Я помогу тебе жить

      Довольно странная штука — доверие. Доверие сравнивают с стеклом, хрупким хрусталём, тонким листом бумаги, но ему так же подходит и описание как капли воды, что бежит по ладони.       Когда мы играем с доверием — мы растираем каплю по ладони, не давая сорваться ей вниз, заставляя вновь и вновь бежать по краю, не давая ей уйти, но и не давая покоя и чувства устойчивости. А когда нам надоест играть и мы захотим стряхнуть прилепившуюся воду — порой уже нечего будет стряхивать. Оно, доверие, она — капля воды, иссохла. Она потеряна. И даже если вы будете добавлять новые капли или тереть ладони — её уже нельзя будет вернуть. Один раз оступившись мы также можем случайно её упустить. А с земли уже не сможем её подобрать.       С доверием, как и с каплей воды, не сыграешь дважды. И эту самую каплю Хоррор только что упустил, так опрометчиво перевернув ладонь, совершив это нападение.       Скелет под ним, когда Хоррор занёс топор, ожидаемо испугался. Зрачки с небольшим переливом в зелёный, что был почти не виден, отражали крайний ужас. На лице был виден страх. Всё лицо застыло, будто вмиг стало восковым. И он уже видел подобное выражение. Не раз. Как всегда он всё испортил. И опять рука дрогнула. «Ну же, назови меня чудовищем. Ну же, скажи всё, что ты думаешь. Не молчи! Я не хочу больше тебя обманывать. Не хочу, чтобы ты узнал сам. Ну же, назови меня им. Ну же! Скажи, что ты меня ненавидишь! Не медли! Скажи уже, чёрт тебя подери!».       Конечно же он не собирался его убивать. А вот показать, кто он такой, стоило. Хоррор не любил, когда ему лгут, и не любил лгать сам.       Но тут Фарм вдруг будто очнулся. То испуганное и наполненное непониманием лицо спустя пару мгновений исчезло, и он, каков странный, просто лёг на землю поудобнее, разве что принявшись выжидающе смотреть на него, будто бы ожидал объяснений. Не хватало лишь блокнота и ручки для того, чтобы делать пометки как у заядлого психолога. Хотя неплохая тактика, ведь Хоррор опешил, уж испугавшись, что за те полминуты довёл монстра.       Почему он так спокоен? Увидев над собой убийцу любой бы испугался. Даже если он не знал, что гость убийца - он бы испугался топора. Но почему он даже не попытался его ударить? Почему лишь вновь надкусил колосок и смотрит в его глаза? — Скажи уже это! — похоже, мысленные, внутренние крики разочарования в себе и в тишине прокричал в сердцах Хоррор, ощутив дрожь в руках. «Просто скажи это!» — Я лишал монстров жизни! Я оставлял обездоленных и осиротевших, я не взирал на мольбы! Скажи, что я чудовище! Ну же! Я убивал!       Но тот не попытался оттолкнуть его, не сморщился и не мелькнуло и капли презрения во взгляде. Лишь молчал всё так же, пробежавшись по его лицу взглядом, будто намеренно не смотря на топор, будто что-то выискивая. И вдруг его глаза закрылись на мгновение. Раздался тяжёлый вздох. — Я знаю - и открыв их, вдруг улыбнулся.        Это ещё сильнее давило. То, что скелет так спокойно слушал его, всё так же смотря с вниманием, и всем своим видом постепенно начал источать жалость к нему. Когда пальцы лежащего поднялись, ужастик приготовился уйти, но… Тот опять его коснулся. Он его коснулся! Он просто взял и погладил его по руке!       Теперь уже Хоррор едва не отскочил от него, как от чумного. Что это значит?! Возникла мысль уйти, которую скелет едва ли не бегом поспешил осуществить, но тот резко схватил его за запястья, одним рывком заставив подскочившего вновь упасть на себя, руками, подобно змеям, ловко обхватив, удержав. Да что же с ним такое?! Отпусти, оставь, спасайся! — Ничего ты не знаешь!!! Я убивал! Черт, я и сейчас просто так напал на тебя! Я убийца! Почему ты так спокоен?! Ты должен оттолкнуть меня! Почему тебе не противно касаться такого, как я?! — дёргая захваченными руками изо всех сил, едва не кричал в лицо. Ему почти удалось встать, оперевшись коленями в землю и принявшись отталкиваться, но тут же оказался зажат уже крепче. Тот конкретно вцепился в него мертвой хваткой, не отпуская.       Фарм удерживал его одной рукой за спиной, обхватив позвоночник, а другую умудрился просунуть под его держащую топор, прижав к себе изо всех сил. И это было совершенно не правильная реакция. Совершенно не та, что ожидалась. Это не то, что делают те, кто вас возненавидел. Явно не сделают те, чьё доверие вы потеряли вмиг, угрожая. Это слишком неправильно.  — Зачем тебе это? — поняв, что он пока не в силах вырваться из-за подступающей к горлу истерики и постепенно подходящего страха от неправильности этой ситуации, вновь заговорил, пытаясь образумить лишённого, судя по всему, чувства самосохранения — ты понимаешь, что пригрел убийцу? Что доверился такому… Что это всё, чёрт подери, не шутка! Это… Это неправильно… Зачем тебе удерживать того, кто опасен? Кто может причинить тебе и тем, кто тебе дорог, вред. Кто может испортить всё, разрушить всё спокойствие — постепенно гнев в голосе стихал. Пока и вовсе голос не стал тихим, похожим на шёпот — я убийца - возможно, сбиться голосу помогли трепетные поглаживания, что проходили по особым точкам на позвоночнике, которые и заставляли голос ломаться. Тот пытался успокоить его, хотя должно было быть всё наоборот. Когнитивный диссонанс накрыл Хоррора с головой.       И, наконец, Фарм вздохнул. На миг показалось, что хватка ослабла и тот всё же образумился, решив закончить со всем этим. Скелет вздрогнул. Предпринял очередную провальную попытку встать. Конечно же, его вновь резко сжали, обвив, не отпуская. «Дабы почувствовать вину?»       И тут следующая фраза заставила зрачок сжаться до мелкой точки. Невероятно. Как он мог упустить из внимания эту важную деталь? — Я знаю. Я стирал твою одежду. «- Хэй, ты в порядке?              Скелет, что так активно вырывался под ним, смотря при этом с таким страхом, вдруг дёрнулся, начав постепенно прикрывать глаза, иногда их чуть раскрывая, борясь с собой, но всё же вконец закрыл их. Терял сознание, не иначе. И всё равно на его лице был виден страх. Лоб покрыла испарина, он нахмурился, но постепенно стал расслаблять хватку, разжимая пальцы. Возможно, тот слишком сильно ударился головой, когда его повалили на землю. Неужели так сильно ?        Дабы проверить это, осторожно коснулся черепа. И пришёл в ужас, когда ощутил трещину, что переходила дальше. Судя по ощущениям, у незнакомца нет части головы!            Похоже, своими действиями он причинил очень сильную боль. Лежащий, дёрнувшись в последний раз, начал обмякать. Глаза в последний раз мелькнули и алый зрачок, наполненный страхом, исчез.       Выругавшись, скелет поспешно сел на корточки, приподнявшись. Алоглазый ранен, причём довольно серьёзно. И если он сейчас же не окажется у Альфис — вряд ли доживёт до утра.       Фермер первым делом расстегнул куртку того, осторожно приподнимая ткань, ибо если у того что-то сломано — поднимать не стоит. Быстро, едва касаясь, пробежался по чужой грудной клетке и позвоночнику. К счастью, не обнаружил переломов. Это, несомненно, радовало. Но всё же та травма на черепушке… Что же произошло? Чуть приподняв его голову за затылок, ощупал землю, но и малейшего камушка не обнаружил. Как и не ощутил на своих пальцах кровь.             Решившись, он присел на корточки. Дабы не навредить ненароком, осторожно, неспеша, протянул руку под колени скелета, другой же, проскользив по лопаткам, ухватился за плечо, в локтевом сгибе чуть поддерживая голову. Так же медленно, бережно, начал приподнимать потерявшего сознание, уперевшись сначала одним коленом в землю, а потом начал отталкиваться. Тот свесил руку вниз, так безжизненно коснувшись самыми кончиками пальцев высокой травы, что фермер обеспокоенно замер, присмотревшись — дышит ли, и почувствовал разом накатившую слабость.        У всех свои страхи и опасения, которые другие не могут понять, могут посмеяться над этим. Как можно боятся воды, при этом употребляя её, как можно боятся того, что смотришь другим в глаза при этом любуясь в зеркало, как можно боятся огня и с удовольствием задувать свечи и сидеть у костерка в походе и как можно испугаться капельки крови, при этом без задней мысли отдирая старую кожицу? Ведь это всего лишь капля крови. Она часть нас, так стоит ли боятся?       Одно дело, когда выступает на коже лишь капля. А что если она оросила всю куртку, обволакивая, создавая узор что указывал на шов, очерчивая полоски текстуры ткани, розоватыми и коричневыми пятнами украшая жутким узором, делая её пятнистой? Она будто стекала, создавая причудливо большое пятно, а где-то были поменьше пятна от капель, где-то полосками и разводами окрашивала рукава. Будто кто-то хватался за одежду. Моля о помощи или о… Пощаде.       Скелет тряхнул головой, но это не помогло образу исчезнуть. Тогда он переключил своё внимание на голову незнакомца, мимолётно осмотрев лицо с острыми по-милому скулами и на удивительно заостренный вырез от глазниц. Это быстро напомнило о том, что вначале нужно помочь, а потом уже разобраться что да как.       Сделав на пробу пару шагов, дабы убедиться, сможет ли донести, выпрямился, направившись к дому. Рука того всё ещё свешивалась вниз.       Как он открывал дверь — отдельная история. Ручку нужно было хорошенько опустить, а после потянуть на себя. Это было сложно сделать и с одной рукой, а тут у него заняты обе. Тянуться ногой он не смог, поскольку и потерять равновесие боялся, и каратистом особо не был. В процессе открывания он пару раз чуть не ронял незнакомца, едва успев поймать его над ручкой двери, не дав встретиться с ней переносицей, сам же звучно ударившись о неё лбом, согнувшись над спящим едва не напополам, вдавив того в злосчастную дверь, а после, когда таки сумел он дёрнуть за ручку и распахнуть её, осторожно толкнул за собой дверь ногой. Та, конечно же, не стерпела это пренебрежение и, с крайне обиженным грохотом и скрипом, захлопнулась. Да так, что по тумбочке в коридоре прошлась вибрация и стёкла задрожали.       Скривившись от шума, который был ещё громче в специально хранящейся тишине, обеспокоенно посмотрел на гостя. Тот чуть дёрнул пальцами, но не очнулся. Вздохнув, задумался — куда бы уложить? В гостиную ближе и, соответственно, меньше шансов разбудить, но в то же время там жёсткий, узковатый диван. Потому, сосчитав для чего-то ступеньки, он вздохнул, перехватил поудобнее ношу. Ещё раз взглянув на лицо, рассматривая трещину, не удержался от того, чтобы прикоснуться к целой части черепа, погладив самым кончиком фаланги пальца, подсадив на колено и всё же уложив ладонь тому на грудь. Удовлетворённо кивнув самому себе, начал подниматься по чуть скрипящим ступенькам.       Уложив скелета на постель в своей комнате, он присмотрелся. Дыхание того стало ровнее, а значит таки перешёл в крепкий сон. Видно, было ещё и большое потрясение, раз он совсем обессилен. Хотя учитывая страх… а чего он так испугался? Неужели у Фарма было что-то не так с лицом или же тот просто не ожидал приближения незнакомца и был из тех, кого легко напугать? У фермера была подруга, которая подпрыгивала, если кто-то выпрыгивал из-за угла. Но...Нет, тот определённо боялся его.       Чуть подтянув спящего к краю кровати, и принялись осматривать. Как оказалось — Альфис срочно звать не требовалось. Эта трещина не осыпалась, не кровоточила, и судя по твёрдости кости, что он ощупывал аккуратными прикосновениями — эта трещина у него давно. Очень давно. Она вся стала твёрже, а значит и вернуть целостность кости не получится. Только чуть надломить края и откармливать лекарствами, да и то не факт, что получится. У них, монстров, конечно, регенерация хорошая, но рисковать не стоит. Но всё же стоит прийти к их доктору… Которая, как он вспомнил, ударив себя ладонью по лбу, предупредила его, что ближайшие два-три дня будет отсутствовать. Почему когда рядом есть те, кто может оказать помощь — всё всегда хорошо, а только те уйдут — начинается всё и сразу?       Но и оставлять всё так фермер не собирался. Принёс из комнатной аптечки бинты, дабы наложить повязку. Но для начала надо бы снять с него футболку, ибо позже это будет труднее сделать.       Нужно было снять грязную куртку с этим кошмарным отпечатком. А после оказалось, что и белая футболка была жутко окрашена. Он так же осторожно, но уже торопясь, принялся снимать и её, вновь ошарашено замерев, лишь только приподняв ткань.       Нет, замер вовсе не от смущения, ведь оголение было необходимой мерой, а от очередного вида чужой боли в виде шрамов. Исполосованные рёбра выглядели жутко. Длинные, тонкие трещины проходили ровными полосками. Первое ребро было будто чуть отсечённым, второе будто пытались стереть, именно стереть, в порошок, третье было покрыто сплошь мелкими, но глубокими царапинами, четвёртое…       Фермер раньше видел раны, видел трещины, видел переломы и кровь. Но отчего-то сейчас, рассматривая (и не замечая, обводя) ужасался. На лучевой кости были видны три царапины, так же длинные и многословные. Судя по тому, что края костей в большинстве не были рваными — наносили их ножами. Но что же, кто же?       Поспешно, едва двигая окаменевшими пальцами, он стянул с него футболку до конца, подойдя к шкафу и вытянув похожую. И тут внимание привлекла чуть алеющая душа, что странно сияла. Странно потому, что она сияла. Но из-за перегрузки информацией он просто воспринял этот факт.         Заместо привычной уличной обуви у, уже судя по всему, гостя, были тапочки. Такие же старые на вид, потрёпанные, загрязнённые, но явно любимые хозяином в том плане, что он их почти не снимал. Подошва была тонкой, изношенной, с небольшими дырками от камней. Истёртыми. Но они носились и дальше. Пару швов тёмными нитками удерживали края отходящего искусственного меха, и были явно покрыты ещё и краской, судя по слипшимся розовым волокнам. Видно, они очень дороги для него.       Пришло время для перевязки. Он открыл пачку бинтов, благодаря свои убеждения насчёт того, что всё в жизни бывает и лучше всегда иметь средства для первой помощи, принявшись накладывать повязку. Потратив много слоёв для того, чтобы придать хоть какую-то целостную форму головы дабы та держалась, нитками подшив края ткани, дабы она не слетела во время сна, провёл рукой по лбу, стерев испарину. Рёбра он не тронул.       Осторожно подтянув незнакомца, уложив на середину кровати, он укрыл его одеялом, а после и подоткнул края. Подобрал вещи с пола, прикрыв за собой дверь. Любопытный кот хотел проскользнуть в комнату, но его успели подхватить, унося после возмущённого мяуканья.       Отнеся одежду на стирку, сжимая её, осел на пол. Кровь. Как старая, очень старая, так и новая. Кровь, что пропитала всю одежду. Закинув всё в тазик с водой, увидел, как она заалела. Узорчатыми водоворотами поднималась на поверхность алая краска. Нужно было так же ополоснуть, протереть щёткой, дабы старые разводы ушли, но он не смел, не мог прикоснуться, не мог опустить руки в тазик. Мысли всё загружали голову, и он пытался понять, откуда она. Чья она. И как получена.               Конечно же, Фарм не был глупцом. Она не была животных, что было понятно по отсутствию какой — либо шерстинки. Пятна были не в труднодоступных местах, а значит не была кровью гостя даже если бы тот был ранен раньше. Она и не была умирающих на его руках, ведь тогда бы она окропляла по-особому, с большими пятнами, а не брызгами. Значит… Тот кого-то убил.        Мысль о том, что в доме убийца, заставила похолодеть. Проснулся тот первобытный страх, желание защитить и себя и друзей, которые могли бы потом пострадать. По идее тот должен его повязать дабы после посадить куда нужно, но… Отчего-то было чувство, что что-то не так. К примеру отсутствие какого-то особого кармашка для оружия и надреза с внутренней стороны от лезвия или пистолета. Футболка была сшита несколько раз тонкими, ровными швами. Будто ее резали снаружи, прихватывая ткань чем-то. Защищался? Но отчего не очищал одежду?       Находясь на перекрёстке мыслей, взвешивая все факты, вновь пришёл в комнату. Сел на кровать и принялся рассматривать, находя новые зацепки. Рассматривал лицо, осматривал хрупкую фигуру, что сжалась в клубок, смотрел, как тот ровно дышит. А наутро, когда он обернулся и увидел сбегающего, все его убеждения подтвердились, лишь он увидел в его глазах…».        Фарм и сейчас видел в его глазах то, что кричало о совершенном нежелании причинить хоть какую-то боль. Он сам был напуган, но и видел в горящих глазах ужас. Такой ужас, будто скелет лежит вместо него на земле под угрозой удара топором. Чего таить — фермер боялся. Боялся поначалу, но это быстро прошло, лишь стоило увидеть тот поглощающий страх в алом глазе. А поэтому, показательно, конечно же, улёгся поудобнее, даже положив одну руку под голову.       Это сработало, и тот чуть опустил оружие. С чего такое доверие, спрашивается, и с чего уверенность в том, что убийца, лишивший жизни многих, его не пугает столь сильно, чтобы он начал проклинать его и бить, не отсечёт ему голову? Возможно, Фарм и покажется глупцом. Но кто сказал, что глупцы живут меньше гениев?       Возможно, это в действительности глупо, очень глупо доверять сразу же ему. Но это желание защитить, это желание помочь именно ему, отдав всю, всю, всю нежность и тепло, будто удерживает. По-дружески, но любя, окружить его заботой. Хоррор в его глазах выглядит запутавшимся ребёнком, который начал драться в садике оттого, что его обидели. И то, что все эти дни тот не напал на него, а ждал нападения говорили о том, что тот не шёл бы в битву просто так. Возможно, он сражался, но убивал, оттого и это чувство вины. Возможно, он вступил не в ту компанию. Возможно, его шантажировали, поставив на кон нечто действительно ценное. И, что обидное даже для фермера — осознание, что это ценное он наверняка потерял. Иначе как объяснить эту вечную тоску и раскаяние в его глазах, когда он задумывался и сжимал свою куртку. Заботливо сохранившуюся куртку. Вчера ночью он горевал по утрате. Фарм знал, как выглядит тот, кто был поглощён этой горечью, при этом будучи вынужденным держаться ради кого-то. Так же трудно было не заметить, как он смотрел на Папайруса. Видно было, что что-то с этим связанное причиняет ему немыслимую боль. Тот умел общаться с детьми судя по тому, что держался крайне дружелюбно и стойко, сумев заинтересовать младшего, совершенно поменяв и свой голос, и своё поведение, и будто свой характер. Улыбался он так часто, и так часто зажигал счастье в своих глазах за вечер, что фермер испытывал иногда сомнения, что это тот же запуганный монстр, который боялся даже мелькнувшей рядом ладони. Будто позабыл о том, что он опасается всего. И в тот же вечер, когда он остался один, будто сбросил ту маску, став таким потерянным, будто узнал время и дату своей смерти и сейчас просто ждал её, а после и позволил увидеть себя. То, что он позволил помочь, открывшись, дав волю долго держащей истерики выйти — многое говорит. Фарм надеялся, что тот после тяжёлой ночи станет более открытым, что наконец опустит всё то, что его терзает, что…       Это довольно необычно, что тот, кто с таким недоверием и страхом относится ко всему, так быстро сумел довериться. А ведь для этого он использовал каплю тепла и заботы. А что будет, когда они сблизятся настолько, что можно будет окутать этой заботой? Это было бы здорово видеть искреннюю улыбку как можно чаще, видеть озорной блеск в глазах, как тогда, когда он шутил вместе с ним и когда звонил в колокольчик. Слышать его голос и отвечать на тысячи вопросов, видя такой живой интерес в глазах, который можно увидеть лишь у детей, которым рассказывают сказки.        Он ещё в тот первый день, когда скелет с ужасом в глазах и недоверием смотрел на яблоко в своей ладони, бесповоротно решил взять его под крыло. Настолько, насколько тот захочет, но всё же как можно ближе. Ему нужна забота, он её не получал и сейчас это так яро показывается в каждом его жесте во время тоски и боли, во время панических атак, что переживались обоими с мукой. А видя алый глаз, что наполнится вновь слезами, сам ощущал горечь. Убийца? Главное, что больше не желает это делать. Хоррор доверился ему. И Фарм протянет руку в ответ. В конце-концов, если тот, кого заставляли совершать нечто, хочет исправиться — можно подарить второй шанс. И сейчас тот не отступился, не сумев сделать шаг с невозвратом, и это уже о многом ему говорит.         Фарм псих? Возможно. Но тогда очень доверчивый, заботящийся и чуткий псих.              Хоррор застыл. В голове медленно проносилась фраза скелета, и это заставляло задрожать всем телом. От страха ли? «Он стирал мою одежду. Чёрт. Он видел. Он же видел её! Почему, почему он не прогнал меня? Зачем пошёл за мной, зачем стал помогать? Отчего не повязал и не сдал стражам или кто там у них? Он явно, явно, явно сошёл с ума, раз остался, раз сейчас расслабился, раз едва не уснул у меня на плече. Чёрт. Чёрт!». Он попытался встать, выбраться из крепкой хватки, но его лишь сильнее прижали к себе, не отпуская. А когда начал активно вырываться его и вовсе перевернули, нависнув, глянув чуть строго, но с той же уже пугающей нежностью. — Успокойся, я не наврежу тебе. — Ты не навредишь?! Ты?! Ты не слышишь меня?! Я чёртов псих! Я убийца, слышишь? Я не останавливался, я выполнял и убивал! — Так ты всё же был участником какой-то мафии? — А ты похоже головой сильно приложился! — попытавшись его отпихнуть, вновь ощутил, как руки того сжались чуть сильнее, но не настолько, чтобы причинить боль, а чтобы удержать. Но это оказывало сильное психологическое давление в плане отнепонимания. Непонимания того, как вообще можно быть таким, таким… — я… Я уйду. Я не хочу причинять вам вред. Пожалуйста, дай мне уйти! — А ты в действительности хочешь уйти? Мы тебе надоели? — пошёл обратной монетой тот, увидев, как в глазах лежащего было уже чистое отчаяние. — Я не должен тут оставаться. Не после того, что натворил. Не имею право быть где-то. Я чудовище. Я убивал… Я… — Все заслуживают второго шанса. — Но не убийцы! Что было с теми семьями, в которых родители не возвращались домой? Да хоть трижды будет рестарт — они всё равно ощутят эту боль! Это… Это ужасно, когда теряешь кого-то дорогого. И я всё равно делал это! Ты же видел кровь — так почему ты приютил меня и позволил общаться со своим братом?!       До сих пор голос его становился всё тише и тише, поскольку вся решительность под пристальным, немигающим взглядом быстро рассеялась. Но последнюю фразу он вновь выкрикнул, ощущая, что теряет самообладание. Было желание позорно сбежать и тогда бы фермер, получив доказательство в виде его слов, ушёл. От этого было бы легче, ведь не было бы столь сильно разрывающей ненависти к себе за то, что он вновь предал доверие. Но так будет лучше, ведь он больше не будет доставлять им проблемы своим присутствием. Возможно будет столько негатива, что босс всё же придёт за ним. И это всё закончится. Не забудется, но закончится. Он будет сожалеть, будет с тоской вспоминать об этом, но его благополучие и счастье не стоит чужих страданий. У этих славных монстров своя жизнь, свои проблемы, а с его прихода сюда Фарм только и делает, что печётся о том, кто не заслуживает этого тепла. Не заслуживает спокойствия после содеянного. И всё же он поймал себя на мысли, что сейчас невероятно хорошо и спокойно несмотря ни на что. Нависающий над ним буквально излучал глазами позитив. Не навязчивый, как у Дрима, не ставящий на колени и заставляющий сходить с ума, а дарующий надежду на счастье, дарующий лёгкость. Он не заслуживает это, но очень сложно сопротивляться искушению остаться рядом и просто смотреть в глаза того, ощущая себя в коконе объятий. Эгоистично ждать тепла, взамен даря лишь проблемы, не так ли? Вот поэтому и стоит бежать.       Фарм видел, что тот вновь терял блеск в глазах. Он буквально слышал, как тот вновь завинчивал свою душу за титановой бронёй шурупами, закрывая её. Слёзы перестали стекать, а взгляд стал бесчувственным. Это стало ещё одним показателем того, что причинять вред (не говоря уже о том, чтобы убить) для него очень сложно в моральном плане, а значит тот тоже, как и многие, был вынужденным или сломанным. Нет, он не оправдывает того, что совершил этот скелет и если бы Хоррор убил его родных вряд ли столь легко сейчас рассуждал. Возникла мысль — а не отправил ли кто скелета убить их? Судя по его мимолётно брошенной фразе о том, что ноги растут от некой мафии — вполне вероятно, что он был на особом задании. «Тогда вопрос о том, откуда он о нас знает — отпадает. Фильмы не фильмы, книги не книги, а в реальности в мафии тоже есть отчёты о определённой жертве. Его семья, друзья, еда и прочее. Осталось лишь малое — понять, кого заказали и кто, чтобы освободить его от этой группировки» — последняя фраза о том, что дело за малым, даже в голове прозвучала с сарказмом.       И всё же что-то было не чисто. Не могло быть всё так просто. Даже если бы он и был в мафии - Хоррор бы знал хоть что-то об окружающем (из головы у фермера все не уходил тот червяк). Да, мог бы подделать свои эмоции, но навряд ли бы он, зная, что остался один на улице без присмотра, стал вести себя так же. «Да и если бы он хотел убить одного из нас — давно бы убил. Он довольно долго был со мной» — или ты с ним? — «Нет, тоже не то. У него было столько шансов, даже в первый день нашего знакомства. И он…» — вспыхнул образ лежащего в траве измученного скелета, что совершенно был не в себе от страха — «Он был изранен! Да! И его слова, нет, просьба назвать его чудовищем… Это было для того, чтобы успокоиться? Он ждал ненависти с моей стороны, что позволила бы ему уйти? Ну уж нет».       Как уже давно известно — Фарм тот ещё прилипчивый скелет. И раз уж он решился вам помочь — уже ничем не уберёшь от себя. Только ещё сильнее приблизите его, замотав вас вместе нитями паука Дарвина, что итак крепче, куда крепче стали, но при этом не давит, поскольку весит очень мало. И сейчас он нашёл себе " жертву " своей заботы, и поскольку тот не особо сопротивляется этому — его так просто не отпустят. А раз уж тот наконец-то начал хоть что-то говорить о своём прошлом… Нет, так просто уже не уйти.       Он усмехнулся своим мыслям, по-доброму приулыбнувшись, однако же смотрел не обвиняюще, лишь переставив руки для сохранения равновесия, и чуть склонился, смотря глаза в глаза, дабы тот увидел, впитал то, что он не сможет выразить словами. Сумел успокоиться. И монстр завозился, норовясь встать, но при этом будто поскальзывался, не сумев уйти. — Ты не чудовище. И я просто хочу позаботиться о тебе. Ты не такой плохой, каким себя считаешь. — Я… — Не повторяй тех же слов — прервали его.       Тряхнув головой, всё же не выдержал и, откинувшись назад, не забыв утянуть за собой второго, удерживая за запястье дабы не сбежал, посадил к себе на колени боком, обхватив руками, совершив все действия плавно. Хоррор не ожидал таких манипуляций, что были без единого отрезвляющего резкого движения, и замер. Лишь инстинктивно дёрнул запястьями, когда их перехватили, но на этом сопротивление закончилось от непонимания и попытки осмыслить происходящее. Осознал лишь когда на его черепушку положили подбородок, но уже было поздно. Душа уже послала по телу ту волну боли, что он ощутил перед прошлой ночью.       Удивительно, как быстро мы привыкаем. До этого держа всё в себе в течении нескольких лет, мы привыкаем к этой периодически мелькающей боли невысказанности. К чужим попыткам уговорить поделиться относимся с едва ли не яростью, предпочитая держаться, переживать прошлое и настоящее циклически, совершенно, по сути, не смотря в будущее. Мы желаем разобраться в себе, а не отбросить всё чтобы жить, самостоятельно запираясь во мраке, видя всё лишь через туман и пыль в серых оттенках. И дойдёт до того, что если даже мы будем видеть нечто светлое, действительно светлое, будем искать в этом изъян. Нечто, что заставит не утихающую боль пройтись волнами по каждой молекуле тела. Если нам протянут руку помощи — воспримем уже как жалость, считая, что не заслуживаем или не нуждаемся. Забавно. Нам причинили боль, мимолётную, которую можно отбросить и жить дальше, а мы держим её, причиняя себе куда больше боли чем мог причинить её источник. Мы привыкаем. А как быстро мы ломаемся после точки кипения, когда долго находимся в хороших, надёжных руках, которым мы поначалу не верим? Может, в действительности умение держать себя всегда в таком эмоциональном напряжении глупо? Для чего причиняем себе же боль?       Фермер положил ладонь на его затылок, продолжив после долгой паузы, что он дал тому для осмысления:  — Ты не чудовище. Ты раскаиваешься в этом, и это уже что-то значит. Конечно, это не вернёт унесённые жизни, но… Скажи, пожалуйста, отчего ты начал это? — опять не было осуждения в голосе. Как можно… — ты делал это для того, чтобы кого-то спасти? «Нет. Я сам, сам всё это начал. Этому нет прощения.» — Какая разница. Я не имел права лишать их жизни, решать их судьбу. — А отчего? Знаешь… Возможно, я всё ещё тебя не столь хорошо знаю, но ты явно не стал бы это делать от нечего. Ты очень беспокоишься о других, это видно сразу, и ты боишься расстроить других, но запомни — ты не плохой. — Не плохой — вдруг согласился он, но уже спустя мгновение продолжил — а ужасный. К чему это всё? «Он всё ещё уходит от темы» — Фарм вздохнул, не выдержав и подняв его за подбородок, дабы наконец взглянуть в глаза. — Расскажи же мне — с чего всё началось?              Тот сильно смутился, смотря куда угодно, только не в его глаза. Будто казалось, что в мгновенье обратится в камень лишь встретившись взглядами. К такому давлению он не был готов. Вновь дёрнувшись, ощутил, как его прижали сильнее, а ладонь перетекла на скулу в то же плавное движение. Поняв, что так просто не уйти (или же он не столь хотел, поскольку и слабым не был), лишь чуть хотел отодвинуться, но его вновь притянули, усадив в объятия вновь. Удивительно. Даже то, что его держали, не было похоже на само удержание. Это было чем-то непринуждённым, пусть и не было настолько таковым. — Хоррор — окликнули его, напоминая о том, что ответа всё ещё ждут. — А есть ли смысл? — Мы же должны тебе помочь. Так поделись пожалуйста. Или, если хочешь, мы можем сейчас встать и пойти в другое место, но разговор у нас всё равно будет сегодня, ладно? — всего одно слово, а меняет характер его общения. Просто невероятно, как почти приказ изменился в просьбу. Получив кивок он приулыбнулся, всё же сумев повернуться так, чтобы заглянуть в алый зрачок — хорошо. Но я буду держать тебя за руку, чтобы ты не убежал, хорошо? — и вот снова — и насчёт твоей футболки — по телу пронеслась мелкая дрожь — мы скоро съездим в город, и там сможем купить отбеливатель. Я не сумел её отстирать, так что придётся прибегнуть к этому.       Хоррор издал нервный смешок, пока его поднимали за руку, помогая или вынуждая встать (довольно странное сочетание, что с одной стороны выглядит как забота, а с другой рассматривается негативно). Скелет едва успел подхватить чуть отлетевший тесак, под внимательный взгляд повесив драгоценную вещицу за спину. Фарм ничего не сказал, достав из края шляпы новый колосок и тут же прикусив его. Совершенная безмятежность. Это… Странно.   — Тебя серьезно сейчас волнует именно это? Ты обнимаешь убийцу и думаешь, как бы отстирать футболку? — И куртку. Там на рукаве еще остался мутный силуэт. Пошли, у нас ещё осталось одно важное дело. Тебе наверняка понравится - подмигнув, скелет сделал первый шаг.        Уже не зная, что говорить и как реагировать, послушно шёл за скелетом. Тот действительно держал его за руку почти всю дорогу, иногда притягивая к себе ближе, когда тот отставал. И поглядывал с особой улыбкой. И после таких улыбок Хоррор начал искренне верить в существование демонов, что искусно заставляют успокоиться и следовать за собой куда им нужно. Да, тот явно заботится и хочет помочь, но этот особый профессионализм в каждом слове и движении… Так часто это делал или просто один из тех прирождённо чутких натур? «Ну или просто оба давно слетели с катушек» — эта версия отчего-то звучит более правдоподобно.       Вскоре было слышно журчание воды. Временами стали появляться небольшие отдельные лужицы, что явно вырыли своими руками, а вскоре вдали с холма была видна речка. Фермер почувствовал, как тот стал идти медленнее, один раз чуть поскользнувшись, и пришёл в себя. Понял, что всё это время они шли быстро. Видимо, он всё же нервничал чуть больше, чем думал. Нет, не ощущал страх, а лишь был погружён в тревожные мысли о том, что тот, состоя в какой-то мафии, может вернуться обратно или вырвут из его жизни (в который раз он проклял свой «эгоизм») и вновь подвергнут этим страданиям. Оттого совершенно забылся, а скелет, следующий за ним, явно постеснялся просить замедлить свой шаг. Однако же выдерживал этот темп. Привык к такой ходьбе? — Прости — чуть огладил ладонь, едва сумел её удержать. Она вновь по рефлексу постаралась уклониться — там вдали есть река. Она протекает и у поля с пшеницей, и возле грядок с арбузами, и возле яблоневой рощи. Она уходит вдаль, перетекая в другие озёра, а после… — И в моря? — фермер издал безобидный смешок, улыбнувшись ему ярче, почувствовав, как напряжение постепенно уходит. — Да, и в моря. У нас здесь морей нет, но есть ещё одно озеро. Оно чуть дальше, но оно больше и в нём можно спокойно плавать без компании рыб. С ними весело, но не особо приятно, когда они решают опробовать твои кости на вкус — вспомнив, что гость воспринимает информацию прямо, тут же продолжил — они не прогрызают тебя, не волнуйся. Они немного щипают, но не кусают. Они очень пугливые, и лишь махнёшь рукой — тут же уплывают. — А осьминоги — вспомнив, всё же спросил его — здесь есть осьминог? — Осьминог? — и как тот может не знать о червяке, но знать о осьминоге? Поистине интересный скелет, однако — Ну, осьминогов ещё не видел. Они, конечно, могут быть здесь, но явно не большие. В основном они в морях, но так же попадаются иногда и в пресных водоёмах. А там, откуда ты, они сидят в озёрах? — Да. Но был всего один. «И хорошо, что их здесь нет. Второй раз я от него навряд ли бы спрятался».       В голове пронеслось воспоминание о том, когда в Водопадье всё затопило. Мусор с поверхности, что всегда употреблял в пищу Онионсан, перестал падать к нему. Его сетью вылавливали сходящие с ума монстры ещё у водопада. И тогда эта локация стала ещё одним местом, куда не стоит заходить. Оголодавший осьминог, получивший такой простор, без зазрения совести тянул на дно всех проходящих мимо, где и поедал. Да так, что даже одежды не оставалось. Хоррор лично попался к нему, когда пытался разобраться в том, откуда эти крики, и его схватили. Все восемь щупалец действовали слаженно и даже с тесаком и костями от него едва сумели избавиться. Нет, не убили, лишь сбежали. И тот хотел съесть его целиком, без лишней мороки с расчленением. Тихо и мирно проглотить, лишь раскрыв клюв. Но кто-то, судя по всему, его добил. Страшно было бы представить, что может случиться если тот, не сумев ранее перебраться из-за работающего Ядра к другим локациям из-за жары и льда, уплыл бы в соединяющую земли реку. Катастрофы было бы не миновать. И действительно хорошо, что подобное существо здесь не водится. Да, грубо звать его существом, но они все были существами, сошедшими с ума от голода и разрухи. И не хотел бы он видеть его вновь, ведь мысль о приготовлении супа из осьминога преследовала его даже когда он уже был в банде. Уж слишком щупальца босса годились для приготовления этого (да, эти мысли были в шутку, но парням она понравилась. Киллер всякий раз позвякивал ножом или вилкой, когда в комнату заходил их босс, раскинув щупальца, подмигивая).       От этого воспоминания он издал тихий смешок, почувствовав, на удивление, как небольшая улыбка появилась на лице. Это… Было странно.       Фарм, услышав это, тоже улыбнулся, но не стал изводить вопросами. Но, на удивление, тот сам всё рассказал. - В Водопадье жил один. Довольно… Забавный паренёк. Всегда хотел сделать из него суп. И в нашей банде был один осьминогоподобный — он вновь усмехнулся — и невольно возникала мысль «одолжить» у него пару ингредиентов. — Водопадье? — протянул фермер, задумавшись. Вроде, всё понятно из названия, но в то же время об этом месте ему ничего не было известно. — Да. Место с водопадами и озёрами почти на всю территорию кроме нескольких дорожек. А у вас такого нет? — Ну… У нас есть нечто по типу водопада, но он наверно не столь большой. Мы в нём иногда ловим рыбу. — А что, Андайн не умеет плавать, раз вы её вылавливаете? — шутка вырвалась мгновенно. И от фермера не укрылась небольшая язвительность и обида. Но из-за чего? — Нет. Она как рыба в воде — всё же переключив внимание на шутку, он так же улыбнулся — а ты можешь пожалуйста рассказать побольше про Водопадье? - это поможет тому открыться. Если он хочет узнать его историю - стоит подвести к этому. Постепенно, но в нужное русло.       Теперь он слушал. Оказалось, те цветы, что были вместо тропинок, росли именно там и, невероятно, вырастали всего за несколько секунд, если их опустить в воду. И по воде плавал мусор. И даже мусорные горы! На вопрос, откуда он и почему его не убирают, сказал, что попадал к ним с поверхности от людей и его пробовали сжигать, но запах стоял такой, что больше и не пробовали, разве что сортируя, если было время, на нужное и ненужное. Так он рассказал и про Хотлэнд, про Сноудин и даже про замок. К концу его рассказа с описанием мест заснеженного города у Фарма окончательно пошла кругом голова. Как, где? — Где все эти места? — наконец, после пятнадцатого взрыва в голове, чуть ли не шепотом спросил он у скелета. Тот же без лишней мысли добил фразой, что в подземелье — вы живёте под землёй?! Нужно всех оттуда вытащить! Где они? — Говорил же — он нахмурился, нехотя ответив — их уже нет. Никого там не осталось. И не здесь подземелье — раз тот об этом не знает, значит и не было заточения. Пока ль? — это было в другой вселенной. — Вселенной — уже не зная, спрашивает он или просто повторяет эхом, скелет помотал головой, потерев зачесавшиеся надбровные дуги — так ты шутил. А я уж подумал… — В другой вселенной — Хоррор сказал это слишком утвердительно. Слишком для этого рассказа, больше похожего на небылицу — я из другой вселенной. И это другая вселенная, созданная по одной из копий оригинала. И ты, как я понял — Фарм Санс, а я — Хоррор Санс.       Похоже, это было слишком. Фермер не знал, что делать и что говорить. Тот сошёл с ума? Очевидно. Этого просто не может быть. — Это не смешно — отчего голос задрожал. — А я и не шучу — в голосе проскользнула обида. Как у ребёнка, что рассказывал про то, что увидел в окно города жирафа, а родители не верили в это. А он на самом деле сбежал из зоопарка и показывал таким же детям язык — мы все — копия одного скелета. И Папирус, И Андайн, Альфис и Ториэль, Фриск и Чара, Азгор и… — Откуда… — он не говорил ему про Ториэль и остальных. В Мафии явно нет такого. Это слишком, слишком — все… В каком смысле все? — Нас тысячи. Не веришь, так скажи — у вашей Ториэль же был сын Азриэль? — Был? Он и сейчас… — Однако, хорошая у вас вселенная — тот задумчиво потёр переносицу — у вас Азгор жив? — Д-да. Он жив. — То есть, они с Тори даже не расстались? Хотя из-за чего же. Ведь все дети живы, вы не были под землёй… А у вас есть Доброженщик? Ну, отличный мороженщик? — В городе. Так ты… Не шутишь?  — Сейчас я правдив с тобой — и посмотрел в глаза, позволяя прочесть себя. Что фермер и сделал, не увидев не во взгляде, ни в движении хоть какой-то признак лжи.  — То, что я говорил о вселенных, о землях — это правда. Прости. Знал бы, что ты так отреагируешь — рассказал бы не сразу и… Поменьше? — Нет, не нужно извинений — тут же отозвались в ответ, но всё ещё отстранённо — просто всё это в голове не укладывается… Нет, конечно, Альфис однажды рассказывала о теории параллельных вселенных, но… Ты — живое доказательство, и это сбивает с ног. Но почему мы тогда различаемся? — Создатели — он махнул плечами, тут же пояснив — после того, как появился оригинал, начали появляться разные миры. Альтернативный мир, где все... Не особо приветливы, пускай и с приветом, после и тот мир, где все поменялись местами, а после и по их копиям стали распространять подобия. У каждого своя история, но при этом монстры похожие. Мы, Сансы, присутствуем везде. Даже Сансы без миров, они же путешественники, но давай о них расскажу позже. Слишком перегружен, верно? Так вот. Внешность у тебя, стоит заметить, приближена к Оригиналу, но оттого, что ты живёшь на ферме, сделан крепче. Так предположительно бы выглядел обычный фермер, который трудится изо дня в день. Было бы забавно, если бы у скелетов наращивались кости по типу мышц, не находишь? У тебя всё мирно-тихо оттого и ни одного шрама нет, и разве что глаза чуть зеленоваты. Ты должен быть образом мира и спокойствия. У меня же во вселенной… Немного иная… Обстановка. Там мне нужно быть как можно незаметнее, мельче по телосложению для совершения разных... Операций... Но я не такой слабый, как тебе может показаться. У меня довольно большой запас магии. «Мне… Стоит спросить про магию? Нет, лучше потом. Не буду его прерывать. Чем больше узнаю подробностей — тем проще будет понять.» — И специально пугающая внешность для моего мира. Так… Атмосфернее для их игр. Я должен наводить страх, я должен ощущать ужас и сам. Каждый изменён в моём мире после...Одного случая. — Ты милый, но не пугающий — тут же раздалось в ответ. Фермер, сумев всё же хоть немного привести мысли в порядок, запоздало расслышал эту фразу. И был с ней крайне не согласен. — Я отвратителен. — У тебя красивый глаз. — Он у меня один, и то уродли… — Он похож на закат. И он действительно как радужка и та чёрная точка уже внутри неё похожа на зрачок. — Это он и есть, и это… — Это так прекрасно! Впервые вижу скелета с такими красивыми глазами! А ещё эти чуть острые скулы! — Они уродливы! — уже не зная, куда себя делать от нарастающей боли непринятия, едва отвечал тот — у тебя они красивые, и… — Они прекрасны! Знаешь, у некоторых, да, пугающие скулы, а у тебя они красивые! А ещё голос и улыбка… — Нет! — Ну почему ты так считаешь? — фермер сделал шаг вперёд, взяв его двумя руками за обе скулы — ты милый. Кто тебе попытался сказать обратное? Да даже и сказали, знай — они слепые или завистливые. Ты очень красивый и необычный. — Все не могут ошибаться.       По горлу и под рёбрами протекала волна боли. Она будто кипела в нём, будто столярным зубрилом прошлись по костям изнутри. Эти слова не укладывались в его душе, не то что в голове. Он не понимает, как хоть что-то в нём может быть хоть немного красивым. Он отвратителен, он ужасен. Многие, все красивее его. Даже в Амальгаме Папируса и Санса можно найти особую эстетику. Да даже в тех кошмариках из печально канувшей в лету вселенной Хэллотейл, те бродившие монстры были куда красивее, куда милее. К примеру тот перелив цветов и расположение глаз в единый узор, и те мурчащие звуки. Он уже принял себя как отвратного, да и так оно и было. Глаза ему понравились, конечно. Да-да, и скулы. Он не любит эту напрасную лесть. Это его лишь раздражает. Эта поддержка глупа. И хуже то, что эта ложь стала приносить ему боль. Было желание вырвать всё, о чём была речь и о чём сказали комплимент. Нет, не комплимент. Неужели тот боится его и пошёл на такую грязную вещь, как лесть? — Ты себя не любишь, но отчего? И наплюй на тех, кому ты не по нраву. Главное твоё личное мнение о себе, не по словам других. — Это моё личное мнение. И ты сейчас пытаешься сказать обратное. Прости, но я не люблю эту ложь. Не нужно говорить, что я красивый поскольку это не так. Лесть я не люблю, хорошо? Лучше правду. А ещё лучше — в принципе не напоминать об этом — он с чуть искривлённым лицом брезгливо махнул на себя рукой, будто пытался назойливую муху отогнать — так куда мы идём? Папирус вроде говорил что-то про уток сегодня. Так где они?        По разговору ни о чём стало ясно, что он хочет перевести тему. И это дало возможность Фарму осмыслить всё и поставить ещё одну галочку в своём списке для помощи гостя. Интересно стало лишь одно. То, что его преследовало после разговора с братом — хочет ли тот остаться здесь? Он из другой вселенной, но там все исчезли. Ему есть куда идти? Да даже если и некуда, захочет ли остаться именно в их доме? «Но он пошёл со мной» — всё пытался отогнать чувство печали от возможной разлуки — «возможно, мы сможем видеться хоть раз в день. Нужно спросить, хочет ли он быть в нашем доме. Тогда стоит приобрести ещё одну кровать и обустроить комнату для двоих. И прекрати вести себя как эгоист. Я должен ему помочь, и не посмею удержать после, как бы не было горестно. Удивительно, как он с большим недоверием быстро стал видеть во мне друга. Забавный, ничего не скажешь. И всё же… Он мне рассказал об их землях, но видно, что многое сокрыл. Стоит ли уговаривать рассказать всё сегодня, готов ли он?» — Хоррор споткнулся. Скелет мгновенно среагировал, выставив вперёд обе руки, но тот сам выровнялся. Уже чисто машинально фермер взял его за руку, убедившись, что всё в порядке, а после понял — «мы уже довольно долго держимся за руки. Его ладонь такая маленькая. Умилительно маленькая» — на лице появилась улыбка. Перебрав пальцы гостя, он усмехнулся, увидев, как скулы того зарделись алым — «А ведь вчера он едва согласился коснуться пальцами. Какой же он хрупкий. Ничего, ты больше не будешь страдать. Я помогу тебе».       От молчания Хоррору постепенно становилось лучше. Это грызущие чувство постепенно уходило, вновь стало чуть легче дышать, и он вновь ощутил, как по расцарапанным им же ладоням бежит кровь. Плохая привычка, но она чуть ослабляет эти грызения. Постепенно вновь продолжился разговор, но уже со стороны фермера. Хоррор поддакивал, успокаиваясь. Тот, похоже, понимал, что его не слушают, но продолжал, успокаивая своим голосом, ощущая, как напряжение в воздухе вновь постепенно сходит на нет.       Ещё издали послышались забавные звуки. Будто у монстра заложило нос и он пытается так смеяться. Это напомнило ему приглушённый ржач Киллера, когда тот заболел, но умудрился похохотать над упавшим с лестницы Найтмером. Да, звук определённо был тот же. Среди смеха так же слышался писк, но будто тот, кто пищал, был с простуженным горлом. Хоррор замер, остановив этим и Фарма, и прислушался вновь. Здесь явно больные монстры. Остаётся надеяться, что не на голову.        Вдруг Фарм, посмеявшись, свистнул. Да так звучно и тонко, что Хоррор невольно отошёл, уже думая, успел ли тот заразиться издалека. И вдруг звуки издалека стали отчётливее и громче, а после прибавился отрывистый писк птиц, и Хоррор чуть опустил плечи, догадавшись. Такой звук издавала та птица у тупика Водопадья, что переносила монстров и почти целый месяц крутилась у головы его брата, что побудило немало шуток. Только сейчас голосов было больше, и они все перетекали в один поток… Кряканья. — Они научились реагировать на свист, строясь… А, впрочем, ты сейчас увидишь. Это утки. Их загончик не так далеко от нашего дома.       И действительно подошли вскоре к небольшой ограждённой территории. Сетка не позволяла обитателям сбежать, но и не было похоже на то, что они этого хотели. На территории их загончика был сделан домик, в котором они спали ночью, был построен небольшой холмик, покрытый густой травой и белыми, раскрошенными камушками, большой прудик, в котором плавали цветы и кувшинки и большие корытца с кормом, у которого одна прожорливая утка сейчас набивала живот, даже не отреагировав на гостей. Остальные же столпились у забора, едва не повиливая маленькими хвостиками. Пушистые серые с жёлтыми линиями птенцы раскрывали клювики, просяще пища, махая маленькими крыльями, вызывая отголоски умиления в душе, а большие гуси и утки гоготали, так же подойдя к забору вплотную, что-то принявшись рассказывать. Будто генералы, что давали отчёты. Это всё складывалось в одну забавную картину. — Пошли, приятель, а не то они сейчас научатся летать и тогда уж забор не спасёт — он по-доброму улыбнулся, поманив его за собой. Хоррор прошёл с ним вдоль забора, видя, как утки, забавно перебирая лапками и заваливаясь, спешили за ними.       Они прошли вдоль забора — и утки побежали за ними. Они спотыкались, забавно заваливаясь, семеня лапками и гогоча, стараясь всех обогнать и первыми добежать к заветной дверце. Те утята, что были поменьше, старались перелететь через забор, прыгая в сторону скелетов, но тут же продолжали бежать, падая как домино после каждого третьего шага.       Повозившись у калитки, раскрывая плотно прижатый к решётке замок, фермер вначале пропустил гостя. Тот сделал пару шагов, и тут же был окружён пернатым безумием.       Каждый пытался дотянуться до него, однако, к счастью, не щипая. Они тянули его за ткань, обращая на себя внимание, ластились, виляя короткими хвостиками, прыгая вверх или карабкаясь. К одной он протянул руку — и о неё тут же потёрлись клювиком, только хотел отодвинуть запястье- его тут же хватали за ткань куртки и тянули к себе, чтобы ласка, невольно даруемая, продлилась. Особо наглые птенцы прыгали к нему, после падая назад, спешно перебирая маленькими лапками, падали на бока, но тут же вставали и вновь предпринимали попытки дотянуться.       Птицы окружили гостя. Утята просились на руки, а получая желаемое — тут же просились вниз, и вновь по кругу. Чтобы успевать всех гладить (и, чего таить, просто устав стараться удержаться на ногах, когда столь любвеобильные птички тянут на себя в разные стороны), он осторожно сел на корточки, тут же ощутив, как о шею потёрлись. Утята отбежали, но тут же вновь запрыгали. До чего же они смешные.       Фарм улыбался, смотря на гостя, удивлялся, как тот так быстро с ними подружился, был потрясён тем, что на него совершенно не обратили внимания, и вспоминал, как его брат учился ладить с ними.        В первый день он привёл маленького братишку к загону. Тот был очень счастлив, всё поднимая и опуская маленькое ведёрочко с кормом, гордо выпрямившись. Он занёс ведёрко, и тут же едва не вышел.       Утята, услышав скрип калитки, тут же ринулись к ним, пища. Они прыгали вверх, будто кузнечики, и Папирус тщетно пытался положить свою ношу на землю — вокруг было сплошное пушистое пятно, и сколько бы он не кричал «кыш» — они всё не отступали. А когда один ущипнул его…       Вторую попытку он предпринял с меньшим энтузиазмом. Вооружившись шлемом, налокотниками, наколенниками и всем прочим для защиты, он шагнул за калитку. Как зашёл — так и вышел, вопя про быстро выросших птиц.        И сейчас, взрослым, он убегал от них, в итоге поручив эту миссию брату («нет, я не боюсь! Просто мы играем в догонялки! И вообще — Великолепный Папирус ничего не боится!».        Да, конечно же, тот не боится уток. Он просто был застигнут врасплох.       Вспомнилась старая шутка о том, что проверить лидерские качества ребёнка можно пустив его к гусям и пронаблюдать — он побежит за ними или от них. А как определить это, если птицы в прямом смысле облепили скелета? Некоторые залезли к нему на колени, другие просто уткнулись в руки, а утята целеустремлённо пробивались ему в рукава и карманы. Его почти и не было видно среди перьевых комков. Лишь голова торчала, но и к ней пробивались, ластясь о те скулы, перебирая клювиками, будто покусывая невидимые пряди. Забавные, очень милые птицы.       Пришедшая на ум шутка после разглядывания этой картины была тут же озвучена голосом с лёгкой доброй насмешкой, слова произносились намеренно медленно: — Знаешь, есть одна принцесса, которой стоит только выйти на опушку и запеть — и тут же все птички к ней слетаются…       Хоррор тут же нахмурился, обиженно-предупреждающе посмотрев ему в глаза. Однако же была видна и плохо скрытая хитринка в его взгляде. — Ты поосторожнее, а не то как натравлю свою новоприобретённую армию.         Его «солдаты», тут же отозвались, согласно закрякав. Один из них привстал, и фермер вмиг перестал смеяться. Кто знает — вдруг тот действительно сумеет надоумить? Нервные смешки тут же перекрыл смех Хоррора. Это окончательно разбавило тяжесть на душе скелета.       Слоняясь по загончику, проверяя, достаточно ли еды и в порядке ли фильтр в прудике, подготовив длинную, тонкую палку с тряпкой на конце. Улыбнувшись, подошёл сзади к скелету. — Пора отвести их на луг. Вот вам флаг, кряпитан! — Смешно, очень смешно, но я сам не встану. Грозятся, что разобьют меня в пух и прах, если прекращу их гладить.       И действительно — при попытке встать на него тут же возмущенно зашипели и запищали, вцепившись в кофту, переползая выше. — Похоже, их уже не убрать — Фарм придумал, как того поднять, но прежде стоило спросить разрешение. Вдруг испугается — я помогу тебе подняться. Подними чуть локти вверх.       Хоррор нахмурился, однако локти поднял. Ощутив ладони чуть сжался, дёрнувшись, но позволил тому взять себя под лопатки, уперевшись ногами в землю. Его начали поднимать, и он сумел осторожно смахнуть всех. Те переползли на землю, и тут же окружили их. Фермер, предвидя это, удержал его на руках, вручив палку. — Ты что, их собираешься… — не то, чтобы скелет мог бы поверить в то, что фермер сумел бы ударить их. Но для чего тогда эта палка?       Проследив за его взглядом, фермер тут же помотал головой. Неужели тот столь плохого о нём мнения? Хоть вопрос и был не твёрдо озвучен, но всё же такая идея была первой, что пришла тому на ум. — Что? Ох, нет конечно же. Она нужна чтобы преграждать дорогу, если кто-то решит пойти отдельно от стаи. Поможешь их проводить до поля? Но советую пока посидеть так, пока не выберемся на траву. Второй раз спасение принцессы может не удастся.       Ему шуточно пригрозили флажком, и нешуточно пихнули в бок, однако же, благо, не предприняли новой попытки слезть. «Как он может вести себя так, будто ничего не было?» «Почему он до сих пор боится?»