Насколько же прекрасна осень. Яркая, переливающаяся всеми цветами. Жёлтый, зелёный, алый, янтарный… Глядя на этот ворох можно представить, что находишься в самом настоящем золотом пламени. А когда ветер поднимает упавшие на землю листья, заворачивая их в большой водоворот, от чего появляется желание встать в самую середину и поймать хоть один листок до того момента, как он коснётся земли — и вовсе ощущаешь себя будто в магическом портале. Вот-вот и окажешься в сказочном месте, не заметив того из-за кружащего огня. Когда по утрам появляется белый туман, и кажется что при входе в него ты сможешь потрогать клубы рукой, провести по белому земному облаку, ощущая от этого лёгкие капельки воды на ладони. Или же можешь упасть в кучу листьев, и разворошить их, подкидывая наверх, наблюдая за их танцем.
Листья приятно хрустят, вылетая из-под ног от лёгкого ветерка, ласково касаясь свежими или чуть суховатыми краями, проявляя свой особый сладкий запах. Их приятно собирать в букеты, создавая шедевры простым пучком, ибо буйство красок на первый взгляд однотипных листьев поражало, радуя глаз. Зеленый плавно переходил в желтоватый, жёлтый был алым по краям, ярко-красный лист с другой стороны был белым, а есть и те листья, где собрались все цвета! Они были особо удивительны. Как неповторимая природная диковинка. И так, поднимая один разноцветный лист, после второй, третий, уже не замечаешь от желания рассмотреть все упавшие сокровища сколько берёшь, что осенний букет не помещается в ладонь, после оставляя свой запах дождя и новой листвы на руках, а вскоре и на кухне. Они как яркое пятно украшают любую комнату, сразу создавая лёгкое воспоминание о детстве.
Хоррор особо сильно полюбил осень. То и дело он подкидывал зажатые в ладонь листья, наблюдая, как те опускаются на землю, с широкой улыбкой. И едва не нырял в созданные кучи этих самых листьев, счастливо улыбаясь. Иной раз и фермера туда сталкивал, чтобы полежал и увидел всю эту яркую красоту. В ворохе листьев отчего-то было приятно обниматься. Конечно, не менее приятно было засыпать поваленного листьями и быстро удрать, но это уже относится к обязательным осенним забавам.
И даже когда убираешь листья — наслаждаешься осенним искусством. При каждом выкидывании листьев ты создаёшь свой листопад, кружащийся и переливающийся. И это единственное время года, когда ты не против поработать граблями. Из-за распространяющегося запаха, лёгкости, и их танца.
Яблочную аллею нужно было постоянно очищать от листьев. И всей дружной компанией на час-два они работали граблями, каждый раз умудряясь обсыпать кого-то листьями с ног до головы. Даже, объединившись с Хоррором, Андайн помогала закапывать Фарма и Альфис в одной из куч, делая фотографии фыркающих и подскальзывающихся на гладких поверхностях. Было похоже на то, как если бы из кучек вылезали лисицы, такие же фыркающие. Все на фоне листьев выглядят какими-то весёлыми, яркими, пушистыми. Оттого лишь, что при взгляде на осенние листья вспоминаешь сделанные когда-то в детстве поделки для школы и садика, когда каждый листик мог становится чем угодно, радуя глаз своей палитрой и формой. Они могли стать цветным пером феникса, ежами, бабочками… Тут любой, у кого есть фантазия, увидев листок, может представить всё что угодно, для чего можно было использовать его, на что оно похоже. И все от этих воспоминаний расплываются в улыбке. И даже спешащие куда-то серьёзные монстры могут оглянуться, обратить взор на падающий лист, а иногда и пнуть листву под ногами, как бы невзначай, ибо навеянный статус не позволял им просто наклониться и поднять жменьку под ногами, чтобы увидеть как та вновь оседает на землю, шурша подобно фантикам от конфет. А как блестит вода на этих листьях! И на изумрудных летних листьях выглядят как алмазы, а сейчас же хотелось рассмотреть каждую каплю, что увеличивает подобно лупе узор на, казалось бы, гладкой поверхности, превращая простой лист в сверкающий кристалл.
Всю листву относили в специальный ящик, для создании перегноя для растений на следующий год. И было огромное желание просто нырнуть в него, доверху наполненного. Это выглядит как большая лежанка для зверушек, удобное гнёздышко. А если ещё и поднять всё это разом и бросить вниз…
Начали убирать виноград, каждую гроздь собирая вручную в огромные корзины. Так приятно пахло от них, клубясь сладким, чуть приторным запахом. Каждая гроздь была слегка тяжёлой, но отрывалась довольно легко от чуть высохших ножек, что можно сорвать и руками. Усики будто вот-вот оживут и переплетутся с пальцами, огибая их, а широкие листья, пусть и на два тона темнее, успешно прятали бледно-зелёный виноград, что после, будто смеясь, едва не покачивался дразняще перед самым носом. Каждая виноградинка была ровной, спелой, похожей на мячики, что плотно переплетались с зелёными тонкими ножками. И так забавно отскакивали все разом, подпрыгивая, когда укладывались в корзину. Так приятно перекатывались на ладони…
Собирали виноград по большей части Андайн и Альфис. Это поле было их, самым любимым. Возможно, из-за корней последней, или же просто от вида этих манящих ягод, но это было их родное. После вечером они загружали часть винограда, наиболее крупного и сладкого, переминали, и оставляли в пластмассовой накрытой тканью бочке. Уже через три дня, когда слышали лёгкое шипение при перемешивании — убирали верхний слой из кожуры и переливали всё в бочки. Приятно пахнущие древом бочки тоже готовили, на два дня заливая водой, чтобы она разбухла, крышку заливали воском во избежание протечек, и только после этого ставили дожидаться напитка. Прикрепляли трубки, по которым шли пузырьки газа в наполненное ведром воде, и спустя ещё несколько дней надёжно всё закрывали. Тогда всё получается сладким, и пахнет так ярко, по-настоящему.
Пока девушки разбирались с виноградом, Хоррор и Фарм собирали яблоки. О, это понравилось первому больше всего, так как можно было поддеть ветвь и потрясти. И тогда целый водопад яблок набирал поставленные длинные корзины и ящики, наполняя округу медовым фруктовым запахом. С глухим стуком они посыпались на землю, подобно дождю, отскакивая от боков ящиков, пробиваясь даже в малейшие щели. Их собирали и отвозили, но яблоки всё росли и росли, каждый день посыпая дорожку новыми плодами, что в добрую насмешку падали, лишь только отвернёшься. Матово сияя, они так и просили сделать укус на сочном плоде, таком вкусном. Особенно алоглазому понравилось, когда фермер кусал яблоко с одной стороны, а он тихо подкрадываясь, кусал с другой, смотря глаза в глаза, искушающе близко прижавшись, и после смеялся, видя шокированное лицо.
Понравился и осенний лес. Птицы не переставали заливаться, разве что напевая уже более протяжные, мелодичные и спокойные песни. Будто тоже вдыхали запах осени, потому и делая лёгкие перерывы, чтобы после резко выдохнуть обрывисто «кра-со-та» свистом. Деревья будто стали на тон темнее, чем были в любое другое время года, резко контрастируя с яркими листьями, оставляют куда более длинные тени, чем обычно. Солнце уже греет ласково, успокаивающе, обволакивая последними объятиями. Осенью хорошо гулять, наслаждаясь особыми звуками и запахами.
А можно и выйти на охоту в осенний лес.
— Я правда чую здесь гриб — уже минуту крутясь вокруг дерева, убеждал Хоррор, пока не догадываясь смотреть вверх.
Осенью особо сильно пахнет в лесу грибами, заставляя в предвкушении искать их. Своеобразная азартная игра кто больше соберёт, кто найдёт крупнее и красивее грибы. Ну или же это предлог и объяснение для тех, кто любит гулять по лесу с ножом. Обычно в этой стране за тем, сколько ты набрал грибов — следят тщательно, давая собирать только определённые виды и количество на человека. Но фермеры здесь — люди свободные, и в ближайшем лесу можно собирать то количество, что найдут. А сколько существует их видов! Все разные, то с толстой ножкой, то с тонкой, то с крепкой шляпкой, то с едва сразу не распадающейся, то с тёмной шляпкой — то со светлой, яркой.
Хоррор вообще не знал ни одного гриба. И Фермер спокойно и по-тёплому раз за разом говорил, как называется принесённый гриб, почему его нельзя брать, слыша в ответ обречённый стон и «ты говоришь это уже пять грибов подряд» и хвалил, когда приносили правильный. Больше всего набиралось лисичек, рыжих и с извилистыми шляпками, будто голова с закруглёнными ушками. Первый гриб он и показал спутнику, объясняя, как проще всего отличить ядовитый гриб от неядовитого: по губке под шляпкой, по насекомым, по покрывалу под шляпкой, от которого чаще всего остаётся только тонкий краешек, по особой шершавости ножки, не синеющей от разреза. И, понюхав его со всех сторон, скелет тут же принялся бегать от дерева к дереву, говоря что чует запах грибов. И сейчас он не находил грибы, пока ему, улыбаясь не показали «наверху». И фермер подсадил его, держа на плечах, помогая добраться до высоко растущих на дереве опят. Тот срезал их гроздья, попадая в корзину, и ещё долго рассматривал добытое, едва ли не облизываясь от манящего запаха.
Ну, над тем, чтобы тот не съел их до прихода домой, Фарм честно пытается следить.
— А как называется этот гриб? — кричит издалека ему, только чтобы через пару секунд прибежать с уже отрезанным грибом с красноватой шляпкой.
— Это сыроежка, дорогой мой. — и, тут же спохватившись, развернулся вновь, чтобы увидеть, как тот вполне довольно уже открыл рот, чтоб съесть найденное — Хоррор!
Самое сложное при сборе грибов — не только не потерять голову, по тысячи раз помогая отыскать плохие грибы и хорошие не знающим о видах спутнику, остановиться не только когда корзина полна, а когда уже и футболка, и кофта и карманы штанов забиты грибами — но и удержаться от того, чтобы не сделать укус. Ну почему то, что есть сырым нельзя — неприготовленным пахнет лучше? Грибы пахнут куда вкуснее, пахнут лесом и чем-то невероятно свежим и притягательным, когда их только собираешь. А тут до дома жди, дома свари, и они становятся уже какими-то жижеподобным. Фи, одним словом. Хоррору больше понравилось их искать, а не есть приготовленными.
Уже дома раззадоренные удачной прогулкой сварили грибы с луком, проверяя, все ли добытые хорошие, добавляя для сего в кастрюлю луковицу. Если лук чернеет — тогда есть не стоит, а раз чистый и сваренный — значит самое время готовить что-то из добытого.
Половину грибов было решено сразу же заморозить на запас, из остальных же приготовить суп и соус. Пока фермер тщательно сцеживал воду, стараясь не повредить сваренные грибы, Хоррор нарезал их. Долго примеривался, не зная, как лучше это сделать. И тогда пришли на помощь — подошли со спины, обхватив его ладони своими, наклонившись скулой к скуле — и начали осторожно водить ножом. Ещё и улыбаясь так…
Буквально растворяясь в ощущениях тепла, обволакивающего так нежно и трепетно, раскраснелся. Чуть поддался назад, укладывая затылок на плечо, расслабляясь.
С того момента, как чувства были озвучены, как и намерения продолжать их, держаться вместе как пара — стало куда проще. Объятия теперь могли длиться очень долго. Теперь при каждом удобном случае фермер целовал его в скулу, принимая в ответ лёгкие поглаживания и такие же смущённые поцелуи. Теперь могли смотреть что-то вместе близко, прижимаясь друг к другу. Гуляли всегда за руки. Фарм часто приобнимал его, когда они выходили из дома, с лёгким смехом видя, как тот стремительно краснеет, прижимая к себе за позвоночник ближе, ощущая великое счастье от того, что теперь это сокровище, нежный цветок, его.
Ещё было интересно осознавать чужие взгляды на отношения, разговаривать о том что им бы пришлось по душе, а что стоит исключать сразу. Это помогает понимать, чего ожидать, не давя и не таясь в зависимости от случаев.
Вот, однажды за просмотром одного вечернего фильма, когда Фарм лёг на колени Хоррора, что нежно его поглаживал, возник ещё один разговор о взглядах. В фильме девушка, чтобы получить больше внимания, заставила парня дико ревновать, думая что у неё есть кто-то. И когда поглаживания по голове чуть пошли по касательной и лежащий посмотрел на алоглазого, тот скривился от сцены того, что девушка вернулась домой после ночёвки вне дома без предупреждения о том что пропадёт и отключения телефона, пояснил:
— Зачем кого-то заставлять ревновать? Это не приведёт к более сильной любви. Это больно для того, над кем решили посмеяться. Ведь что он видит и чувствует, когда его половинка флиртует с кем-то? Лишь разочарование в себе и боль ведь, получается, он недостаточно любим и его легко заменить? И игнорирования, когда не берут трубку лишь бы попереживали. Тогда научатся жить без них, уже перестав, устав заботиться об этом, просто ожидая пока позвонят, да и к стрессу приведёт. Это разрушает отношения, а не укрепляет их.
— Согласен, мой дорогой — -и чуть погладил пальцем по скуле, улыбнувшись с любовью — это слишком неправильно. Тебя и так будут ревновать, просто чтобы не отняли такую прелесть, и это является милым, если после чуть прижимают к себе и целуют, показывая, что ты уже занят. Конечно, если ревность не становится такой, что дёргают любимых каждый миг, ревнуя ко всему что движется, ещё и общение запрещая, мониторя каждый миг.
— Это так — ему кивнули. И, чуть наклонившись, заглянули в глаза. Потёрлись переносицей о чужую, после ласково целуя её — я рад, что и здесь наши взгляды совпадают.
— Теперь мне срочно нужно поцеловать тебя на глазах у всего мира, чтобы каждый знал — мы вместе. Это помешательство, или просто настоящая любовь? Милый — позвал он. Привстал, и прижал к себе, ощущая, как на спину положили тонкие ладони, зарываясь так приятно и уже привычно-трепетно в футболку, положив подбородок на чужую макушку.
Обсуждение такого — очень важно для отношений с тем, к кому прилип навсегда и безвозвратно. Так ты понимаешь границы, свои и чужие, чтобы не переборщить, но показать всю свою любовь.
Теперь по ночам он мог свободно прижимать к себе как можно ближе, часто гладя по голове, сопровождая в сон. Покрывал лицо поцелуями при пробуждении, ощущая, как за него цепляются, даже сквозь сон, дышат так тепло и по-родному в ключицу. Иногда, заигравшись, сладко подцепляют её зубами, осторожно чтоб не поранить, но пронося эту щекотку.
Всё больше стало заботы со стороны обоих. Конечно так же не превращаясь в одержимость контролирования каждого шага и каждого мига, но подталкивая что-то для блага. Так фермер, оказывается, в городе заранее приобрёл для Хоррора тёплые кофты и штаны, перчатки и даже шарф, чтобы не простыл из-за лёгкого осеннего холода. И всё равно иной раз с любовью гладил его ладони, ласково растирая, согревая. Хоррор же тайком собрал его одежду и, выпутавшись ночью из объятий, всё подшил, аккуратно и неторопливо в отличии от своей старой одежды, ставя аккуратные стежки, и утеплял воротники и рукава найденными клочками меха от кроликов. А однажды утром и шарф предоставил, зелёный и длинный, с чуть более тёмным краем в виде травы. О, фермер был в восторге, и каждый раз, снимая его, складывал аккуратно, выпрямляя каждую складочку, любуясь подарком. И расцеловал каждый пальчик покрывшегося румянцем от такого скелета, благодаря за это чудо.
Конечно же, то что они раньше были друзьями — чуть смягчило период страсти, давая ей сформироваться постепенно, вспыхивая часто тогда, когда они оба, начиная с лёгких поцелуев, лежали на куче листьев или на сене, прикасались в поцелуях к лицам и устам друг друга. Просто наслаждаясь, не торопясь — вся жизнь впереди на проявление этого безмерного огня от нахождения любимого рядом — подолгу соединяя ладони вместе, горячо дыша от разжигающегося желания показать всё, что вызывает в душе любимый.
Зеленоглазый искренне благодарил фортуну, что перекинула этого замечательного монстра именно в их вселенную, подтолкнула его в тот миг взглянуть в сторону окна, давая влюбиться в душу, в эти глаза, в сам характер этого замечательного чуда. Улыбался, видя то же тепло в чужих глазах, видя то же намерение быть вместе. Алая нить судьбы, казавшаяся ему детской сказкой, теперь показала себя целиком и полностью в столь сильно полюбившихся чертах.
Он часто пел ему, всё что слышал когда-то по радио и в кабаках, разучивая с ним то, что понравилось второму. Сам он серенады сочинять не умел, но старался в придуманные кем-то строчки вложить всё, что чувствовал. Не знал, как показать всё то, что в нём вызывают.
Они разделяли каждый миг, что был предоставлен. Будь то светлый иль мрачный, научились проходить через это вместе. Взаимопонимание, забота, поддержка, нежность… Конечно, были моменты когда нужно было поспорить, чтобы составить наиболее хороший план действий на следующий день, порой не сходясь во взглядах, но без криков, скандала. Без обид. Чуть холодно, поскольку всегда напрягаешься при разъяснении своего мнения, но держась за руки. Оказывается, если во время спора смотреть друг другу в глаза и поглаживать чужие ладони в своих, когда говоришь — желание ругаться так и не появляется. Сложно ругаться или обижаться на того, кто такой родной тебе и кто, даже после выигрыша, нежно целует, смягчая проигрыш, да ещё и смотря в такие родные глаза.
Они учились. Притирались. И безумно любили друг друга. В других уже никогда влюбиться и не сумеют, это было ясно по лёгкости нахождения друг с другом. Они уже дышат одним воздухом, разделяют вместе быт так, будто всю жизнь учились этому, знают малейшие привычки, соблюдая их. Так легко и плавно было это.
Обоим в отношениях нравилась правда. Какой бы не была. Признавались во всём, что было и не было, и пусть пожурят — всё равно говорили. Уж лучше так, чем потом разгребать проблемы в одиночку. Так было приятнее, так было проще. Как за столь короткое время добились настолько большого взаимопонимания — и не знали. Они просто… Подходили друг другу? Они оба начали терять краски жизни, оба любили отдавать всего себя заботе о других, оба старались не давить, им нравилось то, что окружает их. Одному не хватало любви и поддержки — второй как раз желал взять кого-то под крыло, испытывая в подобном острую потребность. Фарм стал теряться в обыденности — и ему показали то, что в мире в действительности очень много прекрасного. Одному для исправления многих расстройств требовалось терпение- и второй знал достаточно много, чтобы ненавязчиво и мягко помочь преодолеть. Они любили объятия, были счастливы, познавали мир вместе. Подходили друг другу, нужны были как никому ещё.
И всё же было то, что чуть сдерживало внутри чувства. Одно большое но, что хорошо тормозило, когда возникали некие неловкие ситуации. В те мгновения когда шло понимание, что желания прикасаться и чувствовать ещё больше слишком кружили голову. Когда, особенно по утрам, притягивали взгляд будто магнит ленивые движения, вид распластанного на кровати в нежном одеяле тела. Когда во время готовки особо покачивали бёдрами, в такт музыке, несомненно отвлекая от мытья посуды или нарезки. Или когда после тяжёлого дня ложились, наполовину забираясь, утыкаясь переносицей в район души, умиротворённо зевая, ощущая как чужая грудная клетка мерно опускается и поднимается будто укачивая. Когда ночью могли, перевернувшись, поддаться назад, едва не трясь. Появлялось желание впитать, целиком и полностью манящего и дразнящего лишь своим присутствием алоглазого скелета.
И после одного вечера огонь внутри разжёгся настолько, что сгорела преграда в виде не желания торопить, пронося всё так же тягуче медленно.
Началось всё с танца. Как-то оживлённые мелодии из радио и песни сменились чарующим танго, когда они были среди яблонь одни. И, тогда улыбнувшись, фермер галантно протянув руку. Уверил одним лишь взглядом не знающего этот танец что тому нужно просто расслабиться — поведёт он. И прижал к себе, начав с лёгких покачиваний. Хоррор неуверенно прижимался, смотря на его руки, запоминая всё, выглядя ещё слишком напряжённым. Плавно покружил, следя за тем, как шустро переступают, гибко двигаясь, и поцеловал ладонь, надеясь так убрать нервозность возлюбленного. И помогло. Тот чуть оттолкнулся, под ритм музыки, смущённо посмотрев в сторону. И в следующий раз, когда прижали к себе, огладив ладонью плечи, доверчиво выгнулся навстречу. Плавно, интуитивно, переставляя ноги, уже смелее, легче двигались. Сделал шаг навстречу — и в ответ сделали один назад, медленно. Чуть отняли ладонь — и отходили, плавно вскидывая свою расслабленную ладонь в сторону, ощущая, как от каждого движения листва колышется, уже вихрем гуляя вокруг них, отдавшихся ритму. Едва касалась рука позвоночника, поглаживая, давая осознать, почувствовать то, что не могут выразить словами. Обожание, восхищение, неизмеримую нежность. Фарм держался за чужую ладонь крепко, но не давя слишком сильно. Давая лишь поддержку, своеобразную опору, предлагая полностью поверить его рукам. Не уронят, не будут давить, лишь нежно и ласково направят, если собьются.
Танец, танго, такой романтичный. Именно в нём все сокрытые чувства проявляются лучше всего. Это не только танец страсти, разжигающий в сердцах огонь. Это как забота, как желание никому не отдавать, восхищение и любовь. Когда в руках партнёра ощущаешь крепкую хватку, что не отпустит, не уронит, помогая лишь ладонями оставаться как можно ближе. Ощущаешь нежность, когда обхватывают спину, обнимают за плечи. Это танец доверия, глубокой привязанности. В те мгновения, где ты держишь любимого в руках, ведя в танце — ощущаешь, как тебе верят, как льнут, следуя шаг в шаг.
Они двигались плавно. Вперёд—в сторону—назад—в сторону. Иной раз фермер притягивал его к себе, прижимая спиной к груди, нежно проводя по ключице переносицей. В ответ прогибались, обхватывая за затылок, гладя кончиками пальцев шею, расслабляясь в объятиях, прижимаясь к плечу… Чтобы затем чуть уйти вперёд, провожая полным любви взглядом, вновь держа за руки, будто говоря себе не поддаваться соблазну остаться так близко, чтобы в следующую секунду обхватить крепче.
И даже когда упавшее яблоко так не вовремя оказалось под ногами, отчего Хоррор споткнулся об него, невольно создав барриду — танец не прервался. Под тягучую и чарующую музыку его подхватили за позвоночник, мягко прикоснувшись к бедру, удерживая так на секунду, в прогибе, давая держаться на своих руках, довериться, расслабиться. Склонился к его лицу, улыбаясь. И через пару нот приподнял, ставя стопой к стопе, невероятно близко. И вдруг, при очередном прогибе, дразняще подхватил за бедро, подняв то чуть выше. Хитро усмехнулся, увидев покрасневшее лицо, прикоснулся в поцелуе к плечу, и сделал плавный поворот, напоследок огладив бедро, как было давно принято в танце (ой, оправдывайся Фарм, просто когда ещё можно будет так погладить?), смотря в мутнеющий, чуть становящийся ярче алый зрачок. Внутри всё клокотало, и он прикусил язык, ощущая, как к нему прижимались.
Вдруг Хоррор чуть отпрянул. Но прежде, чем успели испугаться, что переборщил — нежно провёл по плечу. Проскользил ладонью вниз, укладывая ладонь уже на рёбра, в районе души, отчётливо ощущая её стук. Фарм прикрыл глаза, от нежности в этом движении. Его ладонь обхватили, притянули, давая увидеть алые глаза ближе, потянувшись — и вдруг так же сделали шаг назад, очевидно сдерживая смех, судя по изогнувшимся устам. Дразнит. Скелет чуть прищурился по-доброму. Сделал шаг вперёд, делая круг, обходя партнёра. И подтолкнул сзади, прижавшись к спине. Обнял и, стоило лишь мелодии замедлиться — подхватил на руки, придерживая за нижние спинные позвонки, покружил в воздухе, так же плавно приподнимая над землёй. В воздухе описали дугу, приземлившись на ноги, вызвав запоздалый лёгкий смех.
Последние ноты. Хоррор обхватил его за скулы, в то время как на его затылок и на спину положили ладони. Потянулись друг к другу, желая соприкоснуться устами. Прикрыли глаза, соединяя в так долгожданном поцелуе. Но лишь на пару секунд.
— Эй, влюблённые пташки — вдруг раздалось чуть дальше от них. Вздрогнув, мигом выйдя из сказочной эйфории, покраснели, смотря с лёгкой злобой на нарушительницу их единения. Андайн, кажется, это ничуть не смутило. Скалится по-прежнему, и едва не смеётся — уже ночь на дворе, а я, кажется, упоминала что мы должны встретиться и обговорить приезжающую завтра машину для погрузки вечером. Едва нашла вас.
Ночь? Фермер быстро посмотрел на часы на руке. И правда. Музыка давно перестала играть так как радио выключилось, и они танцевали, слыша её в головах, не отрываясь так долго. Оба ощутили лёгкое смущение. Но не знали от чего больше — от опоздания или чувственного танца.
Там же, среди яблонь, обговорили что нужно будет приехать на поле к девушкам к рассвету и дождаться грузчиков. Все ящики были собраны, закрыты, нужно было просто проследить за погрузкой и подписать пару бумаг.
Домой пара пришла поздно. Приняв по очереди душ, смывая с себя усталость, легли в постель. И если фермер, установивший будильник, тут же уснул, как только к нему прижались — Хоррор же провертелся пол ночи, вспоминая все прикосновения, все движения. Короткие поцелуи. И ощущения, когда ноги нечаянно (ой ли) проскальзывали по чужим, ладони нежно проводили чуть ниже, задевая поясницу, когда бёдра были так близко, когда шею и ключицы опалили дыханием… Были слишком томительны и сладки, чтобы просто так уснуть. Ну фермер, в самом деле!
Прикоснувшись к своим устам, прикрыл глаза. Будто проигрывая тот момент, когда к ним вновь прикоснулись в так любимом ему жесте, выражающим искреннюю любовь. Оставляющим до сих пор лёгкое покалывание.
И лишь к рассвету удалось провалиться в сон, прижавшись к нему спиной, ощущая как не просыпаясь тот притянул ближе к себе, так прекрасно обхватив одной рукой за рёбра в районе души согревая её. Душа прильнула ближе, показывая искреннее желание хозяина вложить самое хрупкое — всего себя, в родные руки.
Он любит его. Всей душой.
***
Конечно же, то что так поздно легли — сказалось на алоглазом утром. Фарм, проснувшись первее, ещё с минуту после звона будильника гладил его по скуле, согревая чуть остывшие из-за утренней прохлады плечи, и начал медленно, чтобы проснулись постепенно, стягивать одеяло, ласково зовя.
— Милый — когда одеяло уже оказалось у ног, а глаза не открыли, мягко прикоснулся к боку ладонью, погладив — нам пора вставать, хороший мой.
В ответ раздалось лишь бурчание. Организм монстра за столь долгое нахождение в спокойной среде отвык не спать подолгу, требуя уже полноценные шесть-восемь часов сна. Поэтому он лишь чуть отвернулся, уходя от навязчивого вопрошания, едва ли не маша рукой «уйди». На это только шире улыбнулись. Склонились, нависнув, принявшись целовать уже закрытые глаза. На это просто прикрыли лицо ладонями.
— Солнце проснулось, птицы проснулись, осталось только тебе, цветок мой, тоже проснуться. Давай, умоемся, позавтракаем — и сразу же пробудишься — прикоснулся в поцелуе к скуле, прижавшись к ней после — мы кофе сварим, свежий и горячий, молока добавим. Получится вкуснотища — желая привлечь так, ласково улыбнулся.
В ответ же что-то пробурчали. И вдруг, в желании поставить точку в упрашивании, и при этом не желая выпускать его, такого тёплого, обвили. Руки обхватили за шею, притянув, ноги закинув за чужую поясницу — и спустя пару секунд скелет вновь уснул.
А вот фермер тут же раскрыл глаза, замерев. Чужой таз был слишком по-новому близко, под ним так прекрасно раскрылись, доверчиво подставив вновь шею. И осознание, что тот даже сквозь сон так тянется к нему…
Задумавшись, аккуратно расплёл чужие конечности, уложив обратно. Укрыл одеялом сопящего, подоткнув края. Оставил лёгкий поцелуй на лбу.
Не хочет сейчас просыпаться — пусть отдыхает. Сегодня может справиться и сам. Хоррор заслужил выходной. А как выспится — можно будет и на прогулку на велосипеде сходить.
Быстро и тихо переодевшись, напоследок оглянувшись, вышел из комнаты. Чтобы затем ощутить дрожь в коленях и спуститься едва ли не на согнутых ногах на первый этаж, всё ещё ощущая чужую тяжесть там, где ещё с ним не ощущал. Прокручивал в голове то, как дали уткнуться в шею, как облепили, без стыда, действуя лишь на желании. И даже выйдя из дома, доехав до поля — ощущал, как внутри всё тягуче пульсирует и горит, проходя по телу будто лёгким током.
Он, пока девушки отвернулись, уткнулся в свои ладони. Не думай об этом. Не думай о том, какой жар был вызван этими утренними действиями. Просто делай свою работу и выкинь из головы образы.
***
Впервые за долгое время он ощутил, как солнце светит в лицо. Чуть прохладными осенними лучами, но не менее ярко, на миг даже ослепляя. Простонав, ощущая, как голова будто стала пустой, будто череп засунули в бочку, сел на кровати.
На коленях лежал Дымок, что почти всё лето провёл незнамо где у каких-то кошек, и лишь к осени стал заглядывать чаще домой. Его осторожно погладили, вороша тёплую шёрстку, и он замурчал, не раскрывая глаз. Вытянул передние лапы, подставляя животик, и перевернулся, как бы прося погладить и другой бок.
Задумчиво, ещё не до конца проснувшись и не понимая что он здесь делает, посмотрел на часы, что висели на противоположной от кровати стене. Уже был одиннадцатый час.
— Ничего себе — удивлённо приподняв брови, он посмотрел на кота — я впервые здесь спал так долго. Фарм, наверно, уже пошёл принимать доставку? Интересно, почему же не разбудил? — из головы совсем вылетело то как он выражал протест против раннего подъёма.
Зевнув, привстал с кровати, и тянясь побрёл на кухню. И вправду ушёл. На столе была тарелка с яичницей, а справа сложенная в треугольную табличку записка, прямо рядом с вилкой. Первым делом взяв её, раскрыл. С пару секунд полюбовался родным почерком, прежде чем начал читать:
Дорогой мой, я уже ушёл встречать грузчиков. Ты плохо спал ночью, не так ли? Ты очень устал, поэтому я решил дать тебе сегодня поспать. Не волнуйся, помощь нужна не будет, мы просто встретим машину и всё проконтролируем. Отдыхай, родной. Почитай что-то, посмотри телевизор, или, если хочешь — можешь погулять. Тебе нужен отдых, любовь моя. Приду вечером к пяти, и мы поужинаем вместе. Но не оставайся голодным. В холодильнике ещё остался суп и соус. Я с собой взял часть, так что не волнуйся и не забудь пообедать, хорошо? Отдыхай.
Люблю тебя
.
Справа было выведено сердце. Хоррор, прижав к себе записку, ощущая, как стремительно улыбка расплылась на весь череп. Он чуть покачался, будто обнимая листок, и аккуратно сложил, положив в ящичек с записками. Так очаровательно.
Позавтракав, всё ещё окрылённый, решил приготовить что-то на ужин. И в подогретом состоянии, на радостях, решил приготовить мясо в вине, а на сладкое булки с корицей, рецепт которых недавно вычитал.
Готовка заняла всего лишь пару часов, и он не знал, чем ему заняться. От нежной записки он был взбудоражен, не мог усидеть на месте ни на миг. Так что через полчаса уборки в итак чистом доме решил заняться тем, что хотел сделать ещё с третьего дня нахождения здесь.
Дверь гаража, клокоча и таинственно скрипя, медленно раскрылись, издав гулкий звук. Запах пыли и старого бензина тут же забил нос, и он откашлялся, прижимая футболку к переносице. Сделал шаг в темноту, и, нащупав маленькую кнопку выключателя — запустил освещение.
Гараж представляет из себя интересное место. Старые баллончики из-под краски рядом с разукрашенной от тонких брызг стеной, запах бензина, что кружит голову. Старые детали, лежащие друг на друге, заставляли появляться желанию перебрать эту гору, рассмотреть что там, пробуждая воображение шестеренками, что так забавно крутятся в механизмах. Создаётся ощущение, будто ты можешь сам сейчас создать что-то великое.
Осмотревшись, он поставил заранее взятое ведро с водой и тряпками на пороге. Провёл по чуть запылившейся машине пальцем, нахмурился, когда лампочка опасно замигала. Работы хватит как раз до вечера.
Сняв с себя футболку, чтобы не запачкать её, пока аккуратно сложив на старой балке, покуда не уберёт с первой поверхности пыль, что что-то делала прямо у двери. И воодушевлённо от предстоящей работы улыбнулся. Начнём. Вот фермер обрадуется!
***
Фермер уже закончил первую часть запланированного на сегодня, проводив машины, и направился к животным. Теперь, когда он находился один, позволил румянцу выступить на скулах.
Утреннее, маленькое происшествие разожгло до сих пор подавляемое. Ощущение того, кто, не будет скрывать, желанен, сделал столь вольное, столь прекрасное действие… Будоражило похлеще вина. Так сладко скапливалось что-то в душе, что тянуло, скручивалось внутри него.
Полюбил это сокровище, редкое и такое чистое. Ему нравился его голос, его речи, характер, взгляды. Восхищался тем, на что тот шёл, сколько пережил — и остался сильным. И в то же время показал, что может быть и хрупким, что он невероятно чувствителен, не как пытался показать сперва. Что ему открылись, столь правдиво, впустили в свои мысли и душу. Да и что говорить — этот скелет так же привлекателен. Нравится алый глаз, что так притягательно горит, уже одним своим цветом напоминая то самое запретное яблоко, искушая. Ему искренне нравятся тонкие, цепкие заострённые пальчики, когда ими хватаются за него, не отпуская, часто действуя будто по рефлексу во время этого жеста. Нравятся скулы, такие приятные на вид и ощупь, придающие особую изюминку. Особый вид улыбки, чуть острой, такой хитрой, вызывающий ответную улыбку. Плечи, такие хрупкие, но сильные, что всегда приятно поглаживать, ощущая, как ими поддаются назад, изгиб спины, по которому было так волнительно невесомо проводить, когда так льнут, доверяя…
Он правда желает его, всего и без остатка, и хотел отдать себя в ответ. Но опасался поторопиться. Привык действовать осторожно, делая даже не полшажка, а свершая едва заметные движения к исцелению, к любви когда-то запуганного скелета, и осознание того, что такие отношения для Хоррора в новинку — заставляло сжимать зубы и терпеть. Не спешить, не подталкивать. Быть настолько нежным и аккуратным, насколько возможно. Он не хочет потерять его своими хотелками, пусть во всех временных романтических отношениях до подобной, о чём сейчас размышлял уже несколько часов, близости доходили уже через неделю иль две. А сейчас нельзя, нужно медленно. Он действительно хотел разделить с ним и этот жар, показать всю эту часть страсти, выразить всё то запретное сейчас, что тот желанен ему. Но нельзя.
По сути, фермер двигался по определённому плану. Первое — постепенно давать довериться. На малейшую паранойю спокойно доказывал, что бояться нечего, передавал всё так, чтобы видели, старались касаться лишь едва едва. И когда был определённый эмоциональный всплеск, разрыв старых шаблонов, пока позволяла ситуация — осторожно подталкивал к следующей ступени. Прикосновение, полное раскрытие своих карт — чтобы могли довериться, убедиться в искренности намерений. Уменьшение голода за счёт тщательно созданного режима дня, на что стали ощущать голод ровно тогда, когда было пора. Более долгие прикосновения, чтобы привыкли скорее, но в то же время действуя осторожно. Будто с диким зверьком. Не спугнуть, покормить с рук, приласкать — и забрать очаровашку себе с полного разрешения и отдачей.
Их прикосновения имели целомудренный, но неимоверно близкий характер. То, что вначале они дружили — сыграло на руку. Если бы с начала закрутили роман — было бы сложнее, ведь тогда прикосновения непривычны, а долгие объятия — дело хорошее, но обычное. Хах. Он до сих пор помнит, как впервые сказал Хоррору о том, что хочет узнать, как долго тот может находиться в его объятиях не краснея. Да, он тогда иногда обнимал его пока тот не уснёт, и всё же теперь поставил перед самим фактом — тот будет смущён. Хоррор уже едва не спрыгивал, когтя его футболку, стесняясь смотреть в глаза, пока его откровенно рассматривали. Он так очарователен. Так мил, так воинствен, так силён и всё же хрупок. Такого хотелось прижать к себе и ласкать, ласкать, чтобы расслабить этот комочек. Тот, скорее всего, не будет против переходить на новый этап отношений, но…
Но из головы не выходило то, что Хоррор ещё не имел отношений, и был, как очевидное, неопытен. Хотя тот и пытался пошутить, что обо всём прочёл — заставило продумывать абсолютно всё. Ему навредить не хотелось. Поэтому если они когда-нибудь и придут к такому, то нужно подготовиться. Его знания на практике обширны, но первых опытов не было. Подготовка к этому была важной частью к тому, кто не является временной страстью, а вполне очевидно засел в душе. И он начал размышлять о том, как всё устроить так, чтобы не отпугнуть и не причинить боль. Нужно создать план с шажками.
В голове вновь пронёсся образ находящегося так близко, так невообразимо притягательно доверчиво распластанного. И прикусил колосок, чуть ухмыляясь. Сейчас, зная что никто не осудит за лихорадочный блеск в глазах и румянец на всё лицо, планировал. И вдруг идея, давнее обещание, о котором позабыл, всплыла на поверхность. Ах, сегодня его прелесть устала. Нужно будет помочь расслабиться.
Мысли складывались в картину того, как всё сделать. Он, на миг застыв, пусто смотрел на бегающих под ногами уток, ощущая ещё больше нахлынувший жар.
Ох, он сделает всё, чтобы этот день стал ещё одной пройденной ступенью. С чувством и тактом.
***
Гараж уже едва ли не сиял. Инструменты были аккуратно разложены на стойках, пыль теперь полностью отсутствует, сменившись лёгким блеском. Стоял уже куда более приятный запах улицы. Все канистры расположены у стены, чтобы не мешались под ногами и не валялись. Машину отмыл, несколько раз забегая домой за новой водой. Пел, пританцовывал, и совсем не заметил, что стал подходить и шестой час. Пока вдруг двери гаража не распахнулись, и на пороге не показался напуганный фермер.
Тот, оказывается, приехал на велосипеде не к гаражу, как нужно было, а сразу к дому. Оббегал его, и уже собирался обыскивать места, в которых ищут себе приключения на пятую точку. По типу берлоги лосей, что однажды обнаружил алоглазый во время прогулки и ходил туда каждый день целую неделю, желая посмотреть на них вблизи, будто не зная что те дикие и могут его растоптать. Или ниши на поляне, которую кто-то вырыл давным-давно, а Хоррор только и рад был, бегая по краю, убегая ровно в последнюю секунду, когда земля стала уходить из-под ног. Или на дереве, на которое тот любил взбираться подобно белке, сидя среди ветвей как дома. Любитель природы, доводящий до инфаркта. Нашёл лишь из-за пения того.
Увидев, сколько тот переделал — искренне поблагодарил и похвалил. Обнял, положив руку на бок, плавно подтолкнув в сторону дома. И уже разогревая ужин, как всегда пахнущий восхитительно, старался не показать, как жадно наблюдал за выгнувшим спину.
— Болит спина, дорогой? — голос чуть изменился на тон, походя на глубокое урчание, смотря за тем, как растирают пальцами ноющий от долгой работы участок.
— Просто нужно было долго тянуться за пылью, ничего страшного — Хоррор, казалось, не замечал ничего странного в голосе, во взгляде любимого. Тот, скорее всего, просто тоже устал. Вот сейчас бы поужинать и лечь рядом, обнимаясь, читая вслух друг другу какую-то книгу или смотря телевизор. Ах, было бы чудесно.
— Я могу помочь, прелесть — совершенно чётко было видно, как глаза того на миг стали ещё ярче.
В ответ лишь улыбнулись да пожали плечами. И лишь когда сели оба за стол — Хоррор понял, что что-то не так. Свою порцию фермер быстро съел и сейчас буквально гипнотизировал взглядом, следя за каждым движением неотрывно, точно змея перед броском. Осматривал как-то оценивающе. Лишь понимание того, что фермеру доверять можно, ещё не вызвало всплеск чутья, говоря уносить ноги.
Фермер, увидевший что любимый приготовил — отлучился за вином, чуть неправильным и пьянящим. Под такой напиток шло ещё большее расслабление, а виноградные нотки усиливали ощущения, пробуждая ярким вкусом. Выпечка с корицей, нежная и сладкая. В сочетании с вином даёт лёгкий головокружащий эффект, будоражащий, настраивавший на романтичный лад, давая почувствовать окружение со всей нежностью.
После странного ужина, когда за ним следили как за кроликом, когда пусть и болтали, обсуждая всё что приходило в голову — как-то странно, слишком странно придвигаясь ближе. Ненавязчиво коснулись ступней, будто случайно. Говорили глубоким, затягивающим в транс голосом, и протянули руку. Аккуратно подняли, не озаботившись тем чтобы отправить посуду в мойку, потянув за собой, смотря глаза в глаза. Уж было думал, что сейчас они лягут на диван в гостинной, но его повели дальше, вверх по лестнице, неотрывно поглаживая большим пальцем по его ладони. Любящий этот жест, чуть опьянённый нежно улыбнулся, потеревшись о его плечо лбом, показывая свою привязанность.
Уже дошли до спальни. Только сейчас, увидев кровать, понял как сильно хочет спать.
— Хочешь немного отдохнуть? — тот плавно проскользнул за спину. Завлекая, запутывая в ловушку. Подтолкнули вперёд, таким образом зовя лечь первым. Странно, было слишком рано, чтобы идти спать. Хотя… Он правда хотел бы расслабиться.
Едва забрался — тут же легли сбоку, расставив руки, приглашая обняться. Что, не смотря на странное поведение, тут же радостно приняли. Нырнули в появившийся кокон, прижался, как уложили, боком, зарылись в родную футболку переносицей. Его начали гладить, как всегда нежно, по спине.
Так, спустя пару минут, обнимая всё сильнее, переложили уже на живот, не давая понять этого. И когда хватка стала расслабленной полностью — вдруг мягко выскользнул.
— Ты куда? — зевая, спросили, ощущая как от градуса напитка печёт скулы. Даже не подозревая, какую прекрасную картину создаёт полуприкрытыми глазами и этим алым румянцем, да ещё и с таким расслабленным лицом и нежной улыбкой.
Но ему не ответили сразу. Сели сбоку, гладя по спине. Вверх-вниз, плавный круг. Перетекли на плечи, добавив вторую руку, странным образом их пожимая. Ещё не зная этого блаженно простонал, ощущая как напряжение постепенно покидает кости. Перетекают ниже, нежно массируя каждый позвонок, гладя, обводя, пока ещё через одежду, давая почувствовать каждое прикосновение, чтобы привыкли. Спина чуть прогнулась, в первые секунды уходя из-под пальцев, но вновь доверчиво подставляясь.
Вдруг придвинулись ближе, сев вплотную, чуть надавливая на спину грудной клеткой, давая просто почувствовать лёгкую тяжесть, прошептав в самое ухо:
— Я обещал тебе массаж, помнишь, дорогой? Позволишь мне касаться тебя? Обещаю, тебе понравится это так же, как мне.
В ответ кивнули, притянув к себе подушку, чуть приподнимая верх. В ответ одобрительно провели по спине уже обеими руками, и вновь к плечам, медленно поднимаясь. Чуть пожимали, гладили кончиками пальцев, плавно перетекая к шее, едва касаясь, с чуть усилившимся нажимом уходя обратно к спине, делая плавный перекат, чуть побарабанив по позвонкам. Склонился, как бы невзначай, опалив дыханием участки на шее, на которые особо сильно вздрогнули, чуть надавив ладонью, не сильно, чтобы не разрушить настрой, на выгнувшуюся спину, в данную секунду пока что мешающую привлекательным изгибом.
— Могу ли я пересесть, мой драгоценный? — сказали специально глубоким голосом, зная, как на него отреагируют. С жаром и трепетом. Что и произошло, судя по совсем тихому оклику, перетёкшему едва не в мяуканье — так будет проще делать массаж.
— Хорошо — последнее он чуть простонал от блаженства, так как одновременно с вопросом провели по спине, так восхитительно создавая будто узор в виде волны, касаясь всех точек сразу, расслабляя. Перетекая с плеч и шеи на позвоночник, с каждым разом чуть усиливая давление на поясницу, концентрируя на ощущениях.
В тот же миг вдруг совсем неожиданно перекинули через него ногу, опираясь на собственные колени, но с тем же чуть прижимая чужие бёдра к мягкой постели, придвинувшись слишком близко к нижней части тела.
На что среагировали тут же, удивлённо вскинув ещё стремительнее заливающееся румянцем лицо.
— Хэй-хэй-хэй! Ты что делаешь? — заподозрив неладное, скелет начал подтягиваться руками, пытаясь уйти из… Смущающей ситуации. Нет он верил фермеру, просто это… Ново? Странно? Слишком, непозволительно горячо? Но его спокойно притянули обратно за ноги, охватив бёдра чуть ниже таза, там где приличные скелеты других не касаются, Фарм, и, склонившись, оставив лёгкий поцелуй между лопатками.
— Не волнуйся, мой хороший. Это просто массаж. Расслабься и почувствуй удовольствие.
Последнее произнесли чуть тягуче, но тут же успокаивающе огладили плечи, давая отвлечься лёгкими постукиваниями и быстрым нажимом от того, что происходит ниже. Вот так, сосредоточься. Привыкни.
Поначалу вырываясь, в итоге понял, что тот не отступит. Сразу же гасили малейшее дёрганье ласковым поцелуем туда, где было приятнее всего. И как нашёл те места, что оставляют яркий, приятный отклик во всём теле? И, вроде, вреда причинить не хочет. Вздрогнул, когда ощутил широкие ладони на лопатках. Прогнулся, когда они круговым движением очертили их. Когда чуть надавили, удержав, и совершенно плавно скользнули вверх, к плечам, захватив их, и чуть потянув назад на себя, заставляя прогнуться. Не отрывая высоко от кровати, лишь заставляя тело чуть напрячься и вытянуться как струну, чтобы после отпустить и плавно заскользить по бокам, оглаживая круговым движением каждое ребро.
И вдруг совершенно незаметно пальцы уже стали как-то чуть ощутимее. Стала прочерчиваться лёгкая шершавость. Не поняв, в чём дело — лишь чуть громче выдохнули, поддавшись таким приятным и родным рукам. В ответ усмехнулись, и вдруг потёрли спинной позвонок. И вновь вернулось ощущение прикосновения ткани, уже на плечах.
Незаметно проник под футболку, концентрируя удовольствие на тех найденных точках, что вызывали лёгкую дрожь. Настраивал подобно музыкальному инструменту, запоминая. Фарм узнавал его чувствительные места готовил к тому, чтобы на подобные прикосновения со временем отзывались абсолютно нормально, получая лишь наслаждение, а не вздрагивали от непривычки, напрягаясь от каждой новой линии. Потребовалось много времени, чтобы подрагивания прекратились. Он сдерживался изо всех сил, концентрируясь на том, чтобы расслабить, уже получая огромное наслаждение от того, что разрешают прикасаться.
Массаж довольно странный. Ты ощущаешь, как тебя касаются там, где ты никому не позволял себя трогать. Ты приятно вздрагиваешь, когда по чувствительным участкам проводят совсем трепетно. Ощущаешь сами кончики пальцев, едва предугадывая, куда будет направленно следующее движение. И совершенно не понимаешь, когда успел так расслабиться, позволив захватить участок больше, ощущая, как выражение «растаял» преображается, да ещё и в таком ключе.
Но расплавленным, будто масло, он ощущал себя как никогда. И был совсем не против, когда проскользнули на позвоночник под футболкой, теперь поняв причину ощущения потёртостей чужих пальцев, даже приподнявшись, давая разрешение приподнять футболку. В ответ на это так прекрасно коснулись оголённого участка… Единственная мысль была «это волшебно». Никогда ещё не ощущал такого расслабления. Никогда так сильно не желал, чтобы продолжали касаться. Чтобы это продлилось ещё хотя бы ненадолго. Но был он так же безмерно смущён, ощущая бедрами жар тела, ощущая надавливание на бёдра, когда о них потирались, когда переходили выше, соответственно придвигаясь ближе. Всё так же сидели на коленях, чтоб не давить всем весом, уже нежно целуя каждый шрамик по пути, обводя их пальцами по кругу, так восхитительно выдыхая горячий воздух на них. Едва не мурчал.
Он знал, читал о том, что массаж, именно такой, может подвести к чему-то большему. Взвешивал своё «за» и «против», понимая что совсем не прочь. И не сдерживался, не заглушая голос в подушке, давая понять что прикосновения находят свой отклик.
Фарм изо всех сил сдерживал магию. Сегодня лишь массаж. Выучит его как карту, запомнит все прикосновения, даст привыкнуть к чужому телу слишком близко, чтобы после не напрягались когда не нужно, едва ощутимо потирался, надавливал, нажимом концентрируя на определённых участках. Гладил и целовал так доверчиво распластанное тело, испытывая сильный поток нежности, понимая, то тот ему так доверяет, так желает, любуясь им. Это всё его, скелет под его ладонями — весь его. От этого иногда вырывалась глубинное клокотание, что пока старался сдерживать, наслаждаясь лёгкими стонами от нежного и чувственного массажа. Любовался смущенным лицом, чужими красивыми, белыми как снег косточками, чуть шершавыми от шрамов, но такими желанными. Не сдержавшись, вновь прикоснулся в поцелуе, перескользая по телу двумя руками к бокам, чуть сжимая их, легко и чувственно, и прикусил. Тело самого пробила дрожь от столь давно желанного действия, но он тут же отстранился, мгновенно перекатившись от плеч к шее. Вот так, позже. Чуть привыкнет.
И после, спустя целый час, лёг возле сонного, но соблазнительного Хоррора, мягко прижав к себе и притянув на грудь. Погладил по голове, огладив по спине, там же её и оставив, на нижних позвонках. Поцеловал в скулу, видя такой же лихорадочный блеск, мягко прикоснулся к устам. В ответ придвинулись, положив ладонь на его грудь, отвечая со всей любовью и искренностью. И уснули, как были, разогретые и расслабленные. Шаг первый сделан.
Порою не нужно спешить. Пусть всё идёт медленно. Главное чтобы подкреплялось намерениями, чувствами, общими желаниями. И огонь в груди разгорится, вспыхнет нежностью и страстью, когда придёт нужный миг. Дайте ему время, не торопите, чтобы всё не сгорело до тла в один миг. И тогда всё продлиться дольше, будет куда чувственнее, ярче, теплее.
