Фаворит короля

      Время остановилось, повисли пылинки в воздухе, замерли фотоны. Только сердце кололо, сильнее и сильнее, и разум метался в лихорадочной скачке от «Он меня предал» до «Нет же, не верю!». От щёк отхлынула кровь. Она от всего тела отхлынула! А может, прилила… Может, может, может…       Ночи, полные страсти. Звонкий смех, поцелуи, коньяк на балконе. Пальцы в волосах. Прогулки. Признания в любви. Губы на члене. Забота, утешение.       Что это всё? Где это всё?       Ложь?       Преданные-преданные глаза, глядящие на него с покорностью и доверием.       Преданные?       Игры с Шарлем. Привязанность. Подарки.       Ради коварства?       Господи, за что? Господи, помоги разобраться.       Адриану казалось, он рыдает. Бьётся в истерике, не в силах вынести столько боли. Обхватывает себя руками, ногтями сдирая кровоточащую плоть. Кричит, в слезах взывая к богу. Хочет проснуться, забыть, потому что только любовь была его отдушиной в суетном мире, ей отдавал себя без остатка, искренне боготворил.       На деле он стоял у стола на кафедре и смотрел на своего побледневшего фаворита, и прошло меньше секунды.       — Адриан, это не я! Я не знал! Это ошибка!       Рауль закричал отчаянно, в порыве дёрнулся вперёд, к нему. Остановился, наткнувшись на твёрдый взгляд, и лучше бы сразу упал на колени, молил. Нет, он остался на ногах, растерянный, напуганный, непонимающий. Лисёнок, на которого готовится напасть притаившаяся сзади, на мягких креслах, свора охотничьих собак.       Молящий о защите.       Безумно милый, родной.       Наедине! Поговорить наедине! Всё выяснить! Выслушать! Есть же объяснение? Наверняка!       Впрочем, какая разница? Польётся очередная ложь.       Шарль в коме. Его маленький мальчик между жизнью и смертью.       Адриан собрал в кулак всю свою волю, всю свою жестокость, отвернулся от молящего о заступничестве Рауля к застывшему залу, сфокусировался на силовиках.       — Господа, вы знаете, что делать. К утру у меня должны быть ответы.       Он повернулся и на деревянных ногах пошёл к выходу, ничего не видя перед собой. Спиной почувствовал, что Фабиан соскочил со стола и последовал за ним.       — Адриан! — раздался пронзительный крик Бьёрди уже из-за двери.       Адриан ускорил шаг, кутаясь в кокон здравого смысла. Машина ждала на том же месте. Не ощущая холода улицы, он юркнул в салон, самостоятельно открыв перед собой дверцу. И закрыл её. Под носом сбегающего по порожкам Фабиана.       — Во дворец.       Лимузин тронулся. Фабиан досадливо остановился на последней ступеньке.              Во дворце Адриан приказал принести таблетку от головной боли и стакан воды. Выпив, разделся с помощью пажей. Сонные парни воздержались от расспросов, видя его хмурую физиономию, лишь сказали, что наслышаны о беде с инфантом и желают ему здоровья. Адриан выпроводил их и лёг, но не в супружескую постель, а в другой спальне, спроектированной в покоях на случай, если король и королева устанут спать вместе, обычно с возрастом или потерей сексуального интереса. Спальня предназначалась королеве, но сегодня Адриан лёг в ней, чтобы избежать объяснений с Изабеллой.       Он слишком устал. Он находился в прострации. Ему нужно было проснуться от всего этого кошмара, что с ним творился.       Сегодня у него похитили сына и тот перенёс клиническую смерть. Сегодня он узнал, что его дорогой ребёнок может быть не от него. Сегодня он понял, что самый близкий человек, которого он считал эталоном безупречности, скрывал правду от него долгие годы. Сегодня его предал тот, кому он отдал своё сердце.       В чём он провинился?       Сон, к счастью, был глубокий, без сновидений, лишь под утро, когда солнечный свет начал проникать под веки, стали возвращаться обрывки переживаний. Адриан метался, ворочался на непривычной кровати, пытаясь сбежать от тревоги в потерянное безмятежное небытие. Натягивал подушку на голову, но в мозгу пульсировала мысль, что ему надо в палату к сыну. И вторая — предал не Рауль, а его американка. Глаза щипало даже во сне.       Намучившись на грани сна и яви, Адриан проснулся. В комнате было тепло. Солнце светило в окна, которые он забыл зашторить, да и не было у него ночью на это сил. Виднелся кусочек голубого неба и желтые верхушки деревьев. Снаружи гудела уборочная техника, слышались голоса. Для кого-то начинался обычный день.       Не для него.       Для него продолжается кошмар, но с наступлением нового дня, выспавшись, он может трезво взглянуть на вещи. Должен трезво взглянуть.       Шарль в реанимации, к нему пустят не раньше десяти часов. Король ты или не король — распоряжения врача обязан выполнять.       Рауль в Колоне, и ночь у него прошла куда труднее. Его показания представят утром.       Изабелла. Быстро ли она добралась? Хорошо ли спала?       Не слишком ли круто он вчера поступил с Фабианом за спасение своего сына?       Сев, Адриан взял с тумбочки мобильный, посмотрел на часы. Восемь пятнадцать. Воскресенье, двадцать первое ноября. Он думал, что проспал больше. В выходной его не приходили будить с фанфарами, и вряд ли сейчас кто-то из свиты знал, как к нему правильно подступиться, какие слова говорить, какие нет. Весть уже разнеслась. Обе вести — про инфанта и про то, что влюблённого короля надурил любовник.       Не было у Рауля никакой любви. Была лишь…       Месть?       За ссылку? За брачную ночь? За разрыв с Грэйс?       Вряд ли. Игра не стоила свеч. Чип — из арсенала спецслужб.       Спланированная операция? Шпионаж? Насаждение демократии? Жертвовал своим задом? Так убедительно играл?       В голове опять поднимался калейдоскоп. Боже, за что?       Адриан пошёл в туалет и ванную, постоял под тёплой водой. Утренний стояк не налился, а при таких перенапряжениях об эрекции вообще мечтать перестанешь. Хотя зачем она теперь? С кем заниматься сексом? Чёрт, каждый раз будешь ждать удара в спину.       Нет, даже рассуждать об этом больно. Секс сейчас казался чем-то мерзким, далёким, ненужным. Кончились в королевстве люди, с которыми он хотел бы заняться сексом.       Адриан сходил в гардеробную, надел бельё и халат, тихо проскользнул в супружескую спальню. Изабелла спала. Он не стал её будить, на цыпочках приблизился и поцеловал её в округлое плечико, выставленное вверх. Им предстояло пройти через кошмар вместе, выстоять ради выздоровления Шарля.       Жена не шевельнулась. Адриан мысленно пожелал ей спокойных снов и, прикрыв за собой дверь, вызвал пажей, слуг, парикмахера. Сын нашёлся, следовало снова быть величественным. Назло всем врагам и самому себе.       Адриан спустился в кабинет, по дороге вызвав министра финансов. Пока тот шёл, выпил кофе и позвонил главному врачу. Шинли его не обрадовал: улучшения были, но не столь значительные, чтобы Шарль очнулся. Попросил набраться терпения.       Адриан вздохнул — терпение было недоступной роскошью.       Разговор с бароном Кьюри затянулся почти на час. Адриан торопился, как мог, чтобы успеть в клинику к десяти, но вопросы стояли серьёзные, вчерашняя суматоха нанесла экономический удар по населению, бизнесу и самому государству. Правда, не такой, чтобы подорвать, разорить или хотя бы поколебать. Казна выдержит нагрузку в разы значительнее. Он приказал возмещать ущерб всем заявившим, предварительно проверив разумность и обоснованность суммы.       Министр откланялся в девять сорок пять. Секретарь Матье Аранни — король всё никак не мог к нему привыкнуть — доложил, что Ланшери и Макреди подали рапорты об отставке. Значит, есть совесть. Но Адриан слышать не хотел о работе, сдвинул на потом, распорядился отменить своё участие во всех ранее запланированных мероприятиях, даже не вдаваясь в подробности, где конкретно требовалось его присутствие. Назначил на время своего возвращения из клиники совещание по выходу из режима чрезвычайного положения — оно до сих пор сохранялось.       Проблема Рауля Бьёрди висела дамокловым мечом. По-хорошему, её необходимо было решить в первую очередь, узнать, в чём он сознался. Но Адриан оттягивал. Не знал почему. Потому что вина Рауля как кот Шредингера — пока не прочтёшь материалы уголовного дела, вероятно, её и нет.       Презумпция невиновности.       В любом случае ему пора было ехать к сыну.       Адриан послал посмотреть, проснулась ли королева, но оказалось, что Изабелла уже уехала в клинику. Что же, счёт один-один. Перехватив на бегу яблоко, он тоже поехал. Машина двигалась быстро, но его сердце стремилось к ребёнку ещё быстрее. Оно молило о чуде.              Чуда не произошло, Шарль находился в коме, безжизненно лежал среди тихо попискивающей аппаратуры. Изабелла сидела рядом на вчерашнем стуле, держала сына за безвольную ручонку. В медицинской полупрозрачной шапочке, голубоватого цвета халате и прочем стерильном одеянии, в которое их облачали, она выглядела медсестрой. В другое время наряд вызвал бы какие-нибудь сексуальные желания, сейчас он был символом скорби.       Помедлив у двери, Адриан бесшумно вошёл, сел рядом, осторожно погладил Шарля по скрытой тонким одеялом ножке.       Изабелла повернулась, глаза — единственное, что не скрывала маска, — вспыхнули.       — Ненавижу тебя, — прошипела она, тихо, но яростно. — Ты своей интрижкой допустил похищение! Ты кувыркался и радовался, пока под твоим носом готовились убить нашего сына! Ты виноват! Ты продал нашего ребёнка ради задницы ублюдка Бьёрди!       На середине обличений Белль уже рыдала, била его кулаками в грудь. Адриан сносил, хоть челюсти и сжимались и потребность встряхнуть истеричку становилась всё сильнее, она переходила все мыслимые рамки. Для королевы, аристократки, жены и женщины. Не для матери. Они ведь вместе сидели у колыбели, вместе умилялись крошечным губкам, носику, ноготочкам, вместе фантазировали, каким счастливым и умным их мальчик будет расти. Вместе теперь испытывали боль.       Адриан прижал жену к себе, крепко, как только смог на этих стульях.       — Прости меня. Я сам ненавижу себя, мне нет оправданья. Если бы я мог изменить прошлое, я бы никогда не связался с Бьёрди.       — Ты ведь не отпустишь его? Пусть сгниёт в Колоне, тварь.       Адриан куснул губу. На этот вопрос он сам себе ещё не ответил.       — Не отпущу… Будет следствие.       — А его жена, эта американка Грэйс? Они ведь вместе всё провернули. Она подбиралась ко мне, выспрашивала, что да как у нас устроено. Не нравилась она мне. Шпионка.       Однако же ты её привечала, милая.       — Я пришлю к тебе Ланшери, расскажи всё, что она говорила.       — Да, Адриан, хорошо. Я всё расскажу про эту мерзавку. Улетела — готовилась встречать самолёт с Шарлем. Видишь, как всё заранее было продумано? Нельзя было её выпускать из страны.       У Адриана кольнуло в груди, он вспомнил, как несколько раз предлагал Раулю сделать Грэйс невыездной, а он отнекивался, плёл про благородство, чувство ответственности, возвышенные отношения и так легко отпустил беременную ревнивую стерву к родителям на другой конец света. Последнее ещё тогда удивило, надо было сразу придать этому значение, но на уме был только вольный трах в дворцовых апартаментах. Дурак с запудренными мозгами. С мозгами, стекшими в штаны.       — Шарль поправится, Белль. У нас всё снова будет замечательно. Я люблю вас обоих — тебя и Шарля.       Ближе людей у него сейчас не было.       

***

      Совещание длилось долго, без прессы. Легче всего решился вопрос с возобновлением международного сообщения. За границу выпускали с ужесточением предварительных проверок. Въезжающих так же брали на контроль. Внутри страны жизнь восстановилась ещё ночью, сохранялись лишь патрули на дорогах. Розыск преступников вёлся в штатном режиме.       — Граф Бьёрди не сознаётся и отказывается от дачи показаний, — доложил Ланшери, возглавивший работу.       — Вы разучились развязывать языки? — спросил у него Макреди.       — Не разучились, — огрызнулся Ланшери, — но Бьёрди молчит.       — Видно хорошо его при вербовке вымуштровали.       — Расколется. Нам продолжать с Бьёрди, ваше величество?       Адриан вздрогнул. Настало время определяться, верит он Раулю или нет. То, что Рауль отрицал причастность, давало надежду, что ему правда нечего сказать, потому он невиновен. Робкую, тонюсенькую, эфемерную надежду. Но перед внутренним взором стоял сынуля с бледной прозрачной кожей, через которую видны сиреневые капилляры, с закрытыми глазками и трубками, трубками, проводами…       — Разумеется, продолжать. Или ты собрался остановиться, Ланшери? Ты ещё ничего не выяснил! Безопасность королевства, за которую ты отвечаешь, под реальной угрозой. Три часа дня, а я приказывал дать мне полную картину к утру.       Хватит, он был беспечным бараном два месяца, а то и с самого лета, когда заглотил наживку. Молчит, значит, есть что скрывать. Пусть продолжают, какими бы методами ни пользовались.       — Простите, ваше величество, — склонил голову Ланшери. — Позвольте доложить, за ночь выяснили кое-что в обход графа. Здание, где держали его высочество, опосредовано принадлежит «Бьёрди-серебро». Через дочерние компании оно куплено около двух недель назад для собственных нужд, документы в стадии оформления. То есть как таковые данные о владельце ещё не занесены в реестр. Улик против графа становится больше, в его интересах признаться чистосердечно. Ведутся обыски в его дворце, имении, офисе, во всех принадлежащих ему помещениях. Сейчас на допросе его мать, сёстры, ближайшие родственники, обслуга, сотрудники компании.       Ланшери осторожничал, говоря о Рауле. Все осторожничали. Не знали и не догадывались, как король поступит со своим фаворитом. Сегодня гневается, завтра вернёт в постель, не в первый раз. Любовь и похоть — дело такое. Если уж перекрасился в голубой из-за женатого выскочки, подмочил репутацию, простить похищение сына — пустячный пустяк. Попугает немного, проучит, да и помирится.       Адриан читал сомнение в глазах подданных. Не только этих — всех, кто был в курсе. Их число, несмотря на запрет распространения информации, росло. В глазах был упрёк — или только мерещился — «Вы вернули милость дерзившему вам, вы занимались с ним богомерзким развратом, так хотя бы не позвольте ему выйти чистым из своего же дерьма». Ужасно быть обманутым любимым человеком на всю страну.       Министр внешней политики сообщил, что процент удачи переговоров по поводу выдачи графини Бьёрди практически равен нулю. Грэйс — гражданка США, а Соединённые Штаты не интересуют проблемы маленьких государств, Гелдеру нечем давить. Адриан всё равно приказал дипломатам готовить документы.       — Макреди, что выяснили по чипу? — спросил он.       — Модель американская, всплывала у ЦРУ, — заглядывая в планшет, ответил начбез. — Работаем над раскодировкой сигнала. У других животных во дворце чипов нет, в покоях принца жучков так же не найдено.       — Обследуйте весь дворец, миллиметр за миллиметром, — распорядился Адриан. — Начните с королевских покоев. И проверьте всех животных из приюта Бьёрди.       — Будет немедленно исполнено, ваше величество.       Дав разъяснения, какую информацию можно давать журналистам, какую нельзя, Адриан неожиданно для себя — и для всех — сорвался.       — Расслабились! Привыкли, что тишь да гладь! Перестали работать! Чем вы занимаетесь на своих должностях, если под вашим носом заговоры цветут? Где контрразведка? О своём короле не думаете — а на простой народ совсем плюёте? Я слишком редко с вас спрашивал? Так теперь я закручу гайки, в моё правление забудете, что такое отдых! Идите и займитесь делом!       Присмиревшие главы служб и министерств поднялись один за одним, избегая прямых взглядов, поклонились и взъерошенной толпой, прижимая к себе планшеты, удалились. Конференц-зал вмиг стал огромным и гулким, большой овальный стол словно бы ещё увеличился в размерах.       Адриан потёр виски, лоб и выдохнул, настраиваясь на следующий пункт сегодняшнего распорядка — брифинг с ведущими СМИ и запись обращения к подданным. Голова гудела от нервотрёпки, крик снизил накал внутреннего напряжения, но уже сейчас подбирался стыд — его ведь могли упрекнуть в ответ. В том, что это он приветил при дворе американских шпионов, обласкал, заставлял любить и уважать, умиляться открытой однополой связи.       Позволил бы он месяц, неделю назад плохое слово сказать на Рауля, тем более обвинить в шпионаже? Фабиан предупреждал быть осторожнее, и что? А то, что Шарля держали в здании, принадлежащем «Бьёрди-серебро», вот что.       Адриан снова потёр виски. Налил из графина и выпил воды. Дел было невпроворот. А он планировал в этот уикенд наслаждаться любовью после суматошной ассамблеи в Париже, валяться в постели в апартаментах Бьёрди.       Подвинув к себе ноутбук, Адриан написал начальнику своей пресс-службы быть готовым к брифингу через полчаса. Потом вызвал секретаря и увидел сообщение от Фабиана, доставленное около часа назад:       «Дри, я во дворце».       Посмотрев на часы, написал в ответ:       «Зайди сейчас в малый конференц-зал».       Раньше пришёл секретарь.       — Матье, принеси рапорты Ланшери и Макреди после брифинга мне на подпись.       Отстранит с завтрашнего дня. Исполняющими обязанности назначит заместителей, пока будет думать над кандидатурами. Новые руководители станут землю носом рыть, а это на пользу расследованию.       — Сделаю, сир, — ответил Аранни. Держался скованно. Точно, он же был в почитателях Рауля, боится. Уж не в подельниках ли на пару с Оффи?       Под цепким взглядом парень совсем сконфузился.       — Ещё кто-нибудь подал заявления, рапорты? — спросил Адриан.       — Нет, сир.       Ладно, сам «отставит» нескольких человек.       — Свободен, Матье.       Тот усердно откланялся и убежал. Адриан набрал Макреди.       — Матье Аранни и Максимилиана Оффи допрашивали?       — Конечно, ваше величество.       — Допросите ещё раз. Ввиду вновь открывшихся обстоятельств и дружбы с графом Бьёрди.       С такой логикой можно с пристрастием допрашивать и его самого. Адриан понимал, что открывает охоту на ведьм, но необходимо было по горячим следам вымести из страны скверну. Хоть перекладывает вину на других, ответственность на нём. Он допустил ослабление бдительности, при его отце инцидентов с проникновением иностранных спецслужб не было.       — Привет, Дри, — вошёл Фабиан и сразу прошествовал к столу, уселся на третий от королевского стул. На нём были узкие джинсы и удлинённый свитер из тонкой шерсти, без щегольства. — Как ты?       — Хреново, — поморщился Адриан, подпёр лоб руками. — Переделал тысячу дел, а будто ни хера не сделал. Зыбучий песок просто!       — Когда-нибудь переделаешь… Как Шарль? Меня к нему не пускают.       — Я распоряжусь…       — Не надо, ни к чему в реанимацию микробов таскать.       Мнение выпускника медакадемии.       — Ладно… Он… Я не выживу без него. Он… умер вчера?       — Это не совсем смерть, Дри, — вздохнул Фабиан, хмурясь. — Когда я прилетел, он ещё приходил в сознание. Два или три коротких раза, на несколько секунд. Были бы у меня медикаменты, инструменты… Прости, Дри. Я сделал всё, что мог. Заставил сердце биться, а комы не избежал. Передозировка. Ему кололи транквилизаторы вперемешку со снотворным, не рассчитывая дозы, а много ли детскому организму надо?       Адриан ужаснулся.       — Да, Шинли объяснял мне… Это кошмарно, Фаб. Просто кошмарно. Спасибо, что вытащил его. Я теперь твой вечный должник. Прости, что вчера тебя бросил. Пиздец вчера какой-то был.       — Я не в обиде, Дри. Лишь хотел убедиться, что ты в порядке. Сильный удар для тебя.       Какой? Предательство Рауля? Морелли недосказал. И замолчал. Снова, как и до похищения, упрямо воздержался от упрёков в недальновидности и перетекании мозга в трусы. А может, видел его херовое состояние и пожалел добивать.       — Не в порядке я был, — признался Адриан, убирая голову с рук. — Ладно, справлюсь… А ты… Аэропорты открылись, можешь лететь. Расходы на новые билеты и все неустойки я возмещу.       Морелли замер, сдвинул брови, будто сомневался, правильно ли расслышал. Спустил ногу с ноги. И замедленно встал. Резким кивком поклонился.       — Пока, Дри, — после размашисто направился к выходу.       Блять!       — Стой! Фабиан! Я не то имел в виду!       Фабиан остановился, шутовски развернулся на каблуках.       — Пока, Дри, — повторил он, расставляя акценты и скрылся за дверью.       Блять!       Звонил стационарный телефон, заставив вздрогнуть. Адриан рванул трубку с базы.       — Ваше величество, это Макреди. Простите, у меня мобильный разрядился, а мне сказали, вы ещё в зале…       — По существу!       — Простите… В ваших покоях обнаружен жучок, в холле над дверью в туалетную комнату.       Блять.       Хорошо, что не внутри туалетной комнаты.       Рауль был однажды в покоях и отлучался в туалет. Как раз перед тем, как застукать их с Фабби целующимися. Значит, заговор готовился до начала отношений и все нежные признания были с целью подобраться ближе?       Так вот какую боль испытывал Фабиан?       Адриан мысленно дал себе пощёчину, чтобы протрезветь от накатывающего отчаяния.       — Продолжайте искать. И Рыбацкий домик проверьте.       Адриан кинул трубку на стол и закрыл голову руками. Почему так больно? Ну почему? Фабиан же предупреждал.       Он тяжело выдохнул и снова взял трубку. Нет права и времени придаваться унынию, бешенству или самобичеванию — он всё ещё монарх, у него тысячи неотложных дел.       Звонок был на пост охраны. Ответил кто-то из дежурных гвардейцев.       — Это Адриан Третий. Задержи маркиза Морелли. Пусть вернётся ко мне.       — Ваше величество, — дежурный сконфузился от чести личного общения, — боюсь, «Феррари» его сиятельства только что унёсся. Послать за ним патруль?       — Нет, не надо.       Блять, эту битву он проиграл. Фабби обиделся. Теперь Фабби умеет обижаться. И больше не зовёт его своим государем, не величает, не опускается перед ним на колено. Только чёртово «Дри», которым Фабиан присваивает его себе, которое подчёркивает, что они ещё друзья.       Лучше бы в морду дал! Фабиан должен помогать ему с проблемами, а не ещё больше их создавать! Понимает же — время сложное, нервы расшатаны!       Ладно, помирятся. Сейчас надо думать о важных вопросах.       Полчаса истекали, Адриан направился в зал для пресс-конференций, располагавшийся за стеной.              После брифинга он подписал рапорты об отставке и впервые за два дня нормально пообедал. Изабелла прогуливалась с фрейлинами, во дворце завершалась проверка на предмет следящих устройств. Ему пора было посмотреть правде в лицо и нанести визит в Колону.       Адриан приказал предупредить начальника тюрьмы и готовить машину. Решил ехать в одиночестве, чтобы ни одним мускулом не выдать своего смятения подданным. Душа раскалывалась надвое. Боль от этого разрыва была адской, Адриан даже не знал, с чем её сравнить. Котлы с кипящей смолой для грешников были пенным джакузи рядом с тем, что испытывал он.       Он любит Рауля! Любит!       Но Шарль почти сутки в коме, а в покоях натыканы жучки.       Преступники должны отвечать по закону, наказание неотвратимо.       Адриан садился в машину с мыслями о сыне, которому мерзавцы кололи транквилизаторы. В здании Бьёрди, перед этим следив за ним посредством чипа Бьёрди, а после собираясь в гробу, как мертвеца, вывезти на родину жены Бьёрди. Любовь к Бьёрди не стоит слезинки сына. Жалости не будет. Да и какая любовь, если от Бьёрди была только ложь?       В середине пути позвонил Ланшери.       — Хорошие новости, сир. Граф Бьёрди сознался в установке следящего устройства в королевских покоях.       Адриан назвал бы это ужасной новостью. Хотя по-другому и быть не могло. И всё же в животе закрутился узел, к горлу подступила тошнота.       — А по другим пунктам? — выдавил он.       — Отрицает. По жучку — единственное, что смогли выбить. И то без подробностей. Признал, что установил, и молчит. Заявил, что остальное расскажет только вам лично. Просит о встрече. Продолжаем работать.       В интонациях Ланшери отчётливо слышались «гад», «урод», «ублюдок», «ишь, чего хочет», вслух он не смел так о графе и всё ещё фаворите. Он был прав во всём — и в эпитетах, и в сдержанности на язык.       — Работайте, — сказал Адриан. — Я подъезжаю к Колоне.       Колона уже показалась меж других зданий на фоне розового вечернего неба. Это была глухая массивная крепость с окнами-бойницами, башнями и подъёмным мостом по типу французской Бастилии, с которой была скопирована с некоторыми изменениями. Её окружал широкий ров с водой и высокий кирпичный забор, толщиной в два метра. Когда-то она находилась на окраине, но теперь её окружили жилые и деловые кварталы. Тюрьма предназначалась для знати, в неё кидали политических заключённых и прочих неугодных власти. В последние цивилизованные полвека арестанты поселялись реже редкого. По настолько серьёзному обвинению как Рауль — впервые с тридцать девятого года, когда капрал Черкутти вознамерился продать нейтральный Гелдер фашистам.       Четвёртая часть здания и территории отводилась под музейный комплекс, там интерьеры соответствовали раннему периоду. В оставшихся трёх четвертях на смену казематам, каменным мешкам пришли приличные условия. Имелись камеры-люкс. Куда поместили Рауля, Адриан не знал — принципиально не интересовался. Но сейчас узнает.       Машина по мосту въехала во внутренний двор без проверки документов. Из дверей административного сектора навстречу вышли начальник тюрьмы Тобиас Бушеми и полдюжины его подчинённых, с ними были сотрудники госбезопасности. Склонились, искоса наблюдая. И радовались визиту короля, и побаивались — всё-таки заключённый у них находился необычный. Да и король к ним пожаловал третий раз в своей жизни, первые два — на экскурсию в школьную пору и после коронации.        Адриан ответил на приветствия, дал поцеловать руку и сразу приказал Бушеми проводить себя к графу. Идти далеко не пришлось, Рауля заранее привели в комнату для свиданий в ближнем крыле.       — Сюда, ваше величество, — Бушеми указал на белую дверь с синей табличкой, возле которой вытянулись два конвоира. — Оставить вам охрану?       — Нет, и пусть все покинут крыло, проследите за этим. Прослушка и видеонаблюдение запрещены.       — В этой комнате нет оборудования, — заверил начальник тюрьмы.       — Отлично. Идите.       Бушеми и конвоиры, поклонившись, ушли. Адриан остался один на один с дверью. Взялся за ручку, но открывать не спешил. За ней таилось слишком много боли. Много больше, чем способен выдержать молодой здоровый мужчина, король. Страшнее этой двери только дверь в палату маленького Шарля.       Адриан открыл дверь и шагнул внутрь помещения. Он шёл в короне и мантии — олицетворение власти, а не обманутый любовник.              Внутри было светло и аскетично. Прямоугольный стол в центре, по одну сторону мягкое кресло, по другую — деревянный стул. Стены выкрашены в бежевый, два узких зарешёченных окна без занавесок, линолеум в ёлочку, четыре люминесцентных лампы.       Рауль сидел на полу, прислонившись спиной к ножке стола, обнимая колени. На нём была оранжевая хлопчатобумажная роба и тапочки. Запястья сковывали наручники, к лодыжкам крепилась цепь. На голых предплечьях краснели свежие ссадины.       Когда он поднял голову на звук, и волосы упали с лица… оно было фиолетовым и распухшим. Не всё — лицо всё же берегли, как выставочную витрину, но по нему били.       Господи боже…       Адриан едва подавил крик и порыв броситься к нему, прикосновениями и поцелуями утолить боль. Тем более в глазах Рауля, когда он увидел, кто пришёл, мелькнула тоска, та самая, которую чувствовал он. Жгучая, выжигающая серной кислотой тоска о потерянной любви.       Но всё, что пел ему Бьёрди, — ложь. Боль Бьёрди — ложь. С разбитым лицом — но не в коме. Приказать бы ему вливать ту дрянь, которой его подельники травили Шарля.       Бьёрди зашевелился и перевалился из своей позы на колени, согнулся пополам.       — Ваше величество, милостиво прошу выслушать…       Милостиво он просит…       — Я для тебя больше не Адриан? — спросил Адриан. Спросил спокойно, хотя думал, что будет орать. Голос был твёрдым, хотя внутри всё дрожало и клокотало. Тон выражал хладнокровное омерзение, хотя воздух должен был раскалиться от гнева. — Зачем мне тебя слушать? Я много слушал твоих лживых признаний. Шарль в коме — за что ты так поступил с ним и со мной? Мне казалось, я был к тебе достаточно добр, чтобы загладить неудобства от ссылки, в которой я был не очень-то виноват. Я дал тебе всё, чего может желать подданный. Я думал, что относился к тебе достаточно хорошо, чтобы заслужить если не твоё уважение, то твою преданность. Почему этого оказалось мало? — Слёзы потекли. У Рауля они тоже текли, но Адриан им не верил. — Я тебя лю… Господи! Я… Я хочу сказать, что любил тебя, но… блять, я люблю тебя до сих пор. Как же это ужасно! Ты мог мстить мне, а не безвинному ребёнку. Я проклинаю тот день, когда увидел тебя.       Рауль смотрел в пол, ни разу не подняв головы. Распухшие от ударов щёки были мокрыми, блестели, крупные капли скатывались с подбородка на робу, пропитывая её. Сердце болело от его вида. Металось надеждой — желанием! — что он непричастен. Но разум припечатывал к грешной земле.       Бьёрди жалеет, что пойман. Оплакивает свою участь. И, наверно, разлуку с любимой Грэйс.       Адриан развернулся и вышел за дверь.       Привалился к ней спиной и силой зажмурился.       Слёзы текли, как бы он ни пытался. Сердце щемило. Господи… Господи, за что?       Вчера он думал, что казнить предателей будет с радостью, сегодня он будто казнил себя.       Адриан не знал сколько времени он стоял, прежде чем снова различил светлую краску коридорных стен, прямоугольники дверей, мерный гул ламп и своё ровное дыхание. Лицо высохло, мысли прояснились.       Бьёрди — подозреваемый. Он должен его выслушать и решить, преступник перед ним или нет.              Адриан вернулся в помещение. Не хотел называть его «для свиданий», потому что это была плохая ирония.       Рауль сидел на полу, поджав под себя одну ногу, и сразу, не поднимая глаз, неловко встал на колени. Лицо оставалось влажным.       Боль резко всколыхнулась, разум опять помутнел.       — Я выслушаю тебя. Давай, оскорби меня оправданиями. Дворянской чести в тебе ни на грош, ты запятнал светлую память своих предков, твой род навеки опозорен.       — Я люблю вас, ваше величество, — проронил Рауль губами в ссадинах. — Я не лгал в этом.       — Замолчи. Твои признания больше ничего не стоят. Я хочу слышать, в чём ты лгал. Сядь и рассказывай.       Адриан сам сел в кресло, поправил мантию, наблюдая за Бьёрди. Тот вставал медленно и медленно, морщась, опустился на стул. Руки положил на стол, на запястьях от наручников краснели борозды. Движения были вялыми, болезненными. На допросах, которые, верно продолжались ночь и день напролёт, над ним хорошо постарались, включая то самое «продолжайте». Перед встречей его искупали и переодели, но вряд ли дали поспать. Получается, последний раз Бьёрди спал вместе с ним в нагретой жаром их тел постели в королевском дворце. Сто лет прошло.       — Я не похищал принца, клянусь, — Рауль первый раз поднял взгляд, смиренный, надеющийся, и тут же опустил, чуть задержав на графине с водой, — я люблю его. Я так же был в шоке, я искал его…       — Не клянись, — оборвал Адриан, — твоим клятвам нет веры. Рассказывай про котёнка и про жучки, про свою связь с американской разведкой. Когда тебя завербовали, в чём цель вербовщиков?       Рауль обречённо кивнул.       — Я ничего не знал. Очень долгое время. Я раскаиваюсь, что предал тебя… вас, сир, простите. Грэйс… я до безумия любил её, и она использовала меня. Не думайте, я не перекладываю вину на неё — я виноват больше, я поддался на её уговоры, нарушил присягу. ЦРУ давно подбиралось к Гелдеру, но у них не было человека, который бы внедрился в королевское окружение. Гелдер — своеобразная страна: из него не эмигрируют, по крайней мере в Америку, экспорт и импорт в основном через интернет, студентов нет, туристы до мозга костей патриоты… И тут я, молодой, наивный, амбициозный виконт… Прямо кусок торта на блюдечке.       — Как ты посмел вернуться в Гелдер американским шпионом? Твой отец не воспитал в тебе патриотизма? Или он сам был связан с ЦРУ, когда просил разрешения для тебя на учёбу?       — Нет, отец не связан. Он бы убил меня без сожаления, узнай о моём предательстве. А я, возвращаясь в Гелдер, ещё не был американским шпионом. Грэйс была тем человеком, которому предстояло внедриться. Она использовала меня вслепую, как средство достижения цели. Я узнал благодаря ссылке. Вернее, ссоре из-за брачной ночи. После примирения.       Рауль закашлялся, как чахоточный, закрывая рот кулаком и сгибаясь. Адриан налил в стакан воды, подал. Рауль жадно выпил и пробормотал спасибо.       — Грэйс прилетела и тем же вечером… помните, когда вы милостиво отпустили меня встретить её в аэропорту вместо ужина с вами? В тот вечер она сказала, что я должен забыть свои обиды и обязательно назначить встречу на другой день, попросить прощения и подружиться. Мы с вами уже шли к согласию, а у меня крышу сносило от счастья, что Грэйс наконец-то снова со мной, и я пытался начать жизнь заново, поэтому я согласился. И выполнил просьбу. Даже был искренне весел в тот вечер, когда мы смотрели «Мумию».       — Ты подарил мне котёнка с чипом.       — Клянусь, про чип я узнал только вчера, вместе с вами… Это был просто котёнок, его окотила кошка моей матери перед нашей с Грэйс свадьбой. Но подарить было идеей Грэйс. Котята как раз подросли, Грэйс возилась с ними. Она сама выбрала мальчика для вас, ездила с ним к ветеринару, чтобы сделать прививки… — Рауль шмыгнул носом и бессильно потряс головой. — Теперь я понимаю, это был не ветеринар, это был кто-то из её подельников. Связной, агент, или как их называют. Наверно, он и вживил чип, но тогда я этого не знал. Увидел котёнка, только когда Грэйс принесла мне его уже в машину, и придумала про приют.       — В Гелдере ещё агенты? Прекрасно. — Адриану хотелось выть. Рушилась его любовь, рушилось королевство. Он обязан был спасти хотя бы страну, потому что уберечь от омертвения душу уже невозможно, процесс необратим. — Имя и адрес «ветеринара»?       — Не знаю. Честно, не знаю. Грэйс ездила к нему одна. Отказалась от моей помощи, хотя мы всё делали вместе. Ездила, когда я по горло увяз в работе, мотался на рудник. Да и вряд ли этот человек ещё в Гелдере — больше странных отлучек не вспомню.       — Так когда же ты узнал? — поторопил Адриан.       — Когда Грэйс показала мне миниатюрные приборчики и сказала, что мне нужно установить их во дворце и в Рыбацком домике. И везде, где вы бываете, сир. — Рауль смотрел на свои руки в наручниках, взгляд давно прилип туда. Так израненное лицо занавешивали волосы. — Я уже обратил внимание, что Грэйс рвётся ко двору и настойчиво толкает меня к вам. Пока как друга. Но она была слишком ласковой и горячей, чтобы я придавал значение чему-то, кроме нашего медового месяца, даже терзания из-за гейского секса на второй план ушли. И тут она с этими жучками…       Рауль растёр лоб пальцами, для этого ему потребовалось поднять обе руки. Продолжил:       — Она начала объяснять мне, что законы и обычаи в Гелдере варварские, их надо менять, и Америка в этом поможет, надо только знать, что происходит в правительстве, иметь какой-нибудь компромат, знать планы, изучить привычки и тому подобное. Для этого нужны жучки и расставить их смогу только я. Я вспылил. Мы разругались в прах. Она словно не понимала, что её предложение обесчещивает меня похлеще секса с мужчиной! Даже в сравнение с ним не идёт! Нет, она настаивала на своём, подлизывалась, расписывала, какую пользу принесут реформы Гелдеру, как будут довольны люди… А я слишком любил её, особенно после того, как чуть не потерял её и ребёнка… Я взял время подумать. При всех моих претензиях к вам и государственному устройству, я мысли не допускал нарушить присягу верности. Одно дело самовольно уехать с приёма и дерзить, другое — стать клятвопреступником. Но перспективы, которые рисовала Грэйс, были разумными — подданные получали конституцию, гарантированные права и свободы, дом Лаконси оставался на троне…       Кровь отхлынула у Адриана от лица, если до этого, конечно, была там хоть капля. Страшно подумать, какое ничтожество он любил.       — Ты сейчас признался в государственной измене, ты осознаёшь это?       Бьёрди кивнул, по-прежнему пряча глаза. Молчал.       — Что американцы обещали вам за сотрудничество?       — Мне — ничего, Грэйс… не знаю. Я не касался этой темы, как склизкого червя. Меня тошнило от себя.       — Ты продал родину ради вагины. Твои предки перевернулись в гробах. Они проливали кровь за Гелдер и короля, покрывая себя славой, ты свёл их заслуги на нет. Ты… просто выродок.       — Я прошу милости искупить…       — Для начала рассказывай дальше. Почему жучок обнаружен только один?       — Я их снял и уничтожил. Я не предатель! Меня это сжигало! Я не спал, не ел. Тем более мы общались, вы мне доверяли, а я чувствовал себя ублюдком… Я так не мог, промучился две недели и снял, втайне от Грэйс. Все, кроме одного, того, что в ваших покоях — меня больше не приглашали туда.       — Мог бы напроситься под любым предлогом — я тебе ни в чём не отказывал, думал, ты любишь меня, а твоя любовь была лишь частью плана. Круто же ты меня провёл.       — Неправда! — вскинулся Рауль, впился взглядом в глаза. Во взгляде было больше решительности, чем за всё их общение. Потом взгляд потух и опустился к рукам. — Я люблю тебя. Больше жизни люблю. Тебя одного, навеки.       — Пытаешься разжалобить? Куда же делась твоя безумная любовь к Грэйс? Теперь мне понятна причина внезапной смены тобой ориентации, тогда она меня удивила.       — Выслушайте меня, я расскажу… Очень много рассказывать.       — Говори, — Адриан скрестил руки на груди. — Мне интересно послушать.       Бьёрди кивнул, кадык у него судорожно дёрнулся. Взгляд от рук сместился к графину, жадно его обласкал и вернулся обратно.       — Установкой жучков просьбы Грэйс не ограничились. Она хотела, чтобы я сблизился с тобой любой ценой. Любой. Абсолютно. А мы и так с тобой начали в то время сближаться. Вроде бы. Ну, в тот период, когда ты рассказал мне про вас с Морелли, до и после… Ты мне действительно стал ближе, чем Грэйс. С ней я больше не чувствовал нежности, какой-то тонкой трепетной связи, что была раньше. Я больше не мог ей доверять. Она заставила меня поступиться своим графским достоинством, ей было плевать, что я ваш подданный, что у меня есть вассальные обязательства и просто дворянская честь. Ей уже было плевать на меня, как на мужа. Однажды я обмолвился, что вы меня домогались… В шутку, что у вас взгляд такой был, будто меня трахаете… И она ухватилась за эту мысль, сказала, что я могу попробовать тебя соблазнить…       — И ты попробовал.       — Нет! Это было до… до всего того, что произошло с нами потом… Я был в таком раздрае! Я ещё любил Грэйс, она носила нашего ребёнка и говорила, что любит меня, но… я ей не верил. Ни единому слову. Все наши трёхлетние отношения вдруг предстали грязью, хорошо спланированной операцией с целью проникнуть в Гелдер!       — Это так и было?       — Грэйс утверждает, что нет. Она говорила, что наше знакомство было случайным. Да, спецслужбы за мной наблюдали с тех пор, как я приехал учиться, но я был юнцом, ждали, когда немного повзрослею. Возможно, как-то исподволь влияли, чтобы сформировать моё толерантное к демократии мировоззрение, я не знаю, сир, я ничего не замечал. Действовать они стали, когда стало ясно, что у меня серьёзные намерения жениться. Вышли сначала на отца Грэйс, бывшего сенатора штата Томаса Даррелла, а он, как политик, быстро проникся интересами США… Поупирался для вида, якобы возражая подвергать дочь опасности, но я бы назвал это «торговался». Возможно, это ему заплатили за наше с Грэйс использование. Мистер Даррелл обработал Грэйс, и она согласилась. Да, я помню, она долго не хотела переезжать в Гелдер, смеялась над нашими обычаями, а потом вдруг загорелась.       — Чем была брачная ночь? Почему Грэйс сама не «подобралась» ко мне?       Взгляд Рауля снова, по столу скользнул к графину. Адриан сжалился и налил в стакан до краёв. Рауль выпил половину, с сожалением отставил.       — Грэйс всё же была не профессиональной шпионкой, и наши чувства… её чувства не были до конца фальшивыми. Грэйс соглашалась добывать информацию, а не спать с посторонним мужчиной. И не хотела, чтобы спал с ним я. Произошедшее, наша ссора и разрыв — были настоящими. Однако, когда Грэйс вернулась к родителям, так и не выполнив ни одного задания, в ЦРУ разозлились. Уж не знаю, как на неё воздействовали — уговорами, шантажом или требованием вернуть вложенные в неё деньги, но обязали восстановить отношения со мной и внедриться к королевскому двору. Она не говорила, чем её взяли, но, мне кажется, ей пообещали что-то хорошее, потому что уж очень она взялась с энтузиазмом. Переменилась до неузнаваемости. Это была словно чужая женщина, меня в ней всё отталкивало. Я пытался разглядеть в ней ту, свою Грэйс, пытался делать вид, что всё по-прежнему прекрасно, но я видел перед собой пугающую незнакомку. Словно Грэйс заменили двойником или в её разум вселился пришелец. Это была не она.       — Я понимаю тебя, Рауль, — сказал Адриан. — Сейчас я вижу то же самое — незнакомца или двойника.       — Ваше величество, я тот же, — взгляд Рауля молил услышать его. — Знаю, в это трудно поверить, и я не знаю, как доказать. Я люблю вас, и мне невыносимо от того, что вы сейчас обо мне думаете. Боль, которую я вам причинил…       — Какое тебе дело до моей боли? Я пришёл за твоими признаниями. Облегчи душу, пока я даю тебе такое право.        — Тогда я хочу, чтобы вы узнали, что толкнуло меня в ваши объятия. Я находился в раздрае. С одной стороны проблемы с Грэйс, с другой — моё предательство, блядские жучки… Нет, предательство, пожалуй, на первом месте — оно снедало меня. Там ещё незалеченная прострация, что меня принудили к гомосексуальному сексу, хуже всего — перерастающая в отвратительное мне влечение. В-четвёртых, новость, что вы гей, трахнули меня, хотя могли этого не делать. Я поехал тем же вечером на мост, смотрел с высоты, как катятся воды Лероны, и собирался покончить с кошмаром, который гнездился в моей голове.       — Долго же ты решался, — цинично произнёс Адриан, вспоминая, как перепугался в тот момент. — Тебя забрали оттуда через целых полчаса.       — Ребёнок. Я думал о нём. А потом патруль отвёз меня к вам в Рыбацкий домик. Вы признались мне в любви, ваше величество. — Рауль сделал движение, будто хотел взять его за руку, подпитаться теплом, но сразу опомнился и вернул кисти на край стола. Металл звякнул по столешнице. — В те недели у меня сумбур был в голове. Перепады настроения от уныния до агрессии. Чувство вины. С Грэйс ухудшалось, а с вами… Неприязнь к ней перерастала в чувства к вам. Вы благоволили ко мне, утешали, помогали, доверили мне свою тайну… Да, о тайне… Я понял, что у меня есть соперник. Лард Морелли. Вы любили его, а это значило, мне ничего не светит. А я уже был влюблён… Ещё одна проблемка к моему бедламу, да? — Рауль хмыкнул. Потёр костяшками нос.       — Хочешь сказать, что на секс со мной тебя подбило не ЦРУ? — спросил Адриан. Он закрыл сердце, но хотел верить, что всё услышанное страшная, но правда.       — Грэйс не знала о наших отношениях. Я извлёк уроки и молчал обо всём, что между мной и тобой происходит. Вернее, говорил полуправду. Адриан, я лёг с тобой, потому что хотел. Мне было страшно, и я всё ещё думал о Грэйс, но я лёг по собственному желанию. Мне нужны были боль и унижение. Мне нужно было, чтобы ты наказал меня, я хотел заплатить за предательство. Я думал, это будет так же омерзительно и низко, как в первый раз…       — Но я тебя удивил, — закончил за него Адриан. Теперь и в его голове было на один сумбур больше.       Рауль подпёр голову руками, глянул исподлобья.       — Не в физических ощущениях дело. Меня тянуло к тебе, Адриан. С каждым днём я всё сильнее хотел быть с тобой рядом, чтобы ты обвивал меня руками, целовал взасос. Сначала я сопротивлялся, напоминал себе, что я натурал, что женат, а ты мой король и тоже женат, и у тебя репутация. Только меня всё несло и несло, я увязал в тебе. Стал смелее. Может, наглее. Грэйс ни о чём не догадывалась — она бегала по балам, вошла во вкус. Я был счастлив, что ты признал меня официально, это стоило разбитого носа.       Рауль улыбнулся, из-под корочки на губе выступила багряная влага. Рауль её не заметил, а Адриану захотелось потянуться и подушечкой большого пальца стереть её. Адриан подавил этот рефлекс.       — Ты не боялся быть разоблачённым? — спросил он вместо заботы.       — Всегда боялся, — помрачнел Бьёрди. — Иногда по ночам накатывала паника, даже во сне, я просыпался и слушал, не идёт ли за мной полиция. Но время шло с тех пор, как я снял жучки, меня не арестовывали, и страх забывался.       — А жучок в моих покоях — нормально?       — Я собирался снять его при первой возможности. Он в таком месте был воткнут, в холле, в не очень важном, я специально его в нежилую комнату поставил, чтобы и Грэйс отстала, и цэрэушники обломались. Правда, когда жучки перестали передавать данные, с Грэйс спросили. Я признался Грэйс, что это моих рук дело, и у нас опять случился скандал. Я объяснил, что никогда больше не буду играть против Гелдера и короля. Я никогда не передавал ей никаких важных сведений.       — Но шнырять здесь и вынюхивать ты позволял. «Адриан, вечером я приду с Грэйс». В твою счастливую голову не приходило, что надо немедленно сообщить мне. Приди ты, покайся, и я бы тебе всё простил. Ты продолжал мне врать! Это тоже измена!       Адриан стукнул ладонью по столу. Рауль вздрогнул. Вода из стакана плеснула ему на руки, он этого не почувствовал. Смотрел затравленно и виновато.       — Я дурак, ваше величество. Я боялся за Грэйс. Что вы с ней сделаете. Вы вспыльчивы, сразу в ссылку или в тюрьму.       — А как ещё поступать со шпионами?       — Поймите, она моя жена, она носит моего ребёнка. ЦРУ тоже могло на неё насесть, если бы она пользы не приносила. А на вечеринках... Ну что Грэйс могла узнать? Кто с кем спит? К документам она доступа не имела, диверсий не устраивала. К тому же, пока она ходила сюда танцевать, она закрывала глаза на мои с вами встречи и целые ночи.       — Да кто она такая? Она женщина! Женщина должна подчиняться своему мужчине! — Адриан перевёл дыхание от крика, прочесал пальцами волосы, сосредотачиваясь. — Какую информацию Грэйс передала ЦРУ? Как происходила передача данных?       — Не знаю, мы не обсуждали. Я не хотел лезть в это дерьмо.       Ты влез по уши.       Адриан ему не верил, но эти вопросы он оставит следователям. Были более насущные.       — Зачем похитили Шарля? Как удалось его выкрасть из дворца? Имена всех организаторов, пособников и исполнителей. Полностью схему.       — Говорю же, не знаю! — Рауль повысил голос. Правда, только на эту фразу. — Я тут ни причём! Я не знал! Я не участвовал!       Адриан наклонился через стол. Накрыл ладонью холодную руку графа, заглянул в глаза.       — Рауль, не ври мне хотя бы сейчас. Я ведь видел вчера, как ты бледнел и вздрагивал.       — Я не знал, Адриан, богом клянусь. Про похищение я бы точно предупредил, я люблю Шарля.       Адриан шевельнул желваками и оттолкнул руку. Откинулся на спинку кресла.       — Все улики против тебя, Рауль. Чип в котёнке, самолёт до Далласа на территории твоего графства в Ковине, принадлежащее «Бьёрди-серебро» помещение, жена цэрэушница, ты, нашпиговавший жучками мой дом. Это ты испросил у меня позволение Грэйс изучить покои инфанта. Грэйс в одиночку не могла провернуть столь сложную операцию, умом она скудновата. Даже с поддержкой своих работодателей, ей нужны были местные помощники. Например, тот, кто укажет на незарегистрированное помещение и будет отвлекать короля постелью, а предварительно отправит Грэйс в гости к родителям в безопасность. Я несколько раз предлагал запретить ей выезд из страны, ты отказывался.       Рауль и сейчас сидел белее простыни.       — Зачем мне подставлять себя? Я же здесь? Я спал с тобой в кровати, я проснулся с тобой.       — Может, ты рассчитывал на алиби. Или что правда быстро не вскроется, и ты успеешь сбежать. Например, улететь на этом же самолёте к возлюбленной американке. Или что я прощу тебя из огромной любви к твоей заднице. Я ведь не только вспыльчивый, но и отходчивый. Ну или у тебя были другие мотивы остаться. Понимаешь, ты почти полгода скрывал от меня иностранного агента, тебе нет веры. Ланшери поопытнее меня и не влюблённый, он ещё на самолёте до Далласа предположил причастность твою и Грэйс.       Бьёрди опустил голову.       — Я непричастен, я ничего не знал. Но я ещё раньше… да что там — сразу подумал про Грэйс. И ужаснулся, что эта дура натворила. Что она решилась на такое кощунственное преступление. Испугался. И за неё, и за себя, и за нашего ребёнка. А особенно за принца. Я растерялся, прости меня. Я сразу позвонил ей, ну, когда отправился на поиски. Она трубку долго не брала… У них там раннее утро, часовые пояса. Потом дозвонился, Грэйс сказала, что первый раз слышит, спала ещё. Сказала, что похищения не планировалось и вообще никаких радикальных действий. Она и раньше говорила, что это долгосрочный проект, обычное наблюдение, рутинный сбор информации по крупицам, мирные медленные изменения, постепенно, в течение многих лет.       Адриан в мыслях схватился за голову.       — Ты сам себя слышишь — «долгосрочный проект», «рутинный сбор»? Ты изменяешь Гелдеру, каждым словом. И после этого я должен верить, что ты любишь своего принца? Ты и короля своего в грош не ставишь. В тебе с первого дня не было уважения.       — Я уважаю вас, сир, и люблю принца. Я всей душой хотел, чтобы он нашёлся, я всё делал для этого.       — Нет, не всё! Ты скрывал измену! Массировал мне голову, а сам молчал про Грэйс, уводил мои мысли от неё.       — Я надеялся, это не она. Она поклялась по телефону. Но потом… доказательства… я уже не был уверен. Я не уверен. Прости, надо было сказать. Но сваливать на женщину, на жену — не по-мужски.       — Ты не мужчина, Рауль, — обречённо выдохнул Адриан, растирая лоб и висок. — Ты не мужчина не потому, что я тебя трахнул, а потому, что просто не мужчина. Шарль сутки в коме, у него была клиническая смерть, он может не поправиться, а ты прикрывал свой зад и зад преступницы, которая даже не любила тебя. А я любил.       — Вы правы, ваше величество, мне нет оправдания. Я боялся вас потерять, и вот потерял. Тайное всегда становится явным… Но я не виновен в похищении Шарля. На такую подлость я не способен. На допросе я молчал не покрывая себя или Грэйс, а чтобы подробности наших с вами отношений не попали к посторонним.       Это правильное решение. Адриан кивнул. Повисла пауза, в которую Рауль робко выпил воды. Ему сложно было управляться скованными руками. Он всем видом выражал раскаяние и смирение. Побитый, уставший, словно бы даже похудевший он вызывал жгучее сострадание, сердце сжималось. Тянуло обнять его, а тех, кто сделал с ним такое, наказать.       Такое же чувство возникало, когда он смотрел на Шарля с кислородной маской на лице. Только в стократ сильнее.       Может ли Рауль быть непричастен? Может ли он вообще говорить правду?       Адриан встал, прошёлся по пятачку за креслом, задевая полами мантии стены. Постоял, глядя на Рауля, который сидел неподвижно, опустив голову, опираясь на предплечья и только шевелил большими пальцами, нервно цепляя ногти друг за друга.       Адриан сел, подвинулся к столу. Хотел взять за руку, но не взял. Заговорил скороговоркой:       — Ты знаешь, что измена карается смертью? Ты осознаёшь это? Тебе двадцать пять лет. Ты лишил будущего мать и сестёр. Ты лишил будущего себя. Ты осознаёшь?       Рауль кивнул. Голова висела.       Господи, зачем он предал? Зачем? Зачем? Зачем?!       Сердце ныло. Плакало. Рыдало. Адриан не мог отвести взгляд от русой макушки, широких плеч.       — Что со мной будет? — проронил Рауль.       — Не знаю, — устало ответил Адриан. — Мне надо подумать.       Про расстановку жучков знает только он. Если подтвердится непричастность Рауля к похищению, то только ему решать, предъявлять ли обвинение в измене или забыть.       — Что будет с мамой и сёстрами? — прервал его раздумья Бьёрди.       — Зависит от приговора тебе. — Адриан встал, больше ему здесь делать нечего, за окнами стемнело.       — А с Грэйс?       — Я приложу все усилия, чтобы вернуть её в Гелдер и судить.       — Ваше величество, — Рауль зашевелился, вылез из-за стола и, опираясь на него, гремя цепью, опустился на колени, — милостиво прошу снисхождения для ребёнка. Если меня казнят, если Грэйс казнят, позаботьтесь о нём. Он ни в чём не виноват, он ещё не родился.       Он виноват в том, что он сын предателя родины, милый.       Адриан вышел за дверь, ничего не ответив. Как отец, он сейчас жестокосерден, может наговорить злого. А желать смерти чужому ребенку он не хочет, чтобы не попасть в эту же яму со своим.       Жизнь сейчас была тонкой коркой льда, куда не ступишь — трещит и проламывается, а надо перейти на другой далёкий берег. Сможет ли он казнить любимого человека?