Я помогу тебе жить

      Постепенно огромный список дел, что, поначалу казалось, вполне сошёл бы за обои, подходил к концу.              Поля, с трудом, но были обработаны и засажены, все загоны выравнены и убраны, грядки были едва ли не сделанными по линейке и из борозд уже виднелись высокие стебли, а где-то уже были видны почти созревшие плоды, которые ещё только предстоит убрать. Уже высоко поднялись подсолнухи, налились арбузы, что походили на большие мячи, которые покрывались чуть сухой желтоватой корочкой, указывающей на спелость. В немногочисленных теплицах прятались в листве огурцы и помидоры, зелёный горох едва ли не трещал в тесной обёртке, подгоняя собрать его. Тыквы, что у них всегда были огромные, пока что были размером с маленький мяч, но скоро настанет и их время. Пахучая кукуруза устремлялась вверх, шевеля усами на ветру, распространяя душистый аромат, что манил как можно скорее опробовать её. Виноград отдавал последние гроздья, постепенно ослабляя переплёт, покрываясь лёгкой желтизной сухих лоз.         До глобального сбора урожая осталось не так много времени. То, что уже успело вырасти в теплицах и на деревьях — собирались всеми монстрами через каждые три дня. Периодически кто-то отвозил фрукты и овощи к ближайшим лавкам, отдавая почти всё. Но даже без большей доли их было очень, очень много. Хотя куда больше будет собираться именно к началу осени.       И всё же, именно это занятие нравилось им больше всего. Собирать плоды своих трудов (забавно, сразу два значения) всегда приятно. Ты видишь, что твоя работа сделана верно, что ты старался не зря, и ощущаешь восторг каждый раз, когда проходя мимо некогда бывшего зёрнышка — видишь, как пробившееся растение всё растёт и растёт ввысь, а после распускается. Ощущается гордость оттого, что это вышло из-под твоих ладоней. Что ты создал это.       С каждым днём солнце палило всё сильнее, будто пытаясь напоследок отдать всё тепло, что осталось в запасе. Приходилось поливать растения куда чаще, а некоторые даже моментами прикрывать.        Обычно после целого дня, когда все были по уши в земле, когда, судя по ощущениям, межпозвоночные диски просто стёрлись и ещё через один поворот ты резко сломаешься наполовину, когда ноги и руки ноют так, что самым гуманным кажется их просто отбросить — осознаёшь, какими волшебниками были те, кто придумал освежающий душ и мягкие кровати. После труда всегда хочется как следует поспать. И даже зная, что завтра всё повторится — уже не так страшно. И это хорошо, когда ты настолько вымотан. По сути, уже и нет сил даже думать ни о чём. Остаётся только вальяжное желание поболтать ни о чём, или же просто посидеть там, где прохладно, растворяясь в блаженном вечернем холоде.       Хоррор ощущал непривычную измотанность. Кропотливый труд значительно отличается от того, что он когда-либо делал. Вырывать с корнями сорняки, к примеру, было в основном легко. Но в то же время приходится садиться или же стоять в неудобной позе довольно долго, и он искренне не понимает, как можно спокойно садиться на корточки и сидеть так больше двадцати минут. У него болели ноги после этого так, будто он на коленях оббежал все поля. Но не смел жаловаться. Он хочет им помочь, они работают в тех же условиях и столько же времени, а значит, и он вытерпит. Тем более Фарм всегда был тут как тут, будто читая мысли, приносил освежающую воду, что ледяным холодом контрастировала с бурлящей кругом жарой, от чего прибавлялись силы. Или же он находился рядом, отвлекая разговорами от борьбы со своей собственной ленью и усталостью.  И за это он был ему благодарен. С ним всё кажется проще.        Но подошёл так долго ожидаемый всеми период, когда работа на время окончена. Когда дело подходит к уборке урожая, оставляя короткий, но всё же промежуток времени, отдых, который все ожидают с нетерпением. Ведь тогда приходит время поездок.              Все обычно ехали в город по одной семье. Ведь всё ещё нужно было кормить зверушек, а это нельзя было пропускать. Автоматические кормушки, конечно, можно изобрести — но вот доить коров доверять машинам не стоит. Телята уже выросли, так что это тоже скоро решится, но всё же ещё остатки молока были. А оставлять молоко в вымени не стоит. Грозит тем, что оно испортится внутри коровы, и будет ой как не весело. Ториэль всегда отсчитывала время для этой процедуры и мало кому доверяла это. Она предпочитала этим заниматься сама. Пусть руки и болели, но по крайней мере она была уверена в том, что работа сделана верно. Уток, кроликов и куриц же не нужно проверять постоянно и автоматическая кормушка могла бы дать им время. Но раз уж кто-то остаётся из-за коров — такой способ кормления так и не ввели.          Вначале все хотели отправить в город гостя — но тот отказался, обговорив это с фермером. На уговоры не шёл, аргументов не приводил, а просто пихнул ставших первыми на очереди девушек, Альфис и Андайн, в сторону их дома. Лишь фермер знал, что это оттого, что Хоррор не хотел видеть своего вклада в их труд, пусть он им реально помогал, и потому хотел отправить на отдых кого угодно, но не себя. И как бы скелеты не спорили вечером накануне — всё же первыми поехали следящие за восточными землями.       Утром они уехали, ещё до того, как начало появляться солнце и вернулись спустя три дня. Вернулись довольными, отдохнувшими, и вновь предложили съездить гостю. Тот отказался вновь, хоть предлагал Фарму поехать с ними, а не ждать его. Но скелет отрезал тем, что всё равно они скоро все поедут в город вместе. Да и, в конце-концов это был хороший шанс побыть вдвоём подольше, а от такого не хотелось отказываться. Ведь если они после тяжкого труда поедут в город — впечатления будут приходить сквозь пелену усталости. А так они отдохнут, и после уже с новыми силами поедут в городок. Так что, лишь только они завершали короткие обходы, в связи с появившимся временем всё больше осматривали окрестности.          Поначалу это были простые прогулки пешком. По пути фермер иногда срывал что-то с грядки или с дерева и давал попробовать Хоррору, иногда они забредали в лес, где тёмные кроны деревьев пропускали совсем маленькие лучи света, что создавали контраст, освещая стволы, рыбачили, иногда ходили к озеру, чтобы посидеть на берегу или поплавать. Последнее стало происходить всё чаще.

***

      Этот день был особенно жарким. Каждый взял огромный плед, корзинку с фруктами и ягодами, и спустя малое количество времени пришли к озеру, устроившись на берегу. Пляж, что удивительно, был полностью песочный. Обычный речной песок, что шёл от края небольшого овражка к озеру, становясь чуть зелёным из-за мелких водорослей по краям лагуны, который приятно проваливался под ногами. Ни валунов, не тёмных участков земли или травы, никаких кустов рядом. Вода же была чистой, голубовато-зелёной, с мелкой рябью вдали от течений. Она отражала в себе небо как зеркало, пронося изображение высоких деревьев далеко вперёд. Деревья были кругом, оберегая местечко у озера от холодного ветра, создавая небольшой участок тени, в который перебирались от порой слишком палящего солнца. В действительности прекрасное место.       Тогда солнце было не столь опасно палящим, поскольку они вышли утром, и поэтому сели ближе к воде, расстелив цветные пледы. Дети, лишь только начали подходить к озеру, принялись быстро снимать футболки. Небольшие торможения со стороны матери только распаляли их желание с разбега войти в воду. Поэтому они быстро помогли расстелить узорчатый плед, подскакивая, сняли футболки и уже готовились ринуться, сложили всё аккуратно по просьбе отца, и наконец помчались, дабы их не притормозили снова. После трёх фальшстартов как по команде нырнули в воду, почти не замедляя своего хода.       Андайн тоже торопливо застелила им местечко, переоделась и присоединилась к уже начавшейся игре в воде. Альфис лишь посмеялась, взяв в руки большой надувной мяч, и чуть спокойнее подошла к озеру, коснувшись её вначале лишь пальцем, проверяя температуру. Зайдя по пояс она остановилась, кинув в с энтузиазмом подплывающую девушку мяч, предотвращая традиционную попытку обрызгать себя с головы до ног.       Тори же желала остаться на берегу, но муж настойчиво потянул в воду и её. Уговаривать, впрочем, долго не пришлось. Они тоже вскоре присоединились к играм с мячом, однако дальше шеи пока не заходя. Шерсть их намокла, от чего они были до невозможности забавные.       Хоррор же, потянувшись, поправив ещё раз настойчиво сгибающийся край пледа, позвал за собой фермера, и, наконец, вступил в воду. Она была чуть прохладной, приятно-обволакивающей, замедляющей и делающей плавными каждое движение. Шаг за шагом, преодолевая лёгкий холод, заходил в озеро, постепенно ощущая, как вокруг души образовался спасательный мешочек. Песок приятно собирался мягкими водоворотами у ног, неподвижная гладь отражала небо, создавая вокруг синеву, сливаясь в какой-то момент в одну линию с дальним горизонтом, кромка деревьев вдали выглядела теперь куда темнее, маняще отбрасывая тёмно-салатовые блики крон у темнеющей воды. Ветра не было, поэтому ощущения, когда по телу будто бегут прохладные импульсы — не было. Хотя и так было прекрасно.       Подождав пару секунд, ощущая, как перехватило дыхание, забившееся где-то в районе ключиц от лёгкой прохлады, чуть опустился, уже быстрее идя к глубине. И лишь когда вода стала доходить ему до плеч, обернулся в сторону второго скелета, только осознав, что всплесков рядом не слышал.       Но того не оказалось сзади.       Фарм остался на берегу, на пледе, подогнув к себе ноги, даже не сняв синюю футболку, и помахал, увидев, что на него смотрели, с чуть странно искривлённой улыбкой. — Не — ответила подплывающая Андайн на немой вопрос — плавать не умеет. А ты, как погляжу, совсем не опасаешься быть утянутым на дно рыбкой? — Если уж какая рыба и захочет утянуть — чуть прищурил глаза — её будут потом собирать палочками для суши.       Хохотнув, бунтарка хлопнула его по плечу, принимая безобидную шутку, и вдруг совершенно резко чуть сощурилась, собрав губы в тонкую полоску с обнажившимися зубами. Как не удивительно — даже зная этот жест вдоль и поперёк, он не догадывался о том, насколько долго она готовилась к обезоруживающей атаке. — Но думаю, ему просто не хватало хорошей практики и, несомненно, нужного учителя. Если ты его позовёшь — подойдёт. Не думаю, что ему весело сидеть одному — возможно, это совершенно простые слова, но её хитрый оскал так и остался, а голос приобрёл уж слишком ласковые ноты беспокойства. Однако его внимание было обращено именно на содержание, поскольку он тут же развернулся в сторону берега.       Согласно закивав, алоглазый, к её удивлению, разрезая перед собой воду могучими и точными движениями, быстро приблизился к берегу. Вот он стремительно, оттряхнув руки от холодных капель, уже встал перед фермером. — Не получится — Альфис, слыша весь разговор, чуть прищурилась, поправив привязанные на нитку очки, чтобы те не слетели во время купания — он никогда в жизни не зайдёт больше в воду. — Кто знает — девушка чуть нахмурила брови, пристально смотря в сторону берега — мы так же думали, что он больше никогда не улыбнётся, однако — вот же! — Смотрите — Ториэль, тихо подплыв к ним, указала в сторону берега, невольно привлекая внимание всех взрослых, находящихся в воде. Послушно посмотрев в указанную сторону, ощутили довольно смешанные чувства.       Фарм не любил воду. Отец, в своё время, хотел научить его плавать, и малыш тут же возомнил себя пловцом, зайдя в воду, пока никто не смотрит, куда дальше своего роста. И пусть поначалу ему удавалось плыть — силы быстро закончились. К его большому счастью на берегу был их приставучий пёс, который и вытащил ребёнка из опасного пруда. С тех пор, как бы не уговаривали, как бы не заманивали, как бы не клялись в том, что будут его подстраховывать — он опускался в воду только по колени. И то его сильно потряхивало, сжимало видимой судорогой, и поэтому перестали сильно настаивать. Даже когда он вырос — не желал больше повторять страшный опыт, всегда сидя на берегу, идя с ними за компанию.       Казалось бы — всё ясно. Он боится воды, и при любом их походе на озеро отказывался подходить даже к бережку, принося с собой книгу или же наблюдая.       Однако сейчас повисла небольшая тишина, разбавляемая лишь звуками веселья беззаботных детей, самозабвенно кидающих друг другу мяч. Взрослые повернулись в сторону берега, во все глаза уставившись на медленно, шаг за шагом, чуть дальше от них, входящих в воду двух монстров.       Хоррор держал скелета за руки, повернувшись к озеру спиной, смотря ему прямо в глаза, что-то едва слышно шепча. Было видно, как фермер будто был зачарован, послушной овечкой идя за искусным охотником к тому, чего опасался всю сознательную жизнь. При этом на лице была некая хрупкая улыбка, а зелёные глаза сияли ярко, так заманчиво сочетаясь с окружающей укромное местечко зеленью. Это было похоже на гипноз. Каждое движение под зрительным контактом зеркалится, повторяется совершенно без задних мыслей, оставляя в голове лишь пустоту.       Говорят, что гипноз — действенное решение для тех, кто боится воды. Похоже, Хоррор знал об этом, раз совершенно точно использовал приёмы этого. Чуть покачивался, не разрывая зрительного контакта, едва тянул на себя, делая шаг, заставляя инстинктивно делать шаг другого, обхватил чуть ниже локтя, едва не создавая единую линию из их рук, чтобы в чужом разуме не возникало осознания. Искусно, что сказать.       Вот гость сделал шаг, позволяя воде снова оставить разводы на костях, вот огладил пальцами чужие пальцы, не давая разуму отвлечься и понять, что его заманивают в ловушку, и совершенно быстро и с тем же плавно затягивал монстра за собой всё дальше. Казалось, что на миг в глазах Фарма мелькало понимание, но всё внимание было сосредоточено на ощущении таких приятных ладоней, которые впервые сами полностью обхватывали его. И красноватая дымка в алом омуте так и влекла за собой.       И лишь когда вода коснулась пояса — он наконец ощутил сковывающий тело холод и пробивающуюся сквозь пелену сознания восприятие воды. Он запоздало сделал шаг, ощутив, как пальцы скелета чуть сжались, при этом участив интенсивность поглаживаний, и его вдруг чуть потянули на себя, прищурившись, начав тихо шептать что-то.       Когда вода дошла до рёбер — тут уж фермер забился, уже не слушая шелестящего голоса, протестуя против нахождения в страшащей его среде. — Хоррор, отпусти меня немедленно — он упирался ногами в дно, ощущая, как песок уходит из-под ног, и панически верещал.       Ужас охватил скелета с головы до пят. Кислород перекрыли воспоминания о том, как над головой вились пузыри последнего воздуха, как отвратительная вода затекала в глазницы, носовое отверстие и рот. Как он пытался оттолкнуться от дна, чтобы выплыть и глотнуть хоть немного, хоть каплю воздуха — но ноги разъезжались, водоросли оплетали их, грозясь обратиться в верёвки и навечно заковать его под воду. Он ощущал себя, как узник. Недолгий узник, поскольку ледяные оковы воды держат слишком жёстко, болезненно раня тяжёлыми каменными умерщвляя крайне долго, мучительно. Он не мог, не желал ощущать то, что впереди — ничего, за что можно ухватиться в том случае, если дно вдруг исчезнет из-под ног, обратясь в глубокую тёмную глотку водного существа, что совершенно не прочь захватить барахтающееся как мушка тело монстра. Это не ванная, где можно при желании схватиться за бортики и подняться. Это бесконечное пространство, из которого не все могут выбраться.       Это чудовище, что сейчас охватило его склизкими лапами, стараясь зафиксировать каждое движение, не позволяя как можно скорее выскользнуть из жадной хватки. Кажется, что морда существа, фантомного и нереального, но всё же ощутимого, сейчас сомкнётся на его стопе. Вот уже скользит по ногам нечто шершавое, колкое.       Тело Фарма перестало биться, и он застыл, сокрушаемый фантомными конвульсиями, боясь пошевелиться, сделать шаг, поскольку ужасался, что дёрнись он немного — и сильная хватка утянет его в смертельную ловушку.       И вдруг он ощутил что-то.       Нечто тёплое, гладкое, коснулось его рёбер, оплело вздрагивающий от судорог позвоночник. — Вот так — Хоррор, лишь возникла пауза, тут же начал его вновь отвлекать — молодец. Ты умница.       Он не знал, что говорить, поскольку точно знал, что сейчас нужно быть максимально осторожным в словах, дабы не упомянуть положение, в которое завёл скелета. И поэтому использовал прикосновения. Осторожно обнял за позвоночник, коснулся рёбер, укрыв их от маленьких волн от движений, приблизившись максимально, полностью завладев вниманием. — Зачем ты это сделал? — срываясь, дрожа, вопрошал скелет, вцепившись в него так крепко, как возможно, перейдя в стадию паники, когда проклёвывается сознание и подключаются инстинкты удержаться хоть за что-то. Опасное состояние, но уже более разумное. — Фарм, дыши — тот и так дышал так быстро, как мог, выхватывая кислород по крупицам — вместе со мной — и переложил ладонь ровно на грудину, ощущая, как та подрагивает изнутри. Когда тот не повторил за ним плавный вдох — переложил чужую ладонь на свою грудину, чуть поморщившись, однако же быстро вернувшись в реальность — вот так.       Ощущение чужих костей под ладонями, чужих ног у своих, стоящих прямо, чужого дыхания наравне со своим — его встормошило. Теперь это ощущалось как нахождение двух тел в одном пространстве. Будто… будто они стали одним, стоя преступно близко, дыша одновременно, захватывая совершенно ничтожную территорию вдвоём. Казалось, сразу не поймёшь, где начинается, а где заканчиваются их руки, переплетённые вровень, не ощущаешь, чьё это дыхание сейчас согревает повисший воздух. Не было ощущения того, что он вот-вот исчезнет под водой один. Тело, что так близко к нему, внушало уверенность и ощущалось так, будто прибавляются силы и у фермера.       Если у Хоррора при успокоении используется кокон, чтобы закрыться, то в случае с Фармом — это полнейшая единость, открытость сознания и восприятия. Дыхание одно, движения одни, и глаза будто не направлены друг на друга, а будто сливаются в зор одного тела.       Постепенно, ощущая, как твёрдо стоит скелет напротив, Фарм стал свыкаться. Ненароком проводя по чужим рёбрам, он сомкнул их колени, чуть согнув стопу, ощутив, как песок поднялся от мелкого движения. Однако сейчас они были будто башня. Он ощущал себя уже чуть сильнее, постепенно понимая, что они, находясь будто в одном теле, не упадут, что вода вокруг них будто стала мягче, охотно расступаясь кругом, не решаясь шелохнуться.       Увидев, как глаза перестали сиять так ярко, что грозились обратиться в фонари, сбавляли ядовито-зелёный оттенок, что означало успокоение, Хоррор едва сдержал облегчённый вздох. — Вот так. Пойдёт согреемся на берегу? — и чуть потянул на себя, оторвав руку от грудины, однако же обвив ею другую руку и позвоночник. Получил в ответ чуть ломанные кивки.       Однако же, к берегу они шли едва едва, осторожно переставляя ноги. Торопливость могла обратить полученный результат в нуль. Избавляясь от подобного страха, сумев успокоиться в ранее страшащей среде, нужно покидать её медленно, чтобы паника не захлестнула вновь. Хоррор гладил его по боку позвоночника, позволяя чужой ладони всё так же удерживать себя за грудину и плечо, выводя на короткий психологический отдых друга.       Фарм ощущал, как вода постепенно сползает с костей, на сей раз будто не тормозя его, совершенно плавно, послушно стекая с его тела. Вот отчётливо виднеется песок, на который указал ему мимоходом монстр, что будто песчаная волна мерцала рядом, и едва ли не выскочил на берег, когда освободились от впервые ослабших оков колени.       Там уже на берегу все сидели на пледах, обёрнутые в полотенца. Азгор, начавший разрезать арбуз, будто невзначай кинул на них обеспокоенный взгляд. — Вы пробыли там полчаса — прошептала алоглазому Альфис, протянув полотенца.       Фарм, только на берегу осознав, где именно они были, обернулся полотенцем по шею, оставив ноги без укрытия, в прозрении и неверии уставившись перед собой. Даже когда он вцепился зубами в протянутый ему кусок арбуза в виде полумесяца, всё так же оставалось ощущение лёгкого предательства. «Пойдём на водоросли у берега посмотрим, смотри какой красивый камушек. Ой смотри, там уточка» — бурчал он себе ворчливо в голове — «предатель» — единственное, что пришло в голову. Однако же, начала пробиваться ироничная улыбка, и вместо созданного им образа гостя, мягкого и милого котёнка появился образ не менее мягкого, хитрого лиса — «хитёр. Даже очень. Опасную игру ты затеял. Ну ничего, ничего. Всё можно парировать».       Гость вызвал у него ещё большее восхищение, схожее с благовением. Помнится, он когда-то прочитал книгу, где человек перехитрил хитреца вызвав те же чувства полнейшего удивления и восхищения искусности хода. Пусть и был обман, но он сработал во благо.       Хоррор же спокойно принял из рук Азгора часть вкуснейшего арбуза (который крайне полюбился ему за счёт сладкой воды ещё в начале этого месяца), притворяясь, будто не видел прожигающий его взгляд, и подмигнул Ториэль, которая чуть приподняла в хитрой дуге бровь.       И вдруг Андайн залилась диким смехом. — Чувак, только сейчас поняла, на что ты похож в этих плавках — и вновь залилась — на арбуз!       Зелёные плавки, любезно одолженные фермером, напоминали зелёную корку, а его алая душа, которая все ещё впитывала остатки защитной алой оболочки, и глаз, создавали мякоть ягоды.       Неожиданная ассоциация разрядила обстановку. Тут и там начинались разговоры, предложения сыграть в разное, и даже чуть пришедший в себя второй скелет бросил пару фраз, однако всё так же прожигая непонятным взглядом гостя, чуть помотав головой. Даже когда почти все ушли играть в традиционный, любимый ими Фрескобол — остался сидеть под полотенцем, разве что чуть повернувшись боком, чтобы продолжать наблюдать за Хоррором. — Похоже, новый способ обучения был правильным?       Едва ли не подскочив от неожиданности, фермер уставился на Азгора, добродушно ему улыбающемуся. Тот стоял, ожидая приглашения сесть как разрешения для начала беседы, и когда чуть подвинулись — медленно сел. — Пусть он меня и обманул, заманив в воду — притворно нахмурившись и чуть закатив глаза, покачал головой. Чуть улыбнулся — однако, когда мы выходили я не испытывал настолько сильного ужаса. — Отрадно слышать вновь шутки от тебя — мужчина улыбнулся, облегчённо положив ладони на свои колени - вы вправду стали отличными друзьями. Я рад, что ты вернулся. — Вернулся? — фермер, оторвав взгляд от второго скелета, сосредоточил свой взгляд полностью на собеседнике — я был опечаленным, но не столь… — Четыре года — монстр посмотрел строго в глаза сидевшего рядом — ты перестал улыбаться четыре года назад, когда Папс только уехал, четыре года как перестал шутить, четыре года, как твои глаза стали белыми, и четыре года, как перестал выходить с нами куда-то на прогулки — дав пару секунд осмыслить услышанное, медленно повернул голову в сторону играющих, наблюдая за Азриэлем с некой тоской — я знаю, что значит потерять родителей. Знаю, какого это терять того, кого ты любишь — теперь посмотрел на Ториэль, обведя её нежным, но опечаленным взглядом — но жизнь слишком мала, чтобы жить в тоске по прошлому. Мы думали, что потеряли тебя, друг. — Четыре года — едва прошептал Фарм, глубоко задумавшись, пытаясь вспомнить, как успело время пролететь столь стремительно, вспомнить, что же было всё это время.       Ровно четыре года назад они похоронили горячо любимого отца. Их отец был мудрым, неимоверно добр, пусть и временами строг, и обучил их всему, чему только можно. Он умел найти выход из любой ситуации и давал те советы, что точно бы работали, но так и не сумел подготовить сыновей к своей гибели. Погибая медленно и мучительно от болезни, что охватила всю его душу и тело, он твердил двум братьям, что их жизнь не должна останавливаться. Фермер, как старший брат, сделал всё, чтобы младший нашёл свой путь, исполнил свою мечту. Он старался жить дальше, жить как жил прежде, и, как ему казалось, он с этим справлялся. Потом была Джи, что продержалась с ним ровно пол года, и после…       Он покачал головой, незаметно для себя во время размышлений смотря на с энтузиазмом играющего скелета. Тот больше не опасается их. Ведёт себя куда более открыто. Был живым. И, получается, оживил и фермера. — Нужно сказать спасибо ему. — М? — так же погрузившись в размышления, Азгор вновь прислушался. — Он оказал сильное влияние. — Но тебя что-то тревожит? — прочитал он по незаконченной фразе, понятливо кивнув. Словив неуверенный кивок со стороны, ободряюще положил ему руку на плечо.       Азгор был ему старым другом, добрым соседом. Одним из тех, кто для ребятни мастерит игрушки и раздаёт их лишь за знакомство и по доброте душевной, и молодёжи даст хорошие и мудрые советы, пригласив на чашечку чая, сохранив всё услышанное в глубокой тайне. За это его уважали. Добрый Пушистик, как звали его в шутку. Однако Фарм относился к нему с глубоким уважением, и всегда был не прочь послушать мудрые мысли. Вот и сейчас он знал, что сейчас ему помогут разобраться в себе, выудив так нужную ему нить из общего клубка смятений в сознании. — Я боюсь начать его удерживать. Боюсь, что уже начал это делать.       Он всегда ощущал себя неправильно, когда обещал всегда безмерное счастье и любовь, дабы удержать кого-то рядом. Он ощущал, что к нему быстро охладевали, насытившись обещанным теплом сполна, и он всегда едва ли не вцеплялся в них, изо всех сил стараясь не отпускать от себя. Он опасался этого, поскольку всегда хотел всем подарить ощущение свободы, не загоняя в клетки, и потому стал вести себя более скромно, со временем смиренно опуская голову и чужую ладонь, когда того хотели. Сдерживал в себе порыв закрыть перед носом уходящей дверь и держать в своих объятиях, едва ли не моля остаться рядом.       Думал, что с последних трёх отношений сумел укротить в себе это желание, однако же с Джи повёл себя как прежде, уводя вновь и вновь на «последнюю» прогулку, даже убирал гайки с чужого автомобиля, заставляя так остаться ещё с ним хоть на день. Нет, до безумия не доходило, однако же ощущал себя эгоистом. Раз те не желают — он должен смириться, как бы сильно не любил. А влюблялся он сильно, отбрасывая мысли о всех помимо избранной, ухаживал красиво и со всей присущей его натуре нежностью. Он любил видеть в чужих глазах огонёк тёплой любви, был зависим от этого, старался поддерживать его ежедневно, дабы случайно не погасить его и не пропустить момент, когда тепло от огонька смениться на веяние поленьев.       И когда гость пришёл — недавно окаменевшая душа тут же сильно потянулась к скелету. Да так, что он стал буквально волнами ощущать плещущуюся в нём нежность. Она будто исходила от каждой молекулы его тела, желая как можно ближе прижать к себе монстра, едва не поглотить. К своему ужасу он иногда ловил себя на том, что прижимает к себе слишком близко, что явно приносило другому дискомфорт, не мог больше заснуть без ощущения тепла рядом, к которому он тянулся и во сне, не мог и мига не думать о госте. Хотя каком уже госте? Он уже давно, к ужасу фермера, занял место в душе куда ближе и роднее. Остаётся лишь надеяться, что фермер не начал вновь смыкать этот капкан заботы. — Однако, как погляжу, он не особо и против — заметил Азгор, прекрасно понимая творящуюся внутри друга бурю сомнений и страха — не похоже, что Хоррор желает уйти от тебя. Может, в этот раз получится? — А если нет? — выхватив соломинку из шляпы, начал её покачивать самыми кончиками пальцев — так он хотя бы останется моим другом. Он… Он стал мне дорог. Очень дорог. И я боюсь однажды не сдержаться, показав свою «худшую» сторону. — Это какую же? Забота и безграничная нежность привлекает многих. — Если она не чрезмерна, как в моём случае. — Не чрезмерна. Не все просто умеют ценить искренние намерения. Но если тебе нужен совет — мужчина вновь склонил чуть голову вбок, посмотрев на детей — продолжай быть собой. И если он тебе правда очень понравился — спроси себя, на что ты готов ради него. Готов ли бросить всё, готов ли ты отдать всего себя лишь одной любви, желаешь ли ты оставаться собой, не фальшивя. И никогда не оставляй его, не обдумав. Не повторяй чужих ошибок. Не сдерживай себя, покажи, какой ты, и тогда станет ясно, твой ли монстр или нет. Но, как уже видно — чуть приулыбнулся, всё так же сохраняя во взгляде нотки грусти — он тоже ощущает к тебе что-то. Иначе бы не пытался помочь. Осторожно начинай намекать на то, что он тебе нравится. И если он ответит на это — ты хотя бы будешь знать, что можно продолжать.       Встав с покрывала, положив на последок руку ему на плечо, отряхнувшись от прилипших песчинок, направился к жене, любовно приобняв, следя за направлением мяча.       Азгор был дальнобойщиком. Однажды приехал за телятами, влюбившись в Тори, однако же продолжая разъезжать по землям, не появляясь порой неделями. И до первенца это устраивало девушку. Её муж любил поездки и то одиночество, но ребёнок требовал внимания. Когда же она попросила его решить, что ему дороже: семья или же езда, он просто уехал ночью. И не вернулся. И пусть спустя несколько лет его и простили, впустив в семью — он до сих пор ощущал огромное сожаление. Он безумно любил её, любил сына, но однажды бросил их из-за веяния юной жизни, и всё никак не может избавиться от этого груза вины на сердце.       Скелет понимал, что если влюбился — следует признаться. Молчание ничего не даст. Если его любят в ответ — ответят согласием. Нет — он постарается не терзать себя грёзами, по крайней мере, успокоив душу, не давая себе ложных надежд.       Взвесив всё, Фарм встал, подойдя к Хоррору, отдыхающему чуть в стороне, и потянул за собой за руку. — Куда мы? — непонятливо посмотрев на скреплённые руки, Хоррор с удивлением посмотрел на приближающееся к ним озеро. — Плавать. Ты сможешь научить? — не смотря на удивлённое лицо, первый вступил в воду.       Будь что будет.

***

      Им полюбились вечерние прогулки на велосипедах. Они проехали все территории, от дороги в город до полей Андайн, сделав большой круг. Взяли в привычку брать еду с собой и устраивать пикники у реки, где было приятно прохладно.       Постепенно они ощущали, как с каждым днём начинает что-то возрастать в груди. Подобно тёплому огню, когда касания ладоней стало обязательным, а то, что они держатся за руки во время прогулки — вполне нормально. Пусть они уже и шли, держась за руки — теперь это стало почти обязательным, желанным до дрожи, после одного случая.       Тогда в очередной раз прошёл дождь. Мокрая трава скользила под подошвами кед обоих, и каждую минуту кто-то из них чуть подскальзывался, пусть ещё и не падал. Хоррор как-то сильно покачнулся, и Фермер поспешно вцепился в него, удержав от падения. А после с целью предотвращения дальнейшего подобного исхода предложил взяться за руки. Конечно же — тот отказался, уверив, что справится сам. И эта фраза подействовала как заклинание, поскольку именно после него ноги начали так активно отказываться удерживать его в вертикальном положении, что скелет решился. Фарм, постоянно вытягивающий руки, дабы в случае чего подхватить, вовремя, не давая шанса передумать, подставил вновь ладонь, и в неё, чуть погодя, осторожно, вложили ладонь чуть меньше. Потом на миг отпустили и поставили во внутрь хватки, как бы показывая, что он доверяет тому себя.       Ощущения были странные. С одной стороны это пусть и было ново, но стало довольно будоражащим. Приятные покалывания у ладоней и на скулах уговорили держаться и дальше. Несомненно замечательно. И даже поначалу чуть закатывающий глаза Хоррор, будто это ему не так уж и не необходимо, вскоре не был против такой странной близости. И даже чуть расслабился, когда по тыльной стороне ладони ласково погладили пальцем, расслабляя. Ощущения странные. Но чувство неправильности уже отходило, заменяясь громко кричащим «приятно». Ему отчего-то понравилось ощущение того, как собственную ладонь обволакивает нежно другая. Так ощущается безопасность куда сильнее. Это манило.       А Фарм просто был счастлив, о чём свидетельствовал долго не сходящий блеск в глазах и румянец.       У них появились особые ритуалы, что выполняли неизменно каждый день. Они готовили вместе, частенько забываясь и ставя уже второй пирог в духовку, хотя делали салат, учились друг у друга многим хитростям. Они передвигались по кухне свободнее, уже заранее будто зная, что нужно достать с полки, ловко обходя друг друга, будто уже несколько лет занимались этим. И если это можно было в случае хозяина дома объяснить тем что он, собственно, хозяин и знает каждый миллиметр кухни, то, что второй не натыкался на первого, означало однозначно быстро появившуюся гармонию в каждом их действии. То, что они быстро свыклись друг к другу и спокойно уживались, удивительно.       Конечно же, Хоррор не перестал плавно танцевать во время готовки, пусть и предпочитал это делать лишь тогда, когда он был на кухне один. И долго ещё закрывал окна, не позволяя по старой привычке запаху еды выйти на улицу. По такому случаю фермер сделал вытяжку, которая убирала запах, и постепенно открывал окно, дабы свежий воздух всё же проникал в жаркую кухню. И его постепенность и в этом дала свои плоды — скелет начал передвигаться и при нём в виде танца, пусть и ограничиваясь мягкими полуповоротами, открывал окна, не опасаясь распространения запаха еды, и даже позволял себе пошуршать обёртками и не вздрагивать, когда крышка ложилась на кастрюлю. Это делало их совместную готовку более раскрепощённой.       Они всегда гуляли вместе по вечерам, иногда садясь смотреть фильмы по телевизору, выбирая компромиссный вариант. Читали рядом, иногда вслух, устраиваясь на берегу или же в удобном кресле на веранде, которое поставили специально для этого.       И спали они вместе. Неизменно. Укладывались в разные одеяла, Хоррор свёртывался со всех сторон тканью и только потом прижимался к фермеру. Тот иногда читал перед сном, постепенно позволял себе обнимать его за плечо, пока ещё не прижимая. Они тихо переговаривались, пока не ощущали подходящую лёгкость сна, и с полнейшим удовлетворением засыпали. И просыпались всегда рядом.       Но одним утром Хоррор проснулся в пустой кровати. Впервые за время ночёвок с ним. И нашёл в саду копающегося в земле скелета, выуживающего при нём тех самых склизких, розоватых червяков. Они извивались в воздухе, и фермер поспешно засовывал их в баночку, что после закрывалась крышечкой. — А мне ты запрещал их есть! А сам тут, понимаете ль, их тихо подъедает — скрестив руки на груди, смерил его обиженным взглядом. Застигнутый на месте преступления, тот поднял голову, ошарашено смотря ему в глаза — и не надо такие глазки строить! Я тебя поймал с поличным! — Не для меня! Честно — увидев, как чуть приподнялась надбровная дуга того, тут же закивал — честно-причестно, мой дорогой обеспокоенный супруг. — Фарм! Не начинай с этого так рано!       Стоит ли говорить, что фермер довольно часто шутит подобным образом? Как раз ради такой реакции, когда в его сторону направляются с обещанием показать весь праведный гнев, так прекрасно и мило покраснев, пытаясь скрыть это, сжав кулаки, сделав этим ладони ещё меньше, надувшись. Несомненно мило. А как прекрасно сказать о том, что тот очаровательно злился… Тогда он становится ещё милее.       Ну и, по правде, его начала привлекать подобная мысль. — Ну куда же так спешить? — а вот это уже плохо. Хоррор решил поддержать игру, а значит ему нужно убегать. Желательно начать сейчас. Этот скелет пробудил в нём привычку бегать по утрам. И днём. И вечером. И ночью, если шутник не унимался — давай вначале первый поцелуй, любимый мой? — оскал получился слишком уж многообещающий. Обещающий то, что кто-то получит по тазу по самое не угу — иди сюда, обнимемся — судя по тому, что он по-кошачьи чуть согнул ноги в коленях, будто перед прыжком — осталось всего пара мгновений. Уже подёргивало от предвкушения. — Нет-нет-нет, я ещё хочу жить — и тут решил — раз начал, так закончить стоит достойно — там же первая ссора, детишки, дерево, целый список!       Пробежка началась незамедлительно. Спортивными оба будут. С появившимся не только вторым, но и третьим дыханием. И видно, что им это нравится. Хоррор пусть и бегает быстро, всё же иногда притормаживает, выматывая. Или же, если догонял, будто салил, пускаясь наутёк, вскоре понимая, что и фермер поддавался, когда меньше чем через пол минуты его догоняли. Но тот был менее выносливым в плане бега так что преимущество всё равно было на стороне гостя. Но это было весело. Так что один шутил, а второй успешно поддавался, даже не увиливая от возможности избежать погони.       Если и есть простое счастье — вот оно. Маленькие, для кого-то незначительные моменты, которые с каждым днём записывались в их список воспоминаний как счастливейшие.

***

      У тихой воды было всегда шумно.       Раздавалось непрекращаемое кваканье лягушек, что будто над чем-то смеялись, создавая единую мурчащую и журчащую симфонию. Где-то вдали раздавалось незатейливое пение соловья, что сидел на дереве, над водой, отдыхая, издавая совсем короткие зовы. Над водой пролетали стрекозы, шурша своими крыльями, подобно маленьким, прекрасным вертолётам, рассекая воздух с чуть хлопающим звуком.       Пруд отдавал совсем слабой прохладой, пах той самой водой. Чуть затхлой, но в то же время освежающей. Забивающей обоняние запахами и травы, что тоже пахла по-особому, как-то необычно-приятно за счёт лёгкой затхлости. Тростник, что выглядывал из-под воды подобно обычной траве на земле, периодически подрагивал, ощипываемый маленькими рыбками. Кувшинки, связанные с ним, служили плотами для земноводных и не водных жителей. Рогоз, так похожий на собранные мешочки с кофе, пах же чем-то, что напоминало смешение муки и пуха, забивая нос своим запахом.       Два скелета, после бега, отправились на рыбалку. Хоррор с лёгкостью нацепил червяка и забросил леску с поплавком, наживкой и гирькой довольно далеко, держа удилище в руках. Фарм не отставал, и, так же забросив наживку, сел к нему ближе, начав разговор.       Кто был на рыбалке — наверняка любит это ощущение покоя и в то же время приятного напряжения от ожидания. Можно тихо переговариваться с рыбачащим, наблюдая за мерно колыхающимся поплавком, что после приземления о воду начал распускать круги, привлекая внимание, дурманя.       Прекрасно то, что ты можешь расслабиться, раствориться в окружающих тебя звуках за счёт относительно сохранённой тишины. Нет ничего прекрасней этого.       И пусть иногда ты возвращаешься с рыбой, иногда без — главное зацикливаться и на том, как ты, собственно, провёл время. Расслабление превыше всего.       Парням же повезло. Спустя пол часа, когда уже оба находились в нирване и едва ли не засыпали, убаюканные звуками воды, у фермера дёрнулся поплавок. Потом ещё раз. И ещё. Пока он наполовину не скрылся под водой. — Тащи! — алоглазый, встрепенувшись в мгновение, подтолкнул его, заставляя среагировать быстрее.       С небольшими усилиями, ощутив вмиг прилив адреналина от осознания того, что что-то да попалось на той стороне крючка, он изо всех сил тянул на себя, опасаясь, что сорвётся.       Так первая рыба — окунь. С острыми колючками и взглядом «упс». Хоррор же, вытащив свой, заметил, что уже кто-то нагло свистнул червяка, и кусочка не оставив. Но быстро нацепив следующего, он с нетерпением стал ждать, вскоре вновь разговорившись и снова расслабившись.       Так к десяти часам они наловили почти целое ведро рыбы, позвав всех для большого обеда. Счастье от удачной рыбалки и от проведённого вместе уединённого времяпровождения оба получили куда большее, чем от улова, пусть и тот был приятен.

***

— Ты, как я погляжу, очень любишь растения — зачерпывая лопаткой землю, помогая пересаживать новый цветок в горшок, улыбнулась Альфис. — Конечно! Я так мечтал увидеть их! И не думал, что их может быть так много. Дай пожалуйста тот жёлтый горшочек.       Следующими, кто уехал, были Тори, Азгор и их дети. Поэтому заботой и подготовкой к частичной закупке цветов занялись все оставшиеся, второй час находясь в оранжерее.       Здесь сладко, именно сладко, пахло цветами. Разросшиеся с кулак Петунии, что ковром опускались вниз по лозам, очаровательные, напоминающие дам в пышных платьях Фламенко, столь дивные и хрупкие Бархатцы, напоминающие невест в старых, несомненно утончённых платьях Иберисы, и многие другие.       В стеклянной оранжерее был небольшой прудик с искусственным, бегущим по камням фонтаном с мягкой зелёной подсветкой, в котором плавали когда-то пойманные окуни, которые кормились находящимся илом и заботливо подбрасываемым хлебом. Там так же плыли водяные лилии, прячущиеся среди кувшинок незатейливыми, несомненно прекрасными белыми цветками.       Монстрам лишь в радость было работать здесь, неторопливо пересаживая с аккуратных клумб в горшки цветы и небольшие кусты по типу роз. Которые, как доказал ему фермер, действительно лучше росли под рок. Для этого он выпросил у Азгора маленький кустик и посадил у них, включая ровно на два часа в их отсутствие эту музыку. И бутоны действительно были больше.       Хоррор, как оказалось, очень любил растения. Нет, было видно что они его привлекают. Но то, как он бережно подхватывал тонкие корни, как ласково приглаживал листья и как, едва касаясь, приближался к ним, чтобы вдохнуть — показывало его абсолютную любовь к этому. Это вызывало тёплую улыбку у всех. — Ну хоть перчатки надень, запачкаешься же — фермер вновь протянул тому резиновые перчатки. Очищать кости, особенно фаланги пальцев — такое себе удовольствие, по своему опыту знал. Но тот в очередной раз помотал головой, чуть отпихнув, когда ему настойчиво пытались положить их к нему на колени. — Мне без них удобнее. Так корни можно почувствовать — и в подтверждение погрузил пальцы в землю, цепко схватившись за что-то, и вытянул цветок с почти не повредившимися корнями. — Чувак, у тебя определённо талант! Ты так аккуратно с ними обращаешься! — весьма громогласно оповестила его Андайн, чуть хлопнув по плечу. В грязной перчатке. Фермер сморщился то ли от звука сильного шлепка, то ли от оставшегося коричневого следа на неизменной белой футболке Хоррора. — Ну, у меня был отличный Сансей — и подмигнул фермеру, отвлекая его от размышлений.       В очередной раз смех отразился от стен. В который раз за последние полчаса. А ведь какие только темы были затронуты! Впрочем, судя по всему, темы для разговоров у Андайн ещё припасены. Судя по улыбке во все, кажется, пятьдесят один зуб — ещё какие темы. — Нет, ребят, это прям судьба — «о нет» — обречённо вздохнул фермер — кстати, Хоррор, — у тебя были с кем-то отношения? Просто интересно услышать о твоём тёмном прошлом — и «незаметно» подмигнула Фарму. Незаметно, впрочем, в прямом смысле. С одним глазом трудно показать, что ты подмигиваешь. Понять то, что она подмигнула, можно по чуть приподнятому уголку рта в правую сторону. Но то, что она так резко перескочила на эту тему — весьма и весьма подозрительно. — Да — какая новость. Кажется, послышался небольшой хруст веточки в чьём-то сжавшемся кулаке — встречался с двумя, но даже нормальных поцелуев не было. Не знал, о чём с ними разговаривать помимо брата. Так что после первого свидания они могли вдруг внезапно найти дела. Впрочем, и времени на это особо не было потом. — То есть личико никому не лобызал? — Андайн! Что за выражения! — тут же отозвалась механик, впрочем, не отдёргивая возлюбленную от щекотливого разговора. Она тоже прекратила работу, смотря то на возлюбленную с гостем, то на фермера, напрягшегося так, что становилось смешно. Девушка приготовилась к небольшому шоу. — Ну, а что? Взрослые монстры, в памперсах не нуждаемся и вполне можем об этом поговорить. — Да ничего — он на миг посмотрел вправо и наконец увидел напряжённое лицо фермера. Необычно — впрочем, я не особо жалуюсь. Как таковой симпатии я почти не испытывал. Милая? Попробуем. Хотя был один, который… Довольно часто пытался предложить отношения. Но, к счастью, часто помимо пьяного «ласкательного сокращения имени» он почти ничего не произносил — кажется, послышался треск резины перчаток — попытался что-то говорить про прогулку — да только не понять. — Ну что, прям вообще ни разу не было такого, чтобы аж дух захватывало? Прям ух! — Андайн явно чего-то добивалась. Фермер понимал это, но не мог успокоиться. Вроде и не желал слушать, но в то же время жадно ловил каждое слово. Он испытывал отчего-то ревность. Странно. У него самого были отношения, но это чувство едва ли не захлестнуло. — Была дама, но так и не подошёл — задумчиво подпёр он подбородок чуть согнутым указательным пальцем. Ещё одна очаровательная деталь — она была с виду мила. Возможно, что-то бы получилось, но у неё уже был парень, судя по кулону-сердцу и по особой улыбке. — А поцелуи? «Доиграется» — Альфис уже думала как-то отвлечь Андайн, поскольку душная аура ревности едва ли не заполнила весь цветник. Да, ей и самой было интересно, но всё же она переживала о том, что это может закончится не очень хорошо. — Какое там — он чуть приподнял надбровную дугу — у нас было одно свидание. Некорректно, на мой взгляд. «Слышал? Первого поцелуя не было. К нему кто-то лез. Набьёшь морду?» — передала взглядом, наконец получив своё. «Обойдёмся и без этого» — был чуть успокоившийся наклон головы в ответ — «но тебе не стоило этого делать» — скелет начал потихоньку успокаиваться. «Тебе нужно действовать, тормоз» — фермер закатил глаза.       И совершенно незатейливо, под насмешливый взгляд Андайн и умилительный Альфис, сорвал алый бутон китайской розы и осторожно приложил стебелёк к его черепу, на трещину. — О! Ты сейчас как мексиканец! — С готовым костюмом к празднику «Día muerto»! Там у них скелеты — основной костюм! Символ! — подхватила ящерка, отчего-то активно закивав.       А Фарм просто смотрел, как тот с чуть насмешливым взглядом посмотрел наверх, в сторону цветка, прикоснулся к бутону самыми кончиками пальцев, и подмигнул, совершенно очевидно разжигая костёр в алом глазу. Столь прелестно. Ему и вправду идёт. И не снял, продолжив работать, вдыхая водянистый запах цветка с бахромой листьев и жёлтыми прутьями с пыльцой.       Кажется, нужно прикупить подобный кустик и посадить у их дома. Мало ли, захочет сам взять один.       И алую розу. Прямо как цвет его зрачка. Столь же прекрасную.       Этот шаг, намёк, можно считать успешным. Значит, можно продолжить.

***

— Ну прекрати — отодвигаясь от прикосновений к шее и скулам, посмеивался скелет, чуть вжимая голову в плечи, ощущая тёплый воздух, проносящийся дрожью по шее — щекотно же — но вопреки просьбам это продолжили. — Мне кажется, она тебя не слышит — раздалось рядом с ним через перегородку. — Мне кажется, что они стали костоядными — мягко отпихивая вновь приблизившуюся к нему морду, он продолжил занятие.       Ториэль сказала, что нужно доить коров четыре раза в день. Утром была смена девушек, а вечером этим занимались парни. И сейчас, сидя на табуретке и направляя молоко в ведро, руководствуясь подсказками фермера, к Хоррору внезапно проявила интерес до этого, казалось, совершенно безучастная к этому Джулека, то и дело наклоняющая вниз мощную голову и обдувающая его череп дыханием. Она прихватывала края его новой, наконец-то не белой, подаренной футболки и пожёвывала её, сколько бы не пытались вырваться. И вскоре перестали отталкивать. Пусть отвлекается. Главное, что не бьёт копытом, о чём предупреждал фермер. — Ты определённо обладаешь животным магнетизмом — рассмеялись рядом вновь. — Как бы сделать так, чтобы она перестала видеть во мне телёнка, которого прям срочно нужно очистить и спокойно стояла? — и вновь звук пожёвывания у черепа — да хватит уже! — рядом раздался смех.

***

      Довольно многие, побывавшие в деревне, получают новую фобию. Порой, как и многие другие фобии — необъяснимые, забавные. Но кто-то же боится маленьких пауков, пятен и запахов? Так от чего эта не имеет места быть?       Казалось, совершенно безмятежное место. Небольшой загончик с маленьким, очаровательным домиком-общежитием, кружащий запах соломы и сухих зёрен с примесью перьев, длинные кормушки из дерева на земле и круглая, большая миска с водой. Но вот те, кто проживает здесь, у многих вызывает ужас.       Его брат был одним из тех, кто боялся кормить обитателей загончика и брал всякую работу, отмахиваясь, дабы не заходить сюда. Казалось бы — вот вполне высокий скелет, а вот даже не достающая до трети колен курочка. Подобное вызывало смех, но фермер вполне воспринимал его страх. И сейчас, стоя у загончика, отпирая калитку, подумывал — боится ли их гость? Нет, тот много чего перевидал, но и некоторые суровые воины могут запищать похлеще барышни при виде пчелы.       Однако его вновь удивили.       Когда они только вошли — курочки тут же оживились. Начали отбегать и спустя секунду вновь подходить, смешно переступая через невидимые линии, вперёд-назад качая головами. И Хоррор вполне спокойно сделал шаг вперёд, принявшись осматриваться. А после, по просьбе фермера, достал из ящика, находящегося в курятнике, сухой корм странного серого цвета, и бросил в кормушку.       Тут уж начали подходить птицы со всех сторон. Многие вышли из маленького домика, взъерошенные, другие показались из-за небольшого камня, другие выпорхнули непонятно откуда, но все собрались у одного корытца, принявшись, толкаясь и клокоча, склёвывать зёрна.       Скелеты встали рядом, пару секунд осматривая собравшихся, и тут Фарм указал ему пальцем на одну из странных куриц с длинными перьями, что будто шёлковые ленты спускались вниз от кончика хвоста. — Это петухи. Курицы, девочки, все вокруг, а этот мальчик. Где-то ещё трое запаздывают — он обвёл взглядом курятник, и тут его подхватили за рукав, указав в сторону выходящих из домика птиц — ах, да, вот они. Сейчас покажу, что там внутри.       Так он узнал, что скелет абсолютно не боится обитателей фермы. Он спокойно относился к уткам, к коровам и кроликам. Так же, как и к пугающим многих курицам. И это не могло не радовать. Ведь так они смогут быть рядом без самопожертвований.       Фарм усмехнулся, когда тот исчез за небольшой дверкой, совершенно изящно, как всегда, не коснувшись ничего. И сейчас по просьбе скелета, обчищал гнёзда.       Хоррору было интересно на ферме. Каждый день он видел что-то новое, по-своему удивительное. Его удивляло всё это. Всё вокруг кипело жизнью.       Он долго удивлялся, когда видел букашек. Много раз останавливался у двух муравейников, что были неподалёку от кроликов, поражаясь. Муравьи такие маленькие, и живые. Они бегают, прыгают, делают что-то своё, строят и передвигают. Крайне заинтересовали и бабочки, чьи крылья были накрахмаленными, которые перелетали с цветка на цветок. Поражало разнообразие всего. Даже рты у всех окружающих отличались. Ноги, крылья, хвосты (какого было удивление, когда он поймал ящерицу и увидел, как та спокойно отделила хвост и убежала) — всё было странно. Он слышал о том, что поверхность огромная. Но и подумать не мог, что всё в ней кишит разнообразиями. Что у всего свой запах, свой звук, своя внешность. Потому порой мог застыть, держа что-то в руках, и наблюдать, подводя как можно ближе к глазам найденное.       И он был совершенно рад тому, что фермер не злился на него из-за любопытства. Не дожидался расспросов (поскольку Хоррор опасался надоесть своими вопросами и порой молчал), отвечал на всё, рассказывая поистине интересные вещи. Он доставал всё новые книги про окружающий мир, и в перерывах оба погружались в чтение.       И сейчас он держал в руках что-то наверняка хрупкое. Как рассказал находящийся позади — это и есть яйца, из которых вылупляются птенцы. У них в Подземелье птицы были, из-за смешания видов — живородящими.        Тот говорил, что цыплята появляются весной и в следующем году он обязательно покажет их гостю. В следующем году… Хорошее обещание. — Фарм, тут одна курочка сидит в гнезде. Мне нужно её выгнать? — Ох, оставь её тогда. Завтра соберём. — Это и есть наседка? — Нет, она просто только снеслась, отдыхает и оберегает. Потом уйдёт, когда надоест. — Но разве птенцам не нужно постоянное тепло — вспоминая всё прочитанное в книгах, задумчиво протянул Хоррор, потянувшись к последнему гнезду. — Пока птенцов не нужно. Будет неблагоприятное для них время. Да и курицам сложно усидеть. Но не наседкам. Наседки сидят до конца. Первые пару дней мы прикрываем сверху их, дабы они свыклись с ролью, а после снимаем и те сидят добровольно. Но их нужно иногда сгонять с гнёзд — и тут же добавил, не дожидаясь вопроса — они сидят довольно долго и сами не уходят есть. А без того погибнут. Поэтому мы их периодически сгоняем на полчаса, чтобы они размялись и поели, а после возвращаем. — То есть поначалу удерживаете силой? — наконец появился с корзиной Хоррор, и увидев, что фермер сгребает вокруг старое сено и загрязнённую землю, тут же забыл вопрос и чуть, как всегда умиленно, наклонил вбок голову. Фарм вновь осмотрел его, и как обычно ощутил, как появляется улыбка. Совершенно невероятный милый монстр. — Да, но иначе никак — ответил он на первый вопрос, и увидев взгляд того, чуть отодвинул граблю — нужно же периодически очищать их территорию. Это быстро. Ты пока налей им пожалуйста свежей воды из ведра — и показал глазами в сторону входа, вновь одним быстрым движением сгребая солому.       Хоррор не был брезглив. Это было понятно и в то же время удивительно. Он не раз помогал убирать старые подстилки, с совершенно удивительным блеском в глазах разбрасывал солому. И, похоже, солома ему нравилась. Забавный. Вызывающий особое, небывалое тепло забавный монстр.

***

— Так мягко — протяжно произнёс монстр в алой футболке, полностью ложась на тюк сена, зарывшись в него лицом — и так приятно пахнет.       Солома пахнет, что удивительно, будто и не травой. У неё свой, сладкий аромат, не сравнимый ни с чем. Не смотря на жёсткие колосья, уже засохшие и пожелтевшие, на ней было крайне приятно лежать. — И зачем только уходим домой спать — в шутку задал вопрос фермер, облокотившись о край собранного сена, в то время как другой животом лёг на самую верхушку. После, увидев, что тот расслабился, испытывая блаженство, и совершенно его не слышал, повернулся к нему лицом, положив руку на спину. — Вот и останусь тут спать — всё же приглушённо ответили, под поглаживаниями расслабляясь, положив руки под подбородок, укладывая на них голову.       «Такой прелестный» — улыбнулся, буквально ощущая, что от глаз шли искры нежности — «нужно будет его сфотографировать. На фоне заката, в лесу, и в таком виде. Невероятный».

***

— Нам пора. — Как? Уже? — с трудом поднял лицо от подушки, сонно щурясь — наступила наша очередь? — Дриммуры приехали вчера ночью. Сегодня мы с тобой отправимся в незабываемое путешествие. — Надеюсь, что путешествие будет хорошим и у нас не возникнет желания как можно скорее его позабыть — тут же отозвались, вновь уткнувшись лицом в подушку, что-то пробурчав, когда его начали стаскивать с нагретого места.       Что-то будет.       Проснувшись в три, Фарм осторожно разбудил Хоррора, погладив по плечу, убедившись, что тот проснулся, и сонному протянул сумку, дабы тот собрал всё ему необходимое для дороги. Тот, поскольку находился не в своём доме, запихнул в неё старую одежду, разорвав с внутренней стороны карман шорт и достал оттуда мешок с золотом. Его было не так много, всего на неделю ночёвки в гостинице и для одноразового питания в Гриллб`з, но это должно хватить для одиночного проживания пока он не найдёт работу.       Сонный, потирая глаза, он взялся за рукав фермера (что второму очень и очень нравится. Это мило, очень), идя след в след, едва разлепляя глаза. Его повели к гаражу, в котором была старенькая, но горячо любимая братьями «Нива» алого цвета с чуть поблёкшей краской, с небольшим слоем пыли, но ухоженная. На ней не было следов ржавчины, не было помятостей и царапин. Но была паутина. Какой парадокс.       Посадив его на пассажирское сидение, Фарм тронулся, медленно выехав из гаража, вырулив на дорогу. Мелкие камешки хрустели под колёсами. Машина слегка подрагивала, пока не выехала на ровную песчаную дорожку, по которой они ехали к лесу на велосипедах.       Все, кто выезжал куда-то, наверняка чувствовали это предвкушение. Когда ты всю ночь не мог уснуть, вертясь, волнуясь. А когда вышел на улицу — на миг захватывает дух. «Дождался» — подтверждает сознание.       Воздух всегда кажется холоднее, свежее, но ты не можешь надышаться. Будто ты сейчас скатишься с крутой горки с петлями. Пробирает та самая лёгкая дрожь. Усталость же держится ещё с пол часа, не больше, когда ты садишься в машину, но понимая — сейчас вы поедете — вновь чувствуешь, как дух захватывает и тянет хотя бы чуть-чуть посмеяться, мгновенно пробуждаясь.       Хоррор, лишь только машина тронулась, почувствовал, как сон рукой сняло. Он выпрямился, сев на край сидения, едва не вжавшись в бардачок, во все глаза смотря на то, как под колёсами исчезает полоса земли. Он смотрел в зеркала, крутясь, чтобы разглядеть оставшийся позади гараж, пока его не пристегнули. Тут он замер. На вопросительный и нервный взгляд фермер улыбнулся, погладив его по голове. — Это — ремни безопасности. Они тебя удерживают, чтобы при резком торможении, если что-то случится на дороге, ты не вылетел через лобовое стекло — и указал на названное. — Ремнями удерживают — тот медленно поднял голову, и как-то вновь странно посмотрел на него, бегло проведя взглядом по всему лицу. Фарм успокаивающе улыбнулся, как можно показательнее пристегнувшись сам, потом открыл и закрыл механизм. — Да. Но это в целях безопасности. Если что- они снимаются очень легко, но ты пока лучше не расстёгивайся. Не беспокойся и наслаждайся поездкой. Через четыре часа будем у заправки, там прикупим пару хот-догов или ещё чего-то. Всё что пожелаешь — и вновь провёл по его голове, на миг оторвав руку от руля, ощутив, как тот спокойно просидел. Наконец-то он перестал бояться прикосновений к голове, и это не могло не радовать. Пусть и стоило им обоим много усилий — теперь всё уже куда легче. А потому свою привязанность, обожание, проявлять стало легче. Но от этого ласковый тон никуда не ушёл. С таким хотелось быть как можно нежнее — но если ты голоден — на заднем сидении есть корзинка с фруктами. Их немного, но для перекуса достаточно. Больше не стал брать, так как к вечеру доедем до города, а уж там еды будет вдоволь. В магазинчике на заправке возьмём что-то на обед, хорошо? — что интересно — он довольно часто спрашивал его мнения даже в таких мелких ситуациях. Это… От этого всегда было приятно. Приятно от осознания того, что у него есть выбор и к его словам прислушаются. — Хорошо — он кивнул, давая так же понять, что успокоился, и вынырнул из мыслей — но я пока не голоден. А ты? — тут же послышалось беспокойство — тебе достать что-то? — Тоже пока не хочу — Фарм улыбнулся, бросив на него взгляд, в который раз ощущая, как от души исходят лучи тепла — прости, не буду долго на тебя смотреть как бы не хотелось. — Понимаю — наконец, перестав оттягивать ремень, вновь и вновь наблюдая, как тот складывается обратно, скелет откинулся на сидение, начав смотреть на открывающиеся виды, свыкаясь с неприятным, в какой-то мере, ощущением стягивающего ремня.       Постепенно машина набирала скорость. Деревья проносились так быстро, что едва успеваешь их проводить взглядом. Первые несколько минут было видно лишь поле пшеницы с теми соломенными кругляшками-тюками, потом была зелень. Яркая, сочная трава, проносящиеся камни, высокие деревья, высокие каменные холмы с проросшими в трещинах мхом и периодически мелькающие пятна-птицы.       Они вновь разговорились, уже о городе. О том, как там интересно, что стоит посетить, где они остановятся и то, что их встретит Папирус со своей девушкой. Хоррор взял с него обещание, что он не будет мучать бедную девушку расспросами и проверками как бы не хотелось. Ведь он бы сделал это на его месте. Но благоразумно пообещал сдерживать фермера, надеясь, что и сам усидит.       Но вдруг издали показалось нечто знакомое. То, что он видел вначале на страницах истории, а после и в живую при посещении других вселенных.       Издали она была будто синеватой. Её вершина упиралась, казалось, в самые облака. Тёмные пятна породы были особо чётко видны отсюда, и, казалось, она чуть отползала назад, в то время как они на машине приближались к ней.       Да, это гора. Ничто иное как… — Гора Эббот. — Что? — Там. Впереди. Гора Эббот. — Да. У вас тоже… Ох — тут он вспомнил всё, что ему рассказывали, и прикусил язык. Малейшее воспоминание может вызвать любую реакцию, начиная от истерики заканчивая панической атакой. Гора же была ему напоминанием о… Всём. Его нужно успокоить — но она без пещеры. Её пытались изучить, да вот не было прохода и вскоре это дело забросили. — Точно? — скелет положил руку ему на руку привлекая внимание. Спросил взволнованно, с долей испуга, что было явственно слышно в чистом голосе. — Да — он всё же позволил себе на миг оторваться от пустой дороги и посмотреть в глаза дольше чем две секунды — я читал о ней. Там никого и ничего нет, в этом можешь быть уверен. — Хорошо — и вновь посмотрел на уже полностью открывшуюся взору гору, уйдя в мысли.       Ему вновь вспомнились некогда родные места. До того, как ночь стала сравнима с биением тревоги. Когда сияли мягким светом во тьме эхо-цветы, когда переливались кристаллы на крыше пещеры, падал снег и стекала по холмам бурлящая лава, как пел дождь и как у статуи монстра некоторые собирались, прятали от дождя музыкальную шкатулку, создавая акустику, чтобы лучше слышать мелодию, сливающуюся с дождём. Такую нежную, столь завораживающую. Когда-то придуманную Азриэлем и Чарой. Такую таинственную, наполненную и болью, и счастьем, и надеждой и смирением.       Ему нравилась эта мелодия. Каждый раз он испытывал что-то новое. И он любил играть эту мелодию на пианино. Тогда, после прослушивания мелодии у статуи, ноты будто выжигаются в памяти, будто пронизывают пальцы лёгким туманом, будто оседают патокой в душе, заставляя нестись в комнату с музыкальным инструментом, дабы сыграть её как можно скорее. И Хоррор играл, до боли в пальцах давя на клавиши, когда в груди неприятно тянуло и он желал оставить всю боль в той комнате, или играл медленно, едва касаясь, когда желал прочувствовать каждую ноту, что будоражила. Эта мелодия столь многогранна. Может быть сыграна по-разному, передавать абсолютно, казалось, несовместимые и несмешиваемые эмоции.       И он совершенно не заметил, как запел. Точнее просто перекатывал ноты, не произнося чёткие слова, создавая мелодию по обрывкам воспоминаний. Он забыл о том, что рядом сидит Фарм и просто погрузился в отдающую где-то между горлом и головой гудящую мелодию. Передал всю историю детей.        Как был удивлён Азриэль, нашедший Чару, как все зажглись надеждой, как настала первая болевая волна от смерти человека, как принц был наполнен решимостью, но погиб, как он сожалел, что родители плакали над их могилами, как опустошённый, потерявший надежду, едва не смерившийся, встретил Фриск. Как он злился, что та похожа на потерянную сестру, что неприятно сковывало болью. Что он наблюдал за человеком, вызвал на решающий бой и… Не смог. Не сумел уничтожить ту, кто столь знаком. Убить — мог, поскольку человек бы вернулся. Но изничтожить — решимости не хватило. И как Флауи был благодарен человеку за то, что тот сделал сам выбор.       Переходы от одной эмоции он передал на высоте. Со всеми чувствами, выделяя, то повышая, то понижая ноты, оттягивая последнюю чуть задрожавшим голосом. А когда осознал и прекратил — понял, что пел вслух. И это длилось дольше минуты.       Пристыдившись, он тут же бросил взгляд на задумавшегося. Понадеялся, что ему показалось, будто пел или же тот был настолько погружен в мысли, что не обратил внимание или же хотя бы промолчит. Но нет. — Красиво поёшь.Твой голос прекрасен — ну зачем? — знаешь ещё какие-то песни?       Хоррор тут же помотал головой, уткнувшись в окно едва ли не лицом, но от похвалы ощутил, как лицо запылало. Но это уже не причиняло боли. Привык, возможно, ведь подобные комплименты были всегда. Но это в то же время всё ещё колебало от одной границы — принятия от другой — непринятия. Не любил, не желал слышать подобное. И в то же время это заставляет чувствовать странное тепло от осознания того, что фермеру что-то нравится в нём. Именно в нём.       По спине успокаивающе прошлась ладонь. — Нет? Тогда исправим! У меня есть пара дисков. Надеюсь, тебе понравится. Что может быть лучше в поездке чем хорошая компания и музыка? — и подмигнул, когда к нему повернулись, удовлетворившись результатом — открой, пожалуйста, бардачок. Да, он. Там в верхнем отсеке есть упаковки с дисками. — Вот — поддев двумя пальцами диск по краям, не заступая на поверхность, протянул фермеру. Тот, коснувшись пальцев, будто ненароком проведя по ним, вставил его в приёмник, чуть откинувшись на сиденье, приготовившись.       Как оказалось — у фермера музыка очень и очень живая. Ту, под которую хочется пританцовывать или подпевать. Последнее как раз и совершенно спокойно делал Фарм. И подмигивал, подбивая и его расслабиться. Что вполне получалось.       Поначалу Хоррор подпевал совершенно тихо, едва ли не шёпотом, как обычно. Потом, когда тот начал петь громче — стал тоже повышать голос. И в итоге сумел спеть с ним вместе, отдавшись ритму одной песни, что была, по правде, чувственной.       Голос у фермера был очень красивым. Нежным не смотря ни на что, убаюкивающим, притягивающим. Когда его услышишь в пении — невольно задумаешься о сходстве того с сиренами. Вполне обоснованно. Ибо если тот заманивал бы — скелет охотно пошёл не взирая на возможную ловушку. Казалось, что каждый звук, каждый плавный перекат голоса отражался в душе, проходясь в ней вибрацией. Было ощущение, что она просто вылетит. Возможно, в руки обладателя этого голоса. Но это было невероятно. Такое не описать. Такое можно просто слушать, вечность.       А тот всё пел, настукивая пальцами ритм по рулю, и совершенно обескураживающе улыбался. Мягко подхватывал и ставил плавную подножку, выбивая землю из-под ног резвыми нотами. Совершенно точно заманивал в сети. Причём профессионально и с особым искусительским способом. «Попал» — горестно подумал, ощутив, как забилась душа — «и сейчас пути назад нет».       Посмотрев в окно, увидел, как гигантское алое солнце наполовину показалось из-за золотого поля подсолнухов, мягко освещая округу этим алым светом. И понял, что солнце за столь долгое время взошло и в его груди.       Спустя несколько часов они действительно остановились у заправки. Там пахло чем-то родным, до боли знакомым. Запахом бензина, в котором примешалась горечь асфальта.       Их, у кассы с счётчиком, который был довольно необычен, встретила девушка. Фермер произнёс что-то о колонке, и та суетливо принялась нажимать на клавиши чего-то, похожего на калькулятор.       Хоррор же начал осматриваться, дёрнув за край футболки скелета, в давно добавленном ими знаке того, что он пройдётся, и начал бродить вокруг стеллажей.       Было много различных банок с разноцветными жидкостями. Взяв одну, крайне похожую на синий медный купорос, прочитал состав, с удивлением не обнаружив знакомой формулы. И потому тут же вернулся с скелету, ожидающему чего-то, чуть потреся найденной баночкой. — Что такое? — судя по улыбке — он уже понял вопрос. Но хотел услышать его. Не вечно же молча приносить и показывать. — Что это? — и тут же увидел, как на поверхности появились пузыри. Вспомнив все когда-то пройденные эксперименты, отодвинул от себя пластмассовую большую колбу в сторону. — Это жидкость для стёкол. Желаете приобрести? — отозвалась живо и, в то же время, как-то монотонно девушка за кассой. — Нет, просто смотрим — наконец получив чек и отдав пару купюр, немного нахмурившийся, не любил он роботов-кассирш, повернулся к Хоррору. И тут же лицо смягчилось, и он улыбнулся — закажем хот доги или хочешь что-то другое? — У нас есть полноценные завтраки, если заинтересует — похоже, это может заинтересовать кого угодно, но не кассиршу. — Мы с собой возьмём чего-то — наконец он тоже повернулся к той с ещё присутствующей улыбкой, лишь на миг посмотрев на неё — пока выбираем.       Хоррор уже успел отойти и с интересом осматривал полки. Разнообразие продуктов тоже было удивительно. Столько выпечки, что располагалось лишь на одной полке, он не видел никогда за всю свою жизнь. И удивился, когда не заметил даже чего-то похожего на знакомые продукты. — Тебе нужна помощь? — усмехнувшись, спросил фермер, встав позади — а не то ты так смотришь на всё… — как именно описать не мог, но вполне красноречиво выделил незаконченное высказывание. — Просто не ожидал, что здесь столько всего, и только лишь — скелет провёл рукой по воздуху, указывая до конца полки, и показал на первую попавшую в поле зрения упаковку — вот это что? — Это крекеры, милый. Как печенье, только с разными вкусами. Они солёные, сырные, с колбасой и… Каких только нет — фермер, ощущая на себе взгляд, чуть скосил глаза на продавщицу, внимательно, открыто наблюдающую за ними. — А вот это? — уже с разгорающимся вновь интересом достал другую упаковку. И смотря в его глаза невозможно было удержаться от улыбки. — Это вафли. Сладкая выпечка. — Сеточка — отчего-то улыбнулся скелет. И сказано это было столь милым, столь прекрасным голосом… Что любой растает. Для фермера он является самым прелестным. «Он столь мил… И как кто-то мог называть его чудовищем? Чудовища не могут быть настолько прелестны и столь сильно желающими всё узнать. Столь любопытен и притягателен. Не позволю кому-то вновь причинить ему боль» — ну или же попытка синонимами не сказать прямое «моё». — А ты пробовал шоколадно-ореховые Оззи? — вдруг выхватил с полки названное Фермер, подождав, пока тот на него переведёт взгляд, и передал ему в руки сладкую карамель в тюбике — они очень сладкие. Если хочешь — можем взять с собой парочку с разными вкусами. — Паёк космонавта? «Удивительно, что только им не попадало в подземелье из мусорки людей… Может, не так далеко были ракеты? Тогда было бы понятно, откуда там так много металла». — Нет, просто сладкий батончик. Вот — орехи, нуга… — и тут понял, что большую часть Хоррор не разберёт — просто скажи: хочешь попробовать это или что-то другое? — Я не знаю — как-то потерянно сказали — всё это звучит так странно и ново… Что ты обычно берёшь?       Фарм вновь кинул взгляд на всё ещё наблюдающую за ними продавщицу. Та, пойманная за подглядыванием и подслушиванием, тут же встрепенулась. — У нас есть славные пончики. Тоже на любой вкус — и, вспомнив, что один скелет всё разъяснял второму, тотчас добавила уже более живым голосом — это тоже сладкая булочка, но круглая.       На сей раз фермер не ощутил раздражение, что моментально разжигалось при предложении продавцов. На сей раз дама помогла определиться. — Пожалуй — и, сам того не заметив, взял второго под руку, обняв, вновь подойдя к кассе, посмотрев на витрину с предложенной выпечкой — я возьму, пожалуй, клубничный. Хоррор, какой бы ты хотел? — Я возьму такой же — не известно для чего закивал, продолжая осматриваться и принюхиваться ко всему — у нас был паучий — и, увидев выражение лица девушки, тут же добавил — его готовила паучиха — ничего не изменилось. Как было ошарашенное лицо — так и осталось. Фермер прыснул. — Чудесно — чуть ослабил хватку, уже спокойнее обнял одной рукой, посмотрев в стоящую на стойке табличку — и два обычных хотдога, пожалуйста.       Уже в машине они раскрыл пакетики с едой. Так Хоррор вновь ощутил приятный вкус специй. Они будто по-новому обжигали, но были очень подходящими. Заурчавшая душа с радостью поглощала новую приходящую пищу, включая всё довольствование действительно вкусным хот догом. Не водянистым, не из обрубленного куска мяса и капли кетчупа. А с вполне себе свежими булками, обычной сосиской и наивкуснейшими специями. Невероятный, неповторимый вкус.       Фермер, запивая соком чуть горячую еду, наблюдал за изменениями в его лице, после, задумавшись, чуть нахмурился. — Хоррор — позвал он, но сам же не взглянув в его глаза, повертев в руках упаковку, задумавшись — я тут подумал… Ты говорил, что ходил по разным вселенным, и оттуда приносил нормальную еду брату. Но неужели ты сам ничего не пробовал из… Этой еды? Ты говорил, что был недолго на поверхности во время… Миссий. Отчего ты ничего не пробовал? — Брат сидел дома, пока меня не было рядом. Я покупал ему всю возможную еду, чтобы было в запасе. Ведь он раздавал всё и тем, кто остался в живых. На обоих для новой еды, для чего-то нового, не особо бы хватило. А если бы получил меньше золота? Брат превыше желания съесть что-то. Потом после… Разрушения… Не было желания что-либо пробовать. Вообще что-либо делать — чуть скривился, вполне осознавая, что сам в этом виноват — не видел смысла. — То есть… Ты голодал даже вне своей вселенной, чтобы у брата было больше еды? — фермер вновь ощутил, как душа сжалась. Самопожертвование этого скелета пугало своим масштабом. — Нет — вдруг раздался неожиданный ответ — то, что я не пробовал новую еду — не значит «я вообще не ел». Босс озаботился тем, что контролировал наше питание. Поэтому у нас всегда было что-то съедобное. И, что и смешно порой — готовил он сам. Мы не говорили, но видели, что на сковородках оставалось немного слизи, что покрывала всё его тело. И подобную еду мы не ели нигде. Но это и не было едой с поверхности — и чуть улыбнулся. — Хороший босс? — он сделал укус от своего хотдога, задумчиво прожевав его — но разве не он отсылал вас убивать? — Здесь не всё так просто — вдруг Хоррор задумался, уставившись на булочку, от тревожных мыслей чуть сжав её, пуская наружу соусы, тоже на миг нахмурившись — он не тот, кем кажется. — Как ты? — вдруг осознал скелет, смяв обёртку, осмотрев сидящего — вся ваша команда не проста? — Ну, не без этого — и вдруг, Хоррор ощутил, как появляется улыбка.       Может, не всё было так ужасно, как он видел?

***

      В город приехали к закату, вымотанные дорогой. Папирус встретил их, как и обещался, у своего дома. Осмотрел родственника, для себя что-то подметив, и перевёл взгляд на гостя. Засиял, и обнял обоих, восторженно крича о том, что очень долго ждал их приезда, а после и начал расспрашивать, отчего так долго. Обычно его брат приезжал вторым, а тут… — Ну, понимаешь, Хоррор захотел поехать после всех. Ну, а я хотел обязательно поехать с ним. Но не переживай — подмигнул родственнику, сняв свою излюбленную шляпу — то, что мы посидели вдвоём — тоже вполне неплохо. И теперь мы тут — улыбнулся, поманив брата пальцем. Тот нахмурился, попытался воспротивиться, но всё же, договорившись с собой, опустил голову, по которой тут же погладили, а после мягко потрепали.  — Я уже не маленькие костяшки! — завозился в руках родственника притворно нахмурившись. Но было совершенно чётко видно — он по нему скучал. Причём сильно. Так сильно, что не разжимал объятия, пусть и «пытался уйти» от детской привычной ласки. — Ты всегда будешь младшим, бро — он подмигнул ему, и вдруг вспомнил об обещанной встрече, обведя взглядом округу — ну и где же прячется твоя девушка? — Уже немного поздно — беззлобно фыркнул высокий скелет, улыбнувшись — она была на ночной смене, так что уже спит. Но завтра мы можем встретиться все вместе! — Звучит весело, бро — фермер улыбнулся, взяв за руку Хоррора. И вдруг тот широко, вновь умильно прикрыв глаза, зевнул.       То, как Хоррор зевает — фермер тоже приписал к излюбленному виду. Он жмурился, посылая рябь по алому зрачку с кошачьим острым разрезом, потирал ладонями, такими прелестными, лицо, показывая чуть заострённые клыки, издавая умилительный «шмыг».       И сейчас, смотря на него, вновь ощутил прокатывающую по телу негу и проявившуюся сильнее улыбку. — Вы явно устали с дороги — заботливо отметили, понимающе кивнув, положив ладонь на плечо алоглазого — как насчёт поужинать и прийти к нам? «Нам… Уже довольно всё серьёзно. Неужели мой маленький бро нашёл ту, кого хочет видеть спутницей? Было бы замечательно» — всё так же мягко улыбался фермер, думая — «он решился, не смотря ни на что. Может, правда стоит наконец взять и себя в руки?». — Ох, не хотелось бы теснить вас. Думаю, мы переночуем в гостинице. Что скажешь, приятель?       Выдернутый из своих мыслей, тот торопливо закивал, ощутив, как на него смотрят. Они оба вымотались долгой поездкой и новыми впечатлениями. Ну, в его случае. — Вы нас не потесните! — тут же заверили — но если вам нужно побыть наедине — тогда стоит сразу отвезти вещи в номер, поскольку потом можем разговориться до ночи.       Казалось, его ничего не смущало. Но дело в том, что «наедине» каждый рассматривает по-своему. Единение — это когда вы вдвоём рядом. Лишь вдвоём. Находитесь в приятной для вас компании друг друга. И некоторые умудряются превратить прекрасное времяпровождение мыслями о чём-то несомненно по-своему хорошем, но простым плотским. И скелет конечно же имел в виду то тёплое времяпровождение, и увидев, как брат тут же задумчиво улыбнулся, понял — разгадал тайное желание. Конечно же те проводили время вместе, но их могли потревожить. А в поездке всё восприятие окружающего усиливается, как и усиливается привязанность к ближайшим друзьям. Может, на это и надеялся фермер.       Ответ не последовал, да и не нужно было. Они просто согласились поужинать, однако же, что для себя подметил Папирус — скелеты всё ещё держались за руки.       Когда он зашёл на кухню в их первую встречу — видел, как гость испуганно посмотрел на его брата. В инстинкте защиты мы, оказываясь в опасной или волнующей ситуации, часто смотрим на того, от кого желаем поддержки. Это встревожило. И он постарался включить всё своё обаяние. Начал присматриваться.       Он узнал о госте пусть и мелочи, но весьма забавные и трогательные. Тот постепенно оттаивал, успокаиваясь, и тепло, как улыбался ему брат, смотрел и посмеивался. Он был стеснителен, причём очень. Напоминал уголёк с пламенем. Если его хорошо раздуешь, подбодришь, он вначале заинтересованно засияет, испуская алые крохи себя, а после и постепенно начнёт разжигаться. И он надеялся, что его родственник сумеет разжечь и его, и себя вновь. Хоррор не похож на того, кто стал бы играть с чужими чувствами. Он старался вообще не касаться их, будто опасаясь ранить. Такой не сумеет предать, на это взгляд Папса намётан. Ну, если смотрит на окружающих брата когда-то "влюблённых". Сам же полностью ослеплён чувствами. Как и Фарм. Это у них, похоже, родственное.       Выезжая в город, он всерьёз опасался, что скелет не выкарабкается. Нет, переломы после падения пережить можно, но он держался очень слабо. Была боязнь того, что тот так и не начнёт гореть жизнью. И его брат окончательно погаснет. Ведь стоя у постели спящего, он сквозь сон тянулся к нему. Прикасался к ладоням, тоскуя, и первый день провёл около него безвылазно. Его брат испытывал очень сильную привязанность к скелету. Эта привязанность была кричащей, громкой.       И Папирус почувствовал удовлетворение, когда увидел их скреплённые руки. Это значило, что уже какой-то шаг да сделан. И был счастлив, видя живой огонь в глазах обоих. Это многообещающе. Нужно лишь ещё немного их подтолкнуть.       Уже после ужина, вернувшись домой и сев рядом с сонно потирающей глаза девушкой, что пересела ближе к нему, расположившись на диване в гостиной, он позволил себе облегчённо выдохнуть. Девушка тут же повернулась к нему. — Что-то случилось? — привстала с его груди, положив заместо головы свою ладонь. — Всё в порядке — он прикоснулся к её таким любимым, мягким волосам, приподняв один локон, перебирая между пальцами — просто я так рад за брата. Он заслуживает всего самого лучшего. И любви в том числе. Этого едва ли не в первую очередь. — И это замечательно, что он встретил его — открыто ответила она, аккуратно прикоснувшись к его скуле в поцелуе. — То правда — он ощутил, как появляется лёгкая улыбка от прикосновения своей половинки, прижав её к себе.       У них всё будет хорошо.

***

— Он буквально светится. Видимо, действительно счастлив со своей девушкой — лишь оказавшись в номере, снятый на двоих для экономии, тут же сделал вывод скелет. Разуваясь у порога, он посмотрел на замершего посреди комнаты фермера. Увидев, что тот взволнован, находится в смятении, судя по чуть пробежавшемуся мимо взгляду, насторожился. Приподнял надбровную дугу — что-то не так? — Номер заказывал Папирус. — И — заискивающе, ожидающе протянули, чуть наклонив голову. — Заказал номер на двоих — это очевидно. Они зашли в один номер, так что не удивительно. — И что же? — всё ещё не мог понять он. Возможно его заторможенность объяснима столь сильными впечатлениями, выматывающими и прекрасными, раз очевидные вещи осознать не мог. Хотя смотря кому очевидные. — Ну… Ты же не против набора из лепестков роз по всей кровати и полу и, судя, по всему, сидру на двоих? — Хоррор удивлённо приподнял уже обе надбровные дуги, наконец скинув удерживающие в капкане кроссовки, всмотревшись. Вначале в пристыженно (отчего же?) отведённые глаза, а после, пройдя чуть вглубь комнаты, на обстановку.       И вправду. На полу тонкой дорожкой к видневшемуся краю кровати были рассыпаны лепестки роз. Удивительно, как их запах он не ощутил в коридоре, поскольку сейчас ощущался аромат слишком насыщенно. На белых, свежих простынях, подобные алые капли смотрелись очень даже красиво. Так же, зацепившись взглядом за прикроватный столик, увидел и зажжённые, горящие мягким светом алые свечи. Горечь пламени и лёгкого дыма не ощущалось, а огонёк был столь маленький, подчёркивающий, что это всё лишь для декора, своеобразная изюминка.       Фарм внимательно смотрел за реакцией скелета. За тем, как цепкие пальцы едва коснулись алых лепестков, чуть подвинув края фигуры — сердца, однако же не испортив. Как остановился у столика и склонился, принюхиваясь к свече. С такого ракурса было хорошо видно его лицо, чуть залитое оранжевым светом пламени и будто поддёрнутый золотым бликом алый глаз, вновь прекрасно зажёгшийся искрами интереса. И загонял поспешные желания прикоснуться к его скулам ладонями, желания прикоснуться к его устам хоть на миг, желания увидеть те же чувства в его глазах. Слишком быстро?       Однако же, есть определение и любви с первого взгляда. Бред? Однако, возможно, вы просто пока не видели такого человека, что понравился вам с первой встречи. Не обязательно сразу с любовной точки зрения. Нам может понравится голос, особые черты лица, веснушки, волосы, глаза, манера речи. И мы будем желать встречи с этим человеком, неосознанно и осознанно тянуться к нему, не зная даже порой имени и характера. Этот человек становится важным нам очень быстро. Лишь найдя такого человека — мы ощущаем, как душа потянулась к нему. Это и есть любовь с первого взгляда.       Это и ощущал фермер. Любовь с первого взгляда. И как бы не пытался отрицать из-за осуждения за беспечность — не мог ничего с собой поделать. Ему нравилось смотреть в его глаза, нравилось видеть его улыбку, нравился особый изгиб уст, что завораживающе проявлялся при разговоре, нравился этот чуть приглушённый голос, который иногда срывался и тот говорил обычным, самым что ни на есть прекрасным голосом. Ему нравилось, как отражался свет от всего скелета. Нравились нежные ладони с цепкими пальцами, нравилось ощущать чуть островатые фаланги, что сжимают его кофту. Нравилось то, как тот ступает по земле, будто скользя. Нравилось каждое движение его. Прекрасна была приготовленная им еда (даже чуть пригоревшая яичница), прекрасен был сам процесс приготовления. Было восхитительно видеть, как тот держится за качели, болтая ногами, как круговыми движениями зарывает что-то в землю, как бережно касается лепестков цветов, как ест, быстро, но с особой аккуратностью. Ему нравится отвечать на все вопросы. Ему нравится Хоррор. А с недавних пор понял, что эта симпатия (сильная, очень сильная симпатия) — ещё с самого начала имела второе название — любовь.       Но признаться опасался. Не сейчас, не тогда, когда они только сравнительно недавно сдружились! Хотя… Ему бы хотелось, чтобы нечто подтолкнуло его.       Сейчас, стоя посреди романтично украшенной комнаты он, конечно, был в каком-то роде благодарен брату. Но с другой стороны начал опасаться того, как это воспримет Хоррор. Может, он решит, что обязан подчиниться желаниям в какой-то мере спасителя и ответит, что тоже влюблён. С него станется. Но это фермеру совершенно не было нужно. Ведь если бы тот притворялся — было бы куда хуже.       Искусственная любовь — одно из самых жестоких предательств. Ведь один открывает свою душу, буквально передаёт её в руки того, кого любит, и тот может поступить очень жестоко, либо грубо вернув изодранную и изорванную её иль же и не вернёт вовсе. Ответит или не ответит, держа в руках чужую любовь с вывернутой наизнанку душой, копаясь в самой сущности.       Одна из самых страшных пыток — это признание кому-то в любви. Ведь исход может быть абсолютно любой. В такие моменты понимаешь, почему переполняющую тело и душу любовь сравнивают с чем-то хрупким, как бабочка.       Один раз фермер вычитал одну довольно интересную историю. О том, как к философу, дабы уличить в незнании чего-то, пришёл юнец с бабочкой в руке. Спросив, жива она или мертва, услышал он от мудреца: «всё в твоих руках». Коль сожмёт — будет мертва. Раскроет ладонь — будет жива. И потому скелет стал сравнивать любовь с бабочкой. Но не в своих руках, а чужих. Ведь решать, что делать с его любовью, с его душой, могут лишь другие. Те, кому он признался в своих чувствах. Её могут сжать, измяв крылья, сложив в калач, разорвать, а могут и раскрыть тёплую ладонь, позволив и своей душе выскользнуть и обвязать их одной нитью. — Однако, у них интересное понятие «номера на двоих» — усмехнулся скелет, совершенно спокойно сняв когда-то подаренные кроссовки (с завязыванием шнурков на которых было уйма проблем, отчего в первые дни фермер нередко сажал его и сам завязывал их) — уже поздно просить поменять. Просто уберём их. Нужно пойти в душ. Ты первый? — Д-давай ты — странно. Начал чуть заикаться. Вероятно, так подействовала созданная обстановка. Или же то, с кем он был в этой обстановке. — Окей — его смерили внимательным взглядом, осматривая с головы до пят. От такого взгляда у фермера обычно проходил жар. Проводив его взглядом, не заметно для себя положив ладонь на рёбра в районе груди, ощутил, как к лицу приливает жар. Тут включили отопление? «Всего лишь лепестки. Может, они вообще для аромата?» — нет, это нисколько не успокоило пульсацию души — «соберись. Пока не время».       Но всего спустя несколько секунд из-за закрывшейся двери послышался смех. После ему открыли и дали увидеть причину веселья.       Похоже, в гостинице очень хотели позаботиться об отношениях гостей. Поскольку помимо лепестков цветов в спальне, бутылочки алкоголя в ведёрке со льдом и свежих, алых полотенец в виде сердца на шкафу — в ванной ждала розоватая от примесей вода с ещё шипящим веществом, несколько кремов для ухода за телом и мочалка прямо возле мыльниц. Видно, им требовался очень хороший отзыв. — Ну, иди тогда первый ты. — Почему это? — если Фарм не успокоится, весь воздух обещает окончательно обернуться лавой и застыть плотной массой на душе. С каждым вдохом всё труднее бороться со смущением. — Ты вёз нас сюда. Ты очень устал и тебе нужно хорошенько отдохнуть — и тут заметил, как его потряхивает, забеспокоившись и коснувшись плеча — эй, с тобой всё в порядке? — Может, нам принять ванну вместе? — произнёс на одном дыхании, будто его заставили сказать под угрозой моментального удара током, и тут же пожалел, найдя быстро оправдание — для экономии времени — выкрутился. Едва переборол желание ударить себя ладонью по лицу — мы же всё равно одного пола, да и устали оба.       В очередной раз сорвался раньше. В очередной раз поспешил и высказал то, что было на душе и чего желал. Это не раз играло с ним жестокую игру. И снова. Что же будет? Его оттолкнут? Будут презирать? Слишком рано совершил этот шаг.       Ещё не так давно мир без скелета становился… Пустым. Всё было однообразным, рутинным. И фермер искренне хотел что-то сделать. И в то же время будто не мог.Было будто лениво. И потому продолжал быть там, где он есть, с каждым днём теряя краски во всём. Но вот так внезапно упала к нему звезда. Звезда, что действительно осветила собой всё. Казалось, что именно его не хватало в цветочном саду. Казалось, что именно для него повесил новые качели, потому что знал, что тот придёт. Что третий велосипед, который у них появился, запасной комплект одежды, новая чашка — всё это было будто посланиями, предвестниками появления Хоррора. И фермер был бы не прочь, чтобы тот продолжал просто быть. Ведь именно этот потрясающий скелет излучал свет вокруг себя. Отгонял всю тьму, всех внутренних, давно пожирающих демонов в бездне души. Казалось, что ради этой улыбки он оставался на месте уже давно. И надеялся, что тот тоже ощутил это. Очень. — Ну хорошо. Только я возьму с собой какое-нибудь полотенце. «Невозможно. — Ему всё равно — тревожно забился здравый смысл — Не отказывайся — шептала душа. И именно её он решил послушать».       Сидеть рядом, касаясь его, такого близкого, такого алого, было мучительно. И он, явно, стал мазохистом. Опьянённым мазохистом. Совершенно одурманенным этим загадочно-улыбающимся.       Из ванны, когда воздуха стало совсем не хватать и начал ощущаться постыдный жар и покалывание на устах от желания прикосновений, вылез спеша, натягивая полотенце как можно сильнее, а на кровати лёг на самый край. Но и там не переставал видеть алое свечение магии вокруг души и эти совершенно дьявольские глаза с горящим в них манящим и губительно-прекрасным огнём.

***

      Утром они совершенно не спеша вышли из гостиницы, зашли в ту же вчерашнюю кафешку, и там не прервали повисшее с вечера молчание.       Утром фермер на его приветствие что-то быстро пробормотал и прошёл мимо в ванную. Сказал, что им нужно позавтракать и его будут ждать за дверью, оставив одного в звенящей тишине непонимания и назревающей обиды. «Похоже, я неправильно расценил его намёк — со вздохом размышлял Хоррор, ощущая себя крайне одиноко среди чуть подвявших лепестков дурманящих цветов, что осыпались, бескаружно скинутые на пол — не стоило так торопиться.       Сидя друг напротив друга, заказав стаканчики с мороженым, они смотрели куда угодно, только не в родные глаза. Фермер чтобы лишний раз не засмотреться, а Хоррор от ощущения того, что он как-то его обидел.       Хоррор ощущал, как неприятно рубит по душе ощущение того, что он совершил что-то ужасное вчера. Боялся того, что не будет прежнего общения.       Так и сидели оба со своими страхами. Дураки.       И вдруг услышали, как двери заведения с грохотом ударились о стены.        Лишь переведя туда взгляд, фермер ощутил, как душа вмиг болезненно, скованно заныла. Но лишь на миг. Будто старое воспоминание. Воспоминание о прошлой ошибке.       В зал вплыла утончённой наружности девушка. Подобно расползающейся тьме в чёрном, сшитым с мастерством платье, с белоснежной кожей и с алыми, подобно рубину губами и глазами, она медленно, чинно прошла к столику, ещё свободному, гордо выпрямив плечи и подняв острый подбородок. Её чёрные, ухоженные локоны волос спадали водопадами на открытые плечи. Она держалась подобно герцогиням. Она села за столик поразительно аристократично перекинула одну ногу на другую и лёгким махом руки позвала ошалевшего официанта.       Хоррор внимательно проследил за дамой, вновь повернулся к скелету, и тут же почувствовал сильнейший укол в душу, когда увидел его взгляд, направленный на деву. — Ты знаешь? — как бы невзначай спросили, однако же застыли в ожидании ответа. И чуть заскрипели зубами, когда на него не посмотрели, не отреагировали, полностью переключив внимание на девушку.       И вдруг он ощутил второй укол, куда болезненней, когда та незнакомка увидела их, плавно, подобно змее, поднявшись и не спеша, обходя столики всех, остановилась прямо перед ними. И, совершенно немыслимо, фермер молча встал, чуть повернувшись к Хоррору и сообщив, что скоро вернётся — ушёл за маняще подмигнувшей девушкой. «Так просто?»       Оставшись за столиком один, Хоррор ощутил, как воздух начал давить со всех сторон. Вокруг было столько людей и монстров, шум от вилок, от их голосов и смеха всё начало кружиться в одной какофонии, давя. Его и так не стабильное состояние души, будто преданной и брошенной души, пошатнулось сильнее. То ли оттого, что его так легко оставили, то ли оттого…       Он едва сдерживал порыв побежать за фермером, но понимал, что тот ушёл за незнакомкой и было бы неприлично прерывать их разговор. Да и… К чему?       Он…       Он здесь лишний.       Оставив полсотни монет, так и не дожидаясь заказанного, увидев краем глаза застывшего неподалёку официанта, раздражающе-сочувствующе смотрящего, отвернулся. Проходя мимо столиков ему казалось, будто на него смотрят. Все смотрят и обсуждают. Он открыт перед их взорами. Открыт для их суждений.       Чувствуя себя уязвимым, он стремительно покинул заведение, спешно, чуть сгорбившись. «Совсем не так, как та. О чём я вообще думаю?! Конечно же. Это глупо. Глупо надеяться. Глупо. Глупо!»       Конечно, Андайн рассказывала ему о том, что у фермера было много девушек. Отношения не длились долго, и было вполне понятно, что тот соскучился по этому. Ведь пришлось ухаживать за нездоровым гостем. И это было вполне ожидаемо. Правда. Фермера нельзя в этом винить. Та девушка была прекрасна.       И всё же…       Нет. Он не мог его ревновать. Не имел право. Совершенно. Ведь они друзья.       Но отчего-то сейчас хотелось подойти к ним и растащить в разные углы, предварительно высказав Фарму в лицо о том… О чём, в принципе?       О том, что хочет быть рядом с ним? И что с того? Что ощущает рядом с ним, как на душе будто мёд разлился и сейчас оседает горечью? Не у того же. Что? Ощущает что-то? Смешно. Они знакомы всего два месяца. И что же будет, когда признается в, в чём смысл таить, своей симпатии? О нет. Он не хочет терять друга. И уж лучше смолчать. Смолчать, но ничего не испортить.       Нет. Он не может ревновать. Не должен.       Первой мыслью было вернуться в отель. Второй — то, что это делать не следует оттого, что и в четырёх стенах будет хуже. Может, новая парочка уже в их номере? «Прекрати. Ты не должен желать, не должен! К тебе отнеслись с теплом — и ты тут же придумал себе то, чего не должно быть! Это всего лишь забота, и ему наскучило сидеть с таким грузом в виде меня. Ведь правда — вцепился в него и не отпускал, заставляя забросить все каждодневные развлечения. Может, он на самом деле больше любит смотреть фильмы вечерами напролёт или ненавидит, когда прерывают тишину? Ты лишний в этом месте. Он просто заботится о тебе из-за…» — уже едва ли не вбитая в голову мысль вдруг оборвалась. Оттого, что уже много раз слышал ответ для чего — «потому что ты ему нравишься» — едва вспыхнувшая томительным теплом надежда тут же перечеркнулась им самим — «но нравится и любить совершенно разные вещи».       Все во время действительно тяжёлых размышлений начинают ходить где-то, нечто делать, будто ковыряясь в своей душе, в своём разуме. Будто плутая в лабиринте своего сознания в поисках нужного поворота и выхода, в надежде найти подходящий ответ. Но подходящий для чего? И для кого? Для нас? Для собственного успокоения? Но правдивы ли наши окончательные суждения?       Когда мы прокручиваем в голове разговор, мы думаем, будто приближаем всё к реальности. Но проблема в том, что в реальности всё по-другому. Мы можем составлять диалоги заранее, продумываем действия в зависимости от своей личности, от своих ожиданий и опасений. И всегда забываем учитывать мнения и действия других. Но ведь и не угадаешь, как поведут себя будущие собеседники и что они сделают. Даже зная их наизусть, мы опираемся сугубо на свои суждения о них. Никто не может знать, что будет в реальности.       И сейчас Хоррор так же искал те самые скрытые слова от Фарма. Проматывал в голове их диалоги, их времяпровождение, всё то, что ощущал и что слышал. Он думал над тем, что скажет и как стоит себя повести, чтобы тот не узнал. Не понял. И как стоит объясниться.       Он понимал, что общение будет прежним. Некоторое время особой разницы не будет.       Да кого он обманывает. Вчера Фарм ясно показал, что ему не нравится находиться с ним в такой обстановке. Совершенно не видит их в таком раскладе. Вот, обиделся и не хотел даже разговаривать. Они ночью не обнялись, не поговорили как обычно, и даже поздоровался тот сегодня как-то сухо, быстро, будто не желая. Неужели он стал ему так противен?       По части признания в своей симпатии к кому-то Хоррор уступал даже Альфис из оригинала. Он не мог сказать напрямую, что ему нравится… Нравится фермер, предпочитая показывать это жестами (не только языком жестов, хотя неоднократно показывал и этим путём, пусть и не был понят), когда он льнул к нему, позволял касаться своих ладоней, что для него до сих пор крайне значимо, даже интимно, когда держал его за руку и спрашивал что-то. Он читал о многих вещах, но всё же слушать его голос, сопровождённый улыбкой, хотелось вновь и вновь. Лучше притвориться дурачком, но ради того, чтобы слушать ласковый голос — это можно опустить.       И всё же нечто подбивало его: «попробуй, хуже не будет». С этим можно поспорить, поскольку если расскажет — может быть два варианта. Первый — он увидит замешательство в чужих глазах с последующем отнекиванием и тысячами отговорками. Проще говоря — такой симпатии к нему не чувствуют. Не посмеются, что уже хорошо, но и не ответят. Это испортит их только появившийся деревянный фундамент дружбы, который он может сжечь опрометчивым шагом, оставив как опору лишь уголь и пепел. Второй, желанный, а оттого невероятный — тот тоже… Любит его. И это кажется таким сладостным, таким тёплым, но от первого варианта его пронзает приторность, перетекающая в горечь и кислоту. «Нет. Молчи. Не смей. Молчи».       Но лучше узнать, что принесёт столь желанная любовь. Любовь как конфета. Так или иначе ощутишь горечь, если будешь торопиться получить её. Она может прожечь язык, отворотить так, что больше не пожелаешь ощутить её. Она может и облегчить всю жизнь, пообещав и горы и солнце, обволакивая сладостью. Мягкой, не давящей карамелью. Что же касается вынужденной любви, когда ты только находишь того, кем хочешь поскорее заменить тянущую, опустевшую брешь в душе, когда торопишься — можешь поцарапаться о острый осколок не растопленной, не изученной конфеты. Да, любовь — конфета.       И он хочет узнать — принесёт ли она горечь. Он должен узнать её вкус.       Вдруг, всё ещё находясь между реальностью и мыслями, под ногу попался камень. И скелет застыл. Эта мелкая деталь сумела отвлечь уставший от противоречий разум, переключая всё внимание на нечто незначительное. То, что не позволит впасть в отчаянные. Мелкая деталь, подброшенная разумом как спасательный круг утопающему. Не спасёт до конца, но и позволит немного подрейфовать, перевести дыхание, прежде чем мысли вновь захлестнут с головой.       Поддев острый край камня, Хоррор несколько раз то опускал его, то приподнимал. А после чуть толкнул.       Чуть толкнуть не получилось.       Снаряд пролетел аж на другую сторону улицы, несколько раз отскочив от пыльного асфальта, оставив едва заметные белые следы, и издалека будто поманил. Показав, что всё совсем не в порядке и стоит немного успокоиться. «Если тебе станет плохо» — совсем некстати раздался нежный голос и всплыли фантомом прикосновения — «съешь что-то сладкое. Проблему, конечно, не решит, но сахар расслабит». «И в голове опять ты» — едва ли не устало взбрыкнул Хоррор. Но тот совет помогал. Не раз. Обычно фермер быстро замечал, когда Хоррор не в настроении, и тут же приносил что-то вкусное. Самое любимое им — леденцы. Сделанные из сахарного сиропа, такие сладкие и не отдающие горечью. И это быстро успокаивало. Будто разъярённому голодному коту давали сметаны. Поначалу кот шипит, фырчит и протяжно воет, но ест. А уже после, раздобренный, расслабленный, позволяет погладить себя. Так что это был самый действенный и безопасный способ быстро успокоиться.       Как кстати всего в трёх домах отсюда был виден маленький магазин «сладкий мирок» (забавное название для ларька, в котором могло поместиться силой засунутые десять монстров среднего роста). Из названия Хоррор понял: вот оно — средство для успокоения.       Возможно, ему не стоило отходить от той кафешки так далеко. А понял, что он далеко, когда увидел вокруг себя жилые дома, коих не было на близжайшей к кафешке улице. Но у фермера сейчас явно другие занятия помимо слежения за гостем, так стоит ли возращаться и покорно ждать у порога?       Гость. Именно таковым он себя ощущал. Гостем в этой вселенной, в этом городе, в доме братьев… «Два леденца» — увеличение дозы сахара должно хоть немного притупить вновь наплывшую ломку в, казалось, не только душе, но и теле.       Уже решившись, скелет, натянув капюшон сильнее, идя по краю дороги, будто стараясь слиться с тенью, приближаясь к своей цели. Чуть сморщился от слишком сильно ударившего по нему приторного запаха, и остановился у двери. Враз потеряв весь настрой, или же просто продолжив играть в сероватую невидимку, робко потянулся к ручке двери. Заглянул через стёкла, к счастью, не увидев ни одного направленного на него взгляда, сделав вдох и выдох. И, как можно тише, потянул дверь на себя.       Вся хранимая тишина была разорвана и послана в самый таз. Колокольчик на двери, не смотря на осторожные действия, тут же зазвенел. Многочисленные трубки колокольчика тут же заколыхались, порождая больше шума, обескуражив, выведя из былого настроя. И, возможно, он бы развернулся и покинул магазинчик, если бы на него тут же не уставились карьи глаза. — Здравствуй, Хоррор.