***
— Смотри! — протягивали ему ладони, в которых были странные, лупоглазые, чуть шипастые рыбы чёрного цвета — это бычки! — Бычки? — Да! И мы ловим их руками! Хочешь, научим? Пол часа они провели у воды. Эти рыбы присасывались к камням, переносясь течением. Они могли быть размером с ладонь и даже больше, но в основном едва ли превосходили размер указательного пальца. Чтобы поймать их, нужны была хорошая реакция. Проводя руками по дну, можно ощутить, как о ладонь что-то начинало царапаться, и если успеешь быстро, но осторожно сжать ладонь — сумеешь поймать их. Куда сложнее было удержать извивающее, покрытое слизью тело. Впрочем, они их долго не удерживали. Смотрели на добытых — и отпускали. Было довольно забавно.***
Почти всегда обеденный перерыв был у скелета занят кем-то. То пропадает у Ториэль, то занят в саду с Азгором, или разбирает старые механизмы с Альфис или, опять же, его утаскивают дети. Но и были те дни, когда Фермер успевал его перехватить и усадить рядом с собой отдыхать, когда видел, что тот очень устал, пусть и пытался не показывать этого. Ведь подобного рода труд ему непривычен, но из-за желания отплатить не известно за что, отдавал всего себя. Как тогда, с ягодами. Обычно, чтобы провести время именно вдвоём, фермер отводил его в разные места. Некоторые тайные, или не столь часто кем-то посещаемые. Одно из их любимых мест — старая, одинокая яблоня, что стояла в поле. Её крона была огромной. Она была похожа на старую бабушку, что раскидывала свои волосы, застывшие на ветру в разнообразных формах. Она заботливо укрывала от палящего солнца, создавая приятную прохладу, и выращивала у корней, что выросли в виде полукруга, на который можно облокотиться при желании, высокую, мягкую траву. Она выделялась ярким пятном посреди золотого пшеничного поля, напоминая тот самый желанный оазис в пустынях. Фарм облокачивался о ствол, доставал старую книгу или просто смотрел на спящего, нередко обнимая его одной рукой. А если Хоррор не хотел спать — они разговаривали. Обо всём и ни о чём. Или вместе молчали, наслаждаясь окружающим и приятной компанией. Или же скелеты садились на качели, что были привязаны к самым толстым ветвям, чуть старые, но надёжные, и катались, растворяясь в ощущениях летящего навстречу лицам ветру и последующим чувством лёгкости. Нередко к ним прибегал один белый пёсик. Как говорил фермер — он ночует у всех, кого захочет. Забавный, маленький, пушистый, с шарфиком на шее, завязанным как у гоняющих овец псов. Он был слишком маленьким даже для того, чтобы напугать уток, но держался важно, звонким лаем оглашая округу. Ему пришёлся по вкусу новый костяной друг. Ещё пару дней он сопровождал его, облизывал при любой возможности. Как шутил фермер «он просто решает, какая из костей самая вкусная и какую можно утащить». Но после однажды прозвучавшего ответа «мягкая» — быстро забыл об этой шутке и старался вообще не упоминать об этом. А однажды, когда они кормили уток, находясь ближе к дороге, Фарм вдруг выкатил велосипед, и непреклонно держал его за руку, не давая сбежать, пока тот не сел на седло. И вот тут началась комедия.***
— Ты уверен, что это безопасно? — Не волнуйся, я тебя держу — и впрямь старался удержать заваливающегося, обхватив за спину и за руль. Как с ребёнком, вот честно. Нужно почаще устраивать подобное. — У многих Сансов одно ХП. Одно моё падение на тебя — и ты пыль. — Хэй, если бы всё было так просто, я был бы «пылью» ещё в младенчестве, когда падал из люльки. Не бойся и просто смотри прямо, держись за руль и не крутись так. — Серьёзно, просто спусти меня вниз, я передумал. — Я обещал научить тебя кататься, так что ноги в руки и вперёд… Не так быстро! — да куда уж там. Дабы сохранить равновесие, скелет вцепился в руль, покрутив пару раз педалями. Наклонился в бок, когда остановился, и начал суматошно крутить ногами, как говорил ему фермер, чтобы удержаться. А тот уже Фермер начал сожалеть, что не дал Альфис приделать запасные колёсики, махнув на это предложение рукой, теперь уже махая двумя руками в воздухе. Поскольку чтобы разогнаться до скорости скелета, которому он позабыл подсказать, как тормозить, потребовалось немало сил. А тот, на удивление, держался, хоть и грозился своими резкими поворотами руля просто вылететь из сидения. И проклинал эту «машину пыток» на всех цензурных и не очень словосочетаниях. Даже пару иностранных матов озвучил вполне твёрдо и с подходящей интонацией. Как волнительно ехать в первый раз на велосипеде. Когда ты крутишь педали и, ощущая, что падаешь, смотришь на того, кто должен был, по идее, спасать тебя от падения, позади, просыпается осознание того, что тебя жёстко так… Обманули. И, конечно же, все слышали запоздалое «чтобы затормозить — нажимай на две педали одновременно». И Хоррор, услышав слова фермера, затормозил. От колёс позади осталась длинная, чёрная полоса, а сам он едва ли не перелетел через сидение, упав набок, благо, сумев чуть отставить руки, оцарапав их. Что ещё для себя понял Фарм — тот был целеустремлённым. Потому как совершив не самую мягкую посадку, скелет кивнул, отряхнувшись от дорожной пыли, и вновь перекинул ногу, вставая на велосипед. Разве что сначала немного побегал за ним в попытках и того повалить.***
И научился. Уже спустя час вполне стойко держался на седле, что удивительно, с идеально ровной спиной. Получил в распоряжение синий велосипед с, на взгляд фермера, слишком высоким седлом, и приделал звоночек. От этого оба взяли в привычку прогуливаться вечером на велосипедах, чтобы расслабиться после тяжёлого дня. И им это нравилось. Они частенько шутили, по поводу и без. Андайн беззлобно фыркала «два сапога пара», но уже не говорила с Фармом о той же теме. Что уж там — все начали подумывать, что из их дружбы может что-то да выйдет. Ибо не могли не замечать брошенные на гостя особые взгляды фермера и не могли не заметить, что по-настоящему расслабленным Хоррор может быть только с ним. А замечая то, как первый начал значительно веселеть, вновь возвращаясь в когда-то давно утерянное состояние удовлетворения и нежности с счастьем, лишь улыбались. В конце концов нельзя терять надежду. А с этим скелетом, что оставался загадочным, довольно тихим, но в то же время как-то сказочно живым — вовсе начали желать скорейшего их понимания, надеясь. Вот приближалась пора собирать пшеницу. И тогда, торжественно оглашая приглушённым рыком округу и обдувая лёгким дуновением колосья, отгоняя только осевших на землю птиц, выкатился, как торопливо сообщила Альфис — Комбайнер. Он не только собирал колосья, но и отделял зерно от соломы, значительно упрощая многие детали мороки. Механик, предотвращая основную причину несогласия на выпускание в поле машину, переконструировала её. Ведь какая основная проблема от машин? Дым, проливающийся едва заметными каплями бензин и масло. И при замене обычного горючего на травянистое, сделала, так сказать, эко-транспорт, который не вредил окружающей среде. За рулём был Фарм, то и дело с серьёзным лицом переключающий что-то, дёргающий за рычажок, управляя этой махиной. Хоррор старательно сдерживал трясущиеся колени, прогнувшись к земле, с опаской смотря на машину. Нет, он сам не раз работал в лаборатории с гудящими, трясущимися и ревущими приборами. Но ни одно из них не двигалось. И суеверное опасение билось в голове, что сейчас Комбайн выйдет из строя, начав молотить своими механическими челюстями не только изрядно иссохшие стебли, но и кости. Так же с треском, чавканьем перерубая их на куски, оставляя позади себя след из мелкой пыли и крови. Но делать было нечего. Альфис оторвала его от созерцания, приправленного ужасом, и вручила нечто другое. С столь же механическими клешнями, но хотя бы не двигающееся. На вопросительный взгляд она улыбнулась, ободряюще, поскольку этот миг страха, когда он на несколько секунд сел, а после замер с застывшим взглядом, не заметить было не возможно. — Мы сейчас соберём и спрессуем сено. Соберём его в тюки. — Тюки? — Ну… Кругляшки — облегчила объяснение девушка, пару секунд побегав глазами вокруг — так оно хранится лучше всего. Сено мы отдаём коровам, кроликам и часть продаём. Мы должны собрать всё, но если ты плохо себя чувствуешь — лучше посиди. Ты перетрудился. — Всё в порядке. Просто немного не по себе от движущихся машин. — Ах, точно. Но вы же с братом хотели купить одну, как только окажетесь на поверхности. — И сейчас понимаю, что ни за что не пустил бы за руль Папса. Как бы не было смешно и обидно — но Альфис стала первой, кому он всё рассказал. Не упоминая убийств во время его вступления в команду, но довольно красочно описал вселенную ещё в тот день, когда они чинили трубы для подачи воды, в тот же день, когда он познакомился с Андайн. По пути они разговорились про новое изобретение девушки, которое она ещё не презентовала. И он так просчитался, когда назвал имя подобного робота из их вселенной до того, как его сказала механик. И, конечно же, это не забылось ящеркой. Оставшись тет-а-тет, не колеблясь, начала расспрашивать. Она не ждала целую вечность, как некоторые, а вполне ожидаемо зажала и потребовала ответов. А получив их, не пришла в особый шок. Была удивлена — да. Но не была столь сильно обескуражена. Но с того дня, каждый раз, она задавала при встрече вопрос: «рассказал?», а получая отрицательные мотание или бормотания лишь говорила, что не стоит оттягивать это. И Фарм должен был первый узнать. Ведь кто поймёт тебя лучше, чем ты? Ну или версия тебя. И сейчас вновь последовал этот вопрос с последующим «как рассказал мне». Который уже раз. Но не получила ободряющего ответа. И натянула вновь ему на переносицу сделанную заботливым фермером шляпу (да, он всё же сделал её сам, своими руками. И носил свою, такую же, уже давно), но после поддерживающе и ободряюще поддела его плечо своим. Пожалуй, с ней он быстро сумел сдружиться оттого, что неплохо общался с Альфис из его вселенной. Она тоже довольно быстро приняла его как друга, и быстро сделала общение лёгким, непринуждённым. Стала ему той, кому можно поведать о своих секретах, не столь сильно опасаясь её разочаровать. И она единственная, кто знал о его маленьком секрете, от которого приходит в восторг. — Кстати, давно хотела тебя спросить — с силой сжав перед этим клешни машины для прессовки, вновь хитро улыбнулась, сверкнув глазами. — Аль, по твоему выражению лица уже догадываюсь. Не тяни с приговором — так же улыбнулся ей, уже готовясь к предстоящему. — Я давно заметила, что Фарм как-то светится каждое утро. Не расскажешь подружке, отчего? А то уже в таких догадках потерялась, что ощутила бы каплю смущения — улыбнулась шире — возможно. Уж в том, что у неё было очень много догадок — он даже не сомневался. И поэтому поспешил ответить, пока та не начала перечислять, что именно она думала. А то может. И будет совсем не здорово, если фермер услышит об этом. — Я не знаю, но уж точно не твои семь возможных вариантов событий. — Так значит остальные могут быть верны — она тут же рассмеялась, увидев, как его лицо вытянулось — тогда будем разбираться — что у вас там происходит утром? — и вновь издала смешок. — Мы завтракаем — это начинает вводить в некое замешательство. — Стоп… — вдруг её брови, что совершенно невероятно, пару раз дёрнулись вверх, выдав плавный, столь многозначительный перекат — а готовил кто? — Я — кажется, начал догадываться. Зря, зря, очень зря это брякнул. — Ууу — во время издания этого звука она совершенно чётко улыбнулась. Да так, что он мысленно дал себе по лицу ладонью, и приложился лицом об первую попавшуюся поверхность, поняв, с какой коварной девушкой связался — тогда ясно, в чём дело. Ты покорил его сердечко — и затянула последний слог, чуть покружившись. И в её лицо тут же пытался прилететь пучок соломы, от которого та увернулась — ну что же ты. Ему просто никто завтрак кроме брата не готовил, так что — вдруг выпрямилась по стойке «смирно», приложив ладонь с прямыми пальцами к виску подобно солдатам — вы на шаг ближе к выполнению миссии! Ура! Ура! Ура! — Альфис! — от этого пучка она не смогла увернуться. На перерыве, одну треть которого Хоррор потратил в бросании в убегающую девушку соломы, все расстелили большой плед для пикника, разложив еду, наблюдая за затянувшимися догонялками. Они не знали причину начала этого, но понимали, что было что-то довольно и довольно забавное. После, устав, они сели бок к боку, всё ещё тыкая друг в друга. Хоррор из мелкой мести, а Альфис из вредности. Фарм и Андайн переглядывались, мысленно спрашивая, нормально ли сейчас испытывать желание их притянуть ближе. И если девушка решилась, вполне серьёзно притянув механика за руку к себе, фермер же просто пододвинул к скелету тарелку с ещё не остывшей едой. И совсем не ожидал, что тот придвинется к нему, не обращая внимания на многозначительные взгляды со стороны. «Дикие коты, которых приводят в новую квартиру — довольно пугливые. Они шипят, прячутся и даже царапают тех, кто их приютил. Но если ты сумеешь правильно, не торопясь и не давя, погладить их — они уже начнут понемногу прислушиваться к тому, приятно это им или нет. Вы им даёте еду, говорите с ними ласково, пускаете к себе спать — и они начнут постепенно к вам привыкать и оттаивать. Начнут подставляться под ласковые ладони, начнут спать в вашем присутствии, закрывая глаза, расслабляясь, и есть рядом с теми, к кому они притеплели больше всего. Это их появившиеся инстинкты. Они доверяют свою жизнь, если согласны показывать свою деятельность вам». Не зная, отчего вспомнилась когда-то прочтённая статья, Фарм вполне понимал, что это сочетается с поведением Хоррора. Заблудившийся котёнок, брошенный и всеми обижаемый. Такого нужно пригреть, нужно показать, что не он виноват в этом. Просто в мире есть действительно плохие, и мы, как правило, по большей части обращаем внимание на них. Ведь те, кто с нами добр, не оставляют рану на сердце, что беспокоит обычно очень долго. Но хорошие есть. Просто нужно вспомнить, кто именно хоть раз спрашивал, как вы, при этом не прося о чём-то. И с удивлением поймёте, что те, кто о вас беспокоится — составляет большую часть ваших знакомых. А теперь вспомните, часто ли сами спрашивали, как дела у ваших знакомых? Сопоставьте цифры. И вы поймёте всё. Хорошие люди, монстры, есть всегда, просто мы забываем о них, не ставим их простые, смущённые вопросы в ценность. Фарм хочет показать, убедить, раскрыть глаза, чтобы тот посмотрел на всё под другим углом. Чтобы тот перестал вздрагивать, когда под ногами скрепит паркет, не боялся смеяться громче какого-то определённого уровня, не боялся говорить просто так, не сжимался, когда к нему прикасались. Хотел слышать его голос в полной мере. Не приглушённый, не сдержанный. Услышать звук его шагов. Чтобы тот открылся и для себя. Вечером, когда работа была завершена, все едва чувствовали ноги и руки. Заканчивая собирать последнюю полосу сорванных колосьев, уже желали как можно скорее вернуться домой и, наконец, лечь отдохнуть. Последний тюк был накрыт, на случай дождя, плёнкой. На то, чтобы собрать все прессованные комки в одну горку не хватало ни сил, ни терпения. Поэтому с чистой совестью, собравшись напоследок, начали расходиться по домам. Хоррор прощался с Альфис, когда ему на плечо неожиданно положили руку. Развернувшись, он увидел устало улыбающегося, но предвкушающе смотрящего фермера. — Хочешь прокатиться на Комбайне? Хоррор удивлённо посмотрел на приглашающе протянутую ладонь. Рядом раздалось тихое шептание девушки «принц приглашает прокатиться на белом коне, соглашайся», которое он постарался проигнорировать. Подумал, стоит ли, учитывая, как испугался, и тут же протянул руку вперёд, хватаясь за предложенную, не давая себе передумать. В конце концов — тот вряд ли хочет ему причинить вред. А ещё будет однозначно интересно. По крайней мере, широкая улыбка и хитрые искры в глазах того указывали на явное наличие в задумке только новые, прекрасные знания. Оказалось, что забраться в кабину, огороженную стеклом, требует некоторых усилий. Ступенька, на которую можно встать, была высоко и нужно было подтянутся, схватившись за два поручня. Фарм подтолкнул его, залезая следом, и закрыл за собой тяжело грохнувшую дверь. Увидев начинавший появляться страх гостя, он улыбнулся, тут же пояснив: — Сегодня пройдёт небольшой урок вождения. Думаю, поедем на первой скорости. Вначале я покажу тебе, как управлять и что переключать, а затем и ты сядешь за руль. — Нет-нет-нет! — тут же замотал головой скелет, уже пытаясь открыть дверь, что захлопнул за собой смеющийся скелет — я ни разу даже за обычный автомобиль не садился, а здесь управление должно быть сложнее! Пожалуйста, давай я просто понаблюдаю! Фарм, не стоит! — Хэй, успокойся. Я рядом — тут же поймал его лицо двумя руками, чем заставил вновь замереть — для этого и позвал тебя сюда. Ты научишься обращаться с этой крошкой — а после остальные машины покажутся тебе игрушками. — Но… — Ты сумеешь. В этом на самом деле нет ничего трудного. За три наших занятия ты и сам сумеешь сделать хороший круг по полю — и, уже в привычном жесте успокоения и привлечения внимания, погладил по тыльной стороне ладони. Он частенько проворачивал это. Поначалу под ладонью ощущалась дрожь, со временем короткие рывки, совершаемые, вероятно, по рефлексу. Но теперь же, с недавних пор, он ощущал, как пальцы того чуть выпрямлялись, что означало расслабление — Потом я приготовлю тебе какао, что скажешь? — Я не уверен — но по голосу стало ясно, что он уже колеблется — я боюсь, что не справлюсь. — В таком случае, если ты боишься, думай о том, что уже не раз переживал по разным поводам. Боялся кататься на велосипеде, трогать мотор, говорить о том, что думаешь. По разным мелочам, которые что-то могли поменять в жизни, что являются новой её частью. И вспомни, как ты боялся перед этим всем. Ты переживал, сильно переживал, но что в итоге? Всё прошло, всё сделано, и это не стоило твоих нервов. Собери свой страх в кучу и вспомни, что ты сумел всё преодолеть. И это помогает справиться с последующими решениями, поскольку знаешь, что твой страх на деле был в данном случае не нужен. Он лишь заставляет отступать от намеченных целей. Было много чего преодолено, значит и это пройдёшь. Ты сумеешь. Просто позволь этой новой деятельности тоже присутствовать в жизни, и не давай страху окислить твои победы. Старайся сохранить нейтральность. Воспринимай это как колесо фортуны — сумею не сумею. Попытайся принять выпавшее, и лишь после суди. Иначе будет сожаление о упущенной возможности. Это всегда обескураживает. То, как он поставил его проблему под другим углом. То, что обрал весь его клок страха и за мгновение его распылил. Это было… — Спасибо. В который раз он благодарит его? Вероятно, слишком много, чтобы считать. Но эта поддержка, это тело всё же помогло ему наконец собраться. Фарм мягко улыбнулся. — Вот так. Просто расслабься и запоминай. Ты должен ощутить каждый звук в рёве двигателя — и взял его ладонь в свою, с тыльной стороны — это у нас коробка передач. Чтобы ехать — ты переключаешь этот рычажок — провёл его ладонью по рычажку, дабы запомнил — на нужную тебе скорость. Чтобы он начал переключаться на нужную тебе скорость, ты зажимаешь педаль сцепления. Посмотри, у меня под ногами три педали. Крайняя слева — это сцепление, после идёт тормоз, и крайняя справа — газ — Хоррор действительно выпучился на указанные педали. Фермер едва сдержал безобидный смешок — ещё раз? — Хоррор покачал головой, и быстро повторил сказанное — умница. К твоему какао приложу ещё и свежие кексы с мёдом. Итак, дальше у нас… Скелет объяснял всё. Завёл комбайн, положил одну руку того на руль, на коробку передач, ставя чужие ладони на всё, давая запомнить все ощущениями как, в своё время, фермера учил отец. Показывал на все кнопки, объяснял для чего они. Говорил мягко, спрашивал после небольшие отрывки, то и дело хваля гостя, что уже зарделся от похвал в столь больших количествах за последние десять минут. А когда пришёл его черёд управлять машиной, он испытал волнение лишь на несколько секунд, когда обхватил руль двумя руками и дрожащими пальцами повернул ключ. Ведь после этих действий его ладонь снова обхватили и, мягко поглаживая, положили на рычаг коробки передач. Так он ощущал себя под защитой. Хоррор и подумать когда-то не мог, что будет управлять машиной подобного рода. Не был готов, что ему доверят такую махину и совершенно не ожидал, что учиться чему-то новому столь приятно. Его руку не сжимали до боли, вдавливая в поверхность кнопок и рычагов, не шипели раздражённо, когда он заглох посреди поля несколько раз, отпуская педаль сцепления слишком рано, и даже когда он повернул ключ слишком сильно, от чего минута была потрачена на то, чтобы его вытащить и завести комбайн вновь. Он вздрагивал, когда нажимал на педаль скорости, что очень чувствительна к любому нажатию, от чего двигатель ревел. Сдерживал изо всех сил порыв нажать на тормоз (его нога безошибочно запомнила вначале эту педаль), когда набирал скорость. Но Фарм то и дело разгонял шипы страха похвалами, воспоминаниями о своём первом уроке вождения и, иногда, анекдотами.Он объяснял всё просто, толково, и всё так же с той полюбившийся улыбкой и теплом в голосе. И по большей части он слышал его слова через пелену, поскольку все мысли были направлены на чужую руку, что касалась его в столь интимном для скелета жесте. Когда ты никого не касаешься так — это может стать слишком личным, слишком трепетным. Но он рад, что это происходит. Если кому и позволит себя коснуться — так это фермеру. Тот ценил его личное пространство и не заставлял. Его прикосновения не призывали смириться и терпеть. Лишь едва накрывали, как тёплый плед, из-под которого ты можешь выбраться если пожелаешь, но уже не хочешь из-за ощущения защищённости. И именно это послужило причиной желать продлить… Всё это. Когда они пришли домой — была уже ночь. Фарм вновь похвалил его, помог слезть, подхватив, и повёл к дому. Именно повёл засыпающего на ходу под руку, чтобы тот не заснул на ходу, не переставая разговаривать. Поужинали быстро, неохотно, обещанным какао с кексами, ягодами и макаронами, что он, к удивлению скелета, залил молоком (это, удивительно, было вкусно), по очереди приняли душ и, казалось, пришло время расходиться по комнатам, что уже было давно принято. Но вдруг Хоррор остановился у комнаты фермера, подумав немного. — Могу ли… Поспать сегодня с тобой? Фермер уж было решил, что ослышался. А увидев, как тот ожидает ответа, поспешно открыл дверь, пропуская вперёд скелета, едва сдерживаясь, чтобы издать радостное «есть». Поскольку без этого удивительного скелета не спалось. Совершенно. — Хоррор, как насчёт прогулки по лесу завтра? Там очень красиво в это время. Может, даже успеем посмотреть на поляну с красивым, зелёным папоротником. Выглядит сказочно. Думаю, тебе понравится — уже лёжа в кровати, под одним большим одеялом, всё продолжал шептать фермер, видя, как глаза того закрылись, и он уже был в шаге от засыпания. «Он такой прелестный в эти мгновения. Когда не сдерживается, когда так мило прижимает к себе край одеяла, когда расслабляется» — осторожно, дабы не разбудить, чуть пододвинулся, перекинув руку ему за спину, обхватывая, обнимая, ощущая дыхание так близко — «не позволю кому-то причинить тебе зло. Ты моё золотце». Обнимая желанного, сон пришёл очень быстро. Просто он вмиг успокаивался, расслаблялся и, погружаясь в тепло, засыпал. Не видя во сне кошмаров, ибо был слишком счастлив, чтобы что-то плохое могло захватить его мысли.***
Забавно то, что лишь мы ожидаем прогулку, готовясь к ней — приходит плохая погода. Когда ты вслух говоришь о том, что ужас как хочешь прогуляться — обязательно начнёт идти дождь. И сегодня утренее небо не встретило их привычным светом солнечных лучей. И не узнали бы, что наступило именно утро, если бы не висевшие на стене часы. Небо обволокли тёмные, рыхлые тучи, что будто держалось на подрезанным линейкой расстоянии от земли. Огромные тучи, напоминавшие сейчас суровые, далёкие горы, проносили с собой стену дождя. Земля же сейчас смотрелась куда ярче, контрастируя с небом. Вспышки молнии, словно спасительные фонари во тьме, то угасали, то озаряли небо изящными, ровными, ветвистыми линиями, что спускались вниз. А после раздавался приятный, мурчащий зов грома. Суетясь, все прятали зверушек и укрывая особо хлипкие посевы особой плёнкой, закрепляя её на палках. И дождь, постепенно переходящий в тяжёлый ливень, застал их к концу работы, загоняя всех в дома. Скелеты тоже благоразумно спрятались в доме, дабы не промокнуть окончательно. Ну, как скелеты… Один скелет. Второй же ещё некоторое время предпочёл бегать под дождём, протягивая руки к небу, давая воде скатиться вниз по рукам, улыбаясь во весь рот, периодически вытаскивая язык, пробуя приятные на вкус капли. И пока его не затащили, предварительно оббегав почти весь огород в попытках поймать — домой не желал заходить даже под угрозой быть зажаренным молнией. Поэтому, дабы скрасить вечер, был объявлен день кино. Конечно же с подготовленными закусками в виде сырных треугольников. И конечно же, из-за окружающей темноты, было решено включить фильм ужасов. И так открылся ещё один удивительный факт: Фарм боится призраков за счёт их пугающего проникновения в дом и их мстительность, а Хоррор… Хоррор за секунду придумывает шутки к каждому страшному моменту, чем заставлял поначалу нервно, но посмеиваться, а после комментария, когда кричащий убийца выскочил из шкафа «ну что, проорался?» стало понятно — они смотрят комедию. Именно комедию, поскольку жуткая атмосфера, к счастью Фарма, рассеивалась каждый миг при появлении страшных скримеров, по типу «тётенька, вам бы личико подрисовать. Ктож вас такую замуж возьмёт? До конца жизни будете в девках ходить» или «ну хоть волосы причеши да с лица их убери, чтобы личико твоё… А, нет, не надо. Зачеши их обратно и скотчем примотай. Мда… Не научились леди тушью пользоваться». — Хоррор, мы ужастик смотрим — едва сдерживая очередной рвущийся наружу хохот, сумел таки произнести Фарм. — Ну так и смотри на меня. Хочешь ужаса? Вот он, прям перед тобой. В него со всем шуточным недовольством кинули зажатую в руках подушку. И получили в ответ прилетевшую подобную. На них как-то грустно посмотрел с экрана проигнорированный страшила. Вскоре свет начал мигать, а после отключился из-за непогоды. Откопав на кухне в почти полной темноте спички и свечи, они устроились в самой тёплой комнате — гостиной. Пока Хоррор приготавливал закуски и спальные места — фермер принёс бутылку, как он сказал, домашнего вина и карты. Вечер обещал быть весёлым.***
— Ну это нечестно! — Смирись, я играю уже несколько лет в разные виды карт. Как стало понятно — уже был не один раз проигравший. И им оказался никто иной как Фарм. Они шли до этого нога в ногу, точнее, карта в карту, но последние три раунда оставались не за фермером. Уже изрядно отогретые виноградным, слишком сильным вином, оба ощущали, как постепенно разум туманится. Как всё становится проще. По телу проносилось тепло, так отчётливо выделяющееся в районе ключиц и грудины. Алкоголь как становится причиной множества казусов не самого приятного характера, так и помогает поддерживать тёплую атмосферу. Румяные, весёлые, парни болтали, именно болтали, на те темы, которые бы и не затронули из-за полнейшей незначимости. Но в отличии от гостя — фермер держался куда более трезвым. Ведь уже не первый год он пробовал этот алкоголь, что они делали из части винограда, храня всё в дубовых бочках. Несомненно, настоящее вино — куда вкуснее. За счёт настоящего, насыщенного запаха и вкуса. Оно не пахнет чем-то именно спиртным. Ощущался только запах винограда. И если ты никогда не пил подобное — опьянеешь очень и очень быстро сколько бы ты не пил до этого. Хоррор, как и ему обещали, опробовал тот факт, что вино у Фарма очень даже вкусное. Да и тот в принципе замечательный парень. Об этом, пожалуй, он говорил каждые десять минут. Повело его с двух бокалов, причём неполных. Тот только кивал, посмеиваясь с забавного выражения лица того, то и дело предлагая сыр, чтобы немного сбавить эффект, что обернётся завтра не лучшим последствием в виде головной боли. — Ты не устал? — он заботливо поправил съехавший на плечо рукав слишком широкой футболки — уже довольно поздно. — Последняя партия — на удивление, согласился тот. Да и в принципе скелета не тянуло буйствовать. Сидел спокойно, но говорил много, совершенно больше не пряча свои эмоции — и я сегодня хотел тебе рассказать такое — протянув «о», он вдруг на миг помрачнел, но прежде, чем собеседник успел открыть рот, тут же подхватил одним ловким движением все разбросанные по столу стопки карт, начав их усердно перемешивать — тебе карта, мне карта… Так последняя партия растянулась на две. Время нещадно шло к полуночи. Закуски были съедены, оба уже опирались спинами о диван, борясь со сном, но всё не уставали болтать, сидя уже плечо к плечу, умудряясь не показывать свои карты. И вот, игра ушла в пользу фермера. Алоглазый, совершенно не держа обиду, улыбался. Расслабленный, покрасневший, с улыбкой он был притягателен как всегда. И плавно перекочевал на колени скелета (как — Фарм так и не смог понять), и вдруг совершенно серьёзно, нахмурившись, он опёрся руками о его плечи, смотря глаза в глаза, смеряя на миг холодом в гаснущем зрачке. — Хочешь знать, откуда у меня эти шрамы? — Звучит знакомо — попытался разрядить вмиг ставшую суровой атмосферу, как-то нервно улыбнулся Фарм. Оно и понятно. Ведь только что скелет улыбался, чуть повиснув у него на плече, рассказывая о забавных приключениях с братом, а тут резко, будто вмиг ощутив что-то зловещее, растерял всю беспечность, смотря как-то подавлено, чуть пугливо, но решительно. — Сейчас серьёзно — и так посмотрел в его глаза… Во взгляде вмиг стало так много боли, что испарило весь алкоголь, оставляя после себя лишь послевкусие. Вот что значит «мгновенно протрезвел» — я… Хотел бы рассказать тебе кое-что очень, очень важное. Ты сможешь меня послушать? Это давно нужно было рассказать, но… Впрочем, ладно. Ты готов? «Неужели он собирается…» — кивнул, ощущая, как откуда-то повеяло холодом. — Итак, сядьте поудобнее, детишки — вдруг улыбка скелета дрогнула, и взгляд стал помутневшим — мы пройдёмся с вами по истории Ада.***
«Всё началось с того самого дня, когда человеческое дитя, Фриск, покинуло подземелье. Я искренне поддерживаю это решение. Мы… Мы сами не были готовы к жизни среди людей. Тогда Фриск, победив в битве Азгора, забрала его душу, дабы пересечь барьер. Помнишь, я тебе о нём рассказывал? Тогда наша история ещё не сильно отличалась от оригинала. Были вселенные, где на трон вставал Меттатон, совершенно бездарный робот, где-то Папирус, где-то… Да кого только не было. У нас же, сразу после смерти мужа, на трон взошла его жена — Ториэль. Уже вдова, она издала указ о дружбе с людьми. И, знаешь, это не всем понравилось. Далеко не всем. Буквально через несколько дней королевская стража во главе с Андайн подняла бунт, и королева была свергнута. Тогда и наша вселенная познала тёмные, поистине тёмные времена. Знаешь, всех наших жителей монстры в других вселенных презирали. Каннибалы, убийцы, как вообще так можно было» Хоррор совершенно отчётливо усмехнулся, исказив улыбку, будто невидимые нити пришили к уголкам рта в совершенно разбросанном порядке, и этот вытянутый оскал вышел крайне болезненным. « Мы избегали вынужденности употреблять в пищу себе подобных, избегали каннибализма. А еда заканчивалась. Растения не могли вырасти из-за ставшей ядовитой окружающей среды, те маленькие фермы для мяса, молока и яиц, естественно, потерпели полный крах. Животным пытались дать мясо других животных, но, конечно же, быстро поняли, что это сильно вредит как самим зверям, так и тем, кто приходил их кормить. А для того, чтобы это поняли, понадобилось три ушедших жизни, что унесли копыта взбешённых коров. Сухих трав было недостаточно, не хватало на то, чтобы накормить даже одну выжившую, с трудом дающую молоко корову. И когда она перестала давать молоко, совсем отощав, её умертвили. Жестоко. Но куда хуже было ей погибать медленно от голода. Сухая еда тоже быстро подошла к концу. Мусор, среди которого иногда попадались вкусные сюрпризы, перестал быть источником пищи, извалявшись в ядовитой воде. Вот и была проведена та самая ужасающая черта — есть хотелось, а уже ничего не было. Первый случай каннибализма совершил один крайне голодный пёс. Собаки, знаешь, всегда ощущают все запахи ярче, чётче, и ощутив запах теплой плоти, что будто источал пух у крольчихи с прилавка, вышедшей на улицу за снегом, что мы растапливали и пили, поскольку питьевая вода из-под кранов стала ядовитой… В общем, после короткого разговора и короткого тявканья, тишину прорезал крик. Пришедшие стражи Догами и Доггаресса должны были взять под арест Большого пса и даже наставили на его окровавленную, пережёвывающую переднюю лапу морду секиры, но вдруг принюхались. Так влюблённая парочка поддержала охоту, поставив табличку с новым законом у входа в город, чьи буквы были выведены кровью первой жертвы: « Съешь или будь съеден «.» Фарму стало не по себе. По лицу от представлении картины выступил пот. Он сжал ладони Хоррора, чей зрачок перед последней фразой опасно замигал, а после и вовсе пропал. На лице появился жуткий оскал. «До последнего мы не хотели сдаваться и следовать этому. В доме, в холодильнике, у нас были почти пустые пакеты чипсов, но крошек сумели наскрести одну треть упаковки. Но это было уже хоть что-то. Папирус, не изменяя своей натуре, не мог не поделиться находками с такими же голодающими. Да, он действительно добр. И это помогало продержаться некоторым семьям хоть на месяц-два, но у них хотя бы была надежда. И всё бы ничего, если бы еда у нас не закончилась тоже. Спагетти постепенно подходили к концу, выбор, что предстало совершить мне, уже стоял не «сколько», а определённое, одно, «кто». Это было жестоко по отношению ко многим. Монстры погибали, а у нас в запасе было две упаковки спагетти. И тогда пришлось совершить то, от чего появилась ненависть к себе. Спрятать запасы было единственным решением. Папирус бы не остановился. Он и после, оставаясь голодным, передавал миски с приготовленным супом, уже даже не спагетти, другим. Пока и те остатки не свалились в тарелку в виде трёх крошек размером с пшеничное зерно. А времена уже изменились бесповоротно. Детей пытались кормить хоть чем-то. Родители даже отрубали от себя куски, маскируя их под видом обычного мяса, что ещё чудом осталось среди льда. Выпускать на улицу их перестали после того, как оставшиеся без кратковременного присмотра малыши у ёлки исчезли. Даже крови осталось лишь по капле. Остальной снег с кровью просто содрали с земли и тоже унесли в пищу. Словно детей никогда и не было. Запрятанные дети в доме быстро начинали чахнуть. Им нельзя было лишний раз шагнуть, издать хоть короткий скрип половиц и уж тем более пискнуть. Они сидели почти без движения. Но разве так долго сумеешь просидеть, когда у тебя уже болезненно гудят онемевшие от холода руки и ноги, которые нельзя было как следует размять? В затихшем городе, ожидающем хоть звук, подобно сидящим в засаде жёсткими хищниками, настал час, когда в одном доме разбилась чашка, выпавшая из ослабших детских ручек. Тогда монстры обратились в чудовищ. Неизвестно, откуда они взяли силы, но деревянные двери были разорваны клыками и когтями, была продырявлена крыша, а монстры, что прятались под кроватью от страха, были разорваны. Именно разорваны. Их не убили сразу. Отрывали по кусочку, глодали кости ещё живых рук, прогрызали животы и вытаскивали внутренности, пока те не рассыпались в прах. Откуда я знаю? Я всё это увидел в окне. Но уже было поздно. Те три ночи были самыми кровавыми. Из сотен монстров Сноудина осталось чуть больше двух десятков. Поначалу нападали шесть, затем тридцать, а после, когда они убили половину населения, принялись друг за друга. Ради спасения близких, они дрались за каждый клочок мяса. И что разрушало каждого — с некогда своими соседями. Единственное, что помогло нам выжить — укрепление стен. У нас в доме была тайная лаборатория с старой машиной… Не спрашивай, не сейчас. Со старой машиной из крепкого металла, и сарай, где была клетка, чьи прутья были из железа. Всё это пошло на укрепление дверей и окон. Крыша первоначально была изнутри с железной опорой. Через стены никто бы не сумел пробиться. Итак, у нас было укрепление, я иногда попадал на битвы и… Иногда умерщвлял…» Его руки затряслись. Принявшись будто припадочно сдирать с рук костную ткань, всё с дрожью продолжал. Фермер хотел его остановить, но тот уже желал закончить. Выговориться. «Вскоре ядро — источник, по сути, всего, окончательно затихло, сломалось из-за разрушенного барьера. Водопадье затопило полностью, Жаркоземье стало невыносимо жарким и горячий воздух доходил до дворца. Из-за этого в наш городок пришли и остальные выжившие монстры. И с их приходом мы поняли, что королевство скоро падёт. Нас было всего две сотни. Гостей боялись приютить. Новоприбывшие были нашими друзьями, и были так же голодны. Они быстро замерзали, не сумевшие приспособиться к такому холоду заболевали и погибали и мы не могли им в этом помочь. Лекарством у нас была пища. А её не было от слова совсем.» — А что же насчёт королевы? Что она предпринимала? — Королева — едва не прорычали. Фарм ощутил, как тело сковала мелкая дрожь страха, что уже заключил его в каменные объятия. « Мы пытались взбунтовать, да вот стражи быстро устраняли мятеж. Мы собрались всей толпой — и осталась лишь одна треть. Мы слишком поздно пришли в себя и поняли, что она ничего не делает для нашего спасения. Ни нас не желает слушать, ни сама не понимает, что её законы, заставляющие приносить найденных людей ей, убивают всех. Андайн сошла с ума, лишившись наставника — прошлого короля, и почувствовав власть. Хотя, если уж говорить правдиво, в появившейся тирании виновато ещё и Ядро. Кто знает, что было бы, если бы не было голода? Нет, я не оправдываю эту тварь. Нет. Ведь выход мог бы быть. Возможно, стоило бы посылать патрули на поверхность, которые приносили бы еду. Возможно, могла бы прислушаться к нашим словам о работе Ядра и, согласно чертежам, отдала бы нам одну из хранившихся душ для экспериментов, чтобы его снова запустить. Но нет же, они ей очень нужны! Со временем она закрылась от всего народа, перестав принимать голодных и гневных граждан, укрывшись в замке, выставив охрану в каждый угол. Как единственный, умеющий телепортироваться, я пришёл к ней лично. Тогда она ещё была моей подругой, и ожидалось, что хоть немного, но она одумается. Глупец. Не выслушав даже одно предложение, она встала с трона который, представляешь, она обила костями и копьями. Думаю, не стоит описывать, как она в один бросок пробила мне череп? Забавно было лишь видеть её выражение лица. Довольный оскал и смешок, когда я падал, и ужас, когда я встал. Оживший труп, ха? В общем, до неё достучаться не получалось. И я бы с удовольствием смёл бы всё бластерами, да вот только они не хотели появляться. Вероятно, из-за новой травмы. Я бы плюнул на это. Рычал, когда она забрала нашу подругу, бился со стражей о двери, когда монстров осталось вновь лишь два десятка, и затих бы, если бы не один случай» Тут его пальцы чуть сжались. Подхватив ладонь, он ощутил, как по ней пробегаются в стуке. «Моя вина была в том, что я кормил брата мясом монстров, но, конечно же, об этом ему не говорил. Ведь, по сути, делает сумасшедшими не сам вкус плоти, а осознание кому она принадлежит. А он с ума не должен был сойти. Он должен был жить. И пусть мои руки были в крови, пусть я был чудовищем — но, сам посуди: чтобы ты сделал? Из еды был лишь ты или кто-то раненый. Попытался бы найти еду? Так её не было вообще. Ни крохи. Это я так, если скажешь, что: «ну я бы не пошёл с топором на кого-то, а стал бы искать способ сделать еду». Не было абсолютно никакой возможности. Нет, я не оправдываю каннибализм. Это, чёрт, до сих пор сводит от отвращения душу. Ведь и я ел куски этого… Так о чём это я? Ах да… Моя самая большая ошибка была не сколько в том, что я тоже поддерживался нового правила «съешь или будь съеден», хоть это было и отвратительно с моральной точки зрения, а в том, что я не сказал об этом брату. Он был в неведении. Нет, он понимал, что ядро сломано и есть голод, но о том, откуда я приношу еду — не догадывался. Мы сделали одно важное правило — один он не должен был выходить. Я закрепил его тем оправданием, что вокруг слишком большие сугробы и лучше ходить вместе, если кто-то из нас замёрзнет. И он действительно следовал ему, доверившись, проектируя головоломки и создавая маленькие подобия, пока я был на… Охоте. А потом, не знаю, что его стукнуло, решил пойти к подруге. Они с Андайн виделись довольно часто. Пятнадцать раз в будний день, если быть точным, и порой больше на выходных. Она тренировала его в кулинарии. Ну, подобии кулинарии. И он решил поддержать новую королеву. Ведь настали трудные времена, и она трудилась не покладая плавников в дворце.» Издав короткий смешок, Хоррор чуть откинулся назад. Его подхватили под спину чуть ниже, чтобы удержать в новом положении, дабы тот не прерывался. Душа Фарма громко стучала, но он не смел сейчас останавливать его. «Когда я пришёл домой и не обнаружил Папса — пришёл в ужас. Но никто не пробился в дом. Крыша была на месте, как стены и двери. Чуть покорёжены, но были на месте. Тогда я испугался, что стражи повели его к Андайн из жажды мести и возможности перекинуть на него все свои грехи. И поэтому без промедления отправился во дворец. Да, стражи были. Но не они приволокли его к трону. По сути, он и не сумел к нему пробиться. В тот момент, когда я пришёл, его уже готовы были убить. Но всего одна кость, что появилась под их ногами, быстро успокоила их пыл. Вероятно оттого, что они стали живым, корчащимся шашлыком. Эти… Твари, сломали ему челюсть. Когда он сказал желании поговорить со своей подругой о том, как бороться с голодом, ему сказали «нет рта — нет жажды голода». Он кричал, звал на помощь Андайн — но никто, никто не пришёл. Его челюсть так… И не получилось исправить. Они вырвали ему зубы, обтесали своими чёртовыми ножами, обезобразили этим. На следующий же день я хотел убить источник наших несчастий. Но… Папирус уговорил её не трогать. Сказал, что если погибну я — он тоже погибнет. Дурак. Пошёл той самой монетой, которой я заставлял себя совершать всё это. Иногда в подземелье падали люди. Но не все могли выйти от обезумевшей от горя, от страха и одиночества Тори. Далеко не все. Я слышал крики, слышал звук пламени, но понимал, что так будет лучше. Она убьёт детей безболезненно. А если же они попадутся не мне с братом — они будут ощущать боль очень долго и сильно. Пока их разрывают живьём, ещё тёплыми. Брат же откармливал их перед смертью своими спагетти. Из людей. Макаронины — просто срезанная кожа, а мясные шарики… Думаю, ты догадываешься. И к нам попала такая девочка — Ализа. Миленькая малая. Напуганная мышка. Бледная, холодная, босая. При первой встрече я предложил ей поесть хот дог. Простая приманка. Булка — ни что иное как дерево, ну, а мясо… Ты понимаешь. Я убил её быстро, одним ударом топора. Но так и не накормил ею брата. Она перезагрузила, возродилась благодаря коду, и вновь пришла к нам. Умная девочка. Первые несколько раз я не хотел с ней разговаривать. А зачем, если она всё равно погибнет? Мы однажды приютили с братом одну голодающую. Она тихо сидела в доме, и, казалось, мы сумеем её спасти от голодной смерти. Но ничего не получилось. Та девочка в своё время, начала петь. Просто громко подвывать. Скажу честно — от этой песни до сих пор в дрожь бросает. Когда она хваталась за живот и качалась, уже думал облегчить ей страдания. Услышав её, монстры принялись ломать дом, дабы добраться до лакомого кусочка. Но он сам выбежал к ним, широко расставив руки. Я не сумел её остановить. Если бы я выбежал — в дверь ворвались бы и убили Папса. Телепортировался — так не сумел бы вытащить из клыков. Она решила убить себя, дабы не терпеть этот изнуряющий голод. Временами я понимал её, но не мог оставить брата одного. Поэтому и не желал привязываться к Ализе. Кто знает, сколько бы мы пробыли до того момента, пока она бы не убила себя? И, со временем, казалось, что наша судьба — погибнуть голодной смертью. Либо нас, либо мы. Но уже даже их почти не осталось. Но в один день к нам пришёл гость из другой вселенной. Он пообещал давать моему брату еду, сколько тот пожелает. И не кусков монстров. А настоящую еду, ту, что когда-то была до голода. Условием было то, что я должен был сеять негатив в других вселенных. Убивать, разрушать, сеять панику. Всё ради его благополучия. Ужасно? Плевать. Папирус — всё, что у меня осталось. И я не мог позволить ему исчезнуть. Но он сам, сам… Когда я был на задании, три дня выматывался и… Нет, это жалкое оправдание. Я не заходил к нему. Кидал еду прямо в дом. Лишь спустя три чёртовых дня я понял — его нет. Его и вселенной в целом. Не стало в один миг. И это моя вина. Я должен был следить за ним, проверять ежеминутно, и не позволить этому… Я ужасный брат… Так и остался я один. Создался прототип нашей вселенной, но на моём месте был новосозданный. Я стал ошибкой. Кодом, который отчего-то не стёрся. » — Такова история чудика. Всем понравилась сказка на ночь? — он так широко улыбнулся, что стало страшно — не треснет ли череп. Слёзы, обжигающие слёзы покатились из глаз — монстра, каннибала. Как меня ещё стоит называть? Но вот в чём дело. Всем жалко Ализу. Бедная маленькая девочка ощущает ужас, пробыв пару дней в нашей вселенной. А что касается нас? Мы ощущали ужас каждый миг, каждую секунду ощущали, что погибаем, медленно и мучительно. И мы боялись закрыть глаза и на мгновение, боялись издать скрип снега, поскольку это означало бы верную погибель. Вечная тишина, холод и голод. Лучшая комбинация, не так ли? Хотя и оправданий нет нам. Ведь мы ели себе подобных, и это отвратительно. Это то, что ломает каждого, это то, что является нашим грузом, и это то, за что нас можно ненавидеть другим — фермеру показалось, что последнее прозвучало как вопрос. — Ты не виноват, Хоррор — точка, именно она прозвучала так твёрдо, что все готовящиеся сорваться опровержения так и застыли где-то в горле, не посмев сорваться. И если бы он открыл рот, чтобы сказать хоть слово — так и застыл бы нелепо с ним. Вместо этого раздался странный всхлип-хрип. На это его лишь притянули максимально близко, уже едва ли не перетаскивая на чужой позвоночник. «Он не понял. И слова не понял из того, что я рассказал… Что не так с ним?» — оторвавшись от созерцания воротника чужой футболки, пытливо посмотрел в глаза. Встретившись с твёрдым, уверенным, полностью уверяющих в своих словам взглядом, что будто пытался втолковать ему что-то, заставил почувствовать себя странно, непривычно. Такого взгляда он ещё не видел у фермера. Молчание затянулось. И нарушить тишину, чтобы всё прояснить, следовало задать простой, но ёмкий вопрос. На который ему нужен ответ сейчас больше всего. Возможно. Может он просто хотел убедиться в том, что ему это послышалось или же он понял что-то не так, как оно есть на самом деле. — Что прости? — Ты не виноват в его смерти. И ты не виноват в том, что стал делать это. Ты не безжалостный убийца, не псих, не отвратительный урод. Ты решил, что всё происходящее зависит от тебя, но это не так. Не тебе было решать, что произойдёт, когда и каковы будут последствия, и как будут решать проблемы другие, это было не в твоих силах. Ты не хотел убивать Андайн. Она была, возможно, всё ещё дорога тебе как подруга. Ты надеялся, что это будет крайняя мера. А потом всё равно бы не сумел, поскольку Папирус смотрел на этот раз благоразумно. Кто бы встал на трон? И была бы новая кандидатура лучше? И это хорошо, что твой брат нашёл способ удержать тебя от того, что можно рассчитывать как самоубийство. — Папирус… — А что, если это была идея Создателей? Может, им понравился ты как член команды, и они добавили в неё твой код таким жестоким способом? — Но ведь… — Милый — вдруг заставил вновь посмотреть в глаза, удержав лицо обеими руками, чуть прищурив ставшие чуть зелёными глаза — нет. — Но… — Ты спасал брата. Ты пожертвовать собой готов был ради него, и в этом ты себя винишь? Его бы никто не выпустил из вселенной, не так ли? Ты явно пытался сделать всё, чтобы вытащить его. Сегодня… Хотя, впрочем, как всегда — фермер очень проницателен. Пытался ли он? Очень много раз. Придумывал всё, что можно было бы. Совался к богине Жизни, к Риперу и даже к Эррору, умоляя пропустить брата, сделать его путешественником или хотя бы просто пропустить через один портал. Но, конечно же, ему отказывали в помощи второстепенным. А ими почему-то считались все кроме Сансов из-за того, что в первую очередь создавались именно они как важные персоны. Их образы взяли хранители баланса, их образ был в обеих командах и путешествовали тоже в основном только Сансы. Забавно. Ведь чаще всего Папирусы помогали им находить себя и силы продолжать что-либо. Конечно же, так создатели не считают, и во многих вселенных Папирус присутствует. Но копий оригинального низкорослого скелета всё же в тысячи раз больше. Хоррор пытался забрать брата — но ничего не вышло. Едва не уничтожил часть его кода таким образом. Поэтому и просил помощи у тех, кто мог удержать в живых и кто мог внести нужные цифры в код Папса. Но кто его слушал? Кому интересна судьба левых персонажей, не так ли? Хотя тогда, понимал он, вся Мультивселенная была бы заселена путешественниками именно по просьбе одного из братьев. И могли повлиять на ход истории. Но он мог попытаться ещё раз. — Может — не давая времени накрутить себя, вновь продолжили — может то, что ты попал сюда — судьба? Это твой шанс жить так, как захочешь ты. — Я не могу — кислота приступила к горлу вместе с комом эмоций, отнюдь не светлых, благо, не выплеснувшись в виде первых слёз. Дабы предотвратить возможность сего он уткнулся ему в плечо, ощутив, как плед, лежащий рядом с фермером, накинули ему на спину, обернув будто крыльями — каждый миг здесь выбивает из колеи. Всё — будто призраки прошлого, что подступают вновь и вновь. Я смотрю на улыбающуюся Альфис, и вижу, как ей силуэт меняется на ужасающе-костлявый. Смотрю на Андайн — и вижу безумный оскал. Говорю с Ториэль — и слышу фантомные слёзы в её голосе с дрожью, как в тот последний день, пока она не сошла с ума, перестав вовсе подходить к двери. Вижу Папируса — и едва не выворачивает душу наизнанку от осознания того, что он не тот. И поверхность. Мы так давно хотели сюда выйти, так долго мечтали, читали, сочиняли истории о солнце, о цветах, о облаках, о… Обо всём. И всего за несколько лет голода мы уже и забыли об этом, хотели искоренить любую мысль о подобном. И сейчас видеть всё это… Страшно, пусть и прекрасно. Я не знаю, что нужно сейчас чувствовать. С одной стороны хочется куда-то сбежать, хоть и от этой вселенной не убежишь. И в то же время есть желание остаться. Это невыносимо. Я не должен тебя беспокоить своим присутствием, но ты сам не желаешь отпускать. Если бы хотел, чтобы ушёл — сказал. Если бы средне относился к моему уходу — смолчал. Но ты хочешь, чтобы я был здесь. Это тоже странно. Всё это кажется невероятной сказкой, понимаешь? Будто всё сейчас просто рухнет и я вновь проснусь в тёмной комнате, вновь буду видеть, как умирают другие, убивать и возвращаться обратно в комнату, сидя на полу без движений, пока в комнату вновь не проникнет мгла и снова не усну. Это похоже на самый прекрасный сон, понимаешь? А почему убегал при первой нашей встрече, раз думал, что это может быть сон? А во сне умирать приятно? — То есть ты считал, что я убийца? — Вполне — вырвался смешок. Раз сегодня вечер откровений — вперёд, срывайте тормоза и готовьте успокоительное — Думал, что ты отключил и приволок в своё логово. И растения в саду хищные и ядовитые, да. И яблоко. Настала очередь фермера открывать и закрывать рот в удивлении. От смеха так же готовился вырваться смешок, но он обрывался тем шоком. Убийца? Неужели он выглядел настолько пугающим? Да, принёс в дом. Но каждый раз, когда от него запирались за дверью, он не толкал её, не давил на ручку и даже не молотил. Стучал как можно медленнее, чтобы не напугать. И кинул ему яблоко снизу, поскольку бросок сверху всегда выглядит более пугающим. И даже не стал приближаться слишком быстро и близко, чтобы не нервировать и без того расшатанные, судя по затравленному взгляду, тонкие как нить нервы. Видно, не сработало от слова совсем. — Но потом ты пошёл со мной — и действительно. Судя по тому, как он вёл себя оттого, что пришлось пережить — у него явно проблемы с доверием. Так отчего же он спокойно прошёл позади него в тот же дом? Странно… Ах, да. Сон. — Хотел найти оружие. Я понял, что не сплю, когда ты дал мне шляпу. Наш разум структурирует наши ожидания, а я даже и думать не мог о том, чтобы чем-то укрыться. Так что при входе в дом уже и завещание составить успел. Однако отступать было поздно. А после и подумал о том, что нужно забрать свою куртку, что подарил Папирус. — Так вот почему ты носишь её — наконец сложился пазл. Ведь тот держал её при себе всегда. И когда было жарко, и когда она промокала. Даже во время падения в реку хватался за неё как за живую, и не желал отдавать — это призрак прошлого, который нужно отпустить. Ты хороший брат. И ты не должен себя ненавидеть. Другие монстры слепы, ведь они никогда не были в такой ситуации.Ты держался трезвым. Отпусти сейчас из себя остатки ненависти. Завтра будет новая жизнь. — Я не должен быть счастлив — вдруг совершенно неожиданно прозвучало — мой брат погиб из-за меня, а у него должна была быть вся жизнь впереди. И я не должен был жить. Жаль только, что я был трусом и не сумел… — Ты пытался… — убить себя… Вот теперь Фарм испугался по-настоящему. То, что кто-то решался на подобное, да даже думал о подобном — сковывало ледяной коркой всё тело. — Да. Но не смог. Боялся, что пожалею. Знаешь, какая фраза наверняка крутится у всех, кто сделал шаг с крыши или лежит, истекая последними каплям крови? «Я хочу жить». Только умирая, понимаешь, что окружающее тебя дерьмо не стоит твоей жизни. Но сам я не в силах переступить себя и жить нормально. И не уверен, должен ли… Да и… Моя жизнь гроша не стоит. Скелет, у которого сидел в объятиях, замер. Перестал даже дышать. — Твоя жизнь важна — он произнёс это странно. Слишком хриплым голосом. Теперь холод пробежался по спине Хоррора, уже успевшего пожалеть о том, что слишком разоткровенничался. И потому лишь едва, неуверенно, покачал головой. И ощутил, не увидел, как его начали выпутывать из объятий. Однако же лишь вытащили одну руку, второй сжав позвоночник так, чтобы совершенно точно удержать. Хоррор вновь посмотрел в его глаза. И увидев проявляющийся насыщенный изумрудный запоздало поёрзал, ещё не решаясь, стоит ли делать ноги, однако был близок к тому. И не зря. Буквально через секунду в сторону его лица стремительно выбросили ладонь. Прямо в переносицу. Рефлекторно, даже не осознав этого, лишь увидев на миг потемнение перед глазами, Хоррор схватил её и отодвинул в один замах. Потом ощутил, как запоздало заколотилась душа. И он так и не понял, что ощущает больше — страх или злость. — Что ты…?! — невероятно! Хотя, может, ожидаемо. Но если быть правдивым — ожидаемо от всех, кроме вновь спокойно смотрящего монстра. — Ты остановил её — а был иной выбор? Странный, однако. — Да! — Ты защитил себя от ладони. Я бы, правда, не навредил тебе и остановил её, но ты среагировал. Сработал защитный рефлекс. Врожденный, между прочим, но вполне подавляемый. Значит, ты сам понимаешь, что свою жизнь нужно защищать и беречь, твоё сознание всё же хочет, чтобы ты жил. Ты — хочешь жить. Твоя жизнь бесценна, дорогой. «Что, чёрт возьми, сейчас произошло? Да, у всех есть такой рефлекс, и это осознанно, но… Да, у некоторых, кто разрезал себе вены, от адреналина продолжали, если намерения были… Тверды. Но я тоже хотел завершить всё. И я совершенно точно не хочу продолжать жить! То есть существовать! Хотя последние месяцы это уже называется жизнью, да и в последнее время я не хотел при виде верёвки… Так, стоп. Нет, я всё ещё должен уничтожить себя. Но в то же время до конца не хочу этого. Дьявол! И до внутреннего диссонанса довёл себя, прелестно! В который раз, между прочим!» — Я — смешок. Какая наглость — похоже сломал тебя? — не то слово, Фарм! Просто замечательно! И как теперь собрать себя? Оба сейчас ощущали смешанные чувства. Хоррор боролся с подступающей волной пустоты и вместе с тем зудящего непонимания, а фермер всё не мог поверить в услышанные слова о том, что тот считает себя, по сути, никем. Да, возможно, этот способ может показаться жестоким. Но как иначе? Слова бы ничего не изменили. А так выводы скелет начал делать быстрее. Осталось лишь ещё немного его подтолкнуть. «Вот так. Ещё немного, и ты наконец сможешь вдохнуть полной грудью.» — Знаешь… Твой брат не хотел бы, чтобы ты провёл так, виня себя, всю жизнь. Если бы было всё наоборот? Если бы… Исчез ты… Ты бы хотел видеть его страдающим? — и хмельной, оттого с расплывающимися как никогда понятиями и потерей самоконтроля и своей убеждённости, которую он строил годами, скелет понял. Нет, не хотел бы. Знать о том, что Папс страдает, винит себя — нет. Он бы пожелал тому жить дальше — наверняка нет. Он тебя любил так же, как и ты его. Ты хороший брат, но тебе нужно отпустить это — и вновь ладонь перестала сжимать его позвоночник, удерживая от непонятно чего, а опустились на спину, согревая и укрывая тем самым чуть подрагивающее от иголок размышлений тело — ты правда замечательный брат. Но его больше нет, пойми это. Прими это. Трудно, знаю. Но когда погиб наш отец — мы смогли жить дальше. Понимали, что он бы не хотел нашей грусти. Что он бы винил себя, если бы видел нашу тоску. Мы приняли его смерть. Да, несомненно, мы так же ощущали это горечь и ощущали себя потерянными. Всему приписывали его присутствие, вспоминали каждую деталь и всё, чего он касался и что было подарено им — мы хранили. Но понимали, что если не опустим это сейчас — дальше не сумеем жить. А это то, чего он желал. Он желал, чтобы мы жили во что бы то не стало. И тогда, когда сумели немного встать на ноги — мы закопали на его любимом месте, на прекрасной поляне в лесу, коробочку. А в ней те вещи, что причиняли сильную боль от памяти. И те вещи всё ещё с нами, но там, вдали. Не на нашем новом пути. И все воспоминания, которые были с ним счастливые и которые мы едва не обратили в приносящие только боль. Мы сумели провести с ним время. И мы должны дорожить воспоминаниями не как нечто плачевно-печальным, а как воспоминаниями о том, что у нас был хороший отец. Мы должны идти вперёд. И ты тоже должен идти. Его нет, да. Но в то же время у тебя есть воспоминания. А это значит — и частица того прошлого. Остальное причиняет лишь вред, понимаешь? Оплакивая его каждый день, будто отдавая должное — откуда он… — я сам так делал, да. Оплакивая его ты не сумеешь сделать того, что он желал и что желаешь ты. Иногда нужно просто жить. Многие монстры покидают наш жизненный путь, но ты же не прекращаешь идти по дороге, если видишь камень? Ты не останавливаешься перед ним и не остаёшься, а карабкаешься, перешагиваешь и идёшь дальше. Так вот — куртка — это твой камень. Воспоминания — это периодически попадающаяся твёрдая почва, но материальное что-то, что давит и обращает всё в рыхлый песок — не то, что стоит носить. От сказанных другом слов на глаза начали наворачиваться слёзы. От осознания, что Папс умер. Что тот фантом, что он хранил в душе — тоже погиб. Что уже действительно ничего не вернуть. Что его брат, переродившийся, по сути, сейчас счастлив. И что он действительно… Чёрт… Что же ты делаешь, Фарм? Продолжай. Пожалуйста. — Фарм — совсем тихо, безнадёжно, уже ослабевая от… Всего этого. — Да? — Спасибо — глаза медленно начали закрываться. Он обессилел, пройдя мирно и тихо то, что вызывало паническую атаку — спасибо. Я веду себя глупо. И ты всё равно продолжаешь. — Ты хороший. Ты не виноват. Тише, тише. Я помогу тебе встать на ноги. Вновь ощутить вкус жизни. Какая польза от того, что знаешь цель и смысл жизни, если ты никогда не ощущал её вкус? Нужно просто жить, а не рассуждать и искать её. И впервые это осозналось Хоррором. И завтра они так же оставят куртку в деревянном, надёжном сундуке, и Хоррор оставит его там, куда хотел бы попасть — недалеко от трассы, в месте под солнцем. И так же рядом положили и игрушечную гоночную машину, наспех вырезанную из дерева фермером и Хоррором. Как осуществление давней мечты. И после этого, впервые за долгое время, столь тяжёлые оковы перестали сжимать его горло и душу. В окутанном мраком доме совсем ярко загорелся огонь во второй душе и на лице расцвела вымученная, но счастливая улыбка освобождённого монстра.