***
Последними в графике шли аудиенции. Приняв четырёх человек, Адриан отправился в покои. Ещё от дверей услышал смех в большой гостиной, один заливистый, звонкий как колокольчик — Шарля, другой хрипловатый, добродушный — Фабиана. — Быстрее! Сюда! — кричал инфант. — Ко мне! Я здесь! Беги! Лови! Адриан уж вообразил, что сын гоняет шута по комнате — с него… с них обоих станется, — но Шарль всего лишь играл с котёнком. Бегал вокруг столов, кресел и диванов с ниткой, заканчивающейся бумажным бантиком, а котёнок со всех ног скакал за приманкой, поскальзывался на полированных досках, снова бежал, затаивался, прыгал. Морелли в шутовском наряде, сидя на подлокотнике, за этим наблюдал, стряхивал с глаз слезинки. Обернулся на шаги. — Привет. — Папуля! — обрадовался, не останавливаясь, Шарль. — Смотри, как Полосатик умеет! Полосатик, за мной! Лови! Котёнок ловил. Гонял, как заводной. — Уже Полосатик? — спросил Адриан у шута, подходя к нему, незаметно касаясь подушечками пальцев спины и плеча. — Уже не Том? — О, — отсмеиваясь, задрал к нему голову Фабиан, — его высочество уже пять или шесть кличек перепробовал. — Папуля! — Шарль подбежал к нему, зарылся под мантию, обвил руками, крепко прижался к ногам. — Папуля, можно я Полосатика к себе заберу? Адриан скинул мантию, поднял сына на руки и вместе с ним сел на диван рядом с Фабби. — Может, Полосатик отправится к другим кискам, которые охраняют замок от мышей? Ему там будет весело, а ты будешь его навещать? — Нет, — замотал головой Шарль, — пусть живёт со мной. — Продолжая смеяться, стянул с отца корону, повертел и пристроил на макушку Фабиану. — Мы с Фабби за Полосатиком пришли, пойдём вместе в парк гулять. Фабби меня из сада забрал. С Кэти приехал за мной. — С Кэти, значит? — спросил Адриан, адресуя, конечно, маркизу. Смотрел, как удачно, чуть съехав набок, лёг золотой обруч с мелкими зубцами на густые волнистые волосы Фабиана, затем опустил взгляд к глазам. Как всегда, озорным. Вопрошающим, в своём ли уме король вздумал ревновать? — Да, с Кэти, — подтвердил не понимающий их переглядок Шарль. Вскочил с коленей отца и потянул шута за руку. — Кэти нас в парке ждёт, будем гулять вместе. И Полосатик с нами. Пойдём, Фабби! — Дадите мне секунду, ваше высочество? Надо перекинуться парой слов с его величеством. — Ладно, — Шарль отпустил руку. — Бери маленького монстра и подожди Фабби в своей игровой или в малой гостиной, — попросил Адриан. — Взрослые разговоры? — Да, — серьёзно ответил Адриан, а как только мальчик выбежал, маня котёнка за нитку с бантиком, вскочил, навис над Фабианом, держась за его плечи, и поцеловал. Правда, совсем коротко, будто украл. Затем выпрямился. — Выспался? — Спасибо, что позволили, сир, — ухмыльнулся Морелли. — Вообще-то, король сейчас ты, Гульфик, — Адриан кивнул на символ власти на его голове. — Тебе идёт. — Не спорю, но, — Фабиан снял корону и, встав, вернул на положенное место, — она твоя, Дри. Только ты её достоин. Я лишь жалкий твой слуга. Адриан промолчал. Глупо было в сотый раз заговаривать про свадьбу и совместный трон. Сейчас всё стало ещё сложнее, чем невозможность быть вместе из-за дурацких гетеросексуальных традиций. — Я ждал тебя хотя бы к обеду, — сказал он. — Ты дрых, пока у меня глаза слипались за работой. А потом няньку катал. Может, вечером Лайзу пригласить спеть для тебя? — Ты хотел, чтобы у нас двоих глаза слипались, ревнивый ты мой? Я не спал, Дри, я проснулся в час, а Кэти катал, чтобы обстановку разведать. Во дворце покрутился, по городу. И никто не ткнул в меня пальцем с криком: «Любовник короля!» Пока молчит наш граф. — Он и будет молчать, — помрачнел Адриан. — Он мне позвонил с извинениями и уверениями. Встречаюсь с ним вечером в Рыбацком домике. — Опять? Зачем?! — Я должен его дожать. Он гомофоб. Надо его переубедить. Я поговорю, а потом ты присоединяйся. — Мне для чего? Устроим групповушку? Адриан напрягся, ища разоблачительный подтекст. Усмешка Фабиана была абсолютно бесхитростной. Вдруг в голову пришла совершенно противоположная мысль — вспыхнула робкой надеждой. — А ты бы хотел? — спросил он и от переизбытка эмоций отступил и развернулся спиной, пошёл через гостиную. Сам бы он хотел! Наверно, ещё как! Групповая связь сразу сняла бы море проблем, особенно главную — муку выбора между Фабианом и Раулем. Радовались бы жизни вместе, втроём. — Ты чего, Дри? — догнал его Морелли, положил ладонь на плечо, обогнул. — Какая тебя муха сегодня укусила? С чего ты опять ревнуешь? Из-за Кэти? У меня с ней ничего. О Бьёрди вообще молчу… Я просто так ляпнул, без всякого. Дри… Ты во мне не уверен? Не обижай меня подозрениями. Пожалуйста. Верность — не пустой звук. У меня даже мысли не шевелятся на других, не говоря уже о… — Фабиан взял руку Адриана и положил себе на пах, прижал. — Тебе ночью что-то не понравилось? Скажи мне. Адриану нечего было сказать. Это тоже уже становилось традицией. Ночью со вторым оргазмом он пришёл в себя, полностью отдался Фабби, ощутил ту жгучую страсть, которая истончилась за дни общения с Бьёрди. И всё равно разрывался. Вот и сейчас уже загорелся идеей секса втроём. Придурок, блять. Дубина. Мало того, что почему-то воспринимает гейство Рауля как свершившийся факт, так и перед Фабианом стыд потерял. А самое отвратительное — что он только играет в нормальную жизнь, а нормальной жизни уж давно нет. Адриан чувствовал любовь к Фабби — сильную, искреннюю, но это была какая-то другая любовь — располовиненная, виноватая. Однако он дорожил ею и Фабианом, а на себя злился. — Ночь была обалденной, Фаб, — улыбнулся король. Обвёл пальцами контур его отвердевшей плоти и убрал руку. — Не выспался. Нервничаю. В сомнениях. Прости… Я уверен в тебе, просто… мне тебя не хватает. Хочу видеть тебя рядом с собой, а ты где-то ходишь. Ты мой шут. — Адриан тронул за полосатый костюм, погладил. — Мой. Развлекай меня. Сегодня пьём пиво и рыбачим. Не дуйся, но это приказ. Фабиан обречённо выдохнул. — Дри… Ваше величество… позвольте нарушить вашу волю? В любом случае хотел вас просить. Вечером приедет мой наместник, надо обсудить дела в пожалованном вами маркизате, не всё же время по телефону и интернету это делать? Меня и так за четыре года там редко видели, я всё при вас. Я ваш верный слуга, но, вашей милостью, у меня есть свои подданные и связанные с ними заботы. — Ладно, обсуждай, — пропыхтел Адриан. Его не очень устраивало остаться с Раулем наедине, он боялся своих реакций. — И ещё… приезжает управляющий моим поместьем. Прозвучало как гром. Адриан поднял голову. Вцепился взглядом в глаза и пальцами в шутовскую кофту. — Ты готовишь отступление? Не смей! Всё будет хорошо! — «Уповай на мир, но готовься к войне» — так в старину говорили? Пусть замок будет готов к моему внезапному прибытию. Всё равно там давно следовало смахнуть пыль с сервантов и расчехлить мебель. Не волнуйся, я уеду только при крайней необходимости. Сделай, чтобы этого не случилось, — дожми Бьёрди. — Дожму. Раз уж я заварил кашу… — Только помягче с ним — в глушь не отправляй и страшной карой не грози, а то у тебя теперь мания какая-то на нём отрываться. — Опять защищаешь? — Да жалкий он какой-то. И не заслужил пока наказания. Нарушит клятву — ему лучше бежать без оглядки. За вас, сир, за нас, Дри, я его голыми руками порву. Меня ведь тоже, знаешь ли, не прельщает сидеть в провинции, далеко от тебя. Я люблю тебя, мой сюзерен. Фабиан погладил его по щеке. Адриан коснулся его ладони, спрятал глаза. — Извини меня, Фаб, я сдурил. — Чего уж там. Только сегодня следи за языком. — Морелли улыбнулся своей самой всепрощающей улыбкой. Его арсенал улыбок был больше, чем оружейный при военном министерстве. — Ладно, отдыхай, собирайся на встречу, а я… — Он вдруг уставился на Адриана. — Блять, а где Шарль? Совсем забыл!.. — Я тоже! — испугался Адриан. Они мгновенно развернулись и понеслись из гостиной. В покоях стояла тишина. Которую сложно наблюдать, когда ребёнок играет с котёнком. К счастью, инфант нашёлся — лежал на перевёрнутой вверх дном родительской кровати и пичкал Полосатика конфетами. Всё вокруг, как и сам принц, было перемазано шоколадом. Адриан и Фабиан со вздохом переглянулись. Ох и достанется им от Изабеллы.***
Адриан отпустил Морелли на встречу с наместником и управляющим только после посещения больницы. Попавшие в аварию мужчины потеряли дар речи от неожиданно оказанной чести. Они впервые видели короля, растерялись, всё сокрушаясь, что переломы не позволяют встать на колени и выразить почтение, как подобает. Фабиан стоял в сторонке. — Я снова отобрал у тебя лавры спасателя, — извинился Адриан, когда они подошли к машинам. — Это твоей идеей было навестить пострадавших, — успокоил Фабиан. — Ты добрый и великодушный король. Я горжусь, что твой подданный, что живу в твоей стране. — Брось этот пафос, Фабби. — Это не пафос. Я так чувствую. Все так чувствуют. Кроме Бьёрди. Езжай, поговори с ним. Я знаю, ты подберёшь правильные слова. Он почувствует то, что чувствую я. А не почувствует, значит, он неизлечимый идиот. Маркиз оглянулся на гвардейцев, на прилипших к окнам пациентов больницы и персонал и сел в свой «Феррари». Он попал в точку, сам того не ведая. Адриан хотел, чтобы Бьёрди почувствовал к нему то же самое, что и Фабиан — любовь, страсть. Избавиться от этих желаний уже не представлялось возможным, пучина затянула. Однако он по-прежнему удивлялся, как случилось, что он поменял в своем сердце замечательного и совершенного во всех смыслах Фабиана на ничем не проявившего себя Рауля? Да, парень красив, горяч, имеет собственное мнение и умеет его отстаивать, при этом раним, вдумчив, жертвенен. Любит животных. Чтит идеалы семьи. Готов помогать нуждающимся. Но. Он не Фабиан. Странно работает влюблённость. Мозг свернёшь, пытаясь понять. Да и зачем? Адриан помедлил секунду и погрузился на заднее сиденье «Линкольна», отдал приказ ехать в Рыбацкий домик. Рауль находился там. Его встретили, проводили в Трофейную залу, предложили выпить. Он выбрал кофе — на столике перед диваном стояла пригубленная чашка, и воспользовался пультом от телевизора — работал государственный новостной канал. Транслировали выдержки с сегодняшнего совещания с министрами, часто акцентируя внимание на короле, он мелькал на экране то крупными, то средними планами. Рауль не смотрел передачу — ходил вдоль стен и разглядывал фотографии, из-за оранжевого полумрака близко придвигая к ним лицо. Замершего в дверях монарха он заметил лишь спустя пару минут. Резко, будто испугавшись, обернулся. Отчего эмоции крупным шрифтом отразились в глазах. Действительно испуг. Опустошённость, полнейшая растерянность, как себя вести. Одет был официально, как и подобало являться к государю, в брюках, рубахе, начищенных туфлях. Ну а вести себя… тут тоже имелись строгие нормы, и граф о них быстро вспомнил. Широким шагом подался вперёд и опустился на колено, склонил голову с буйными вихрами. — Ваше величество! В его действиях были покорность, воспитанность, заученность, но не было вожделения, с каким падает на колени Фабби, или хотя бы благоговения, которое испытывают все другие подданные. Впрочем, ненависть за сутки тоже не вспыхнула, зато осталась боль. Гнёт трудного решения. Парень измучился, чужая тайна съедала его. В таком состоянии не строят заговоров против сильных мира сего. Сердце разрывалось видеть его таким. С одной стороны, где-то глубоко-глубоко в душе Адриан торжествовал, что сломал выскочку, заставил признать над собой превосходство. А с другой стороны… действительно его сломал. Лишил человека радости жизни, и это было ужасным поступком. Он желал Раулю счастья. Счастья рядом с собой. К сожалению и на свою беду, Рауль этому упрямился. Адриан пытался быть объективным, справедливым, терпеливым, прощать, но его самолюбие всё равно страдало. — Граф, — поприветствовал он, глядя на затылок и плечи желанного парня. — Молодец, что пришёл. — Ваше величество, не сомневайтесь во мне, — попросил Бьёрди, однако не подняв головы. — Вчера я был смущён и ошарашен, не мог осознать в полной мере оказанного мне доверия быть посвящённым в вашу личную жизнь, теперь я осознал и в ясном уме заверяю, что буду хранить… — Рауль, — оборвал Адриан, — я знаю всё, что ты мне хочешь сказать, и не очень-то жажду слушать: устал от казённых речей и лести. Вижу, что ты до сих пор не оправился и дёргаешься в моём присутствии. Скажи, кем ты хочешь, чтобы я с тобою сейчас был — твоим королём или твоим другом? Бьёрди потребовалось несколько секунд. — Другом, ваше величество, — выдавил он. — Тогда встань и давай выпьем. Я расскажу тебе о себе и Фабиане. Не дожидаясь, пока тот поднимется на ноги, Адриан направился к дивану, на ходу расстёгивая верхние пуговицы рубахи и отправляя на полку корону. Вызвав слугу, приказал принести охлаждённый алкоголь. Рауль осторожно сел рядом. Адриан взял пульт и переключил канал на какой-то голливудский фильм. — Не люблю себя по телевизору, — объяснил он, — надоело. Рауль затравленно кивнул. Пришедший слуга избавил его от необходимости искать слова. Однако Адриан поставил задачей разговорить своего ненаглядного и хотя бы частично вернуть его в прежнее светлое расположение духа. Как только за слугой закрылась дверь, он разлил коньяк по бокалам. — Как себя чувствует Грэйс? Ей понравилось шоу во дворце? — Спасибо, ваше величество, с Грэйс всё отлично. Она восхищена двором, королевой Изабеллой и её дамами. Шлёт вам благодарность. — А что она сказала о смене твоего настроения? — Ничего, ваше величество. Грэйс ничего не заметила. Я старался вести себя по-прежнему, чтобы не разволновать её. И чтобы избежать расспросов. Уж будьте уверены, от кого-кого, а от Грэйс я тщательно буду хранить ваш секрет, не хочу, чтобы она снова приревновала. Рауль смотрел в стакан, а Адриан смотрел на него. На его чёткий профиль, опущенные ресницы, шевелящиеся губы, на изгиб кадыка, упирающиеся в колени руки, красивые кисти с длинными пальцами, поглаживающими резной хрусталь. И с трудом сдерживал желание потянуться, привлечь к себе, овладеть. Заставить забыть американку раз и навсегда. Смотрел и понимал, что желанию так и суждено остаться желанием. Только физической близости ему будет мало, а добиться её силой значило бы причинить боль многим людям. Рауль и так хлебнул от него унижений сполна, а милость выходила обоим боком и давала иной результат. Адриан чувствовал себя безоружным. Но он был королём, а в этом было решающее преимущество. — Выпей, поможет расслабиться, — сказал он и дотронулся своим бокалом до бокала Рауля, потом выпил сам. Кинув в рот кубик сыра, дошёл до шкафа, вернулся с сигаретами и пепельницей. Закурил. Предложил графу, чей бокал уже был пуст и стоял на столе, тот молча принял. — В прошлый раз мы хорошо посидели, Рауль. Подружились. Ты воспринимал меня как нормального человека, смеялся, шутил. Неужели то, что я бисексуал, что-то меняет? — Нет, сир, — глотая горький дым, покачал головой Бьёрди. — Рауль, тебе было бы легче, если бы ты знал о моей ориентации сразу, в день аудиенции или свадьбы? Ты говорил, что всё равно бы заменил Грэйс собой, но перестал бы ты видеть во мне врага и дерзить на грани государственной измены? — Так было бы честнее. — Честнее? Что? Для кого? Рауль, я двумя руками за честность, но тогда будь честным и ты… Нашу ситуацию можно повернуть в любую сторону. Ты меня-натурала обвинял в домогательствах, а что бы ты придумал, зная, что я гей? Что я специально иду на уступки, чтобы вместо Грэйс попробовать тебя? И делаю это при Фабиане. Неужто мой Фабиан менее ревнив, чем твоя Грэйс? Рауль отрицательно качнул головой. В пальцах дымилась сигарета. — Рауль, в моих действиях не было корысти. Исключительно исполнение традиции. Последствия которого доставили много неприятным минут не только Изабелле, но и Фабиану. С невестами они свыклись, а жених стал для них чем-то новеньким. — Вы изменяете жене, — обвинил Бьёрди слабым и хриплым от курения голосом. — Вся жизнь короля — измены королеве, не мною это придумано. Я уважаю Изабеллу, а Фабиана люблю. — Совесть шепнула, что последнее сейчас враньё, однако Адриан остался при своём мнении: он любил Фабби, просто любовь стала несколько другой. — Как-то у себя в поместье ты спросил, любил ли я кого-нибудь по-настоящему, хотел ли повести под венец… — Вы ответили, что это невозможно. Вы имели в виду ларда Морелли? — Представь себе! — усмехнулся Адриан. Затушил сигарету, налил коньяк, кивнул взять бокал. — Пей и… Раз уж мы друзья, я расскажу тебе всё. Давно хотел с кем-нибудь поделиться, да вот ты первый. Первый, учти, какая это честь. — Он смочил горло алкоголем, надеясь почувствовать опьянение. Рассказывать собирался долго и без утайки. — Я ведь геем был не всегда. Влечение к парням почувствовал лет в девятнадцать или около того. До этого меня устраивали девушки. В школе одну даже любил. Марту, одноклассницу. Безответно. Но это была не проблема: девчонки сами ко мне липли, постарше, помладше. Девственности в шестнадцать лишился… А ты? — В восемнадцать, — буркнул Рауль. — На выпускном. — Обычная практика, — подбодрил Адриан. Выпил залпом, пряча горячую волну возбуждения. — До восемнадцати я редко романы крутил, в основном случайные связи. Симпатии были, много, но вот чтобы влюбляться… Не припомню. К тому же я помнил, что влюбляйся я, не влюбляйся, а жениться придётся на девушке, которую выберут родители, и когда они скажут. Так что зря душу не травил. Адриан подлил ещё и себе, и Раулю, ожидая от него какой-нибудь реплики, но тот молча разглядывал чайного цвета жидкость на дне бокала, бездумно его покачивая. — Однажды на отдыхе в горах моего расположения стал добиваться парень. Ровесник. Из бизнес-сословия. Это не ново, добиться расположения инфанта мечтают все, но его намёки были весьма прямые. Он флиртовал. Сначала меня это обескуражило, наверно, даже оскорбило, как и тебя. Потом я присмотрелся и понял, что рано сделал выводы о своей реакции на однополую связь. Мой поклонник был красив, отлично сложен и неглуп, у нас имелись общие интересы, мы прекрасно проводили время вместе. В общем, я обнаружил в себе явственный отклик на внимание такого же, как я, парня. Мы переспали. Мне понравилось. Адриан снова сделал паузу, следя за понурым лицом графа. Ужасно хотелось знать, о чём он думает, проводит ли параллели с собой, своими чувствами и ощущениями. Пересматривает ли свои убеждения, своё отношение к нему — на это и были направлены откровения. — Вы влюбились? — спросил Рауль после нескольких секунд тишины. — О нет! — фыркнул Адриан, радуясь хоть какому-то оживлению графа. — Наутро я протрезвел и испугался. Того, что о моём увлечении узнает отец! От самого секса я по-прежнему был в восторге. Но отец с матерью меня бы убили. Единственный сын, инфант, надежда королевства, пример для подражания подданным — и трахается с парнем! Я запаниковал! Мне казалось, произошедшее за ночь стало достоянием общественности. Я полез в интернет… Сжёг простыни с пятнами спермы, замёл все следы. Парню приказал забыть обо всём и в тот же день уехал из резиденции куда глаза глядят. Думал спрятаться в Швейцарии или в Австралию сбежать. Ох, и перенервничал я тогда! Адриан усмехнулся, чокнулся с Раулем и выпил. Он немного захмелел и признаваться в подростковых страхах получалось легко и весело. — Никто не узнал? — догадался Бьёрди. — До вчерашнего дня? — Никто. Я отсиделся в Авире в поместье Рокарди, а когда понял, что всё обошлось, вернулся домой. С тех пор у меня случались парни, даже во дворце, под носом отца. Но я научился осторожности. — Адриан растянул губы в саркастической улыбке. Однако она осталась незамеченной. Бьёрди всё сидел в напряжённой позе, с локтями на коленях и изучал рисунок пола под ногами. — Не только я знаю вашу тайну, — сказал он, — все те парни тоже знают. — А ты хотел эксклюзивности? — поддел Адриан, закуривая. — Ладно. Ты единственный знаешь про Фабиана. Это серьёзнее во всех смыслах. Инфанту простили бы шалости, списали их на молодость, на гормоны, поругали бы, вынесли порицание, наказали чем-нибудь нестрогим. Инфант — лишь наследник, ему можно совершать ошибки, с него спрос невелик. К королю же совсем другие требования. К хорошему королю. Можно, конечно, плевать на свой народ в угоду своим прихотям, но я уважаю свой народ. Мне важно доверие подданных. Рауль молча взял сигареты, прикурил. Адриан подвинул ему пепельницу и налил коньяка. Похоже, бутылку они сегодня прикончат. — Женившись, я отказался от любых посторонних связей. Собирался быть примерным мужем, тем более Изабелла быстро забеременела. Для меня стал важен ребёнок — в этом мы с тобой похожи, Рауль. Люблю своего Шарля, ты не представляешь, как сильно… Вскоре после моей свадьбы умер отец, на меня свалилась вся громада забот! Вообще стало не до любви, день и ночь вникал в дела государства. А потом, всего через пару месяцев, на одном из приёмов во дворце я увидел его… и пропал. — Ларда Морелли? — Тогда я не знал его имени. В сопровождении герцогов и кардиналов шёл через залу к трибуне, чтобы произнести приветственную речь. По обе стороны, как всегда, стояли приглашённые, приветствовали меня, я отвечал улыбками и кивками. И вдруг мой взгляд зацепился за глаза. Только глаза. Насмешливые, мужские. И вдруг со мной что-то произошло. Внутри. Что-то ошпарило кипятком и заставило оглянуться. Продолжая идти, я нашёл эти глаза. Парень смотрел на меня. Он стоял где-то в середине, за спинами других, тоже склонился в поклоне, но взгляд был направлен на меня. Предназначен мне. И между нами что-то проскочило… произошёл какой-то обмен. Знакомо это чувство? — Да. — Совершенно потрясённый, дошёл до трибуны… выполнял предписанные сценарием действия, говорил, улыбался, а сам постоянно поворачивался в сторону этого парня. Старался смотреть реже, но вот словно заколдовали! Был чёткий регламент, я не мог отвлечься, уйти. Даже спросить, кто он, возможности не было! Промучился два часа! — Адриан рассмеялся. — Сразу после мероприятия приказал привести его ко мне, и с того дня мы вместе. Адриан приготовился к расспросам, но Рауль нарочито тщательно стряхивал пепел. — Я люблю Фабиана, Рауль, дорожу им. Он любит меня. Вместо того, чтобы жить парой, мы, как шпионы или преступники, шифруемся. Обнимаемся по углам, занимаемся любовью в темноте. Фабиан согласился быть шутом, лишь бы находиться рядом со мной и маскировать наши вольности в отношениях. Кстати, да, прозвище своё, Драный Гульфик, из-за меня получил. Изабелла с фрейлинами вошла, когда я лез ему в ширинку и не вовремя зацепился петлёй на манжете за бегунок, дёрнул с испугу и вырвал часть замка. Всё это с нитками торчало наружу. Пришлось отшутиться, что мы прозвище придумываем. Так и прилипло. На губах Бьёрди наконец-то появилось нечто напоминающее вялую улыбку. — Грэйс интересовалась происхождением прозвища. — Можешь рассказать ей. В упрощённом, конечно, виде. Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему мне важно сохранять отношения с Фабианом в тайне? Мы уже четыре года улучаем моменты побыть вдвоём. Я превратил Рыбацкий домик в своё личное логово с современнейшей шумоизоляцией, модернизировал Летний дворец. Будет очень плохо, если из-за доверия тебе у меня возникнут проблемы. — Я поклялся. Не считайте меня менее благородным, чем тот парень из бизнес-сословия. — Не считаю, граф. О! А хочешь ещё своей эксклюзивности? Все, кто знает про мои гомосексуальные пристрастия, были моими любовниками. Ты единственный, кто… Хотя нет, ты тоже со мной спал. Но ты единственный, кто делал это механически. По собственной воле, но без страсти. Адриан был не прочь прямо сейчас исправить этот пункт на ординарный случай. Рука чуть проползла по спинке дивана к плечу Рауля, бёдра чуть подались вперёд, губы раскрылись в немом стоне предвкушения… — Я не способен на страсть с мужчиной, — внезапно ответил граф, и Адриан опомнился. — Или вы хотели иначе? Хотел! Ещё как хотел! В брачную ночь, должно быть, неосознанно, а вот потом желал повторить с бурей эмоций и обоюдным удовлетворением, нежностью и горячими ласками. И сейчас мечтал предаться постельным утехам вместо того, чтобы убеждать объект страсти в любви к другому. К счастью, пьяное наваждение прошло. — Не выдумывай! Я только что рассказал тебе о чувствах к Фабиану. Мы с тобой похожи и в том, что чтим верность. — А как же невесты? Провокатор! Никак не угомонится. Пунктик у него на измены, ненавидит их, как шарманку заело. Адриан не мог раскрыть правду про фальсификацию брачных ночей. Хотя бы потому, что брак графа подтвердился по-настоящему. — Так же, как и женихи, — шевельнув желваками, съязвил он. Взмахнул рукой, успокаиваясь. — С невестами приходится мириться. Достаточно про меня, Рауль. Теперь твоя очередь рассказывать. — Что? — ощетинился Бьёрди. — Всё. Что тебя гложет. На чём основаны твои гомофобские воззрения. Где твоя дерзость. Почему ты ищешь моего общества. Ответ на последний вопрос особенно интересовал. Адриан опустил слова «после приезда Грэйс», не уподобляясь Морелли в напрашивающихся подозрениях. Он верил — хотел верить, — что причина в возникшей симпатии, пусть на подсознательном уровне.