Фаворит короля

      Выйдя из ступора, Адриан отдал распоряжения конвойному, после вернулся к Бушеми.       — Как маркиз объяснил?       — Его сиятельство не объяснял, сир, простите. Сказал, что остаётся, и попросил не беспокоиться на его счёт. От люкса и мобильного вежливо отказался.       — И ты оставил его?       — Что мне оставалось делать? Признаться, я растерялся, подобный случай первый в моей практике. Пытался настаивать, увещевал, но лард Фабиан прервал меня и тактично выпроводил. Я не посмел применить силу, чтобы вывести его за забор, простите, ваше величество. Утром повторил ларду Фабиану ваше распоряжение об освобождении и получил тот же ответ.       — Да он издевается, — процедил Адриан себе под нос, однако Бушеми услышал.       — Маркиз выглядит бодрым, шутит, но, похоже, его что-то грызёт.       Грызёт? Неужто вина всё же есть? Ещё тайны? Или это обида? Упрямство? Что ему, блять, надо? Почему нельзя сказать прямо?       — Ладно, пусть сидит, его дело. Кормите получше и привилегии по титулу.       — Конечно.       — Грэйс на прогулку выходила?       — Да. Вечером гуляла полчаса, а утром только вернулась. Сейчас с ней следователи. Она успокоилась, перестала огрызаться.       — Отлично. Устрой встречу с отцом — его уже повезли. Если обратится граф Бьёрди — тоже, неограниченно по времени. Или он уже обращался?       — Нет, сир.       Что это значит? Не хочет видеть жену? Боится вновь оказаться в тюремных стенах? Не видит смысла в жизни?       Что толку гадать?       — Ладно, Тобиас, исполняй. Отбой.       Морелли он сам из камеры за его невозможные кудри вытащит. Противный, упёртый малый! Разбаловался! Спекулирует его чувством вины за разрыв! Приказов короля ослушивается!              Адриан встал, сунул смартфон в карман и пошёл прочь из кабинета, чтобы немедля исполнить задуманное, но за дверью, кроме как на караульных гвардейцев, наткнулся на Криали, Терби и ещё лакея, собиравшегося доложить об их приходе.       Король чуть не выругался. Сдержался.       — Приходите через пару часов, ларды.       Криали аж подпрыгнул:       — Но новости хорошие, сир! Мы напали на след!       Адриан сразу забыл обо всём. Плюнул на строптивость Морелли и кивнул безопасникам следовать в кабинет. Прошёл первым, сел за стол, указал сесть и им. Они расположились по разные руки от короля.       — Вы назовёте мне его имя?       Терби с Криали переглянулись.       — Нет, ваше величество, — замялся министр.       — И в чём тогда хорошая новость?       — Мы назовём его вам к вечеру. Самый поздний срок — к утру.       — Мы нашли Вейдера на камерах, — подхватил Марио Терби. — По всему похоже, что этот человек отлично знаком с планировкой дворца, системой видеонаблюдения и смог рассчитать себе «слепой» путь в покои его высочества. Но дважды он промахнулся и попал на камеры.       — Лади Рилли права в том, что опознать человека под балахоном и маской невозможно. Тем не менее теперь известны его рост, телосложение. Главное, удалось установить помещения, где преступник переодевался. Совершенно очевидно, что на маскараде он находился в средневековом наряде, а балахон надел непосредственно у покоев принца. Возможных помещений три, все подсобные, там нет камер. К сожалению, в покоях их тоже нет, а «теленяня» работает только в спальне.       — Надо исправить это упущение, — сказал Адриан. — По крайней мере, пока принц маленький… Что дают нам эти помещения?       — Сняли отпечатки пальцев, пробиваем, — пояснил Терби. — Опрашиваем персонал. Правда, опросы пока не приносят результата, прислуга в основном была занята на обслуживании маскарада. Вейдера видели несколько человек, но не придали значения, потому что… маскарад. Он выбрал удачное время для осуществления преступных намерений.       — Круг подозреваемых неумолимо сужается, сир, — продолжил Криали. — При дворе находятся тысяча триста шестьдесят семь рослых мужчин, включая электриков и водителей и исключая вас с лардами Бьёрди и Морелли. Мы проверяем алиби каждого. Отсеиваем тех, кто в указанный период точно находился под камерами или вне дворца. Перепроверяем по пять раз. Работу начали ночью, утром привлекли больше сотрудников. Уже подтверждено алиби более семисот человек.       — Соранти?       Криали кивнул.       — Да, он проскочил мимо парковых камер в девять двенадцать и девять семнадцать. В платье и вуали.       — Это не он, — нахмурился Адриан. — Кто же?       — Выясним, ваше величество, — уверенно сказал Терби. — Теперь ему не скрыться.       — Кстати! — вспомнил Адриан. — Кто-нибудь срочно покинул двор?       — Нет, — покачал головой Криали. — Все на месте: и дворяне, и гвардейцы, и обслуга.       — Наглый тип. Неужели не боится?       — Возможно, надеется, что хорошо замёл следы. Улизнуть — значит сразу выдать себя. Отнюдь не дурак.       — Кто же это? — риторически повторил Адриан.       — Я позволил себе назначить новые экспертизы взамен сделанных при Девони, — сказал Терби. — Продолжается расследование по определению степени вины должностных лиц в похищении его высочества. На сегодня выявлены пять случаев халатности.       Адриан махнул рукой.       — Занимайтесь. Работайте… Вдвоём. Вдвоём у вас хорошо получается. Мне нужно не только имя — приведите ко мне ублюдка. Не дайте ему уйти, он же наверняка насторожился и продумывает пути отхода. Не дай бог ещё какой-нибудь теракт. Усильте меры безопасности во дворце. Пока я не доверяю здешней службе, пусть охраняют ваши люди. Ограничьте перемещения.       Терби и Криали кивнули.       — Вам и её величеству лучше покинуть дворец, — сказал Терби. — Возможно, угроза надумана, но лучше перестраховаться.       — Прислушаюсь, подполковник, — согласился Адриан. — Я всё равно собирался уезжать в Колону, а её величество в клинике у Шарля, направьте туда дополнительный наряд. Действуйте. — Он жестом приказал им уходить и сам поднялся, чтобы идти следом. Машина давно ждала, на аудиенцию на ближайшую неделю никто не записался, вероятно посчитав, что к пережившему казнь фаворита королю не стоит соваться со своими бытовыми склоками. Так что за душу монаршие обязанности сегодня больше не тянули. Вот личные проблемы — другое дело.              Дорога в Колону заняла двадцать минут. Адриан полистал интернет, а потом уставился в окно. Смотрел на готовящуюся к рождественским праздникам столицу. Здания, деревья, остановки были украшены ёлками, венками и гирляндами. Огоньки переливались, но было два часа дня, ярко светило солнце, и они казались бледными, чуждыми. Да и настроение было совсем не в духе волшебства.       Побоксировать бы в спортзале.       Или на татами поспарринговаться.       На льду клюшками помахать.       Но с некоторых пор весь спорт, вся физкультура полетели к чертям собачьим. Всё на свете туда полетело.       Из-за какого-то одного сучёныша. Или из-за нескольких.       Кто он или они? Из ближнего окружения? Из дальнего?       Адриан был склонен думать, что из ближнего, из дворян, потому как они в большей мере отличаются строптивостью, смеют навязывать ему свои интересы. Остальным не хватит наглости совершить сразу два непростительных проступка — украсть принца и отнять фаворита. Остальные проявляют полную покорность.       Морелли идеально подходил на роль кукловода. Даже не на сто процентов, а на все двести. Соранти в меньшей степени, но тоже. Оба заносчивы, высокомерны и пытаются вертеть им, оба считают себя преданными им.       Но это не они. А если не они, то кто? Адриан не знал возле себя других наглецов. Родной дядя? Троюродный братец Велони из Ковина? Кто-то таил обиду втихую? Он вроде никого не обижал. Или обидел Рауль?       Нет, Рауль лишь жертва. Его хотели убрать, но мстили своему королю.       Зазвонил телефон.       Мама.       Адриан приложил смарт к уху.       — Здравствуй, ма.       — Здравствуй, Адриан. У тебя всё хорошо?       — Замечательно, ма.       — Это хорошо, Адриан. А меня, ты знаешь, сегодня допрашивали. Сказали, по твоему приказу.       Вот, матушку всё-таки обидел.       — С тобой беседовали, мам. Прости. Я ищу преступника.       — Подозреваешь меня? — В голосе звенело разочарование. — Считаешь, я поставлю под удар собственного внука, единственного, между прочим, чтобы устранить твоё пагубное увлечение? Шарль мне дороже всех на свете, я не пожертвую им даже при угрозе мировой войны.       — Я знаю, мам, я не подозреваю тебя. Но кто-то из твоих приятелей, подсылавших тебя с указкой, с кем мне спать…       — Они не будут марать руки, Адриан. Они все уже немолоды, и им постыдно плести заговоры против королевской власти и воровать детей. Они уважают тебя, довольны твоей политикой и нарадоваться не могли, какой примерный ты семьянин. Вот это последнее и заставило их осмелиться смиренно просить тебя вернуться на путь благочестия. Но никто из моих «приятелей» не выступит против тебя с требованиями и ультиматумами. Они люди старой закалки и лишь по-отечески пытались уберечь тебя от ошибок молодости.       — Рауль не ошибка, мам, — сказал Адриан, чувствуя, что наконец должен это сказать. — Он осознанный выбор. Это я его соблазнил, увёл из семьи и с «пути благочестия». Мне всегда нравились парни, мам. У меня было много парней с восемнадцати лет, прости. Я устал скрывать свою бисексуальность. Я хочу любить, как обычный человек.       Мать молчала, и Адриан уже подумал, что она бросила трубку, но связь поддерживалась.       — Мам?       — Ты король, сынок, — отозвалась она устало, — ты взрослый и умный мальчик, тебе решать, как поступать. Мне трудно принять твою суть, но для меня важно твоё счастье. Только огради свою семью от опасности. И запомни, заговоры — дело молодых.       — Да, мам, запомню. Спасибо. Я люблю тебя.       — Я тоже тебя люблю, сынок.       Адриан убрал смартфон. Стало немного спокойнее, немного горше. Хорошо, что мама простила, что поняла. Кто его поймёт, если не она? Первую красавицу королевства, графскую дочку Беатрис саму выдали замуж за Робера, тогда ещё тоже инфанта, без любви. У неё до свадьбы не было даже случайного секса с каким-нибудь невозможным Фабианом, как у Изабеллы. Интересно, хоть кто-нибудь из Лаконси исхитрился вступить в брак по любви?       Правда, у предков не было проблем с амурными делами, меняли фавориток как перчатки, налево и направо пользовали невест. Об этом доподлинно известно, благо гелдерские хроники сохранили память не только о героических сражениях в войне с Наполеоном и прочих стычках. Один лишь он за всю историю не унаследовал ни боевого азарта, ни желания беспорядочно лезть под юбки.       А может, он не Лаконси? Может, чего-то не знает о своей матери? Вернее, об отце?       Сердце на миг похолодело, остановилось, потом снова застучало. Да ну, ерунда. Он законнорожденный.       «Линкольн» уже несколько минут стоял возле центрального входа в тюремное здание. Его окружали два экипажа сопровождения на автомобилях и мотоциклисты, вдвое большим числом, чем обычно. На порожках ждал Бушеми с тремя подчинёнными, притаптывая от холода. Возле забора на парковке Адриан увидел полицейскую машину, на которой, без сомнения, доставили Даррелла.       Водитель открыл дверцу. Адриан вылез и, поздоровавшись с подданными, быстро прошёл в тёплое помещение. Коротко осведомившись о Грэйс и Девони, направился к изрядно бесившему идиоту.              Фабиан, вытянув ноги, сидел на застеленной кушетке, читал. Пока Адриан открывал незапертую решётчатую дверь и входил в камеру, смотрел на него. Потом медленно, не глядя отложил потрёпанный глянцевый журнал в стопку таких же на подоконнике позади себя. Замер со своими фирменными наклоном головы и изучающим прищуром.       — Интересно? — Адриан, сжав губы, кивнул на журнал.       — Нашёл старую статью про Лайзу. Я многого о ней не знал.       И опять Фабиан говорил с вкрадчивыми интонациями дрессировщика. И с его же смелостью. Про певичку. Нарывается? Провоцирует ревность? Чёрт его теперь поймёшь! Переоделся вон. Уходить из тюрьмы не захотел, люкс не захотел, а сменить красный палаческий костюм на футболку и обтягивающие штаны соизволил!       — Фабиан, ты шут, а не клоун. Что за цирк ты тут, блять, устраиваешь? Я тебя освободил, все двери нараспашку — иди. Или тебе весело, чтобы я за тобой бегал, лично за ворота провожал?       — А я не просил тебя бегать. — Морелли взгляда не отвёл и ему не дал отвести, словно склеил. — Зачем ты пришёл?       — Чтобы… — Адриан вдруг понял, что не знает ответа. Сделал круг по узкому пятачку. — Чтобы вытащить тебя за шкирку отсюда. — Остановился, прочесал пальцами волосы, наткнувшись на корону, повернулся к Морелли. — Чтобы… спросить, что с тобой происходит.       Фабиан усмехнулся. Поймал за брючину на бедре, усадил рядом с собой, как вчера.       — Всё нормально, Дри. Не беспокойся.       Адриан не поверил.       — Тогда почему ты здесь?       Фабиан пожал плечами.       — Я здесь спасаюсь.       — От кого? Или от чего?       — От… от всякого. Я здесь по доброй воле. Или, думаешь, чтобы выйти из Колоны, мне требовалось твоё распоряжение?.. Я палач, Дри, у меня неприкосновенность, пока ты её ещё не отобрал. А с ней и неприкасаемость. Репутация убийцы. Никто не пожелал бы со мной связываться, никто не преградил бы мне путь. Ни лард Бушеми, ни его сотрудники. Палач — мерзкий тип, вызывает брезгливость и подсознательный страх. Я беспрепятственно ушёл бы в любое время. Не забывай, что я и сдался по собственной инициативе.       Адриан прикусил губу. В потоке собственных печалей, волнений за Рауля он как-то упустил душевное состояние Фабиана. Думал, конечно, что ему непросто, но как-то периферийно, вскользь — Фабиан же не находился на волоске от смерти, не отдавал приказа убить любимого. Наоборот, в некоторых обстоятельствах воспринимался злодеем, виновником всех бед.       Сейчас у Адриана будто открылись глаза. Господи, у Фабби ведь есть чувства. Ему было плохо задолго до эпопеи с казнью. Он разбит не меньше них с Раулем, просто не показывает своей боли, держит её глубоко в себе, приходя на помощь другим. Поводов для смятения у него гораздо больше, чем кажется.       — Боишься, тебя не примет общество?       — Оно меня не примет. Не зря палачам сохраняли инкогнито. Моё раскрыто. Страшно даже представить, что обо мне сейчас думают мать с отцом, братья, Лайза, вся родня и знакомые.       Адриана ужалило персональное упоминание в этом списке певички. Он, конечно, не подал виду. Было стыдно за неосторожное предание огласке конфиденциального имени.       — Они тебя любят. Они знают тебя. Что ты не убийца.       — Дри… — Фабиан посмотрел так, будто хотел что-то сказать… многое сказать по этому поводу, но вместо слов тряхнул головой. — Ладно, не будем. Просто позволь мне остаться здесь и не мучайся совестью — я не хочу на волю.       — Но почему? — воскликнул Адриан, теряя терпение. Однако выйти из себя у него бы не получилось. Остужал мрачный взгляд Фабби. Где-то внутри зрачков, глубоко-глубоко, на самом дне, теплилась присущая насмешливость, с какой разговаривают с неразумными, но сверху лежали слои и слои упадничества, расстроенности, потери смысла бытия. Фабиан смотрел ему в глаза, словно что-то в них отчаянно ища. И не находя.       — Ты не понимаешь, Дри?       — Пожалуйста, объясни, — почти взмолился Адриан. Он догадывался. Конечно, догадывался.       Фабиан облизал губы, предпринимая последнюю попытку в поисках. Потом бросил гиблую затею, подогнул зябко ноги, сцепил пальцы на коленях.       — Мне не нужен мир, где мы не вместе. Не хочу. Не хочу, Дри.       Адриан отвёл взгляд, отвернулся.       — Ты не должен хоронить себя. Не всё так плохо.       — Всё хуёво, Дри. Ты знаешь, я пытался. Пытался ужиться с болью, притерпеться. Уехал в маркизат, огородился от света, стал отшельником. Мне не стало легче. Если бы Лайза не тормошила меня, я бы, наверное, умер. Я сгораю заживо каждый день. Возрождаюсь и снова сгораю. Возрождаюсь, чтобы сгореть. Это пытка. Три месяца прошло? Это сотня пыток. Я не могу больше, я не хочу.       Адриан, сгорбившись, молчал. Что он мог сказать? Очередное «прости»? Или то, что любит?       — Я хотел уехать, Дри, далеко-далеко, на другой конец света. Бежать от тебя, бежать от себя, от боли. Но ты держал меня, приковывая цепями к себе, словно того греческого бога, которому день за днём выклёвывали печень, продлевая мучения. Что врать, я верил, что ты позовёшь вернуться не просто шутом. Скажи ты, что наигрался с графёнком и осознал ошибку, я бы понял и простил. Возможно, там, в Париже… Но я обманывался. Жестоко обманывался, дурак…       Ты не обманывался. Рауль не игрушка, но ты не обманывался.       — Когда ты наконец сжалился и отпустил меня, когда наконец я собрал вещи и готов был сесть в самолёт, чтобы разорвать свою собственную цепь, которой приковал себя к тебе, случилось то, что случилось, — похищение. Открылся государственный заговор. Конечно, я мог улететь, лишь только с меня сняли подозрения, но я чувствовал, что понадобится палач. Неважно, кто был бы осуждён за измену, призвали бы палача. Я не имел права покидать страну, вынужден был остаться. Обстоятельства были против меня. Злой рок. Словно сами небеса хотели продолжения моих страданий.        — Лети сейчас, — сказал Адриан и заткнулся. Однажды Фабиан уже воспринял, будто его прогоняют. — Прости, я имел в виду, что всё закончилось и, если хочешь улететь, я не стану «приковывать» тебя к себе.       — Нет, Дри, уже не хочу. Не имеет смысла, Дри. За этот месяц я понял, что побег не поможет. Не вернёт мне счастья или хотя бы маломальской радости жизни. Ни Касабланка, ни другой край света, ни лечение детей в Красном кресте. Не полечу никуда. Не хочу. Нет разницы, где доживать свои беспросветные дни — в Гелдере или Китае. Дни, месяцы, годы, в которых нет солнца. Нет тебя, Дри.       Обвинения ранили, всаживали болезненные ножи прямо в сердце. Он не желал делать Фабби несчастным, не желал опустошать его жизнь. Он любил его, по-прежнему любил, не отвергал.       — Пожалуйста, оставь меня в Колоне, Дри. Смилуйся, не заставляй выходить наружу. Если есть какие-нибудь подвальные камеры, совсем без окон, позволь мне перейти туда. Я не хочу видеть мир, не хочу знать, что происходит. Не хочу наблюдать, как ты разваливаешь страну, расшатываешь фундамент под своим троном. Не хочу наблюдать, как всё, во что я верил, идёт прахом. Это невыносимо, Дри.       За спиной Фабиан тяжело вздохнул. Он так никогда не вздыхал.       — Я уединился в поместье, абстрагировался от политики, светских новостей. Но до меня всё равно доходили слухи. Про то, что ты отменяешь брачные ночи, про то, что узакониваешь однополые отношения, собираешься уравнять женщин в правах, выбрать парламент… А как по мне ударила новость про твой каминг-аут? Про фаворита? С землёй сравнивалось всё, что я берёг. Семейные ценности, нравственные — всё попиралось тобой в угоду твоему фавориту.       Морелли помолчал и продолжил:       — Это не ревность, Дри. Ты разлюбил меня — я это понимаю, но ты потерял здравомыслие. Ты кидал к ногам нового любовника все дары, которые он просил, не считаясь с тем, как это скажется на королевстве, что ты передашь в наследство сыну. Бьёрди за месяц проник в твою голову и взвёл механизм демократизации… Мне писали дворяне со всей страны, мне звонили, ко мне приезжали, просили повлиять на тебя, думали, мои слова для тебя что-то значат. Они не знали, что ты забыл все мои советы, как только связался с Бьёрди. Растоптал свою репутацию, наплевал на устои. Я молчал. Иногда мне всё же хотелось поехать, встряхнуть тебя, достучаться, но кто я такой, чтобы указывать тебе, какую вести политику? Я молчал дальше. Я твой вассал, твой смиренный слуга, моё дело подстраиваться под твои указания и подстраивать под них экономику и социальную сферу в пожалованном мне владении. Но я не хочу больше. Мне тяжело. Мне больно. Если ты наделил меня особенными привилегиями, то я хочу воспользоваться правом выбора и остаться в Колоне. Пожалуйста, Адриан.       Полное имя хлестнуло. Адриан резко повернулся, впился в глаза.       Адриан? Теперь он Адриан? Фабиан не называл его так никогда.       Что это? Почему? Отчуждение между ними? Конец дружбы? Нет, пожалуйста, нет, Фабби, не бросай меня, не разочаровывайся во мне. Прошу, я этого не вынесу…       — Я виноват, Фабби. Я потерял голову, думал… членом, прости. Но я не провёл ни одной реформы… Вряд ли бы я решился на них всерьёз: всегда помнил твои советы. Они звучали как мой внутренний голос, они удерживали меня от ошибок.       Фабиан грустно улыбнулся, и глаза были грустными-грустными.       — Я рад.       — Ориентацию раскрыл из-за Соранти. Не из-за того, что хотел дать Раулю больше, чем тебе. Просто Соранти застал меня врасплох, и я сглупил. Уже давно понял, что сглупил. Соври я тогда, отмажься, и всем сейчас было бы легче, Рауль избежал бы травли… Соранти с тех пор видеть не могу… Пожалуйста, Фаб, поехали домой.       Адриан надеялся, что просит и смотрит достаточно умоляюще. Фабиан приласкал его лицо, его губы взглядом и опустил голову, покачал ею, смахнул со лба кудри.       — Я всё решил. Мне нет места на воле, она мне не мила без тебя. Знаешь, у меня все это время не было секса. С нашего последнего раза, в день, когда я вернулся с дня рождения матери из Озры. Не хочется ни с кем, кроме тебя. Я даже не самоудовлетворялся. Просто не хотелось. И уже не захочется. Ты ведь не хочешь со мной?       Хочу!       Хочу. Но не могу. Люблю Рауля, не хочу, чтобы он чувствовал себя преданным, он и так в раздрае.       Адриан молчал. Надеялся, что Фабиан всё прочтёт по его глазам.       Фабиан читал. И, кажется, прочитал. Отвернулся к окну, фыркнул, убрал прядь за ухо, мотнул головой.       — Я хочу трахаться, Дри. С тобой. Хочу прямо сейчас тебя поцеловать. Хочу оказаться под тобой, чтобы ты меня трахнул. Если сейчас обниму тебя, поцелую, проведу пальцами по твоей коже так, как тебя заводит, от плеч по лопаткам и ниже по позвоночнику, ты мне не откажешь. Ты не сможешь мне отказать, потому что я знаю всё, что ты любишь. Мы потрахаемся, бурно и страстно, и нам обоим понравится — мы умеем это делать. Мы созданы это делать.       Фабиан заворожённо ласкал взглядом его губы, шею в вороте рубашки, плечи, руки до самых кистей. Наверно, представлял, как нежно касается их, целует, очерчивает пальцами. Было в его словах и действиях что-то гипнотическое, от чего стыла и вскипала кровь. Исполни он сейчас сказанное, подайся вперёд, накрой губы губами, прижми горячие ладони к покрытой мурашками коже, и Адриан засомневался бы в собственной выдержке. Его нервы уже напряглись, ведомые химией, голодное тело возжаждало соития. Он затаил дыхание в ожидании, какой Фабиан сделает следующий шаг.       Фабиан поднял взгляд от крепко впившихся в бедро пальцев, заглянул в глаза, читая реакцию, и махнул кудрями.       — Нет, Дри, я не буду этого делать. Как бы ни хотел тебя. Это пустые мечты. Не хочу трахаться просто так, без ответных чувств, из жалости, ради похоти. Мне не нужен секс, я хочу твою душу. Но просить, чтобы ты вернулся ко мне, больше не буду. Знаю — ты не вернёшься.       — Прости, — Адриан очень сожалел. — Но если тебе будет легче… чтобы ты знал… я… не спал с Раулем, как с тобой. Он меня не… — Адриан замолчал, опять передавая информацию взглядом. Фабиан прочитал.       — Ты не давал ему, да? Боже, Дри, и ты говоришь, что это любовь? Ты использовал парня, натурала. Гомофоба. Ты сломал его? Да уж, мне легче. Ты даже не захотел лечь под него…       Адриан промолчал. Встал, повернулся к маркизу.       — И насчёт отношения общества ты не прав. Взял бы телефон, который тебе разрешён, да посмотрел. Почитал бы, как я, в интернете. Тебя уважают за решимость, за противостояние мне. В тебя влюблены все девки: «Наш Фабиан — палач! Он такой сексуальный в красном и с мечом! Он такой мужественный! Хочу к нему на эшафот!» Так что вместо неприкасаемости надо волноваться, чтобы тебя не разобрали на сувениры. Моя жена называет тебя «невозможным». А Рауль не хочет иметь со мной ничего общего.       Выговорившись, Адриан ушёл из камеры. Осведомившись, что Даррелла давно увезли и допрос Девони продолжается, покинул и тюрьму.              Уже вечерело, рождественские огоньки сияли ярче и веселее. Адриан замечал их вскользь, через тонированное стекло, предвкушения волшебства не прибавилось, разговор с Морелли вконец опустошил.       Все бросили его.       Он сам всех оттолкнул.       Они любят, но не хотят быть с ним.       Поделом.       Адриан приказал ехать в клинику. Проведёт вечер с семьёй, отвлечётся. Дай бог к тому времени Криали и Терби назовут имя, станет не до отдыха.       На пустой парковке клиники он увидел ядовито-жёлтый «Камаро» Соранти, а сам виконт ждал его, прохаживаясь у центрального входа, весь съёжившись и грея руки в карманах пальто. Шею обматывал вязаный шарф, нос покраснел. Видимо, Соранти долго здесь ошивался. Как только кортеж остановился, Тео направился к «Линкольну». Его оттеснили гвардейцы. Адриан вышел из машины и сделал вид, что не заметил бывшего друга, пошёл к лестнице, где уже с поклонами выстроились Марк Шинли и трое незнакомых врачей.       — Ваше величество! — Соранти погнался за ним, но его задержали. Он стал выкрикивать. — Ваше величество! Прошу, выслушайте! У меня есть информация! Прошу! Про заговорщика!       Адриан остановился. Развернулся.       — Приведите, — приказал гвардейцам. Соранти ринулся вперёд, его окружили и подвели. Он поклонился по всей форме — низко, прижимая руку к сердцу. Выпрямился.       — Выслушайте меня, ваше величество. Нижайше прошу, давайте поговорим наедине.       Кроме красного носа, одноклассник отливал бледностью. Лицо похудело, глаза лихорадочно блестели.       Король смерил его взглядом. Повернул голову к стоявшему на верхних ступенях главврачу.       — Обеспечь нам помещение.       — Сию же минуту, ваше величество, — поклонился Шинли.       — Обыщите его, — бросил Адриан гвардейцам и пошёл в здание, где было тепло.       Шинли сразу провёл в кабинет на первом этаже, служивший вероятно для совещаний. Посередине размещался удлинённый стол, за ним большое кожаное кресло председательствующего и ещё с полтора десятка поменьше.       Адриан снял верхнюю одежду, отпустил главврача и занял главное кресло. Не успел рассмотреть шкафы и грамоты в рамочках на стенах, как ввели Соранти, тоже раздевшегося до костюма. Один гвардеец с молчаливого разрешения остался у двери. Виконт покосился на него и приблизился к королю. Опустился на колено.       — Благодарю за милость, ваше величество. Вы всегда были добры.       — Садись и выкладывай.       Соранти сел. Было в нём что-то трагичное. Потухшие глаза, может быть. Отсутствие прежней дерзости.       — Ваше величество, прежде всего позвольте заверить вас в моей преданности вам и дому Лаконси. Пусть вы считаете иначе, но я верен и готов жизнь отдать за вас.       А ещё ты готов переспать со мной.       — Что с похитителем? — поторопил Адриан.       — Меня трижды допрашивали, проверяли по вашему распоряжению, но это не я. Однако я знаю имя. И назову его, чтобы доказать свою преданность и реабилитироваться за проступок. Мне трудно это сделать, но моя преданность не должна вызывать у вас сомнений.       — Почему тогда сразу не назвал, на первом допросе?       — Я не знал. Только вчера догадался, когда заговорили про Вейдера. Я видел, у кого был костюм.       — У кого? — Адриан вдруг задрожал. Нервное напряжение достигло пика. Его затрясло от предвкушения. Тео открыл рот, но тут у Адриана зазвонил мобильный, и Тео закрыл рот, чтобы не мешать королю ответить.       Адриан с досадой вытащил смарт из кармана, но звонил Терби, и он принял.       — Да?       — Ваше величество! Мы узнали! Мы с Криали выяснили имя! На кого не подумаешь!       Только Адриан уже подозревал. Интересно, он окажется прав и совпадут ли имена?