***
Рауля привели два гвардейца. Он шёл, а они следовали позади. Адриан ждал на балконе второго этажа, наблюдал, как графа высаживают из полицейского «Хаммера» и заводят в здание, затем вернулся в залу, сел на софу между окон. Солнце только-только окрасилось в золотистый, в просторном помещении было светло, лучи играли на разрисованных батальными сценами стенах, на хрустале и фарфоре, инкрустированных элементах мебели. Графа ввели в двустворчатые двери. Адриану бросился в глаза его осунувшийся вид, хотя костюм, в котором Рауль присутствовал на обеде, сидел по-прежнему элегантно и даже туфли сверкали. В волосах застрял крошечный листок, жёлтым пятном выделялся на русом фоне. Возникло стремлением его вынуть, однако Адриан не сдвинулся с места, когда Рауль опустился у его ног на колени и склонил голову. Жестом отпустил гвардейцев и выждал, пока они покинут залу и удалятся от неё, отправляясь в расположенное на дворовой территории помещение для охраны. Домик оставался пустым. Бьёрди молчал, явно не горя желанием заговаривать. Ни приветствовать, ни спрашивать, ни клясться, ни уверять. Молчал с понурой головой, свисающими руками. — Рауль, присядь, пожалуйста, — Адриан похлопал по софе рядом с собой. В уме крутились тысячи фраз, и все какие-то неправильные, вероятно, из-за выпитого алкоголя. — Ты не отвечал на звонки, я беспокоился. — Спасибо за заботу, ваше величество, — сказал Бьёрди и прозвучало сверх меры язвительно. Он пересел на предложенное место, упёрся руками в бархатное сиденье и отвернулся. — Я оценил вашу милость ко мне. Конвою ставлю пять звёзд. — Шутишь — это хорошо, — резюмировал Адриан. Вынул листок из его волос, кинул в окно. — Рауль, я всё объясню. — Я не хочу знать, — резко взмахнул рукой граф. — За каждым объяснением стоит новая ложь. Чем больше правды, тем больше лжи. Хватит с меня сюрпризов и королевских тайн. — Это не повод прыгать с моста. — А я и не прыгал. Стоял, смотрел на течение. Вода успокаивает. В повисшем молчании король сходил к столику, налил из графина виски, подал стакан Раулю. — Тоже успокаивает. Пей. Адриан чокнулся с ним и сел обратно. Рауль с вызовом выпил. — Вы не спите с невестами, которые этого желают, а переспали только со мной, который не хотел. Или ларду Морелли врёте и насчёт всех остальных случаев? Есть предел вашей лжи? — Насчёт невест — правда. И ты теперь знаешь абсолютно всю правду. — Вы вчера так говорили. — Вчера ты и из одной тайны трагедию устроил, — напомнил Адриан. — Про невест должно остаться между нами… С тобой я тоже спать не планировал. Ты должен был напиться и заснуть. Разве я не спаивал тебя? Разве не тянул время? Адриан жёстко смотрел в глаза. Рауль упрямился, не прогибался, возникли сомнения в возможности его переломить, но вдруг он сдался. — Да, сир, было такое. Его непримиримость сдулась под напором фактов, взгляд погрузился в себя. Он прямо сейчас осознавал, что сам обрёк себя на позорную связь и мучения. Складывались последние кусочки мозаики, картина обретала завершенность. Нелегко принять, что злодей оказался не злодеем вовсе, а прилагал максимум усилий, чтобы спасти. Адриан забрал у него стакан, наполнил. Пока делал это, Рауль закрыл лицо ладонями, тяжело растирал пальцами лоб. — Пей, — приказал Адриан. Он злился. В основном на то, что Бьёрди натурал. Внутренне был с ним мягок и участлив, а выходило свысока. Парень этого не заслуживал, по крайней мере тем, что не кинулся распространять компромат. Надо было во что бы то ни стало удержать его в лагере своих сторонников. Адриан подсел ближе, на дружеское расстояние, коснулся опущенного плеча графа. — Рауль, ты пострадал из-за собственной… не то чтобы глупости — из-за собственной принципиальности. Позволь, я всё-таки изложу всю историю? Теперь уже точно всю. Рауль скептически кивнул. Король убрал руку, откинулся на спинку, положил ногу на ногу. Вдохнул как перед долгим рассказом. Тряхнул стаканом. — Я давно не пользовался правом брачной ночи. В буквальном её понимании. В первые месяцы после коронации, конечно, старательно исполнял традицию и исполнял бы, наверно, и дальше. Если бы не полюбил. В тот момент передо мною возникла дилемма, как быть. Она упиралась не в номинальную верность — «не изменяю, потому что положено быть верным», нет. Мне просто не нужны были другие. Физиологически, понимаешь? Ну а на другой чаше весов лежал мой королевский долг, нерушимость традиций… Законность чужих браков, наконец. Я выбрал Фабиана и решился на подлог. Рауль наблюдал безучастно, бездумно взбалтывал виски. Адриан встал, покопался по антикварным шкафам, нашёл в ящике сигареты и спички, пепельницу взял из серванта. Остался стоять там же, их разделяло около трёх метров. — Думаешь, мне не было страшно? — спросил, закуривая, Адриан. — Ночью прошло хорошо: юная баронесса от чести находиться в моей опочивальне совсем смутилась, пила всё, что я ей предлагал. Да и, по правде говоря, ей много было не надо, она уже приехала с торжества изрядно навеселе, так что уснула, едва добравшись до подушки. Утром я сказал, что секс был. Она помнила только то, что была пьяна, и опровергнуть мои слова не могла… К счастью, девственниц на свадьбах сейчас не сыскать… Но если бы она усомнилась или вспомнила! Мало бы мне не показалось! Не все же у нас в Америке учились… Месяц я ходил как на иголках. После второй свадьбы тоже, после третьей. И оставался чист. Дать сигарету? — У меня свои есть. — Ладно, разберёшься сам, — согласился Адриан, почесал бровь. — Как видишь, Рауль, я научился обманывать давно. Скажи мне, как, по-твоему, эта ложь во зло или во благо? Правильно я поступил, обманывая молодожёнов, или отвратительно? Рауль молчал. И Адриан молчал. Курил. Вопрос висел, игнорировать его было нельзя. Рауль заёрзал. — Моё мнение, что любая ложь — зло. Невесты же думают, что вы спали с ними. — Но эта ложь лучше правды, если бы я действительно с ними спал? На твой прогрессивный взгляд. — Лучше. — А лично тебе? Спокойнее бы воспринял «бесчестье», не помни ничего о процессе? Бьёрди опять молчал. Насуплено, гордо, но как-то кисло. — Возлечь с вами было честью для меня, — проговорил он заученно. — Да, граф, да, — покивал Адриан. Добавил, небрежно туша сигарету: — Тем более наутро я мог наплести всякого. Например, что тебе понравилось и ты просил продолжения. — Он устремил испытующий взгляд. Рауль побагровел. — Я бы не поверил. — Да, — сказал Адриан и рассеянно вынул сигарету, хотя курить больше не хотел, просто, чтобы занять руки. Зондирование почвы с треском провалилось, странно было надеяться на успех. А он вдруг остро осознал, что надеется, ждёт у моря погоды, тянет время, да только теряет его. Он муссирует темы, которые уже тысячи и тысячи раз обговорены и являются лишь переливанием из пустого в порожнее. Но они нравятся, они задевают за живое, потому что и он помнит. Помнит тот секс — тоже бодрствовал. Он топчется на месте, не находя сил разорвать порочный круг своей недостижимой влюблённости. Не желая их находить! Сознательно даёт себе послабления, удерживает парня возле себя, тратит на него часы в ущерб всем. А ведь ехал сюда с твёрдым намерением объяснить, взять новую клятву и навсегда забыть, пока не привело к очередным каким-нибудь потрясениям. Пора так и поступить. Пора заканчивать, быть мужчиной. Разрубить чёртов узел. Здесь и сейчас. И идти домой — к Фабиану. Темнело. Солнце спустилось за деревья и дома, покраснело, залу наполнили интимные сумерки. На полу лежали длинные тени, через открытые окна и балконную дверь доносились крики птиц и шелест ветра в листве. Витал запах табака. Рауль нянчил стакан с каплей янтарной жидкости, то ли не зная куда его деть, то ли вообще не замечая своих действий. Думал о чём-то грустном. Он был красивым, желанным. Он не был пустым, и нестерпимо хотелось разгадать, чем наполнен за мишурой дерзости и нахальства. Хотелось убрать тоску из его глаз, сделать его счастливым, согреть собой. Обладать не телом, а душой. Телом — телом тоже. Получится ли отпустить, забыть, жить с Фабианом? «Ты разлюбил меня, Дри?» Адриан дал себе нехилого мысленного пинка. Кинул растёртую сигарету в пепельницу, вероятно промахиваясь мимо неё, стремительно приблизился к Бьёрди, сел боком, одну ногу для удобства согнутой задирая на софу. Рауль от неожиданности повернулся так же, к нему лицом. Адриан вырвал у него стакан и отправил на пол — ничто не должно мешать. Поймал удивлённые глаза. — Рауль. — В первую минуту он растерялся, что говорить. Потом слова полились потоком. Несвязным, бурлящим и, вместе с тем, лёгким, мягким, чего он добивался от себя немногим ранее. — Рауль, послушай, мы опять пикируемся, а проблемы не решаем. Надо прекращать. Сейчас я расскажу тебе последнюю правду, она тебе не понравится, но я расскажу её, чтобы ты больше не уличил меня во лжи. Ты поклянёшься сохранить всё, абсолютно, в тайне, и после этого мы с тобой разойдёмся навсегда. Я больше не хочу тебя видеть. Никогда. Ни приёмов во дворце, ни звонков, ни приватных встреч. Можешь жить в столице, вести семейный бизнес, но так, чтобы не попадать в моё поле зрения. — Ваше величество… — Бьёрди растерялся или даже испугался. — Последняя правда, Рауль, — быстро продолжил Адриан, чувствуя, что на лбу собрались складки. — Ещё на аудиенции я знал, что не трону тебя. У меня не было причин раскрывать тебе, что я бисексуал и что не пользуюсь новобрачными, я в любом случае не собирался спать с тобой. Твоя дерзость, угрозы судом и сопротивляемость алкоголю меня бы не остановили, я бы нашёл способ заставить тебя заснуть и обрести амнезию. Я переспал с тобой сознательно, Рауль. — Почему? — ужаснулся Бьёрди. — Потому, что я мужчина? — Пол ни при чём. Я бы не изменил Фабиану с самим Господом Богом. — Что же тогда?.. — Я влюбился. Блять! Тогда ещё не понял! Просто захотел тебя! Подумал: «Какого хрена? Это же моё право, тем более он сам нарывается». Но потом я понял — я люблю тебя. Люблю тебя, Рауль! Глаза Бьёрди забегали. Отрицание боролось с принятием, пытаясь постичь услышанное и сделать какой-нибудь вывод. Красивые брови вымученно нахмурились, сжался красивый рот. Адриан сдвинул руки ему на колени. — Я бы мог многое рассказать, что пережил за эти месяцы, Рауль. Как пытался избавиться от любви, как всё больше увязал! Ты вряд ли захочешь слушать. А что-то прекрасно знаешь. Вспомни, и сам поймёшь. — Вы… любите, ваше величество? — наконец подобрал слова Бьёрди. — Разве… разве это любовь? Опала и унижения… — Это чёртова любовь! — рявкнул Адриан. Припечатал ладонью по его колену и тут же схватит за отвороты пиджака, рванул на себя. — Разве я могу иметь с тобой другую? Господи, Рауль, как мне хочется поцеловать тебя, подарить тебе ласки… — Спелые искусанные губы были прямо перед глазами, и Адриан жадно смотрел на них, не скрывая желаний, представлял. — Я король!.. Король, а, блять, страдаю. Из-за любви к натуралу… У меня власть, я могу приказать… но я… блять, я выбрал страдания, потому что не хочу тебя принуждать… Руки незаметно переместились на лицо. Адриан обнимал ими подбородок и смотрел, смотрел, заворожённо смотрел на губы, гладил их большими пальцами, очерчивал припухшие контуры. Губы были тёплыми, податливыми, чуть подрагивали. Были близкими — только пожелай, подайся вперёд и возьмёшь. Они искушали. На пьяную голову сорваться было легко… К пальцам скатилась капля прозрачной влаги. Адриан поднял глаза и наткнулся на затравленный взгляд. Больше слёз не было, только покрасневшие веки. А под ними, глубоко в зрачках, на самом дне души была действительно последняя правда. Скрываемая, ненавидимая правда. — А лард Морелли?.. — с усилием выдавил граф. — Морелли? Не надо о Морелли… Рауль, меня тянет к тебе, я схожу по тебе с ума. Ты хоть немного чувствуешь то же, что чувствую я? Тебя хоть немного после той ночи… через предательство любви, через муки совести… тянет ко мне? Ответ Адриан увидел по обречённо повлажневшим глазам, глубокой складке между бровей… и стал целовать. Медленно. Осторожно. Закрыв глаза, коснулся сомкнутого рта, попробовал захватить нижнюю губу, толкнулся языком, не получая ответа. Ничего. Адриан прощал: в первый раз всегда трудно ответить, всегда страшно. Губы были со вкусом виски, твёрдые, сжатые… Ничего, сойдёт в первый раз. Адриан не мог уже остановиться, целовал. Впитывал мускусный запах чужой кожи со смесью парфюма, речной тины, пыли и скованного страхом тела. Ощущал, как в собственном паху наливается жар, и член, утолщаясь, меняет положение и трётся о ширинку. Он провёл ладонями вниз по напряжённой шее Рауля, к плечам, сдвинул с них пиджак и снял с рук. Рауль помог. Пиджак опустился на край софы и с шуршанием соскользнул на пол. Адриан оторвался от губ, заглянул в глаза, подтверждая согласие. Понадобилась лишь секунда на поиск отголоска в расширенных зрачках, и он сразу припал к шее, почувствовал, как вздрогнул кадык. На ощупь нашёл верхнюю пуговицу рубашки графа, затем вторую. — Сир… — Кадык снова дёрнулся, в сдавленном голосе была мольба. — Сир… в тот раз мне не понравилось. Это было больно. И мерзко. Чёрт! Адриан снова поймал испуганное лицо в ладони, заставил смотреть в глаза. — Это потому что ты был плохо подготовлен, — проговорил он успокаивающе. — Я подготовлю тебя. — Вы, сир? — Я. Тогда я был зол, а сегодня не потребую делать это самому. Я подготовлю тебя. Я хочу подготовить тебя. Покажу, на что способен гейский секс. Покажу, на что способна простата. Сохранять голос ровным удавалось великим трудом. Слова мешали, дорвавшемуся телу хотелось действий. Мышцы мелко подрагивали от нетерпения, яйца поджались и окаменели, на член давила молния. Дать задний ход казалось физически невозможным. Если граф пойдёт на попятную, Адриан боялся, что потеряет контроль. Рауль решался мучительно долго. Наконец он моргнул. Моргнул! Господи, как много в этом простом движении! Адриан возликовал. Схватил его за предплечье, вскочил, поднимая за собой, завертел головой, оглядывая софу, сумрачную залу и большие, светящиеся блеклыми вечерними огнями окна, выходящие во двор. — Так, здесь неудобно. И смазка нужна. Пойдём? — Ваше величество… Рука Рауля дёрнулась, но Адриан уже тащил его за собой — из залы в такой же неосвещённо-серый коридор, затем в единственное безопасное место для секса. Быстрые шаги гулко отдавались от стен и высоких сводов. В кладовке было темно и душно. И ящики, шкафы, комоды, силуэтами вырастающие из почти кромешного мрака, напоминали… Фабиана. Король в сомнениях остановился. — Здесь? — удивился Бьёрди, с разочарованием рассматривая барахло. — Здесь смазка и презервативы. Адриан быстро выудил тюбик и коробку из тайника и, думая, куда пойти, вылетел из кладовки. В изолированной Трофейной зале стоял диван. Ему-то самому всё равно, трахнул бы парня и прямо на полу или подоконнике — яйца уже весили по пуду, — да Рауль сочтёт оскорблением, он и так колеблется. Адриан взбежал по лестнице на третий этаж и втолкнул в самую роскошную жилую комнату, щёлкнул выключателем торшера. — Моя спальня. Нравится? Рауль уставился на огромную кровать под бордовым балдахином и промолчал. Его рубашка была до середины расстёгнута, вырез открывал часто вздымающуюся грудь в русых завитках, косточки правой ключицы. Адриан усмехнулся. Ловко задёрнул шторы, избавил себя от короны и рубахи и подошёл к нему. Взяв за затылок, поцеловал и стал подталкивать к кровати. Рауль раскрыл губы — вряд ли от похоти, скорее всего из-за необходимости неуклюже переступать задом, но Адриан сразу просунул язык. Исследовал нёбо, очертил ряды зубов и поймал ускользающий от него язык, поборолся с ним некоторое время и отпустил. — Рауль, я люблю тебя, — прошептал он. — Доверься мне. — Я доверяю… — Погасить свет? — Не надо. — Включить музыку? — Нет. Давайте к… делу. — Хорошо, — не подумал спорить Адриан. — Раздевайся. Они стояли у изножья постели. Рауль отвернулся. Стащил рубаху, вывернув её наизнанку, так бросил в кресло, вылез из брюк, чуть не упав. Снял носки, откинул и выпрямился. Тело светлело в полумраке плохо загоревшей кожей. Широкие плечи подрагивали, лопатки нервно ходили, длинные ноги переносили вес с одной на другую. Серая полоска ткани обтягивала упругий зад совсем не к месту. Нагло наблюдая, Адриан разделся донага и сжал изнывающий член, дважды провёл кулаком по стволу, выдыхая, и встал позади Рауля. Положил руки на вздрогнувшие плечи, потёрся между сжавшихся ягодиц и развернул Бьёрди к себе. — Не бойся меня. Действовать надо было быстро, пока натурал не передумал. Сейчас он признаёт связь, некую ниточку, протянувшуюся между ними, и своё противоестественное влечение, но в любую минуту может и встать на дыбы. Адриана не интересовали причины, по которым Рауль поддался ему. Он был счастлив. И возбуждён. Перевозбуждён. Мысли стекли в пах. Он кинул Рауля спиной на кровать, сдёрнул брифы и взобрался над ним, завладел губами. Граф не остался безучастным, но отвечал с каким-то отчаянием, будто его заставляли. Плевать. Адриан не стал долго мучить его, перекинулся поцелуями на шею, грудь, обвёл языком и прикусил соски. Пересчитал пальцами рёбра, скользнул рукой между ног, раздвигая их и гладя внутреннюю часть бедра, тугую мошонку и шов под ней. Взял в кулак мягкий пенис, круговым движением большого пальца подразнил головку. Рауль, закрыв глаза, вцепился в покрывало, был твёрже бетона. — Расслабься, Рауль, пожалуйста. — Я, — хрипло отозвался тот, сглотнул, — люблю Грэйс… — А меня любишь? — спросил Адриан и погрузил член в рот. Ласки кулаком уже принесли результат, а почувствовав горячее влажное горло, член напрягся во всю силу, затрепетал. — Ваше величество! — выдохнул Бьёрди и подскочил на локтях. Конечно, неожиданный минет от короля может испугать кого угодно, но распутные картины точно никого не оставят равнодушным, правда, света под балдахин проникало мало. Адриан дал Раулю насладиться сполна. Заскользил губами по стволу, обвёл высунутым языком головку, подул на уретру и снова погрузил почти до основания. Повторил, с улыбкой глядя на графа. Тот не отрывал глаз, взгляд всё больше туманился, колени подрагивали. Ещё после нескольких повторений, он откинулся на подушку, зажмурился и невольно подался бёдрами вверх. Совсем мало, но Адриан заметил, беззвучно засмеялся и пропустил член за щёку. Интересно, американка делает минет? Или феминисткам претит брать в рот? К чёрту эту бабу! Рауль сейчас здесь, с ним, и он обязан выложиться на все сто. Господи, да он не может иначе! А так не хотелось ни прелюдий, ни нежностей. Вытрахать, а ласки и поцелуи оставить на второй раз. В паху полыхало. Доступность парня дурманила голову. Стоны… вернее, тихие выдохи, которые издавал Рауль, напрочь лишали терпения. Да и к чему терпеть? Адриан нашёл брошенный им на кровать лубрикант. Продолжая сосать, выдавил побольше на пальцы и размазал по слегка волосатой промежности Бьёрди. Чуть не кончил, попав на сжатый анус. Колени Рауля инстинктивно съехались, но не могли сомкнуться. Адриан отодвинул одно от себя, выпустил член. — Ничего не бойся. Расслабься. Больно будет только в начале, потом будет приятно. Рауль промолчал, напрягся как камень. Бог с ним, лишь бы не удрал, пока дело дойдёт до простаты. Перевернуть бы его на живот для удобства, поставить на четвереньки, да оскорбится. К тому же до одури хотелось видеть его лицо. — Приготовься, — предупредил Адриан. Ещё раз смазал кольцо мышц и, проводя по всей длине члена языком, плавно вошел средним пальцем сразу до упора. Бьёрди предсказуемо дернулся и напрягся, даже попытался отползти. — Расслабься, — посоветовал Адриан и задвигал рукой, растягивая тесный проход, поражаясь, неужели у него самого такой был такой узкий и неподатливый в первый раз… Но мысли затуманились, осталась похоть. Терпение истончалось. Рауль кусал губы и лежал смирно, только руками загребал покрывало, и ноги немного тряслись, живот втягивался. Возможно примириться помогали оральные ласки — Адриан не скупился. Второй палец он вставил без предупреждения и, едва Рауль перестал шипеть и расслабился, нашёл простату. Провёл по ней легонько, наблюдая за реакцией графа, покружил подушечками, надавил и сразу получил отклик — громкий хриплый выдох и нервный толчок навстречу пальцам. — Нравится? — Адриан улыбнулся и дотянулся до его губ, накрыл их коротким поцелуем: Рауль бы всё равно не ответил. Вернувшись в ноги, он ещё раз надавил на простату и втиснул третий палец, а потом повторил массаж. Проход растягивался сложно. Внутри было так узко, как Адриан давно не помнил. Он изнывал, утешали только посмелевшие стоны Рауля и робкое насаживание на пальцы. Натурал почувствовал вкус. Наконец король решил, что мышцы достаточно растянуты. Всё-таки перевернул парня на бок, добавил еще лубриканта, надел презерватив и, дрожа от нетерпения, пристроил член к отверстию. — Я люблю тебя, — шепнул на ухо он и медленно протиснулся. Всхлип вырвался синхронно, Рауль дёрнулся, попытался ускользнуть, сняться, но Адриан удержал поперёк груди, прижал к себе. — Расслабься, ну же… Сейчас привыкнешь. Я кончу быстро. Внутри было узко и горячо, а ещё — невыносимо сладко. Адриан начал двигаться, сжимая бедро графа, плавно толкая на свою плоть. Тягучая истома разливалась по телу с каждой фрикцией. Их ноги переплелись. Вокруг было жарко, кровать колыхалась и тихо скрипела, кисти балдахина качались. Хотелось максимально продлить удовольствие, но крышу уносило, темп нарастал сам собой. Адриан замедлился, а через минуту понял, что снова безбожно втрахивает Рауля в матрас. Благо, что по простате проходил, проезжал практически беспрерывно. Рауль отвечал, ловя какой-то рваный ритм и только мешая. Сжимался, шумно дышал, вздрагивал. Волосы у основания шеи и на висках повлажнели, да и весь он вспотел, стал жарким как печка. Рука дёргала член. Трение внутри было умопомрачительным. Выдержка истончалась. Адриан чувствовал, как в животе закручивается тугой узел и вот-вот лопнет. Он быстро выскользнул из ничуть не растраханной задницы, повалил Рауля на спину и вошёл сверху, придерживая под колени. Задвигал бедрами, ища нужный угол проникновения, и нашёл — Бьёрди выгнулся в экстазе и гортанно закричал. В нём стало нестерпимо туго, а Адриан больше и не терпел. Обвил пальцами его скользкий от смазки член и тут же ощутил, как выплёскивается горячая струя семени, а сильное тело под ним со стоном сжимается в комок и после действительно расслабляется. В несколько жестких движений он довёл себя до оргазма. Вскрикнул, вскидывая голову, и осел на Рауля. Они оба были липкими и тяжело дышали. Король не считал, сколько времени они лежали, приходя в себя, он бы лежал так и дальше. Залез бы под одеяло, обнял любовника и заснул. Накатили лень и усталость. — Ваше величество, — пошевелился Рауль, намекая, что пора бы слезать с него. Адриан приподнялся, поцеловал его в сухие губы. Своими сухими, да. — Для тебя я — Адриан. — Хорошо. Вот так вот легко и просто. Восхитительно. Прекрасно. Адриан ещё раз поцеловал его в губы и сел, свесил ноги с кровати, сощурился на жёлтый торшер. Снял презерватив. И задумался, куда его выкинуть. Обычно утилизацией занимался Фа… биан. Блять. Снова изменил ему. А ведь хотел же помириться и забыть графёнка как страшный сон. Адриан не жалел. По крайней мере сейчас. Поэтому отмахнулся от совести. Кинул резинку на пол, повернулся к Раулю. Тот ещё лежал, вытирал отрывистыми мазками ладони испарину со лба и висков. Ноги он чуть расставил. Волосы на животе слиплись от спермы, член почти вернулся в спокойное состояние, поблескивал от смазки. Обычный такой парень после секса. — Ты меня любишь? — поинтересовался Адриан. Рауль поднял глаза. Наверное, вопрос застал его врасплох. И он не хотел на него отвечать. Но, несмотря на секс и разрешение называть по имени, помнил, что говорит с сюзереном. Буркнул: — Не знаю. Адриан подбадривающе улыбнулся. — Это нормально. Это сложно понять… когда с человеком своего пола. — Он покопался в прикроватной тумбочке, нашёл чистый носовой платок и влажные салфетки, вынул стал вытирать себя и подал Раулю. — Сегодня было приятнее, чем в брачную ночь? — Я, — протянул Бьёрди и, тряхнув взлохмаченной головой, быстро закончил: — Не знаю. Я пока не могу поверить, что это произошло второй раз. Что я согласился. Будто здесь был не я. Это тоже нормально? — Кризис ориентации, милый. Мы все через него прошли. — Адриан забрал салфетки у графа и вместе со своими бросил к презервативу. Лёг к Раулю, провёл по изгибу его бедра, бока к рёбрам. — Спасибо. Мне это было нужно. Надеюсь, ты испытал хоть каплю того удовольствия, что испытал я. И да, я оказался скорострелом, как ты меня тогда обзывал. Облажался перед тобой. — Адриан усмехнулся. — Пять минут, максимум семь. Ты бесподобно тесный. — Мне показалось вечностью. Но… в определённые моменты… я забывал про время. Я кончил раньше. Вроде бы. От Рауля за километр веяло сомнениями. Либидо удовлетворилось, и теперь он запутался. Неуклюжие попытки отпустить себя, принять свои чувства, зов своего тела разбивались о характер, предрассудки и воспитание, того и гляди раскается, отгородится холодностью и конфронтацией. Адриан не собирался допускать, чтобы страстная ночь завершилась тупиком. Развитие отношений и только развитие! Бьёрди тёпленький, его надо лишь подтолкнуть в нужном направлении. Адриан перекинулся через него, навис, низко наклонился к лицу. Посмотрел в настороженные глаза, потом на приоткрытые в растерянности губы. Тихо попросил: — Поцелуй меня. Сам. Пожалуйста. Граф не пошевелился. Потом нерешительно приподнял руки, помедлил и вдруг с силой обвил ими шею, притянул к себе, сам подаваясь вверх, и выполнил просьбу жарче, чем король рассчитывал. Рауль буквально орудовал языком в его рту, ненасытно сосал и кусал губы. Адриан на секунду изумился, а потом ответил тем же напором, ликуя от радости и победы. Они покатились по кровати, цепляясь друг за друга руками, ногами и вставшими членами. Оказавшись на лопатках, Адриан исхитрился вставить оседлавшему его Раулю, но тот соскочил. И прекратил возню так же внезапно, как начал, слез, уселся, подперев голову. — Я не знаю, что со мной происходит. — Ты взаимно влюблён и счастлив. — Я женат… Адриан. У меня будет ребёнок. Я люблю Грэйс. Король улыбнулся обращению. Приподнялся на локте, погладил блюстителя нравственности по спине. — Я тоже женат, у меня есть сын и… Фабиан. Так бывает, что люди женятся на других прежде, чем встречают друг друга. — Он повалил Рауля и поцеловал, потом потёрся носом о его щёку. — Я не хочу тебя отпускать… Мы можем заночевать здесь, вместе, заняться ещё любовью и плевать мне, что делается во дворце… но что-то подсказывает мне, ты захочешь поехать домой. Рауль кивнул. — Да, мне надо домой. Грэйс наверняка волнуется. Ей, наверно, сказали, что меня увели с конвоем. Адриан усмехнулся. — Извини, я на тебя неадекватно реагирую. — Как говорит Фабиан, додумал он. — Ролевые игры в подчинение. Извини, больше не буду. Приходи завтра на ужин. С Грэйс и сёстрами. — Прикрытие? — Просто потому, что их брат и муж ужасный душка. Рауль засмеялся. — Сочтём за честь, Адриан. Спасибо за милость. Они поцеловались и стали собираться. Наскоро по отдельности помылись, надели изрядно помятую одежду, выпили коньяка. Король пытался представить, как их уединение, перемещения по Домику, задёрнутые шторы и приглушённый свет выглядят для охраны и гвардейцев, да на обслугу было плевать. На любое чужое мнение — плевать. Презервативы и салфетки он выкинул в мусорное ведро на кухне.***
Вид громады Летнего дворца, со всех сторон окружённого аллеями, фонтанами и освещённого десятками разноцветных ламп, отрезвил. Через пятнадцать минут наступала полночь, заканчивались увеселения на поляне. Некоторые дамы и кавалеры уже разбредались по покоям или шли на парковку к своим автомобилям, старательно обходили королевский «Линкольн», стоявший у парадного входа. Адриан не спешил покидать салон, думал, крутя в пальцах смарт. Он тоже запутался. Всё, что произошло сегодня, казалось то фантасмагорией, то трагедией. Однозначно день был долгим-долгим. Окна Фабиана на втором этаже дальнего крыла, насколько позволяло судить расстояние, были тёмными. Возможно, он спал — вряд ли его сегодня стоило искать на танцполе. Можно было не беспокоить его, отложить труднейший разговор на завтра, но так будет неправильно, не по-дружески, безразличие перечеркнёт всю их любовь. Свинством будет сослаться на усталость, сонливость и «ты сам просил». Адриану не было плевать на Фабиана. Без объяснения с ним день не мог быть незавершённым. И он чувствовал, что маркиз ждёт от него действий, по которым станет судить. Они слишком близки, чтобы без спросу вторгаться в личное пространство друг друга, приходить с повинной и надеяться быть понятым. Водитель притворялся тенью. Наверно, тоже хотел лечь спать. Король кинул ещё один взгляд на окна. Написал в чате: «Фаб, спишь? Ты у себя?» Проберётся к нему окольными путями, минуя свои покои. Хорошо бы безлюдными коридорами: претило видеть чужие лица, обмениваться репликами. Даже кивать претило. Галочки под сообщением быстро поменяли цвет, и почти следом высветилась пометка о наборе текста. «Я в квартире, Дри». По самолюбию больно хлестнуло. Скорее всего, совестью. Фабиан уехал из дворца в свою квартиру. Туда, где он жил в студенческие годы. «Сейчас приеду, если позволишь». «Приезжай». Вот так, теперь они всё-таки должны спрашивать разрешения. И непонятно, какое настроение у Морелли. Хотя, какое оно может быть? — Бульвар Пьера Пятого, двенадцать, — назвал он адрес, и водитель послушно поехал, чертыхаясь, наверно, про себя. Пусть скажет спасибо, что не вызвали обратно, едва он дошёл до дома. По той же причине должны быть благодарны мотоциклисты, двинувшиеся эскортом. Бульвар находился в пятнадцати минутах езды по ночным улицам. Дом располагался на берегу второй по протяжённости и значимости реки Милны. Это была современная элитная высотка из стекла и бетона, пентхаус Фабиана полностью занимал два средних этажа, но всё же это был не личный дворец, в какие любили себя селить молодые вельможи. Фабиан не купил и не построил себе дворец даже за последние четыре года. Он предпочитал скромность, иногда казалось, что стесняется своего аристократического происхождения и ему удобнее жилось бы простолюдином, наравне с большинством подданных. Правда, куда уж скромнее — он переехал прямиком в королевский дворец. Но и там довольствовался лишь трёхкомнатными апартаментами. Адриан редко бывал в квартирных домах. Постоял у входной двери, пугая опешившую охрану, махнул гвардейцам оставаться на улице. Воздух был свеж и прохладен. Между шумом транспорта, слышался плеск воды, от реки веяло тиной. Бесчисленные огни затмевали звёзды, но небо всё равно было чёрным и бездонным. В трёх подряд панорамных окнах Фабиана горел свет. Вроде бы в гостиной-студии, точнее Адриан не помнил — всего лишь дважды бывал в гостях, да и сам Морелли держал пентхаус просто про запас. Вот и пригодилось. Топтаться внизу, вызывая любопытные взгляды, было трусостью. Оттягивай разговор, не оттягивай, а он состоится. Игнорируя согнувшуюся в поклонах охрану дома, Адриан прошёл внутрь и на скоростном лифте поднялся сразу в пентхаус, в ту самую освещённую студию. Фабиан встречал его. На нём была тонкая, болотного цвета футболка, облегающая великолепный торс. Мускулистые ноги обтягивали тёмные спортивные штаны с узкими лампасами. Ступни оставались по-домашнему босыми. Невероятные крупные кудри топорщились в творческом беспорядке. Однако глаза были непривычно тусклыми. — Привет, — сказал Фабиан и, развернувшись, пошёл вглубь гостиной, где горело с десяток настольных ламп, махнул рукой на белый кожаный диван, приглашая садиться, сам опустился на широкий подлокотник такого же дивана, стоявшего перпендикулярно к первому. Адриан подошёл, но не сел. Чувствовал себя паршиво. Никто не заговаривал. Просто смотрели друг на друга. Было тихо — не работала жидкокристаллическая панель во всю стену, не звучала какая-нибудь лирическая музыка. Не было ничего. Квартира будто передавала состояние хозяина. Брошенный в одно из кресел сине-красно-жёлтый шутовской костюм подчёркивал его, а колпак на спинке дивана — усугублял. Словно Фабиан лежал тут, смотрел в сумеречный потолок и, размышляя о случившемся, вертел этот звенящий символ своей любви в руках. Или прижимал к груди. Он не стал бы вымещать на неповинной вещице злость и досаду. — Кофе? — спросил Фабиан. — Скотч? Адриан видел бутылку на низком столике между диванами, закупоренную. Запасов в нежилой квартире не было, значит, Фабиан привёз её с собой, но так и не открыл. Предпочёл страдать на трезвую голову. А Фабиан видел коньяк в его руке, купленный по дороге сюда, но промолчал. И не было обычных: «О, ты пьяненький, Дри, пойдём в постельку?» Многое поменялось, расползалась та пропасть, которую он боялся, скрывая правду. Адриан поставил свой коньяк к его скотчу. — Как ты, Фабби? Морелли дёрнул плечами. — Будто случайно узнал про измену… Чёрт, я выдал секрет. Думал, ты уже рассказал ему, когда рассказывал про нас и про то, что… не спал с ним. Не рассказал, потому что спал? — Прости. — Адриан не нашёл сил произнесли что-нибудь ещё: подкрались слёзы. Он стоял и виновато кусал губы. — Надо найти Бьёрди и предупредить, чтобы молчал. — Я уже. Фабиан кивнул. Потёр лоб. Вдохнул и выдохнул, разглядывая пол. Тряхнул кудрями. Поднял глаза. — Дри… это было только один раз? Не требовалось конкретизировать, о чём идёт речь. В голосе невооружённым ухом слышалась надежда. Адриану показалось, что Фабиан готов забыть, подтверди он про единственный случай во имя исполнения традиции со зловредным и въедливым выскочкой. Адриан собирался так и сделать. Несколько часов назад, а теперь… Он опустил голову. Фабби снова всё понял. Он был очень понятливым. И знал его как свои пять пальцев. — Сядь, пожалуйста, — попросил он после молчания, в которое совладал с собой, — не маячь передо мной как холоп. Адриан сел, но не на тот диван, что предложили, а рядом с Фабианом. Маркиз тоже сполз с подлокотника на сиденье. Вид был потерянным, хотя он, конечно, крепился. — Как так вышло, Дри? Ты меня разлюбил. И скрывал… — Я боялся тебя расстроить. — Адриан взял его руки в свои. — Я боялся, ты меня разлюбишь и бросишь. Фаб, я не хотел этой любви, я сопротивлялся, Фаб, мне был нужен лишь ты, но я не смог… — Голова сама собой упала Фабиану на колени, руки обняли, сгребли. И сразу прорвались душившие слёзы. — Я пытался тебе покаяться. Помнишь, несколько раз заговаривал? У меня не хватало духу: я не хотел тебя терять. Я не хотел Рауля, всеми силами пытался выкинуть его из головы!.. — Но это выше тебя, Дри, — Морелли заторможено ерошил его волосы и говорил так же. Будто отсутствовал, витал в своих мыслях. — Не оправдывайся, я знаю, как это бывает. Химия… не преодолеть. — Я боролся, Фаб! Я не хотел этой блядской химии! У меня есть ты, я хотел любить только тебя. Блять, что я наделал? Я не верю… не могу поверить, что вот так сдуру перечеркнул нашу любовь… Прости. Я пытался. — Я помню, Дри. Вспоминаю все твои метания. Ты просил оградить себя от Бьёрди. Я верю, что ты пытался, Дри. И от этого мне немножечко легче. От того, что твоя любовь не была обманом. Так больно слышать! Сердце по живому выжигали калёным железом! Бедный-бедный Фаб, а каково ему? — Прости. — Сегодня вы с Бьёрди объяснились? Адриан, уткнувшись носом в мокрые от слёз штаны, закивал. — Прости. — Он ответил тебе взаимностью? Перекрасился в голубой? Так быстро на него подействовала профилактика гомофобии? А Грэйс? — Не знаю, — проскулил Адриан, стыдясь идиотизма ситуации, влюблённости, достойной пубертата. — Всё сложно. Его тянет ко мне. Фабиан молчал. Перебирал его волосы, расчёсывал пальцами спутанные после скорого душа кудри. В медленных, меланхоличных ласках было всё, что он сейчас переживал, всё, что думал. И это всё вмещалось в одно слово — боль. Добрый, милый, чувственный Фабиан прямо сейчас постигал безвозвратность произошедшего и мужественно сносил крушение последних надежд. Вера в людей грязной лавиной сыпалась в пропасть предательства, гонимая ветром разочарования. Адриан слышал грохот камнепада в своей голове и никак не мог остановить падения — там внизу, под завалами погибал он сам. Лучшая часть его — умеющая любить, заботиться, дарить себя без остатка. То, что уцелело, не шло ни в какое сравнение. То, что уцелело, не нравилось ему самому — оно предало дорогого человека и похерило обе их жизни. Подсознание подсказывало, что счастливым он уже не будет. Он мысленно просил прощения и плакал, подставлялся под задумчивые ласки, обнимал колени, запоминал их форму, запах. Скорбел. Прощался. С каждой слезой становилось спокойнее. Руки из волос вдруг исчезли. Фабиан поднял его за плечи. Печальное лицо было сухо. Фабби держал боль в себе. — Дри, хватит, — Фабиан ладонями вытер его глаза и щёки. — Прекрати, мне не по себе. Король кивнул и смахнул то, что не вытер он. Губы ещё дрожали. — Фабби, не обязательно же расставаться… Я по-прежнему люблю тебя, ты мой самый дорогой друг, мой самый родной и близкий человек. Только ты можешь меня понять. Ты и сейчас меня без слов понимаешь. Мы найдём какой-нибудь выход. Можем же мы быть втроём? Ты, я и Рауль. — Втроём? — Морелли горько усмехнулся. — Нет. Не хочу делить тебя ни с кем. Особенно с Бьёрди. Ты или мой, или… — Он с силой прикусил губу, покачал головой. — Нет, Дри, втроём я не согласен. Адриан отвёл глаза, вынужденно кивнул. Больно кольнула обида, но где-то глубоко под ней искоркой сверкнуло облегчение. — Утром я уеду, Дри. В маркизат. — Нет! — испугался Адриан, схватил за футболку. — Зачем? Я не отпущу. Ты нужен мне! Ты мой шут! Фабиан взялся за его руку, но не отодрал — плотнее прижал к груди. — Я не уверен, что смогу шутить. Точнее, смогу — это не так уж и сложно, — но тебе не понравятся мои шутки. Дри, я не хочу слоняться по дворцу, видя, как ты милуешься с Бьёрди, и заполнять пустоту, пока он будет играть в семью с американкой. Я не игрушка, я живой человек. — Я такого не говорил, — устыдился Адриан, убрал руку. Фабиан ему не мешал в этом. — Если ты прикажешь, я, конечно, останусь и буду развлекать тебя, поддерживать, выслушивать, понимать, но… я не думаю, что ты сам этого хочешь, а не предлагаешь из чувства вины. Адриан опустил глаза. Фабби хорошо его знал, угадывал самые потаённые, позорные мысли. — Чувство вины — хреновое чувство, — продолжил Морелли. — Не хочу торчать перед тобой постоянным его источником и в конце концов осточертеть. Не хочу быть только другом. Не хочу видеть тебя с Бьёрди. Бьёрди тебе не пара. Звучит кичливо с моей стороны, но ты сам это понимаешь, Дри, иначе бы не боролся. — Прости, — попросил Адриан, с прискорбием сознавая, что с каждой фразой всё дальше отпускает Фабиана из своего сердца, освобождает место для новой любви. Это было ужасно больно, но слёзы высохли. — Роднее тебя мне не найти. — Спасибо, Дри. — Ты обязательно найдёшь прекрасного человека и будешь счастлив. Ты достоин счастья, как никто другой. — Достоин или нет… Я люблю тебя, Дри. Я никогда не полюблю другого. Пока я дышу, для меня будет существовать только один человек — ты. Я буду предан тебе до последней капли своей крови. Слова ранили, приумножали чувство вины, но Фабиан имел на них полное право. Он не давил на совесть, на жалость, он говорил, как есть. Говорил то, что повторял, преклоняя колено, то, что шептал на ухо после страстной ночи. То, что Адриан знал. — Прости. — Я уеду, Дри. Чтобы не мешать тебе, но прежде — чтобы побыть в тишине. Мне нужно одиночество. Потом… не буду загадывать на потом. В тот день я предчувствовал, что потеряю тебя, и я потерял… Ладно, Дри, не будем об этом. Поздно. Отправляйся во дворец, Изабелла, наверно, волнуется. Мне тоже пора спать. Всё? Вот это конец? Будничный и банальный? Адриан не желал уходить! Не знал, какой должен быть конец, но не такой! Морелли встал, намекая последовать его примеру. Адриану тоже пришлось подняться. Но он словно прирос к полу, смотрел в глаза и не мог насмотреться. Перед ним находился невероятный мужчина, который без скандалов, шантажа и угроз принял неизбежное. Выбрал именно ту линию поведения, которая была нужна в их ситуации — линию любви, уважения и доверия. Они не были сейчас сюзереном и вассалом, они никогда не были ими друг для друга. Они просто любили. Но сейчас время новой любви. — Будь внимательнее с Бьёрди. Остерегайся его, Дри. И знай, что я всегда буду верен тебе, Дри, своему государю и Гелдеру. И ещё… возьми… — Фабиан взял со спинки дивана колпак, протянул, — возможно, ты захочешь найти другого шута. Если я вернусь, то нескоро. Серебряные бубенчики весело позвякивали. После перезвона всегда шли поцелуи. Адриан покачал головой. — Нет, Фабби, оставь. Я буду ждать тебя. Все твои привилегии сохраняются. Словно давал отступные. Вот и признал расставание. Поставил точку. Фабиан не ответил. Указал рукой на лифт. Адриан пошёл туда, уже не ощущая обручей на сердце. Тяжёлый разговор пройден, компромисс достигнут. Жаль, конечно, и совесть ещё долго будет мучить, но завтра на ужин придёт Рауль… Адриан вошёл в светлую кабину, створки закрылись, отсекая молчащего, безучастного Фабиана, лифт понёсся вниз, в другую жизнь. Охрана низко склонилась, едва завидев его. Дремавшие верхом на мотоциклах гвардейцы и водитель в «Линкольне» встрепенулись. Водитель немедленно открыл перед ним дверцу. На улице было сыро, осень вступала в права. Адриан сел в салон, понимая, что безумно устал и хочет спать. Где-то в середине пути он вдруг вспомнил, что Фабиан не ответил «прощаю» ни на одно из десятков его «прости».