МАЙКРОФТ. ОТТЕПЕЛЬ.

Майкрофт задумчиво курил, глядя на сонные воды Темзы. Пять часов он без передышки носился по улицам Лондона в окрестностях легендарного Большого Бена. Он забегал в каждое помещение, в каждый магазинчик и даже каждую малюсенькую лавочку — он побывал всюду, где мог бы уместиться холодильный контейнер среднего размера. Он знал, что ищет, но никак не мог понять, где конкретно искать. Он ворвался во все подвалы в округе и взлетел на все чердаки — благо, правительственное удостоверение открывало любые двери. Он был уверен — Ева где-то здесь, в поле видимости или слышимости старинных часов. Не зря же ему напоминали про убегающее время, хотя об этом можно было и не говорить вовсе. «Поторопись. Помни, что стрелки часов не стоят на месте.» А что может символизировать неумолимое время лучше, чем старина Биг Бен? Это точно где-то рядом. Но где?! За прошедшее время он один раз говорил с Евой. Девушка была плоха, стала какой-то апатичной и вялой, заговаривалась и путалась в ответах… Майкрофт отшвырнул сигарету. Мотнул головой: когда-то безукоризненная его челка растрепалась и падала на лоб мокрыми, липкими прядями. Если бы Ева была рядом, она бы сказала, что ему не следует излишне старательно укладывать волосы — непокорная, вьющаяся, как и у всех Холмсов, челка добавляла Майкрофту юношеской задиристости и делала его этаким красавчиком-денди. Он устало побрел вдоль набережной, не в первый раз обогнул Вестминстерский дворец и поплелся в глушь дворов и переулков. Он думал, и голова его болела от усталости и неимоверных усилий. В одном из узких и темных проулков Лондона Майкрофт в задумчивости налетел на припаркованный фургон, доставлявший продукты в местные забегаловки. От удара Холмс покачнулся, оступился и упал на колено, больно ударившись о камни мостовой. Он почувствовал, как по ноге под штаниной брюк потекла теплая струйка крови. Будучи ребенком, Майкрофт зачитывался книгами о короле Артуре и мечтал стать рыцарем Круглого стола. Но старший Холмс всегда был полноват, не отличался большой силой и выносливостью, не любил и слегка боялся опасных авантюр… рыцарем он так и не стал. «Мнимый рыцарь» — как верно охарактеризовал его похититель. Он даже не решился честно признаться Еве в своих чувствах. «Я к тебе привязался, » — сказал он. Как к собаке или любимым уютным туфлям… Глупость какая! Ему следовало сказать правду… Он оправдывал свое малодушие тем, что еще не время, ему все это в новинку, еще будет подходящий момент, он еще не до конца разобрался в себе… — Я тебя полюбил, — сказал Холмс темнеющим улицам и, всхлипнув, болезненно скривился. Он не знал, в каком направлении продолжать поиски, но был намерен не терять ни секунды отведенного ему времени. До боли сжав зубы, Майкрофт шагнул в надвигающуюся ночь. Почему так путаются мысли?.. Я не знаю, сколько у меня осталось времени, и сколько часов уже пролетело… Мне очень холодно. Ресницы смерзлись, волосы на голове повисли тяжелыми, мертвыми сосульками. Повсюду уже не иней, а настоящий слой жесткого, твердого снега, этакие снежные кристаллы. Я заставляю себя все время ходить кругами по моей тюрьме — я надеюсь таким образом заставить кровь в моем теле хоть как-то циркулировать, возможно, движение продлит мне жизнь. А кроме того если стоять или сидеть на месте — пристываешь к окоченевшему полу. Если замереть даже на пару секунд, примерзшие ступни придется отдирать, теряя кусочки кожи… Глаза слезятся очень сильно. Ужасно то, что слезы, стекая по щекам, почти сразу же застывают, оставляя обжигающие полосы на коже. Я не чувствую ни щек, ни пальцев, ни носа… Я пытаюсь отогревать умирающие руки, зажимая ладони в паху — наверное, самом горячем месте человеческого тела. Сломанная рука промерзла до костей даже под гипсом… «Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много?» Если бы вы оказались на моем месте, пожалели ли бы вы о сделанном выборе, пожелали бы переиграть историю, выбрать другую «дорогу сна»? Булгаковский Понтий Пилат непоколебимо ждал… Я знаю, что если я выживу, последствия будут страшными. Я с содроганием представляю, каким долгим и болезненным может быть лечение, какой может стать моя внешность. Возможно, лучше мне умереть, потому что я не знаю, нужна ли я буду Майкрофту. А если я стану не нужна ему — моя нынешняя жизнь будет абсолютно бесполезна. Нет, я не хотела бы выбирать другую дорогу и переигрывать историю. Я шла сюда через годы, через десятилетия и больше мне некуда идти… Я слышу треск рации, ломая ногти, с трудом отдираю ее от пола, зажимаю двумя ладонями — взять что-либо пальцами я уже не в состоянии. — Майкрофт?! — Ева?! Как ты?! — Я держусь, все в порядке, — мягко улыбаюсь я бездушной черной коробочке, и нескончаемый водопад слез становится еще обильнее, — Майкрофт, скажи, если бы сегодня был конец света, ты пригласил бы меня на свидание? В театр, например. Как поступают все обычные люди. Я знаю, ты не любишь эти глупости… Но если бы? Я слышу какие-то странные звуки, как будто мой собеседник задыхается. — Да, конечно, — доносится мне в ответ, — Куда захочешь… — Я улыбаюсь, — тихо говорю я, — Ты должен знать это. Я улыбаюсь благодаря тебе. — Ева, пожалуйста, помоги мне, постарайся вспомнить что-нибудь необычное, что подсказало бы, где тебя искать. Пожалуйста, сосредоточься! — Майкрофт, если бы ты знал… Я пришла к тебе из прошлой жизни… Такая долгая дорога… — Ева, пожалуйста… — безнадежным голосом шепчет Холмс. — Здесь очень холодно. Можно просто лечь и пристыть к полу. Я почти ничего не вижу, и кружится голова. А недавно пол качался. Это страшно, Майкрофт, умирать от холода. Ты скажи что-нибудь, чтобы я снова улыбнулась… — Ева… я тебя найду. Пожалуйста, дождись меня! Рация умолкла. Вероятнее всего, это был наш последний разговор. Я знаю, я умру очень-очень скоро. Нет смысла обманывать себя. Я бессильно опускаюсь на пол, прижимаю непослушные ладони к лицу. Я плачу. Я буду бесконечно сильно по нему скучать, всегда, всю вечность… Майкрофт Холмс потерянно опустился на бордюр тротуара. Его больше не волновала ни сохранность костюма, ни то, что скажут проходящие мимо люди. Он достал сигарету, прикурил и выдохнул дым в лицо ночи. Он не знал, куда идти, где искать. И, скорее всего, это уже не имело никакого значения. Старинные часы, видевшие сотни человеческих судеб, безразлично отбивали полночь. Время вышло. Майкрофт больше не желал считать минуты, не желал никуда бежать, не желал вставать с этого бордюра, не желал дышать и жить. Он намеревался докурить сигарету, а потом просто тихонько лечь на мостовую и умереть. Бесполезный, толстый неудачник… Да, подобного развития событий следовало ожидать, потому что жирным неудачникам не положено влюбляться. Майкрофт смотрел на готическую башню Большого Бена и видел упрямую и дерзкую девчонку, которую он погубил своей нелепой привязанностью. Он сидел на сумрачной лондонской улице и оплакивал свою так и не получившуюся по-настоящему любовь, и ледяное сердце его таяло и истончалось, истекая остывающей кровью… Неловко стряхнув пепел с сигареты, Холмс ударил себя по разбитому колену. — Черт! — не столько со зла, сколько по привычке выругался он. И замер, не донеся сигарету до губ… — А недавно пол качался… Качался пол! Майкрофт схватился за волосы, вскочил, озираясь диким взглядом человека, потерявшего рассудок. Не глядя под ноги, он бросился в темные проулки. Что делал там этот фургон? Откуда он? Ведь в историческую часть города запрещено въезжать грузовым машинам! Боже, он ведь знал это! Идиот! Стоит ли еще машина на прежнем месте?! Майкрофт выскочил в переулок, где не так давно поранил ногу. Фургон никуда не уехал. Задние дверцы его были приоткрыты, из щелей лился ослепительный свет, и клубились в ночи пары холодного воздуха, выходящего изнутри… «Свежее молоко», — прочел Майкрофт, и почувствовал, как сердце его разорвалось на тысячу трепещущих кровавых ошметков. Помертвевшими руками он распахнул дверцы фургона и, пьяно покачнувшись от увиденного, понял, что только что он, прежний Майкрофт Холмс, умер на месте в этом тесном, темном переулке. Ева лежала на заснеженном полу, согнувшись в позе эмбриона, потемневшие от холода руки были прижаты к груди, веки смерзлись, волосы пристыли к полу… Не понимая, что делает, Майкрофт набрал один очень экстренный и очень секретный номер телефона и, услышав гудок, выпустил телефон из рук. С глухим щелчком мобильник ударился о камни мостовой. Майкрофт взобрался в фургон, снял пальто и, прикрыв им тело Евы, беззвучно сел рядом и стал осторожно гладить ее по обледеневшим волосам, бессмысленно глядя в темноту сгущавшейся ночи. А ночь глядела на него…