***
Вердикт присяжные огласили во вторник утром, приговор судьи вынесли к четырём дня. Адриан на заседаниях не был — находился в клинике с иностранными врачами. Они осматривали маленького пациента, изучали историю болезни, проводили какие-то тесты и обменивались мнением, в основном на своих языках. Адриан знал английский, испанский и французский, понимал немецкий и итальянский, но все из них не до такой степени, что разбирать специфические медицинские термины. Переводчики работали, но медицинские термины оставались медицинскими терминами. У Фабиана они не вызвали бы затруднений, однако его тут не было, а Изабелла от каждого следующего определения бледнела всё сильнее, принимая за страшный диагноз. Лучше читалось по лицам и интонациям — и Адриан тоже бледнел. Главврач Марк Шинли пояснил им с Изабеллой, что зарубежные доктора дали рекомендации, а в целом сходятся в выводах с гелдерскими коллегами — то есть чуда здесь и сейчас не произойдёт. Возможно, не произойдёт и в ближайшие месяцы. Когда консилиум закончился, Изабелла осталась с сыном, а Адриан, зайдя к нему в палату на десять минут, уехал домой в дурном настроении. На улице уже стемнело, ему казалось, что это на его жизнь опустилась тьма, свет фар, фонарей, вывесок, окон, рождественских гирлянд сливался в мутное желтое пятно от наворачивающихся на глаза слёз. Шарль. Сынуля. Что же с тобой сотворили? За что? За что?! Сволочи. Про то, что вердикт «виновен» и приговор по совокупности преступлений «смертная казнь», Адриан узнал, едва переступил порог дворца. Об участи Бьёрди говорили слуги, охрана, придворные. Говорили вслух, а не шептались. Правда, завидев сюзерена, умолкали и прятали любопытство за поклонами и реверансами, возгласами «Да здравствует Адриан Третий!». С момента ареста графа многие уверились, что король выкинул фаворита из сердца, но споры ещё ходили. Адриан отдал пажам пальто и сразу направился в кабинет. Виновен. Виновен. Виновен. Виновен в том, что маленький мальчик, наследник престола, его до дрожи любимый сын тает день ото дня и все врачи мира не в силах ему помочь. Двенадцать присяжных после трех дней обсуждения назвали Бьёрди похитителем. Единогласно. Не поверили его жалким оправданиям про непричастность. И лучший в королевстве адвокат не сумел доказать его слов. Жалости не осталось, ни капли. Хватит жалеть, хватит цепляться за глупые надежды. Сын и так пострадал от того, что долгое время отец был слепцом и воспринимал жизнь исключительно членом. У кабинета дежурил Луис. Адриан приказал ему вызвать секретаря и скрылся в спасительном уединении. Включил свет, завесил плотными шторами окна, кинул на диван пиджак. Подошёл к бару, собираясь напиться, но решил, что хочет подписать приговор лжецу и изменнику на трезвую голову. Постучав, вошёл Матье Аранни. Поклонился, опасливо прощупывая настроение короля. — Что угодно вашему величеству? — Когда пришлют документы из суда, сразу неси мне на подпись. — Они уже готовы, ваше величество, — с похвальным энтузиазмом доложил Аранни. Месяц назад он с таким же рвением стремился услужить фавориту. Однако в сговоре их не уличили. — Неси, — приказал Адриан. — И пусть мне сварят кофе. Крепкий. Секретарь ушёл, а он глянул в зеркало на своё замученное лицо, на тонкий обруч короны — символ своей власти и сел за стол. Скоро Рождество, время волшебства, ёлок и подарков, но что-то как-то нерадостно. Луис и Аранни пришли одновременно. Секретарь подал белую пластиковую папку с листами, слуга поставил чашку на блюдце на край стола, оставляя место под принесённые документы. — Позвольте поинтересоваться, ваше величество, — поклонился Луис, — может быть, накапать вам успокоительного? — Я спокоен, — ответил король тоном, от которого слуга мгновенно ретировался. Матье покинул кабинет ещё раньше. Адриан отпил кофе и открыл папку. Никакого замирания сердца. Никакого содрогания. Он спокоен. Он вершит справедливость. Воздаёт по заслугам. Визирует то, что решили представители общества и судьи. Приговор занимал двенадцать страниц. Витиеватый юридический язык, но в нём Адриан разбирался гораздо лучше, чем в медицине. Юриспруденция входила в его базовое образование. Статья за государственную измену. Статья за шпионаж. Статья за посягательство на жизнь и свободу члена королевской семьи. Статья за похищение человека. Статья за укрывательство тяжких преступлений. Статья, статья, статья. И по каждому пункту — «признать виновным». «Приговаривается к высшей мере наказания — публичной казни путём обезглавливания. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит». Отменить его может только король, не подписав. После того, как подпишет, откатить назад не сможет даже он — ещё один восходящий к прадедам закон. Его издал Альберт Третий в середине позапрошлого века, когда испугался дать слабину и помиловать своего оказавшегося маньяком соратника. С тех пор закон не пригождался — не было соблазна миловать преступников, — но действовал. Адриан был уверен, что у него не возникнет проблем посмотреть на казнь предателя. Он взял ручку и сделал приписки, касающиеся дворянского титула Бьёрди, имущества и судьбы его родных. Строчки ложились на бумагу легко, однако, когда осталось только поставить росчерк со своим именем, Адриан помедлил. Глотнул кофе, глядя на равнодушные листы. Рауль, Рауль… что же ты наделал? Разве так должен был закончиться наш роман? Разве ты собирался закончить жизнь в двадцать пять лет? Но граф сам сделал свой выбор, приведя шпионку во дворец, притронувшись к принцу. Сам. Осознанно. Отдавая отчёт в последствиях. Адриан поднёс ручку, коснулся стержнем бумаги… Зазвонил мобильный в кармане брюк. Блять. Адриан заколебался — сначала поставить подпись или ответить? Положил ручку на стол и вынул смартфон. Удивился — звонил Морелли. Обычным звонком, без видео. Почти две недели пропадал, а тут так вовремя. — Да, Фабби, я слушаю. — Привет, Дри. Как ты? — Ты отвлёк от подписания приговора. Фабиан угукнул, помолчал. Рисовалась картинка, как он сжимает губы и зорко вглядывается в ночной пейзаж, собираясь сказать что-то умное. Он всегда так делал. — Дри, а помнишь… помнишь, как графёнок явился на аудиенцию? Адриан помнил. Ещё бы не помнить, как ёкнуло сердце и как вспыхнула похоть. — Помню, Фаб. — Помнишь, что он сказал? Он сказал, что обезглавливание — ужасающий обычай… — Предвидел, к чему приведут его шашни с ЦРУ. — А ты сказал, что… в твоё правление казней не будет. — К чему ты это, Фабби? — спросил Адриан. Он слишком устал, чтобы улавливать скрытый смысл, если он есть. Фабиан опять выдержал паузу. Возможно, сделал пару затяжек. — Дри… хочешь я к тебе приду? Прямо сейчас. Я в столице, вчера вернулся. Хочешь приду, побуду с тобой? Без всяких условий. Поговорим, я выслушаю. Теперь Адриан не спешил отвечать. Хотел ли он выговориться? Имеет ли право вешать на Фабиана проблемы, которые создал своей беспечностью, от которых Фабиан многократно его предостерегал? И где был Фабиан все эти дни, когда ему действительно остро требовалась поддержка? «Когда графа казнят, Гульфик сразу прискачет ко двору». Нет, Фабиан не виноват, что Рауль Бьёрди оказался волком в овечьей шкуре. Ему пришлось тяжелее всех, его любовь и все его убеждения растоптали. Но вряд ли он сейчас злорадствует. Адриан потёр лицо. — Приходи, Фаб, если сам хочешь. Но только завтра. Сегодня я хочу побыть в одиночестве. — Хорошо, Дри. Просто подумай над моими словами. Над какими словами? Об аудиенции, обычаях? О том, что в его правление не будет казней? Что же, он ошибся — не ясновидец. До той аудиенции в его королевстве не было предателей. Никто не похищал детей, не продавал родину и короля, не попирал свою дворянскую честь. И впредь таких случаев быть не должно. Фабиан, конечно, заботится о его душе, несмотря на собственные обиды, хочет избавить от угрызений совести, но он не монарх, и Шарль не его сын. Адриан отложил телефон, поднял ручку и единым стремительным движение вывел подпись. В верхнем левом углу первой страницы наискось написал: «Привести в исполнение в течение недели с сего дня». Скрепил именной печатью. Всё, Бьёрди ничто не поможет, участь решена. Адриан вернул печать в маленький сейф в нижнем ящике стола, закрыл ящик и перевёл взгляд на листы. На синие оттиски на безучастном бело-чёрном поле. Они расплылись перед глазами пятнами. Господи, Рауль, зачем ты так поступил? Зачем ты так с собой? Зачем ты так с нами? Рауль, милый, я люблю тебя. Безумно люблю тебя… Как я без тебя буду?..***
Маркиз Морелли явился во второй половине дня, когда Адриан отсовещался, принял просителей и снова засел в кабинете, погрузившись в прочую работу, которой всегда скапливалось выше крыши. Фабиан вошёл без доклада и стука и не удивительно — к светлой рубашке с галстуком и модным узким брюкам полынного цвета на нём был шутовской жёлто-красно-синий колпак, ярким пятном выделяющийся в сдержанном на тона помещении. Тонко звенели бубенцы. Нет, всё же удивительно. — Подумал, что ты нуждаешься в увеселении, — сказал Фабиан, подходя. — Вот, нашёл старый колпак, и раз уж ты так никого не назначил на эту должность… Он сел на самый близкий к королевскому столу стул, протянул руку, через столешницу. Глаза по обыкновению смотрели цепко, с обожанием, различая малейшую мимику. Адриан тоже разглядывал. Он отвык от того, что Фабиан кланяется, встаёт на колено, целует руку, отвык от его смеха, вольных ухмылок, раздевающих взглядов. Отвык от Фабиана. Слишком много произошло даже с парижской ассамблеи. Пожал ладонь, вспоминая её крепость, бархат кожи, тепло. Всё-таки между ним и Фабби была и есть незримая связь, её не разорвать. — Вряд ли мне сейчас до веселья, но, если желаешь, должность твоя, у меня не было других претендентов. Только пусть сначала всё уляжется. — Ты прав, пусть сначала уляжется, — кивнул Морелли, поднял руку к колпаку, но не снял его, расстроенный, а лишь сдвинул на макушку, высвобождая тёмные кудри, — потом видно будет. Как ты? Держишься? Я заезжал в клинику, Шинли мне рассказал про консилиум. Прогнозы ничего не значат, Дри, эти иностранные светилы просто перестраховываются, рекомендации они оставили по существу. Кома — состояние непредсказуемое, верь в хорошее. — Может, ты возьмёшься вылечить? — вырвалось у Адриана. То ли сарказм, то ли отчаянная мольба о помощи. Фабиан, конечно, уловил двоякость, но сохранил серьёзность. — Нет, Дри. Я не настолько самонадеян. Просто верю. Я люблю своего принца, ты же это знаешь. Вспыхнула ревность. Адриан впился взглядом в лицо маркиза, выискивая намёки на оспаривание отцовства, но его отвлёк стук в дверь. — У меня сейчас встреча с министром внутренних дел, наверно, это он, — сказал король и повысил голос: — Да! Вошёл теперь практически постоянно дежуривший Луис. Поклонился Адриану и потом с одобрительным блеском в глазах Фабиану. — Лард Криали прибыл, ваше величество. — Зови. — Мне уйти? — спросил, привставая, Фабиан. — Оставайся, раз уж ты снова шут. Только пересядь. И… речь пойдёт о подготовке к казни. Я… подписал. — Знаю. Морелли бросил ему сочувствующий взгляд, и тут же надел маску пустоголового шута, перескочил на диван и устроился там средь подушек, поигрывая свисающим к носу бубенчиком, рассылая звон. Том Криали, в чьё ведомство входило исполнение наказаний, ни единым мускулом не выразил недовольства по поводу присутствия шута. Как и большинство жителей королевства он попадал под обаяние маркиза. Поклонился обоим, поскольку был простолюдином, однако же с разной степенью усердия. Адриан указал на стул, где только что сидел Морелли. — Том, ты ознакомился с документами по приговору? — Ещё вчера, ваше величество. Приступили к организации казни. Срок вы поставили в течение недели. В воскресенье вас устроит? Адриан вздрогнул, по спине побежал холодок — господи, господи, так скоро? Господи, что они тут вообще обсуждают с каменными лицами? Смерть человека? Любимого человека. Фабиан изучал снятый колпак, водя по стыкам ярких полос пальцами, придерживал бубенцы, чтобы не звенели. Адриан подавил дрожь. — Сегодня среда, успеете за четыре дня? Криали пожал плечами. — Конечно, заниматься подобным приходится первый раз, но сложности нет. Людских ресурсов предостаточно. Описание церемониала сохранилось, проект эшафота тоже. Строительные и отделочные материалы сейчас приобретаем, возведение займёт максимум два дня. Устанавливать на традиционном месте — на Речной площади? — Да. — Хорошо — там место удобное, хоть и перепланировка была. Напротив поставим трибуны, ложу для вас… Атрибуты со склада достали. Палача оповестили… Кажется, всё, ваше величество. Адриан не сразу уловил, что доклад окончен, — находился в прострации. Так всего мало надо, чтобы лишить человека жизни. Впрочем, электрический стул или инъекция потребовали бы в разы меньше подготовки, но у них в стране принято делать шоу. Ему было бы безразлично, если бы голову на плаху клал любой посторонний уголовник. Надо было что-то ответить. Фабиан отложил колпак и залез в смартфон. Его отношение к казни скрывалось за непроницаемостью. Адриан перевёл взгляд обратно на Криали. — Палач справится? Не откажется исполнять обязанности? Кто он вообще? — Я не знаю, кто он, — имя известно только в отделе казней, и то они дают клятву о неразглашении. Но человек, когда программа его выбирает, проходит тренинги, тесты, он знает, на что соглашается, что ему предстоит. — И всё же это давно номинальная должность. Есть разница — числиться палачом или убить человека на глазах у всех… — Палач уже согласился, — безапелляционно заверил министр. Адриан поёжился, сглотнул, не скрывая отвращения к убийце-в-рамках-закона. Фабиан всё пялился в экран. — Ладно, — произнёс Адриан, — надеюсь, у него получится отсечь голову одним ударом… — Меч заточим как лезвие. Палач уже приступил к курсу практической и психологической подготовки. Приговор будет исполнен в точности, не извольте волноваться, ваше величество. Он не волновался об исполнении приговора. Он не хотел его исполнять. Грызли сомнения, снедала любовь. Ему ведь придётся смотреть, как убивают любимого человека. А если ещё неумелый палач будет кромсать шею несколькими ударами… Господи… — Иди, Том, занимайся, докладывай, — выпроводил Адриан, пока его не замутило от собственной жестокости. Криали откланялся, Фабиан сразу убрал смартфон и сел ровно. — Ох, Дри, не думал я никогда… — Я тоже не думал, а вот пришлось… — Адриан вздохнул, помассировал середину лба, поднял тяжёлую голову. — Ладно, Фабби, переживу, поделом мне. Давай не затрагивать эту тему? — Я и не хотел. — В спортзал? Потом я поеду к Шарлю, ты… — Адриан запнулся, не досказав: «Ты со мной?» Ревность и эгоизм заткнули его. Он понимал, как сильно Фабиан жаждет навестить Шарля, но паниковал, что друг будет смотреть на его ребёнка как на своего. По-хорошему, давно пора завести этот разговор, выяснить раз и навсегда. Только… Только, пока Шарль нездоров, не надо его делить. Не надо устраивать склоки. Он замечательный малыш, а не набор генов. Адриан кашлянул, чтобы замаскировать заминку. — Ты со мной к Шарлю? — договорил он. — Тебя пропустят. — Спрашиваешь ещё! — Морелли пружинисто поднялся на ноги, и у него в руке зазвонил телефон. — Мобильники — зло, — сказал он, глянув на экран. — Лайза. Можно отвечу? Ну наконец-то признал в нём короля! Адриан усмехнулся, откидываясь на спинку кресла, махнул рукой. — Отвечай. — Да, — сказал Фабиан, приложив смарт к уху, и дальше только слушал, водя глазами. — Постараюсь, — сказал он и завершил звонок. Цокнул языком, засовывая мобильный в карман. — Чёрт, ну всегда непруха!.. Лайза заболела. Отпустишь к ней? Адриан скрыл вздох облегчения. — Иди. К Шарлю в следующий раз. — Спасибо. — Фабиан пожал руку, схватил с дивана колпак и направился прочь. — Фаб! — остановил его Адриан возле двери, подождал, пока тот повернулся. — Ты уже с ней спишь? Морелли переступил с ноги на ногу, проникая своим фирменным изучающим взглядом прямо в душу, изогнул губы и… ушёл. Блять, он не меняется! Вот кто самый непокорный подданный!***
Фабиан пропадал у Лайзы и в четверг, и в пятницу с утра уже был у неё, не найдя времени съездить к Шарлю. Видимо, их отношения действительно стали интимными. Или Фабби заметил допущенную им заминку в приглашении и понял, что он нежеланный гость, теперь прикрывает его оплошность благовидным предлогом своей занятости. А может, тоже ревнует и отсрочивает делёж — наверняка королева похвалилась ему раскрытием тайн. Адриан поехал без него, с Изабеллой. Он ездил каждый день, несмотря на любую занятость. Проводил у постели сына два-три часа. Вид бездвижного Шарля подпитывал его неприятие к Бьёрди и уверенность в правильности приговора. В затемнённом, пахнущем лекарствами помещении под монотонный писк аппаратуры сомнения стирались, любовные терзания меркли. Адриан приказал сделать круг до Речной площади. Изабелла поглядывала на него, пытаясь читать мысли, он смотрел в окно. Середина декабря — деревья голые, небо бесцветное, зато море гирлянд и хвойных венков. Казнят Рауля и будут спокойно праздновать Рождество. Машина въехала на брусчатку площади, остановилась. Здесь было полно техники, людей в спецовках. Каскадный фонтан законсервировали в прошлом месяце, вокруг конной статуи Максимилиана Первого штабелями лежали деревянные откидные стулья. Помост из металлических труб и деревянных щитов уже высился ближе к берегу Лероны, сейчас его обтягивали чёрной тканью. На противоположной стороне устанавливали каркас под трибуны. Периметр огораживала красно-белая лента. Увидев королевский лимузин с сопровождением гвардейцев, работники сбились с ритма. Некоторые разрозненно кланялись. Адриан собирался посмотреть из машины, но потом заметил появившихся из-за статуи министра Криали и начальника тюрьмы Бушеми. — Пройдёмся? — предложил он Изабелле, которую зрелище ввергло в шок. Теперь казнь стала не мстительными рассуждениями, а неумолимой реальностью. Через три дня на их глазах, по их воле человеку отсекут голову, убьют болезненно и постыдно. И не маньяка, потрошителя, педофила, а оступившегося парня, с которым они близко знакомы. Некоторые — ближе некуда. Водитель открыл дверцу, они вылезли, и как раз подоспели Криали и Бушеми. — Ваши величества! — воскликнул министр и добавил после приветствий с довольной улыбкой, рукой обводя площадь: — Как докладывал, успеваем. К вечеру закончим. Смотрим с лардом Бушеми, с какой стороны удобнее приговорённого доставлять, как лучше охрану порядка организовать, полицию и гвардейцев расставить. — Думаете, кто-то попытается сорвать казнь? — спросил Адриан. — Маловероятно. Скорее наоборот — как бы изменника не растерзали раньше времени. — Не настолько же наш народ озверевший… Они продвинулись ближе к эшафоту. Изабелла не сводила глаз с чёрной громадины в два метра высотой, вокруг которой суетились драпировщики. С реки дул пронизывающий ветер, в воскресенье тоже обещали холодную мрачную погоду. В свой последний день Рауль не увидит солнца. — Как Бьёрди себя ведёт? — Спокойно, — ответил Бушеми. — Молчит, лежит, почти не ест. От священника отказался. Адриан не представлял, что Рауль должен сейчас чувствовать. Что вообще может чувствовать человек на пороге казни, когда вся жизнь была впереди. В последнюю встречу наговорил ему гадостей, пожелал мучений, но… но… но!.. Но как же хотелось последовать совету Рокарди — освободить, простить! Не убивать! Бушеми и Криали делали вид, будто эшафот возводится не для фаворита, а король не богопротивный гомосексуалист. — Бьёрди упрямый, — продолжил Бушеми, — по-человечески жалко его — молодой парень ещё, родовитый, а ведь так и не признал вины. Девка его сгубила, повёлся у неё на поводу, теперь вот… — Он красноречиво кивнул на эшафот, о который постукивали молотки. — Надо бы её сюда, чтобы посмотрела, как мужа по её милости казнят. А ещё лучше сначала её бы казнить, чтобы он посмотрел и подумал, стоила ли их смерть повышения показателей в ЦРУ. — Американке наплевать, — покачал головой Криали, — она теперь за свою шкуру трясётся. Пусть мужа тут хоть пять раз подряд четвертуют, она сюда носа не покажет. Тем более беременная. Она уже про любовь свою давным-давно забыла, если существовала та любовь. Но уведомление о казни графа мы на её адрес отправили, хоть будет знать, когда станет вдовой. Изабелла слушала их болтовню с ужасом. Адриан размышлял, а что сделала бы она на месте Грэйс? Что сделал бы он сам — для Фабиана, для Рауля? Если виновны поровну, а попался только один, вернулся бы разделить участь, оставляя ребёнка сиротой, или радовался спасению? Пойти на эшафот добровольно — требуется мужество, требуется любовь. — Наверно, хорошо, что Леон Бьёрди не дожил до такого позора, — сказал Бушеми. — Уважаемый был человек, сын не в него уродился. Хотя и Эмма строгих правил. На днях её встретил, почернела от горя. Дочери из дома даже не выходят… Его прервала мелодия из кармана пальто Адриана. Мобильники правда зло — никакого покоя с ними. Бушеми замолчал, вместе с Криали отступил на три шага. Изабелла осталась, зябко переступая ногами. В белом приталенном пальто она контрастно оттеняла траурный цвет эшафота. — Это Девони, — сказал ей Адриан, принял звонок. — Слушаю. — Ваше величество, — взволновано протараторил безопасник, — отличные новости! Грэйс Бьёрди полчаса назад приземлилась в аэропорту Верены, рейсом из Филадельфии. Требует аудиенции. Её задержали и конвоируют в Колону. Ждём ваших распоряжений. Адриан потерял дар речи. Он настолько уверовал, что Грэйс не выманить из Америки, что растерялся.