Говорят, что существуют две стороны — добро и зло. Добро вечно напоминает о равновесии, при этом стоит лишь противоположной стороне переступить свою загнанную границу - и злодеев тут же свергают.
А равновесие необходимо, ибо без добра мы и не заметим зла, воспринимая помощь и поддержку как должное, без трепетности и чувства сокровенности данных мгновений, и без зла мы не обратим внимание на то, что наша жизнь была хороша. Но если в действительности равновесие уходит — человек либо несчастен до конца жизни, либо становится лицемерным, заносчивым. Впрочем, быть может, есть исключения, но если заглянуть правде в глаза — действительно хорошими становятся лишь после того, как сами пережили много плохого. Лишь такие обычно отдают себя всего для блага, и им хватает лишь понимания того, что они чем-то помогли, что они кого-то осчастливили. Те же, кто видел лишь добро, не смогут по-настоящему оценить каждый миг жизни. Не сумеют понять, кто они, что им самим нужно. Добра без зла существовать не может так же, как и зла без добра.
Быть может, Санс никогда не видел по-настоящему плохих монстров, но он видел лицемерных. Тех, кто не учился на своих ошибках. Видел, как ломаются личности, видел, как всё, что ему было дорого, разрушилось. Быть может, он не видел чего-то настолько плохого, чтобы сметь кого-то называть подобным образом, но он не мог не называть их так в мыслях. Он знал, что нет по-настоящему только плохих или добрых. Да и могут называться как-то, только если не разрушат равновесие. Дальше же они становятся… Никем.
Санс… Теперь и зовут иначе. Да и будучи среди своих версий с таким же именем сложно не запутаться. От чего же он сменил своё имя? Кто же те, кого звали схоже?
Началось всё с того, что Санс, ещё в родной вселенной, встретил скелета. Довольно необычного скелета. Весь он был покрыт вязкой, чёрной с зеленовато-грязным отливом, жижей, что так же стекла на его одежду, перепачкав ту. И что было как удивительно, так и смешно — у него были белые, сверкающие в ухмылке зубы. Зрачок, единственный глаз, блекло сиял холодным сумраком, и был чуть сужен на подобии кошачьего. Не так заметно, если не вглядываться. И, что было удивительно — тот имел знакомые черты лица.
Как после представился неудавшийся ужин, Найтмер, пришёл к ним в вселенную для того, чтобы найти подходящего подчинённого. И он вовремя, к разочарованию Санса, увернулся от тесака. Даже больше — он будто бы был доволен его реакцией. Из спины незнакомца вылезли щупальца, и уворачиваться пришлось уже белому скелету. Благо, среагировал он мгновенно, иначе бы вмятина на снегу оказалась на его черепушке.
К сожалению, ужин из морепродукта так и не произошёл. Его поймали, загнув при этом руки под неестественным углом и припечатав к земле, унизительно заставив сесть как маленькое, несмышленое дитя, лишь после предложив то, из-за чего в их доме появилась еда и возможность дать брату лучшее будущее, пусть и вынужден он был пропадать почти на весь день в совершенно, как бы не звучало абсурдно, другой вселенной.
Осьминог предложил ему своеобразную работу. Работу, что требовала профессионализма. Требующую состредоточенности, послушания для сохранения своей жизни. И он в действительности едва не лишался её.
Работа головореза. Смешно же. Он изо всех сил пытался избежать убийств — а стал маньяком.
Этот тип оказался помешанным на страданиях, нуждающимся в вечной подпитке негативом. Для этого кто-то должен был дебоширить, подвергая жителей масштабным страданиям, для чего и созвал подчиненных. Для выполнения грязной, но необходимой работы для баланса негатива и позитива.
В команде было всего трое, не считая того жижеподобного. И каждый был действительно хорошим охотником. И все они были Сансами. Оказалось, что то место, которое он называл домом, не одно такое. Были сотни, тысячи похожих вселенных. В каждом был свой Санс, свой Папайрус, Ториэль… Все. Они различались, но и были похожими.
История у многих была разной. Некоторые монстры находились на поверхности, некоторые жили только в пещере, кто-то вообще никогда не знал не то что про заточение, но и про саму войну, но во всех вселенных были знакомые Сансу. Их код был в каждой вселенной.
Это было сложно принять. То, что они все часть кода — он узнал давно, и были у него скромные предположения, что есть где-то схожие монстры. Но он и представить себе не мог, насколько масштабно всё это было. Все эти миры, все эти знакомые незнакомцы…
Это давило. Нередко, раня по приказу свою копию, он лишний раз застывал, понимая что, по сути, он убивает сам себя. Что он тоже просто копия с одного скелета, с оригинала, которую заставили страдать.
По возвращению домой брат долго его успокаивал. Не спрашивал, что послужило причиной таких долгих, наполненных молчанием размышлений, лишь тихо обнимая его, проводя пол вечера в абсолютной тишине. Или же он иной раз возвращался с такими тяжелыми ранениями, что иногда и не получалось скрыть свою боль от младшего. Он в основном перевязывал раны самостоятельно, дабы не пугать его. Но иной раз тот находит его, подавляя сопротивления, а после и накладывая бинты. Поняв, что это сейчас очень нужно, младший скелет начал читать книги по оказанию помощи. И он делал успехи, уже через два дня научившись перевязывать и накладывать компрессы. Конечно, будь Хоррор дома — не требовалось бы всего… Этого.
Но как бы он не молил брата остаться, не идти больше туда — ему отвечали отказом, уверяя, что всё хорошо, напрасно обещая, что вернётся в здравии. Ведь условия договора: он убивает и пугает, а Найтмер даёт ему возможность принести еду брату (ожидаемо, Папирус подкидывал пищу другим монстрам), давая возможность жить нормально.
Убивать… Санс никогда, никогда не хотел убивать. Да, он во время голода совершал подобное, но это отнюдь не приносило удовольствия. Он не на столько лишен морали, чтобы безропотно лишать других жизни. Знание того, что это необходимость — не помогало. Потому на заданиях он пытался обойтись одной-двумя жертвами, но после всё равно корил себя вечерами. Но он был не единственным на задании, поэтому главарь и не замечал этого. Возможно не замечал.
В команде, как уже говорилось, было ещё два скелета. Их имена так же сменились, полностью описывая их жизнь.
Киллер. Пожалуй, более странного и не встретишь. О нём он почти так ничего и не узнал. Знал лишь, что тот устроил Геноцид вместе с человеком, что его душа, душа монстра, перемешалась с решимостью. Ну, и то, что тот не чувствует боли. Вообще. Это он узнал случайно, когда зайдя на кухню увидел, что Киллер смотрел куда-то, разрезая на дольки яблоки, задевая свои фаланги пальцев, едва не отрубая их. И он продолжал смотреть в никуда, всё сильнее разрезая пальцы. Будто прутья, будто то же яблоко, будто не свою конечность. И он, в отличие от Санса, любил причинять боль другим, с легкостью, без сомнений и сожаления убивая всех, кто встанет на его пути. Но при этом он временами замирает, смотря вперёд так, будто только осознал где он находится. И это, пожалуй пугает даже больше, чем его бездействие. На контакт он не шёл, смотря так, будто никого перед ним и нет.
Второй тоже со странностями, но он более открытый. Даст, пыльный. Тоже говорящая имя-кличка. В его вселенной только Геноцид, но он не присоединился к зачинщице хаоса, нет. Он поступил куда хуже не только для других, но и для себя. Психика бедняги после долгих лет геноцида стала нестабильна, и вот уж действительно от него не знаешь, чего ожидать. Он убил почти всех, играя с человеком, устроив, так сказать, соревнование. И побеждая раз за разом, он всё больше погружался в безумство, решив для себя, что это единственный способ прекратить страдания родных. А когда человек предложил ему прекратить всё это и устроить пацифист — было слишком поздно.
Шизофрения. Многие, слыша о шизофрении, ассоциируют это лишь с болтовнёй с галлюцинацией. Но всё куда сложнее.
Даст стал шизофренником ещё до убийства брата.
При шизофрении больные преследуют определённую цель. Как, к примеру, впасть в долгую спячку, всерьёз не двигаясь и не питаясь или наоборот, решив питаться лишь солнечной энергией (что так же невозможно) или, в данном случае, решив перерезать всех. Ведь он долго мучался, ощущая вину от каждого убийства, каждого ОП, однако же не остановившись даже на брате. Последний же и стал его двусторонней галлюцинацией, подбрасывающей ему безумные идеи. И это действительно страшно наблюдать, как тот вдруг резко смеётся и говорит с пустотой о чём-то, а после кричит, коря себя за смерть каждого. Конечно же, собеседника во время приступов рядом нет, но он говорит так, будто ему реально отвечают.
У него иногда бывают моменты проблеска сознания, и он уже говорит прямым, почти без эмоций, голосом:
— «Ты не реален. Мой брат бы никогда…»
«Я и есть твой брат, Санс» — холодным, рассудительным голосом отвечали ему.
Даст говорил что не знает, не понимает, откуда исходит этот голос. Иногда ему казалось, что отвечают, находясь впереди, что этот голос над его головой, эхом раздаётся в голове, раздаётся позади.
— «Это же реально, правда? Если бы это было галлюцинацией, голос звучал бы лишь в голове. Он реален, и я только обижаю брата тем, что сам не верю».
«Молодец, Санс» — вторит ему голос.
Алоглазый видел, что тому нужна помощь. Он знал, что она нужна ему срочно, когда увидел, что тот упрямо шагал в сторону лавы, закрыв глаза, говоря с братом о сюрпризе, вытянув перед собой руку, чуть сжав пальцы, будто его кто-то действительно вёл за собой. Похоже, галлюцинация посоветовала ему поиграть, уговорив закрыть глаза и шагать в определённом направлении. И это показалось пыльному забавным. Благо, его успели схватить за капюшон в самый последний миг и увести. Но как, как уговорить его?
«—Знаешь — вдруг заговорил с ним Даст. И он поначалу не был уверен, в действительности ли тот говорит именно с ним, ведь на него даже не смотрели — иногда, лёжа на постели ночью, я слышу своих друзей. Они навещают меня — на лице появилась улыбка, напоминающая оскал. Наполненный болью оскал — и они кричат. Кричат. Кричат!» — на тот момент Санс только пришёл в команду, и тут же стал негласной няней-наседкой, что должна следить за поехавшим ребёнком. Впрочем, он сам согласился на это лишь тем, что первый заговорил с ним. И спустя полтора часа тишины между ними тот наконец сказал то, что всё объяснило. Страдая от вечных галлюцинаций, он в те моменты понимал, что это всё ему кажется. В такие моменты он кричал, вцепившись в свой череп. Кричал громко, пугающе. В этом крике было нечто такое, от чего было действительно не по себе. А ночами Санс просыпался от звука падения чего-то. И заходя он видел, как тот дрожал, судорожно хватаясь за подушку, указывая в тёмный угол комнаты. Скелет не находил ничего лучше, чем оставаться с ним ночью, дожидаясь, когда тот заснёт. А вскоре и поставил ему в спальню светильник
«Знаешь, ко мне ночью что-то заползает. Оно что-то забирает у меня. И оно боится света. Ползёт по стенам» — пусть это и не помогло ему ничего узнать — он поставил ему ночник, освещавший половину комнаты, что немного, но помогло.
«-Оно боится света. Теперь оно тебя не тронет — ласково поясняли, сопровождая поглаживаниями по голове».
Сансу казалось, что он попал в дурдом. Шизофреник, убийца и каннибал, опекаемые таким же психом. На заданиях он так же поедал людей, ибо почти на все деньги покупал еду брату, вскоре начав приносить домой и книги с головоломками, которые больно сильно понравились Папирусу. Вот только монстров в иных мирах он едва успевал кусать — те, в отличии от существ в его вселенной, рассыпались в пыль. Причём едва ли не в мгновенье. Его куртка теперь покрылась не только кровью, но и пылью, прахом. Как бы он не вытряхивал его — тот будто прилип, не желая слезать с одежды, одним своим видом крича о том, кто он. Убийца. Чудовище, что ужасает всех лишь своим видом. Так и зародилось его новое имя — Хоррор.
Что же касается того, зачем он здесь — он и сам не знает. Конечно, понятно, что боссу нужен негатив, но есть полно вселенных, в которых и не нужно ничего совершать, чтобы его получить. Достаточно лишь портал открыть — и кошмарная аура тут же наполнит весь замок. И пару альтернатив он запомнил, дабы сразу отказаться от задания или же держаться от тех вселенных на расстоянии. Но вскоре разгадка пришла сама, лишь только он попытался убить одного человека.
Новая вселенная была, на его взгляд, одна из самых позитивных. Конечно, ведь сейчас человек проходит пацифист. Жители были уж слишком дружелюбными. Но вот только, завидев его, все тут же отбегали, из-за чего он натянул капюшон. Да, он пришёл сеять хаос, но было обидно. Обидно оттого, что он такой...Уродливый и жуткий. Но вот, спустя десять минут брожения по улице, он увидел свою цель. Фриск ловил он недолго. Та сама подошла к нему с наивным вопросом, всё ли с ним в порядке и не нужна ли ему помощь. Он схватил её, зажав запястье так, что остались синяки и от боли выступили слезы, скатившись по румяным щекам, на мгновение застыл, дабы отогнать вновь заигравшее в нём сочувствие. Закрыв ей глаза одной рукой, будто успокаивая, заставляя мучаться от ожидания боли, причиняя этим вред куда сильнее, замахнувшись. И вдруг ощутил, как его руку обожгло болью. От этого он, однако, не остановил замах, лишь сделав его сильнее, смертельно раня девочку, но тут же отпуская её.
Конечно же, и в этой игре, которую завёл злодей, появился герой.
Скелет с золотыми зрачками уже стоял рядом, держа лук наготове, едва оттягивая тетиву, держа самыми кончиками пальцев полыхающую бирюзовой магией стрелу. Подобная же и была в плече Хоррора. Он смотрел на него с таким презрением, что тот невольно ощущал холод и пробившую тело боль куда сильнее. Его ХП уменьшалось от каждого вздоха, он ощущал это. Но ведь от такой ничтожной раны не должно быть так…
Пальцы в желтой перчатке разжались, выпустив ещё одну стрелу, от которой он едва сумел увернуться, а после атаковал сам. Перепачканные в крови кости выскочили из земли, едва задев незнакомца. Тот, к его удивлению, среагировал довольно быстро, всего за несколько секунд достав ещё одну стрелу и натянув тетиву. Вновь выстрел — мимо, вот он бросил свою атаку — ранил.
Как раз в тот момент, когда кровь позитивного брызнула на землю, неизвестно откуда выполз и его босс. Не реагируя на подчинённого, он смотрел в глаза прибитого к земле.
— Неужто мой братец ещё жив? — тон постепенно со спокойного перешёл в насмешливый.
— Найтмер — скелет, который ранил Хоррора, резко изменился. Теперь его глаза и голос излучали саму невинность и притворный, детский страх — зачем ты это делаешь? Они ничего плохого тебе не сделали! Почему ты так поступаешь со мной? — сказал это, будто королева драмы. По-иному Хоррор бы и не назвал данное представление. До этого смотрел с превосходством и презрением, а тут же сменил маску на ангелочка, обиженного всеми.
— Не я поступил так, дражайший братец.
Такой была первая встреча с, в какой-то мере, виновником всего этого. Даст ему рассказал всё в кратце. Всё, что сам подслушал из истории босса, но этого вполне хватило.
Найтмер и его брат были хранителями позитива и негатива. Дрим, конечно же, как хранитель светлой части древа, на котором росли плоды с чистой энергией счастья и беззаботной мечтательности, всегда был в любви жителей. Он получал всё: похвалу, тепло, любовь… Пропадая целыми днями в деревушке, играя с монстрами и гостя у них, он не волновался, что происходило у родного брата. Найта же, как хранителя негатива, презирали. Но его ль вина была в том, что ему досталась эта роль? Подвергаясь каждодневным избиениям, он не получал так нужную в то время заботу, понимание, от брата. И когда он решился, сказал родственнику о своих проблемах — тот посоветовал ему быть добрее, чтобы к нему потянулись, улыбаться им, а после вновь убежал. И в тот день скелет не выдержал.
Плоды обладали поистине огромной силой. Яблоко нельзя съесть за один раз. Его нужно растягивать на большой промежуток времени, отрезая по маленькой дольке. Иначе душа не выдержит и распадется. И Найт, решив покончить со всем этим, ощутив себя хоть раз счастливым напоследок, сорвал золотое, позитивное яблоко.
Остальное было неизвестно. Лишь то, что перед уходом из родной вселенной Найтмер уничтожил всех, съев чёрные негативные яблоки, приобретя новую форму, оставив неизвестно как обращённого в каменную статую Дрима. Однако босс знал, что тот вернётся. Их ничто не сможет удерживать вечно.
Так и случилось. Он вернулся, строя из себя несчастного, обманутого чудовищем, проливая перед всеми слёзы, однако же не говоря о том, что это и его вина. Если бы он хоть раз обнял брата… Не говоря уже о том, чтобы его пожалеть, возможно, всё было бы иначе.
Но вернувшийся брат босса не был единственным, кто решил уничтожить их банду. И они выступали против них со всей яростью, после, когда на злодеях едва оставалось живое место, протягивали руку дружбы, заискивающе улыбаясь, при этом держа вторую руку на оружии. Они сражались по-своему, используя атаки, которые нужно хорошо изучить для избежания встречи с ними. А чего стоили лужи чернил, из которых один из них выпрыгивал точно чёрт из табакерки.
Того чёрта номер один зовут Инк. Художник без души, безвольная кукла в руках Создателей, вынужденная защищать вселенные. Он не возвращает жителей, не лечит их. Оберегает саму вселенную, локации, но не жителей. Он не ощущает, когда убивают кого-то из монстров, лишь глобальные потери в коде. Что злит Хоррора, так это то, что тот раздаёт обещания жителям о том, что он всегда будет защищать их, принимая благословления и, потом плевал на них во время бед. Очень сложно понять его.
Второй Дрим, и с ним уже всё ясно. Но и его временами, пусть и немного, жаль. Его никто теперь не полюбит взаправду, никто больше в действительности не захочет быть рядом, поддерживать, заботиться, успокаивать во время горести. Теперь от него будут только требовать счастья, которое излучает его душа, и всё. Своеобразное возмездие, карма за слепоту. Атакуя стрелами, наполненными кармой, что отнимала очень много здоровья, он сам подвергался её влиянию как тот же лжец.
И последний, самый юный, Свап (или, как он сам назвал себя, приветливо улыбнувшись опешившему Хоррору, Блу) был похож по поведению на Папируса. Он до последнего не желает сражаться, пытаясь с ними поговорить, изучая их своими голубыми зрачками. Пожалуй, он был тем, кому всё же можно чуть верить, не смотря на то, что они враги. И эта открытость поражала даже больше, чем привычная Хоррору ярость и желания судить потерпевших. Малютка даже попробовал заговорить с ним, без страха просто подойдя и, смотря прямо в чудовищный алый глаз, сказал, что не хочет драться. От тесака его спасли в последнее мгновение (и ведь не прекратил предлагать помощь, сказав, что он на него не в обиде). После того случая он не мог нападать на этого наивного ребёнка. Со временем перестал обращать на приветливые махания рукой и на щебетание за километр до поля боя. И как могут те двое великовозрастных кретина таскать юнца с собой?
Не удивительно, что каждодневные битвы стали так выматывать, и Хоррор порой лишь отправлял еду в портал, засыпая в гостиной замка Найтмера, весь усыпанный ранами, не желая пугать брата. Целую неделю он делал так же, пока в один день не почуял запах гнили из разрезанного пространства. И уж тогда он заглянул в свой мир.
Вначале он не понял, в чем дело. Всё было слишком ярким, белым. Решив, что ему это кажется от контраста с тёмной комнатой, протёр лицо, уткнувшись на секунду в ладони, после вновь посмотрев. Да, Сноудин действительно слишком яркий. Снег был ослепительным. Дабы отвлечься, он будто помутневшими глазами посмотрел наверх, дабы зацепиться взглядом за тёмный свод. И тут вся дрёма спала.
Неба не было. Лишь пустое, белое пространство.
— Что за…
Пустое пространство. Не было ни тени, ни сияющего света, ни свода пещеры, что заменял им небо, ни чёрных елей. Это не Сноудин.
Пустота. И лишь куча еды, что уже начала гнить, указывала на то, что он не ошибся местом, не ошибся вселенной. Вернее, отстутствующей вселенной.
— Нет.
Зайдя в портал, Хоррор не услышал привычного скрипа снега под ногами. Замер. Ещё с минуту стоял, смотря вдаль, не решаясь позвать брата. Он боялся, что ему не ответят. Ведь здесь было ровном счётом ничто.
Долгое время спустя, когда тело перестало так сильно колотить от ужаса, решился.
— Папирус. — Получилось слишком тихо. Голос дрожал, сорвался на середине, а после перешёл в подобие всхлипа. Конечно, ему никто не ответил. Мало кто смог бы услышать его. Собравшись с силами, сжав руки в слабые кулаки, вновь попытался — Папирус! — эха, как и ответа, не раздавалось, поглотвшись новой анти-пустотой — Брат! Прошу — уже тише произнёс он, постепенно ощущая резь в глазах — отзовись! Прошу! Не оставляй меня одного!
В ответ лишь тишина. Белизна, холодная и чужая. Мёртвая. Ни скрипа, ни ветра. Лишь тихие всхлипы раздавались в этом пугающем пространстве, что из-за отсутствия малейшего чужого вдоха звучали оглушительно.
***
Неделя. Уже целая неделя прошла с момента смерти его брата. Хотя нет, он не просто умер.
Всех жителей стерло из Мультивселенной как каких-то ошибок.
Он всё это время сидел там же, где и звал брата, точно вторил заклинание, вновь и вновь повторяя его имя, моля простить. Простить, что он ничего не сделал. Пусть сейчас его нахождение здесь не приносило абсолютно ничего — не мог уйти. Нечто держало его там, заставляя вновь и вновь с надеждой ожидать ответа, срывая голос, кричать так, чтобы в рёбрах отдавалось болью. Самому того не ведая, рыдать, вздрагивая от болезненных конвульсий. Прокручивать вновь и вновь все воспоминания, уже ощущая не радость, что он испытывал, когда учил брата ходить, когда, не спав всю ночь, смотрел утром на такую счастливую улыбку в момент вручения боевой брони, которую тот не снимал, показывая, насколько дорожит подарком, а невероятно сильную, жгучую, распирающую боль, что будто прорывалась через все его кости. А как было забавно наблюдать, когда очень серьёзный и целеустремлённый брат бросал всё и спешил к началу шоу Меттатона. Их объятия для успокоения и просто так, их посиделки вечером, проведённые праздники (а как его брат обожал украшать весь дом к Рождеству, снимая гирлянду лишь за неделю до праздника, дабы после повесить её вновь… Нет, не из-за лени, а из-за желания видеть это чудо весь год), сказки на ночь. А ведь они ни один вечер не пропускали. Каждую ночь младший слушал его сказки, слушая, разинув рот, будто не эту же книгу Санс читал ему вчера.
Было больно от каждого, но он продолжал. Продолжал вспоминать о погибшем, вновь и вновь сжимая в острых фалангах свою куртку, зарываясь в его подарок от брата, вороша мех, тяжело, рвано дыша.
«- Санс — позвали его, и не успел скелет повернуться, как ему в руки уже всучили пусть и криво, но старательно запакованную вещь, собранную в свёрток — это тебе!
Там оказалась куртка. Куртка синего цвета с мягким, белоснежным воротником.
— Чтобы ты не замёрз!
Тот так заразительно улыбнулся, что не улыбнуться в ответ стало бы преступлением. И всё равно, что они скелеты и почти не чувствуют холода. Его брат старался, старался для него, его брат действительно позаботился о нём.
— Хех, спасибо, бро. Не хотелось бы замёрзнуть до мозга костей.
— Санс!»
Он больше не увидит, как Папирус притворно-яростно затопает ногой по земле, больше никогда он не сумеет услышать его смех… Не увидит эту ободряющую улыбку… Не ощутит столь тёплые, родные и успокаивающие объятия … Не сможет…
Каждый вдох ощущался как истерика. Он чувствовал, что сейчас вновь сорвётся. Слёзы пусть и закончились, но вот конвульсии болезненно пробивали тело. Горло нещадно драло, но это уходило на второй план. Куда большая боль была в груди. И она становилась всё сильнее. Вот и сейчас, ложась на пол, прижав к себе куртку, он с болящей и кружащейся от слёз головой начал проваливаться в очередной выматывающий сон, что наполнен кошмарами.
Но заснуть ему так и не дали.
Он почувствовал руку на плече, а после, вроде, его подняли. Он понимал, что кто-то что-то говорит, но не мог разобрать и слова. Привычно оскалившись, что вышло скорее уставше и для легкой видимости того, что у него есть клыки, вновь закрыл ноющие глаза.
— Давай, приятель, ну же! Нам нужно идти!
«Голос… Знакомый… Можно ли ему доверять? Впрочем, какая разница…»
Ноги не переставлялись, гнулись на каждом шагу. Его упорно тащили куда-то, поначалу поддерживая за плечи, а потом уже и волокли, держа за руки. И на этот раз он не среагировал, вновь закрыв глаза, погружаясь в сон.
— Давай! Вставай! Нужно спешить! — всё не унимался монстр, сделав особо сильный рывок на себя.
Хоррор ощутил перемещение, и тогда вся физическая боль в теле исчезла. Апатия никуда не делась, но хотя бы он смог приоткрыть глаза.
Теперь он увидел перед собой Даста, зрачки которого импульсивно дёргались, сузившись до мелкой точки.
— Пустота тебя раздери! Ты чуть не погиб! Какого ты вообще там сидел?! — срываясь на полукрик, скелет посадил его, прислонив спиной к дивану, поддерживая. Но Хоррор даже не взгляднул на спасителя, опять закрыл глаза и, судя по тому, что тот чуть наклонился вниз, уснул. Вздох.
Утром скелет узнал, отчего все… Исчезли. Точнее, его вселенную решили перезапустить и, так сказать, завершить незаконченный сюжет. Это объясняет, почему Ализа доходила лишь до головоломки, а после всё сбрасывалось и она ничего не помнила. Их мир был недоделан. И если бы Даст не озаботился тем, куда он подевался — Хоррор был бы стёрт. Но от этого стало ещё больше страшно. Что если его, как отсутствующего, заменят? И вернут ли его брата? Вдруг авторам придёт идея убить Папируса? Вдруг он никогда его больше не увидит?
— Не стоит об этом волноваться — Даст, всё это время слышащий шёпот друга, его мысли, прислонившись спиной к дивану, хлопнул друга по плечу. Он забыл, как нужно успокаивать, но сейчас и этот маленький жест мог помочь прийти в себя, или хотя бы осознать, что он не один — твоего брата никто не вычеркнет. Оригинальная идея же была в том, что вы выживаете вместе — увидев, что тот не проникся его обнадеживающим тоном, вздохнул. Появилась мысль уговорить босса выпить воспоминание о брате, дабы облегчить боль людоеду, но… Так подло он поступить не мог.
— Кому я теперь нужен? Единственный, о ком я мог заботиться, кому верил, кого обожал. Теперь…- хрипло, с горечью то ли спросил, то ли утвердил Хоррор, так и не договорив. Впрочем, слова уже были не нужны.
— А как же я? — не найдя ничего другого, едва слышно произнёс — кто будет заботиться о нас в шайке? Ну же, здоровяк, не бросай меня — стараясь сделать голос похожим на детский, ткнулся лбом в его плечо, пытаясь взбодрить и успокоить. Развалившийся на кровати скелет, осмыслив сказанное, едва улыбнулся. И вправду.Он сумеет вернуться к брату. А пока нужно притвориться, что он не горюет так. Если Папирус увидел его бы в таком состоянии — непременно бы расстроился. — ну вот! А теперь нужно кушать! Возьмешь на руки?
— Шутки шуткой, а ты весишь целую тонну — после измученной горем душой было сложно не то, что смеяться, но и улыбаться. Однако же, он знал, к чему приводит апатия. Лучше притвориться сейчас, будто всё в порядке. Не только для себя, но и для успокоения шизофреника, чьё поведение часто напоминало поведение ребёнка. С того станется ради расшевеления друга прыгнуть с крыши или ударить себя молотком по руке. За ним нужен глаз да глаз.
Забота… Быть может, это поможет ему отвлечься? Тем более он собирался излечить его.
И он, в попытках успокоения и в ожидании возвращения мира, всерьёз взялся за уход за Дастом. Перебирая лекарства, не найдя, конечно же, нужное с первого раза, сумел найти подходящее средство, притупляющее психическое расстройство. От одного Даста долго трясло, пусть тот и говорил, что чувствует себя замечательно. Другой был словно витамины, совершенно бесполезный. А вот на шестом они и остановились. Решив узнать, правда ли тот не видит галлюцинаций, скелет подмешал ему препарат в еду, не сказав об этом. И какое настало спокойствие, когда спустя полтора часа постепенно начала спадать та сумасшедшая улыбка, когда черты лица смягчились и глаза стали излучать нотки легкой задумчивости.
— Хоррор — будто проверяя, может ли он говорить, смакуя каждый звук, обратился тот к другу. И впервые дождался короткого ответа о том, что его слушают — ты что-то добавил мне в тарелку, не так ли? — на кивок тот не разозлился. Наоборот, он расслабленно выдохнул, опустив руки вниз — сработало. Я не слышу их.
Теперь Даст стал более адекватным, его не пришлось ловить каждое мгновение. Правда, нужно проверять, не забыл ли тот выпить таблетку, но тот и сам редко забывал, чем облегчал задачу.
Остальное и не изменилось. Найтмер всё так же раздавал задания, всё так же к началу и середине недели были особые битвы с командой «Звёздных», после двухдневное лечение ран, вновь задания, битвы, лечение.
Все дни стали походить один на другой. Всё те же атаки, те же цели, те же речи. Будто это всё один день с копированием почти всего (разве что они атаковали другие вселенные). Будто кто-то всё время сбрасывает один день, и после они должны вновь его проживать. От этого появилось время на то, что Хоррор боялся делать в тишине или бездействия — время на размышления обо всём. Так он в который раз прокручивает воспоминания о брате, напоминая себе, что он умер, доводя себя самостоятельно до края.
Это было что-то на подобии мазохизма. Каждая мысль приносит такую боль, что невольно вырывается, пусть и приглушенный, крик. Доводя себя до грани, он подолгу после не мог ощутить что-либо. Скорбь не унимается, становясь всё дольше, изводя итак израненную психику, душу. Он ощущал, он знал, что сходит с ума. Теперь всё у него ассоциировалось с ним. От этого на глаза наворачивались слёзы, а улыбка становилась всё шире. Вскоре и слёзы ушли, и он уже лишь улыбался, растягивая её так, что было больно. Улыбка иногда дрожала, будто желала вернуться в тонкую линию, но он всё так же держался.
Пока однажды Киллер застал его за попыткой сделать себе трещины в виде улыбки. И он не сказал ничего, нет. Просто подошёл и отвесил такого подзатыльника, что запомнилось надолго. Больше попыток он не предпринимал, после того дня ощущая такой же изучающий взгляд не только от Киллера, но и от Даста. Хотя в глазах другого читался и укор. Нажаловался.
— Будь сильным. Мы сможем помочь, если ты сам пойдёшь к нам на встречу. Ты…
— Мне. Не. Нужна. Ваша. Чёртова. Помощь!
Сломался. Не выдержал всего этого в одиночку. Не пожелал показаться слабым из-за эмоций и переживаний, боялся быть осмеянным. Нет, он должен быть сильным. А для этого лучше не ждать поддержки, которая будет слёзы вытирать и что-то нелепое и бесполезное шептать. Ему пытались помочь, но он не хотел слушать. Уж лучше держать в себе, верно? Расскажешь одному — и не сможешь удержаться от того, чтобы не начать откровенно сетовать на жизнь. Он знал, видел, что жизнь у других была хуже его. Так что он с этим сумеет справиться.
И спустя год, когда он уже перестал что-либо воспринимать и желать, случилось немыслимое.
Его родная вселенная вновь появилась. Он наткнулся на неё случайно, но одного раза хватило, чтобы всё понять.
Как и предполагал Даст, их история изменилась. И так же добавилась копия прошлого, единственного выжившего жителя. Или же Хоррор теперь является копией?
«Кто же я тогда?»
Несомненно, он был рад видеть брата. Тот был жив, всё так же составлял головоломки и задорно смеялся. И его смех теперь отражался болью в груди старшего. Он хорошо понимал — это не его Папирус. Лишь копия. Они все… Они все не настоящие! Они все погибли! Это стало последней каплей. Всё это было похоже на домик с ожившими реалистичными куклами монстров, которые встретились потом с оригиналом, по которому их создали. Когда куклы понимали, что они жалкая копия. Что они на самом деле не живые, не часть какой-то истории. Лишь код.
Он терял друзей. Вселенную. Брата. Теперь он потерял и себя. Незнание того, что тебе делать, куда идти и к чему стремиться может уничтожить, если ничего не предпринять.
Возможно, скелет больше и не хотел ничего предпринимать.
«Больше… Нет Санса… Теперь… Есть лишь Хоррор».
***
Хоррор. От его имени вздрогнет любой, даже тот, кто ни разу не видел его. О нём весть разнесли по всем вселенным, предупреждая и малых детей о монстре, который придёт по их души, не пощадив никого. Его именем пугали непослушных детей, грозясь, что тот их съест и не заметит. Это ему не льстило, но и не злило. Ну говорят и говорят, что с того? Мало монстров, которых стоит опасаться? Так почему бы не побыть страшным чудовищем, злобным уродом для всех? Какая разница, что ему кричат вслед?
Он лишь ухмылялся, иной раз, когда очередной зевака засмотрится на него, состроит страшное лицо, проводя мгновенно побледневшего или поседевшего. Пусть говорят что хотят. Он знал, какой он, и этого было достаточно.
Получив сегодня вынужденный выходной (Найтмер, поговорив с остальными подчинёнными, выпнул его из замка, дабы тот «прогулялся») он откровенно не знал, чем себя занять. Была идея натянуть капюшон и пойти в любую вселенную, дабы провести вечер и ночь в баре у Гриллби, просто сесть на снег там, где его оставили (и где он провёл уже два часа) или же пройтись по новым вселенным. Мысли о том, чтобы посмотреть, как в его мире, он старался игнорировать. Теперь это не его жизнь. Это не было
его жизнью.
Решив заняться третьим, он вяло сосредоточился, представив в голове различные вариации и вселенные. Но не заметил того, что был столь сильно погружен в себя и не составил хотя бы одну верную комбинацию из знакомых миров. Перемещения по вселенным освоились лишь благодаря частице магии босса, от которой Найтмер всегда попадал туда, где негативные эмоции, иначе было никак, и во время прохождения через портал ощущалась любая негативная эмоция. Но он мог быть уверен, что не ощутил этого при перемещении.
Вместо задуманной вселенной с баром ближе к Сноудину он ощутил, что летит. Причем это не стало понятно сразу, но рефлекс, благо, сработал раньше, чем он всё осмыслил. Сумел выставить руки сзади, дабы опереться на них во время приземления. И тут же ощутил хруст.
Удивительно. При переломах со стороны мы часто не слышим звук ломания костей, но когда ломается что-то у нас — мы чувствуем этот хруст, воображая, как бы он звучал. Удивительно ощущать звук, а не слышать его. И это уже показывало, что нужно готовиться к плохому.
— Твою же… — Хоррор действительно ощутил, как руки захрустели но, похоже, перелома нет. Подвигав запястьями, почуствовал слабую боль. Впрочем, он ощущал нечто куда более страшное. Оттого скелет просто расставил руки в стороны и начал безучастно осматриваться. А к чему спешка?
Светло. Не настолько, чтобы этот свет резал глаза, но было довольно ярко. Он лежал на траве. Вокруг была лишь зелень. Кусты, которые склонились к земле, скрывали его в тени, чуть мокрая трава блестела на солнце яркими пятнами, а солнце грело. Взвесив всё за и против, Хоррор остался лежать. К чему вставать, раз и здесь хорошо? Он услышит, если кто-то подберётся, да и… Здесь наверняка будет удобно спать. Свежий воздух должен помочь ему быстро заснуть (что уже очень давно не случалось), а теплый ветер, что несёт вдаль пушистые облака, так приятно бродит по его лицу. Да и кто осмелиться подойти к такому, как он? Так, постепенно, он начал погружаться в сон. Да и не было ни сил, ни желания этому противиться.
Однако спустя несколько минут он распахнул глаза, уже по рефлексу ощутив на себе чей-то взгляд. И в этот раз не прогадал.
В тени кто-то сидел. Смотрел на него пристально, скрываясь в темноте листьев, и лишь белые зрачки пугающе сияли. Лица совершенно не было видно, как почти и форму тела. Лишь смутный силуэт. На голове этого нечто были заостренные наросты, складываясь вокруг головы в круг.
Привычно потянувшись к внутреннему карману, к своему ужасу, скелет не обнаружил там его верного оружия — тесака. Застыв на мгновение, не сводя зрачка от глаз монстра, он начал пятиться назад, не вставая, пытаясь увеличить между ними расстояние.
— Не бойся — тихий и мягкий голос ещё больше насторожил. Никто не говорит таким голосом и тоном просто так. Это угроза. Хоррор, оскалившись, попятился ещё дальше. К нему же наоборот сделали шаг — я тебя не обижу — так он и поверил. Он уже давно не наивное дитя. Незнакомец действительно думает, что это может сработать?
Тот, вероятно, так и думал. Он без опаски, медленно приблизился ещё немного. Паника возрастала.
«Где моя чёртова атака?! Почему кости не слушаются?! Ну же!»
Отползал он оттого, что хотел на расстоянии между ними вырастить стену из костей, желательно, отгородив от себя неприятеля. Но магия его будто не слушала. Она будто и не существовала. От каждой попытки возрастала головная боль вместе с наступающим оцепенением и слабостью. Что то существо уже успело ему сделать?!
Не найдя другого варианта, скелет уже хотел подскочить и рвануться наутёк. Сейчас ему всё равно на то, что он будет казаться трусом. Желания лишаться жизни не было.
Едва сумел приподняться, ощущая сильную дрожь в ногах, привстал и уже рванулся. Но тот был быстрее и расчётливее.
Поскольку Хоррор уже привык к однообразным движениям в отступлении, он не задумывался о последующих действиях монстра. Будто змея, что гипнозом заставляет жертву забыть об опасности, полностью вовлекая. Зрительный контакт не дал заметить плавные, медленные ползки в его сторону. И тот воспользовался этим, в момент, когда скелет приподнялся, прыгнув и повалив его на землю, до последнего момента оставшись незамеченным.
Он забился под ним, безрезультатно пытаясь призвать хоть одну атаку, хотя бы кость. Ничего. Будто он никогда не владел магией. Но неужто он беспомощен? Нет! Он не позволит какому-то слабо…
Хруст. Вырываясь слишком сильно, он всё же повредил себе что-то. Всё тело будто стало лёгким, будто слепленным или склеенным из бумаги. Будто у него вновь было магическое истощение. Распахнув глаза, он едва не согнулся напополам, видя перед всё сильнее сгущающуюся, накатывающую волнами боль и тьму. Нет, не сейчас! Были бы силы — укусил бы себя, дабы не заснуть. Завырывавшись, насколько позволяли силы, он оказался только сильнее вжат в землю.
Его черепа аккуратно коснулись, и он вновь устало, но злобно зарычал, предприняв очередную попытку встать, а после пальцы незнакомца случайно заступили за края трещины. Рука тут же отдёрнулась, и как бы Хоррор не старался, непонятная слабость и головокружение заставили его тело обмякнуть, буквально отдав его жизнь неизвестному.
Пальцы разжались, глаза закрылись, как бы он ни старался их удержать, и начал провалиться во тьму, теряя связь с миром. Последнее, что он увидел — так это белые, настораживающие зрачки.
