежностью ночной. Детской сказкой, спелой зрелостью своей. Пахнут росами и влажностью дождей. Попрошу вернуть забытое давно. И любовь свою убитую. Грешно. Попрошу у вас доверия, как блажь. Мне так нужно вдохновение. Уважь. Ваши руки пахнут ладаном. Вы кто? Вы — видение обманное? Вы зло? — Ангел я. Что на обочине. Ковыль. Я — душа твоя порочная. Я — пыль. Не мое. Вспомнилось… Я встаю. Я стою рядом с ним. Я смотрю ему прямо в глаза, я ищу в них его сердце. — Не бойся, — успокоил, привлекая к себе и почти укладывая на грудь. Мои ладони на его широких плечах, мне приходится привстать на цыпочки. Я гляжу ему прямо в лицо, которое так непозволительно интимно близко! Рука Майкрофта скользит по щеке, окунается в волосы, нажимая на затылок и привлекая все ближе. Его губы горячие, пахнут сигаретами и крепким вином, что дают за ужином. Касаются удивительно нежно и аккуратно. Тонкие, поразительно искусные, деликатно исследуют уголки моего рта, знакомясь и приручая — умелые и ласковые. Поцелуй оказался опьяняющим, томительным и чувственным. Я ощущаю себя скрипкой, которой завладел виртуоз. Его близость успокаивает мои страхи. В конце, концов, я ведь доверила ему свою жизнь. Всю оставшуюся жизнь… Забирай уж тогда и мою душу, и волю, и тело — все бери… Ощущать его тело невероятно. Я чувствую всего его, прижатого ко мне, вдыхаю запах его крема для бритья, шампуня, одеколона… Я чувствую уникальный, штучный запах его самого. Восхитительный, я хочу дышать им. Я хочу его лизнуть, съесть, испить до самого дна. Его прикосновения мастерски точные и такие желанные. Его руки повсюду, но я хочу больше и ближе. Я теряю себя, свою потаенную невинность мыслей. Ох, я не хочу быть еще одной какой-то там безмолвной, безмозглой, бесправной Антеей! Он сидит на краю кровати, одевается. — Я все думаю над одним вопросом, — тихо говорит он темноте, — Как мы умудрились без особых сложностей взять в плен человека, знающего, что должно произойти в грядущие полвека? Он оборачивается ко мне, чуть склоняется надо мной. Я молчу. — Я прочел твой дневник, — медлит, ждет реакции. Не получает ответа, — Стыдно сказать: я понял не все метафоры. Но я польщен. Встает и выходит из комнаты.