***
Двадцать восьмого декабря ярко светило солнце, температура колебалась от двух до пяти градусов выше нуля. Погода не имела ровно никакого значения, Адриан чисто автоматически отмечал холод, голубое небо, ленивую послерождественскую суету горожан, пока ехал в конгресс-холл. Здание, в котором он проводил большие собрания и конференции, находилось на набережной Лероны, в двух кварталах от Речной площади — жуткого места, куда он ещё пять лет не заглянет. Наземная парковка была забита машинами, не меньше, наверно, умещалось на подземной. Для королевского кортежа предусматривался отдельный подъезд. Адриан вышел из лимузина и в сопровождении гвардейцев и лакеев направился в свою комнату отдыха. Шагал быстро, ни с кем не разговаривая, встречавшему персоналу коротко кивал. Время близилось к двум часам, до обозначенного в приглашениях начала оставалось десять-пятнадцать минут. В комнату вместе с ним проскользнул Аранни. — Всё готово, ваше величество, все без исключения главы родов присутствуют, — доложил он, пока с короля снимали пальто, поправляли ему причёску, надевали мантию и корону. — И королева Беатрис. — Королева? — переспросил, хмурясь, Адриан. — Разве я приказывал? — Она приехала и настаивала пропустить, — смутился Аранни. — Приказа не пропускать не было… Попросить от вашего имени удалиться? — Да нет, пусть присутствует. Всё равно не отстанет. Она и Изабелла, встревоженные слухами, пытались добиться от него объяснений, но он пресекал расспросы. Теперь мама решила контролировать процесс и вмешаться по необходимости. Ей нелегко будет смотреть, как сын снова рушит устои, но он всё решил. — Все свободны, — выгнал Адриан. Секретарь и лакеи ушли. Он налил себе коньяка и сел на диван. Цедил и размышлял, насколько его ход поможет восстановить доверие Рауля. Абсолютной гарантии не было. Даже пятидесяти процентов. Но приходилось идти ва-банк. Получить желаемое либо лишиться всего. В пять минут третьего Адриан встал и пошёл в зал, ещё в коридоре услышал гул голосов, перекрывающих инструментальную музыку. Когда он показался на хорошо освещённой сцене, гул оборвался, музыка стихла, охрана вытянулась по струнке, вельможи поспешно поднялись с кресел и склонились. Адриан величественно дошёл до трибуны, украшенной королевской символикой. — Приветствую, ларды. Садитесь. Затемнённый зал был заполнен на четверть — пятьсот восемнадцать дворянских родов. Передние ряды занимали герцоги, баронам отводились дальние. Адриан увидел дядю и кузена Даниэля Велони. Рядом с ними сидел губернатор Авира Поратти. В средних, возвышающихся амфитеатром рядах по левому краю вокруг одного человека образовался людской вакуум. Это был граф Рокарди. То ли с ним никто не хотел соседствовать, то ли он сам предпочёл отдалиться. Морелли нарочито расслабленно развалился в крайнем кресле у центрального прохода, закинув ногу на ногу и постукивая пальцами по подлокотнику. Взгляд же источал напряжение. На шее был щегольски повязан подаренный платок. Королева-мать спряталась на балконе, скрытая полутьмой, лишь её бриллианты тонко блестели. Прибыл даже старый герцог Сатори — сидел в инвалидном кресле сбоку от сцены, накрытый клетчатым пледом, и даже не пренебрёг надеть строгий костюм с галстуком, положенные по этикету для официальных встреч с монархом. Рауль… Адриан не сразу его увидел и успел испугаться, три раза пробежал глазами по графским рядам. Практически самый молодой из титулованных вельмож притулился к выступу в нише по правую сторону зала, почти слился с ней. Стоял совершено поникший, с опущенными плечами, явно чувствуя себя здесь лишним. Смотрел под ноги. Глаза всех остальных были устремлены на сцену. Тишина звенела. Что же, пауза выдержана, надо начинать. Адриан подвинул к себе микрофон. Он больше не нервничал, на душе было ровно. — Ларды, благодарю, что несмотря на расстояния и праздничные дни, вы приняли моё приглашение. Как вы могли прочитать в теме встречи, я хочу поговорить о перспективах развития Гелдера и сделать это логично сейчас, чтобы в новый год страна вступила, исходя из сегодняшних решений. Я буду краток, господа. Я даже не заготовил бумажек с речью, потому что моё послание к вам укладывается всего в одно предложение. Вот оно… Адриан замолчал на секунду, вглядываясь в лица. Тишина стала осязаемой. Многие вельможи подались вперёд, будто так было лучше слышно. Слова и так отчётливо звучали в каждом метре пространства, разносимые мощными усилителями. Даже Рауль поднял голову в напряжённом ожидании. Возможно, до него и не долетели слухи. Или долетели. Напряжённость в зале достигла апогея. Адриан набрал воздуха и продолжил. Лоб против воли шёл складками, в голосе добавилось неумолимой, чеканной твёрдости. — Я принял решение передать престол своему сыну Шарлю Лаконси и остаться при нём всего лишь регентом. На этом всё, ларды. Адриан наклонил голову в лёгком поклоне и, выпрямившись, сделал шаг назад, отходя от трибуны. В зале пооткрывались рты. Тишина превратилась в гробовую. Потом будто взорвалась громким шёпотом. Герцоги и графы, маркизы и бароны поворачивались друг к другу и спрашивали, правильно ли они расслышали, недоумённо озирались, ёрзая в креслах, пожилые вопрошали более молодых. Сразу трое пристали к Фабиану, кто-то озирался на Рауля и на нервно расхаживающую по балкону королеву-мать. Знавшие слухи вряд ли верили, что король отважится всерьёз, или надеялись, что этого не произойдёт. С мест вскочили сразу с полсотни человек. Опередил всех герцог Пьер Тилони. — Ваше величество, как же так? Зачем? Почему? Чем вызвано ваше желание? — Чем? — Адриан шагнул обратно к микрофону. — Ты, герцог, вероятно, не читаешь газет, не смотришь новостей? — Он попытался улыбнуться и провалил попытку. — Меня предали. Предал дворянин. Тот, кого я называл другом и считал соратником. Чего мне ожидать от остальных? Я не могу больше доверять. Не хочу сидеть и гадать, кто ещё из дворян нанесёт удар в спину, возомнив, что может диктовать мне, с кем дружить, с кем спать. — Не судите всё дворянство по виконту Рокарди, ваше величество, — произнёс отец Фабиана. — Не сужу, барон. Но поступок Рокарди открыл мне глаза на истинное положение вещей: аристократия вырождается. Молодое поколение перестаёт чтить королевскую власть. А откуда они набрались преступных идей, кто их воспитывает в духе неуважения к престолу? Я не буду сейчас бросать обвинений, ларды, и указывать на тех из вас, кто давал мне советы, которых я не просил, в которых я не нуждался. Именно их дерзость бросает тень на каждого из вас и заставляет меня сомневаться в вашей верности. Адриан остановился, давая осмыслить. Главы родов шушукались и оглядывались друг на друга, ища отступников. Фабиан неотрывно смотрел на него. Мать подошла к перилам балкона, терзала взявшийся откуда-то веер. Рауль рассматривал пол. — Можно узреть в случившемся и мою вину. Но я её не вижу. Я правлю мягко, это так. Однако я сознательно выбрал этот стиль — стиль сотрудничества, доброжелательности, создания благоприятных условий жизни всех сословий и в особенности знати. Видимо, некоторые принимают мою милость за слабость. — Но разве отказ от престола не есть слабость? — подал голос кузен Велони. Его поддержало с десяток человек. — Слабость — не отказаться от престола, — заявил Адриан. — Кто-то из вас способен добровольно отказаться от власти? Кто-то на вашей памяти отказывался от титула, земель? Вельможи молчали. Фабиан постукивал пальцами по подлокотнику. Рауль разглядывал пол. Рокарди тоже. — К чему приведёт потеря мной доверия к вам? — спросил Адриан посреди тишины. — К ужесточению мер безопасности. К диктатуре, деспотии. Готовы испытать на себе мою «силу»?.. Вельможи молчали. — Нет, — Адриан помотал головой, — не хочу прославлять себя тиранией — я люблю свой народ. Люблю, и поэтому принял решение уйти. Принял решение не мстить всем за преступления одного. Шарль — сообразительный мальчик, добрый, умный. Из него выйдет достойный король — пример добропорядочности, какой вам и нужен, чтобы не возникло желание мстить ему или увещевать. А я лишь буду помогать ему, передавать знания и опыт, в то же время не раздражая вас своей нестандартной личной жизнью. — Ваше величество, за что вы так с нами поступаете? — воскликнул старый граф Аранни, дед Матье. — Не бросайте нас. Ни один король ещё не уходил с трона. Вы нужны стране. Не гневайтесь на нас. Остальные в этот раз молчали, задумавшись. Замолчал и Аранни, сел в образовавшейся неловкости. Наступил момент истины. Переломный момент для королевства. Адриан стоял, опершись ладонью о трибуну. Смотрел в зал, величественно задрав подбородок. Мантия согревала. Вельможи один за другим выходили из ступора, поворачивались друг к другу, тут и там возникали шепотки — недоумевающие, испуганные, растерянные. Они разрастались, становились громче, переходили в споры, в «за» и «против», в пожимание плечами и робкое «если его величество настаивает», «он пережил стресс» и «надо понять». Мать вцепилась в перила. На графа Рокарди с ближайших рядов неслись обвинения, тот опустил голову на руки и не отвечал. Соранти яро жестикулировал, дискутируя с соседями по креслу. Дядя, Велони и Поратти тихо переговаривались, бросая сочувственные взгляды на короля. Герцог Сатори выкрикивал, потрясая костлявым старческим кулаком, но его голос тонул в общем гуле. Фабиан скрестил руки на груди и раздражённо качал ногой, не реагируя на ввязывающего в диалог холеричного маркиза Пачинни. Обдумывал плюсы, какие даёт отречение, включая свободу выбора партнёра? Рауль, за которым Адриан исподволь следил, единственный не участвовал в обсуждении, потому что держался отдельно. Смотрел вниз, прислонившись плечом к стене, возил носком ботинка по полу, будто ничего необычного сейчас не происходило и его не касалось. Его отстранённость досадовала больше всего. Исход дела становился не важен. Плевать, что скажут вельможи, — если Рауль не проявит интереса, не всколыхнётся, план уже провален. Гул нарастал, предложения «понять его величество» стали не единичными и произносили их увереннее. Адриан сохранял королевскую осанку. Вероятно, проходили последние минуты его правления. С места чинно встал Фабиан. Фабиан. Кто же ещё? Удивляться не имело смысла. Маркиз одёрнул пиджак и решительно направился к сцене, обогнул престарелого герцога в его инвалидном кресле и легко взлетел по трём боковым ступенькам. Приблизился к трибуне и низко, по правилам этикета поклонился. — Разрешите высказать мнение, сир? Зал стал в любопытстве затихать. Адриан отошёл, уступая трибуну. Фабиан шагнул за неё, поправил микрофон под себя. — Уважаемые ларды, я маркиз Фабиан Морелли, так же известный вам как шут Драный Гульфик… — Ты палач, Морелли! — выкрикнули из зала. — Почему мы должны тебя слушать? — Да! — поддержали ещё с полдюжины голосов, старческих и молодых. — Ты убийца! Палач! Адриан не видел, кто это сказал, да и без разницы — совесть кольнула ощутимо. Вершилось то, чего маркиз боялся, — неприятие обществом. Зря он вышел на публику. Но Фабиан лишь усмехнулся и, чуть подавшись вперёд, прищурился. — Да, я палач. Но и не будучи им, я убью за своего короля, по приказу короля, во имя короля. И у меня вопрос… почему этого не сделаете вы? Вы не дворяне? Вы не клялись служить королю? Головы в зале одна за одной опускались. Фабиан свою, наоборот, гордо поднял. — Если мы всё выяснили, то я заявляю — мне не нужен другой сюзерен, чем его величество Адриан Третий. То есть я покорнейше присягну на верность Шарлю, но лучше в далёком будущем, если доживу. Его высочеству всего пять лет, не стоит лишать его детства. Я прекрасно понимаю, какую боль испытал наш дорогой государь, едва не потеряв горячо любимого сына, обнаружив предательство друга и узнав, что отправил на смерть невиновного человека. Стресс, который сложно представить. Есть от чего потерять доверие и почувствовать опустошение. Но мне не нужен другой король. Мы должны просить у него прощения и умолять остаться на троне. Я верен его величеству и готов по всем правилам присягнуть в этом второй раз, чтобы восстановить доверие. Да здравствует Адриан Третий! Фабиан отодвинулся от трибуны и опустился перед Адрианом на колено, склонил голову. Было в его речи и действиях что-то торжественное, серьёзное, разнящееся с привычным шутовским поведением, что гипнотизировало и подчиняло. Вместе с тем он был молод, красив, обаятелен и чертовски сексуален — такими людьми проникаются, им верят, за ними следуют. Его энергетика разнеслась повсюду, поворачивая мысли в необходимое ему русло. Но Адриан молчал, потому что не настало ещё его время говорить. И зал молчал. Потому что мало было одного оратора: авторитет Фабиана был подорван и ещё не восстановлен, маркиз снова шёл вразрез с волей короля. Присоединиться к нему в уговорах — не значило ли это неповиновение? Посреди замешательства послышались шаги, приглушённые мягким ковром. Адриан повернул голову — движение происходило у правой стены. Один человек. Рауль. Шёл вниз по ступенькам. Безучастно глядя под ноги. В конце лестницы перед ним было два пути — дверь в холл и порожки на сцену. Закончит для себя фарс или поднимется к ним? У Адриана зачастило сердце, он смотрел на Бьёрди не отрываясь. Как и все смотрели на него, лишь склонённый Морелли не шелохнулся. Рауль шёл стандартным шагом. Спустился с устеленным ковром ступенек до ровной площадки, достиг условной развилки между выходом из зала и порожками на сцену и… Выбрал порожки. Сердце Адриана пропустило удар облегчения. Но Рауль поклонился, пряча глаза, и так же прошёл за трибуну. Поддержит Фабиана или даст ему отпор? Безвинный парень, чуть не обезглавленный его рукой. Оклеветанный фаворит, от которого отвернулся коронованный любовник. Он имеет право судить. Что он скажет? Все ждали. Рауль молчал, рассеянно поглаживая дерево трибуны пальцами. Собирался с духом? Колебался? Взвешивал? Когда напряжение в зале — и в нервах Адриана — коснулось апогея и должно было взорваться возмущением, наклонился к микрофону и, помедлив ещё секунду, сказал: — Мне не нужен другой король. Я присягаю на верность. Он развернулся и встал на колено рядом с Фабианом, повторяя его позу. Адриан прикрыл глаза и бесшумно, как можно незаметнее выдохнул. Опомниться ему не дал следующий оратор. Он говорил прямо из зала, потому что не мог выйти на сцену — герцог Сатори. Его скрипучий старческий голос усиливала акустика зала. — Юноши говорят дело — нам нужен Адриан Третий. У дворянства Гелдера есть честь. Была и будет. Я клянусь в верности. — Я клянусь, — подхватил Пьер Тилони, вставая и склоняясь с прижатой к сердцу рукой. — Я клянусь, — встал и склонился Сержио Соранти. Потом уследить и опознать клянущихся поимённо стало невозможно — с разницей в доли секунды поднялись все, клятвы слились в неясный гул. Все ряды замерли в демонстрации покорности — пять сотен мужчин в деловых костюмах. Если бы позволяло пространство, они, вероятно, встали бы на колено. Беатрис исчезла с балкона. Фабиан и Рауль не шевелились, ожидая монаршего решения. Адриан посмотрел на их курчавые макушки, на признающих его власть глав родов и, выдержав очередную паузу, вернулся к трибуне. — Встаньте, ларды, — бросил он перед этим. Выполнившие приказ Фабиан и Рауль вытянулись по бокам от него, как защитники или соратники. Первый хищно глядел в зал, второй изучал пол. Адриан не предложил сесть — не дело вассалам сидеть, когда король стоит. — Ларды, я принимаю вашу клятву, но для восстановления доверия к аристократии потребуется время и усилия с вашей стороны. Прежде всего объясните своим сыновьям, внукам, племянникам, что значат дворянская честь и верность престолу… — Пусть повторно принесут присягу, — подняв руку, предложил герцог Поратти, как только Адриан сделал остановку. Обернулся к залу за поддержкой. — Все совершеннолетние. Мой сын Поль первым подаст пример. В моём роду никогда не было и не будет изменников. Его поддержали, по залу прокатился одобрительный гул. Адриан мягко улыбнулся. — Меня устраивает предложение. — Больше всего его устраивало, что про присягу заговорил не он. — Обещаю править честно и справедливо, как и раньше, держаться политики дружелюбия и сотрудничества. Но впредь любое неповиновение будет жестко пресекаться и сурово наказываться. Вельможи опять одобрительно зашумели, закивали. — И в подтверждение своих слов, — продолжил Адриан, — я оглашу решение по Рокарди. Взгляды устремились на графа, стоявшего в центре пустой изломанной окружности и вместе со всеми приносившего клятву. Граф дёрнулся и бессильно опустил руки. Он всё понимал про свою незавидную участь, конечно, понимал. Адриан не мог проявить жалость. Жалости сейчас не место и не время. Да её просто-напросто и не было. — Граф Брайан Рокарди, за преступления, совершённые твоим сыном виконтом Паоло Рокарди, навсегда лишаю тебя титула. Твой род со всеми представителями обоих полов отныне исключается из дворянских списков. Твои земли, имущество отчуждаются королевской казне, финансовое состояние переходит графу Раулю Бьёрди в счёт возмещения ущерба. Фабиан сзади присвистнул себе под нос. Рауль издал тихий протестующий возглас. — Даю три дня, чтобы собрать личные вещи и освободить помещения, — закончил Адриан. — А теперь, охрана, сопроводите Рокарди к выходу, он больше не имеет права находиться на этом собрании. Два ближайших гвардейца выдвинулись к бывшему графу, тот кивнул им, что не будет сопротивляться, но выставил руку, прося подождать. — Ваше величество, — обратился он, твёрдо и устало, — позвольте сказать. — Позволяю. Зал молчал, застыв в любопытстве. — Благодарю, ваше величество, — поклонился Рокарди. — Приношу извинения за действия моего сына. Я сожалею о его поступках. Мы с женой старались воспитать его достойным человеком и верным вашим слугой, но, получается, приложили недостаточно усилий или он неправильно воспринял наше воспитание… Во мне сейчас борются отцовские чувства и дворянский долг, с которым я всё-таки родился. Долг велит мне отказаться от Паоло, а отцовские чувства не позволяют… Наказание справедливо, мне остаётся лишь с честью искупить свою вину, доказать собственную преданность дому Лаконси. Но я нижайше прошу снисхождения для Паоло — он болен. Вероятно, он психически болен — не верю, чтобы он в здравом уме задумал измену. Молю о милости. Вельможи зашептались о неслыханной наглости, о казни, о пережитом Бьёрди по вине виконта. Фабиан фыркнул за плечом и переступил с ноги на ногу. Рауль торчал статуей, в душе наверняка творился ад, который он не выпускал вовне. За один только этот ад снисхождения не будет. — Твой сын ответит за содеянное по закону, — сказал Адриан, и охрана повела Рокарди на выход. Зал зашумел, осуждая и ругая весь его род. — Ларды, — призвал к порядку король, дождался тишины. — Пусть отрицательный пример Рокарди послужит уроком и станет единственным в истории королевства. Во имя процветания Гелдера. Помните, что я всегда открыт к диалогу, но только к конструктивному… Думаю, на этом перспективы развития страны определены, счастливого Нового года. Приглашаю всех на празднование во дворец первого января. — Да здравствует король! Да здравствует Адриан Третий! Во имя Гелдера! Выкрикивали, кажется, все, Морелли тоже, гвалт поднялся невообразимый. Адриан кивнул в знак благодарности и развернулся к двери за кулисы, через которую сюда пришёл. Фабиан тотчас поклонился, довольный, Рауль отвёл глаза и поклонился с запозданием. Он как будто отсутствовал. Адриан окинул их хмурым взглядом и удалился. Быстро проскочил по коридору до комнаты отдыха, снимая на ходу душную мантию и кидая её на руки слугам. Влетел внутрь и сощурился от яркого солнечного света, бьющего сквозь стёкла — был ещё день, а он-то в помещении без окон, под электрическими лампами совсем потерял счёт времени, считал, уже вечер. У одного из окон спиной к нему стояла Изабелла в бледно-розовом тёплом платье, нетерпеливо постукивала каблучком сапога. Обернулась на звук закрываемой двери, увидела его и импульсивно метнулась навстречу. Едва удержала в пальцах стакан с коньяком. — Милый! — На лице отразилась мученическая усталость. — Ты отрёкся? — Нет, милая, я король, не беспокойся, — Адриан забрал у неё стакан, другой рукой притянул к себе за талию и чмокнул в висок. — А ты почему здесь, Белль? Почему пьёшь? — Нервы… — Всё хорошо. Адриан отпустил её и пригубил коньяк, собираясь сесть в кресло, но дверь снова отворилась и вошла королева-мать. Посмотрела на раскрасневшуюся невестку, на мрачного сына и стакан в его руке. Сдержанно улыбнулась. — Празднуешь? Хороший ход, Адриан, поздравляю. Из тебя получился отличный политик. Там, на площади, ты обеспечил себе безоговорочную поддержку народа, сегодня в твоём кулаке оказалась знать. Ты полностью развязал себе руки, теперь твоя власть действительно абсолютна. — Что это значит? — спросила Белль. — То, что он может блудить дальше, и никто ему слова не скажет. Мать потрепала его по щеке и ушла. Адриан сел. Изабелла повернулась к нему. — Так отречение было политическим ходом? Почему ты не сказал? Я думала, ты терзаешься чувством вины, а ты выторговывал себе право спать с мужиками? Адриан промолчал, допивая коньяк. Чем бы ни было отречение, он не знал, к какому результату оно приведёт. К счастью, оно обернулось ему на пользу. Однако главная цель ещё не достигнута. — Милая, мне надо уехать. На несколько дней. До Нового года. Решить кое-какие свои проблемы. Изабелла заметно расстроилась, губы дрогнули. Потом она взмахнула рукой, отвернулась. — Конечно. Езжай. Разве ты должен спрашивать разрешения, ваше абсолютное величество? Она даже попыталась добавить в голос оптимизма. Прекрасно понимала, какие проблемы муж собирается решать и своё бессилие помешать. Адриан чувствовал что-то сродни раскаянию. Давно, на заре совместной жизни он хотел крепкую любящую семью, но однажды свернул не туда, изменил. И теперь немножечко легче, что Изабелла свернула не туда намного раньше него. Правда, у них был один и тот же змей-искуситель. Адриан отставил стакан, встал и обнял Изабеллу со спины, приласкал ладонью высокие груди, провёл по животу к лобку, огладил бедро. Жена расслабилась в его объятиях, разомлела. — Вернусь, и мы займёмся нашим вторым ребёнком, милая, — шепнул на ухо Адриан. — А сейчас поехали домой, мне пора собираться. Он аккуратно отодвинул Белль, позвал слуг и, пока те несли верхнюю одежду, по телефону распорядился готовить вертолёт в Авир.***
В горах было холоднее, чем в столице — минус три градуса, и лежал снег. Адриан с утра, как проснулся и позавтракал, прогулялся по белым склонам на территории резиденции, полюбовался старыми раскидистыми соснами, опробовал лыжню и к полудню вернулся в дом. В трёхэтажный коттедж современной постройки. Уютный по сравнению с его дворцами, на тысячу семьсот квадратных метров. Главное, безлюдный — всего десяток слуг, которые смотрят за порядком, растапливают камины, готовят. Жилые комнаты отделаны деревом и камнем в стиле охотничьих избушек, мебель тоже из натуральных материалов, полы устелены шкурами. В других помещениях — столовая, тренажёрный зал, сауна, бассейн. Перед центральным входом просторная терраса, вверху балконы с резными стульями. Резиденцию построил отец, увлекавшийся охотой и горными лыжами, Адриан её тоже любил. Отчасти потому, что она напоминала детство, отца, отчасти потому, что много покуролесил тут в юности и потом иногда выбирался за адреналином и тишиной. Последний раз прилетал, правда, в марте или даже в феврале. Вдвоём с Фабби. Адриан переоделся после прогулки в лёгкие брюки и мягкую фланелевую рубаху, закатал рукава и пошёл в самую большую комнату — гостиную на втором этаже. Там было тепло, потрескивали дрова в камине, создавая особую, запоздало-рождественскую атмосферу. Диваны и кресла со светлой обивкой манили присесть, но Адриан, взяв принесённый слугой глинтвейн, встал у окна. Почти сразу увидел въехавший во двор микроавтобус и выходящих из него Фабиана и двух гвардейцев. Один указал на правый боковой вход и повёл маркиза туда, второй катил за ними чемодан. В куртке-аляске нараспашку, с разбросанными по капюшону и шарфу кудрями, Фабиан улыбался. Задирая голову, рассматривал коттедж. Как только они скрылись из виду, приехал другой микроавтобус, с Раулем, его чемоданом и двумя гвардейцами. Они направились к левому крылу. Граф шагал безразлично, смотрел под ноги и на горизонт в просвете деревьев, в одежде был сдержан — черное пальто классического кроя, кепка. Адриан ещё немного постоял у окна, цедя остывающий пряный глинтвейн, и отошёл к камину. Взял с полки и надел корону — его образ, конечно, сейчас несколько домашний, но король остаётся королём даже в нижнем белье. Даже без него. В правые двери вошёл Фабиан, уже без куртки — в синих джинсах и светло-сером, мягкой шерсти свитере. Заозирался, явно вспоминая приятные моменты, потом увидел его. Расцвёл. — Привет, Дри! Так и думал, что ты здесь. А зачем столько шпионских штучек — подняли ночью, дали полчаса собраться, увезли в неизвестном направлении? Просто позвал бы, я бы с радостью… Он осёкся, когда из левых дверей появился Рауль, тоже без верхней одежды — в тёмных карго и голубом джемпере. Граф никогда здесь не был и не мог догадаться, как Фабиан, куда и к кому его привезли. Наткнулся взглядом на обоих и остановился, обречённо опустил голову. — Блять, — сказал Фабиан и отвернулся, скрещивая руки. — На колени, оба, — приказал Адриан, указав на середину комнаты, где перед диваном лежала медвежья шкура. Стоявший к ней ближе Морелли фыркнул и выполнил приказ. Рауль молча дошёл и сделал то же самое на расстоянии в полметра от него. Адриан минуту любовался ими, затем подошёл, глотнул глинтвейна, глядя на их макушки, и сел на подлокотник. — Если вам обоим не нужен другой король, если вы оба жаждете служить мне, избавить меня от угрызений совести, от стресса, тогда будьте добры выполнять мою волю. А мне надоело разрываться, я люблю вас обоих. И Рауль, и Фабиан вскинули головы, впились убийственными взглядами. Затем Рауль опустил голову, а Фабиан отвернулся к окну. — Повторяю — мне надоело, — сказал Адриан, взбалтывая глинтвейн. — Я люблю вас, вы любите меня. Мы можем до старости лелеять свои обиды, взращивать свою гордость, страдать, но я не хочу терять время. Мы должны решить эту проблему сейчас. Решить, как будем жить дальше. И не уедем отсюда, пока не решим. То есть я уезжать могу, а вы будете находиться здесь хоть неделю, хоть месяц, хоть год. Пока не придёте к взаимопониманию. Запомнили? Отлично! Адриан встал и вышел в центральные двери. Пусть разбираются.