Фаворит короля

      Появилось ощущение чего-то отрезанного. Чего-то важного. Чего-то, что кончается, давая рождение новому. И не было в нём ни сожаления, ни предвкушения — только надежда, что мучение прекратится и он сможет спать без холодного пота. Иначе просто сойдёт с ума.       — Блять, — донеслось досадливое ворчание Фабиана. — Блять.       Адриан запнулся. Подумал продолжить путь, затем отошёл к стене, прислонился спиной у самого косяка. Внутри было тихо, не считая неясной возни — скорее всего, парни вставали с колен, расходились в разные углы. Не стоило исключать, что они вообще уйдут из гостиной по своим комнатам или на территорию, совершат ошибку, пытаясь уехать, но Адриан ждал. Допивал глинтвейн по глотку и терпеливо прислушивался, двери, на счастье, остались приоткрытыми, не захлопнулись, отсекая звук.       И Рауль, и Фабиан находились внутри. Кто-то мелко топтался, потом скрипнула кожаная обивка кресла или дивана.       — Долго будешь на полу сидеть? — спустя ещё пару минут спросил Фабиан. — Тоже мне страдалец нашёлся.       Рауль не ответил. Ровным счётом ничего не произошло.       — В молчанку играть будешь? — осведомился Морелли. — Некогда играть. Ты слышал, король поставил задачу, надо выполнять. Взаимопонимание. Любовь на троих. Блять…       — Я не хочу, — подал голос Рауль.       — Считаешь, я хочу? Я хочу его величество, а ты мне помеха.       — Мне не до любви…       — Да? Так какого хера ты за мной на сцену попёрся? Отсиделся бы в своей тёмной нише, показал бы, как тебе безразлично.       — Мне не безразлично! — воскликнул Рауль яростно и снова перешёл на полушёпот: — Адриан не должен терять трон. Из-за меня. Я не стою его короны. Он не виноват в моих кошмарах, государство нуждается в нём.       — Так ты думаешь, он из-за тебя? — Фабиан хмыкнул. — Поверил в его блеф? Хотя, признаю, я тоже на секунду поверил, а уж то старичьё, что зовётся высшим светом, точно поверило… Нет, король не глуп, чтобы лишать сына детства, слишком любит его. Одну традицию брачной ночи возьми — по-моему, Шарлю еще рано постигать искусство возлежания, а? Да и невесты станут губы дуть — ни о размерах посплетничать, ни о глубоких поцелуях.       Не поспоришь. Адриан мысленно кивнул.       Рауль молчал. Заговорил опять Фабиан.       — Поддержал его величество и теперь не отвертишься. Лучше бы ты воспользовался шансом и слился с горизонта. Ты мне не нравишься. Это взаимно?       — Да. Я вам больше не соперник, маркиз, оставьте меня в покое.       — Поздно, дружок. Король упёрся и от своего не отступит, я его знаю. Он, когда меня из Колоны выгонял, уже злился, а теперь он психует. Ему надоело, слышал? Он для себя всё решил. Придётся и нам решать «проблему». Только как — ума не приложу. Есть идеи?       Рауль не ответил. Возможно, покачал головой.       — Лучше бы я тебя казнил, — сказал Морелли.       — Лучше, — буркнул Рауль.       — Лучше. Я не буду извиняться, граф, мне не за что. Я выполнял работу. Не скажу, что испытывал удовольствие, но руки у меня не дрожали. Ты сам напросился на эшафот, не я тебя туда привёл. Хотя ты настойчиво сваливал вину на меня. Но нет, на подлость по отношению к королю я не пойду. Пусть я действительно считаю тебя никчёмным и оттого опасным. Ты скрывал козни американки, что-то там пытался предпринять сам, чем подставил под удар его величество, принца и всю страну. Поступок болвана.       Фабиан оскорблял. Адриан ждал, что Рауль взорвётся, заткнёт его, как делал прежде, но у того добавились лишь обречённые нотки.       — А как бы вы поступили, маркиз? Выдали бы беременную жену?       — Конечно! Я ставил себя на твоё место, граф, поверь. У меня никогда не было жены, но, если бы теоретически была и шпионила, я бы её сдал. Не спецслужбам, а королю. Покаялся бы, рассказал о ситуации, о своих страхах за глупую бабу и за ребёнка. В этом и проявляется доверие. Доверие, понимаешь? Любовь. Умение открыться, даже когда стыдно и боязно. Поиск выхода вместе, а не в одиночку втихаря. Видишь разницу? Думаешь, его величеству было приятно узнать, что ты ему не доверяешь? Он-то наверняка тебе доверял.       — Я осознал свои ошибки. Больше не повторю.       — Нет, я тебе не доверяю. Ни тогда не доверял, ни сейчас. Никогда не буду.       Снова заскрипела мебельная обивка, послышались шаги по деревянному полу, потом стеклянные звуки и бульканье.       — Будешь? — спросил Фабиан. — Виски, коньяк, мартини, текила, ром.       — Нет.       — Как хочешь.       Снова раздались шаги, всего несколько — Фабиан отошёл от бара, но не сел на диван.       — Так что ты чувствуешь к его величеству, граф? Ответь честно. Если тебе разонравилось притворяться геем, сейчас идеальный момент к натуральности. Тебя никто не упрекнёт.       — Я не притворялся, — огрызнулся Рауль, впервые проявляя агрессивные эмоции, и Адриан понял, что не дышал в ожидании его реплики.       — Ты его любишь? Король думает, что любишь. Он прав?       — Прав.       — Любишь? — словно бы удивился Фабиан. — Это всё усложняет. А возвращаясь к нашему старому разговору, как же твоя гомофобия? Куда она делась? Его величество хорош в постели, но ты же с пеной у рта утверждал, что тебя обесчестили.       — Это не ваше дело, маркиз.       — Моё, дорогой, моё. Ты свалился на мою голову, разрушил моё счастье. Всю мою жизнь.       — Я не специально. Я не вставал между вами и Адрианом.       — Ты всего лишь согласился стать его фаворитом.       — Я люблю его.       — Ты так же любил Грэйс. Не желал отпустить её на королевское ложе, помнишь? Если бы отпустил, был бы сейчас счастлив. Мы все были бы счастливы. Все. Возможно, и шпионаж бы пошёл по пустому руслу без твоего доступа во дворец. Жили бы припеваючи, воспитывали дочь, делали сына. Неужели так трудно было потерпеть одну ночь? Тем более невеста была не девственницей, ты уже с ней спал.       — Вы не можете понять меня, маркиз, вы не женаты.       — Зачем мне быть женатым, чтобы понять? Я каждую ночь отпускал любимого к королеве. Каждую, а не всего одну. Про невест молчу, он их не трогал, а вот с Изабеллой спал. Так что я прекрасно понимаю, что можно чувствовать.       Слова Фабиана сквозили болью. Адриан многое бы отдал, чтобы залечить её. Но разговор продолжался, и он слушал.       — И ты тут некстати перекрасился в голубой. Зачем? Его величество перестрадал бы и успокоился, он не хотел тебя любить, хотел быть со мной. Я его настоящая любовь. Единственная. А ты страсть. Недоступная игрушка, которую ему хотелось заполучить. Я ждал, когда он наиграется. Вы оба наиграетесь: он в тебя, а ты в гейство. Нет, не смотри так, он тебя любит. Только любовь другая.       — Какая? — тихо спросил Рауль, совсем тоскливо. Адриан приготовился, что Морелли сухо просветит соперника про равноправный секс, но тот оказался более красноречив.       — Ладно, поясню. Его величество ассоциирует наши с ним отношения с дрессировщиком и тигром, я с ним согласен. Хищник и человек — трудно сказать, кто опаснее, то есть главнее. У одного клыки и когти, у другого ум и хлыст. Мы равны. Доверяем друг другу. Я признаю его власть, но смело вхожу в клетку, а он смиряет свой крутой нрав, признавая мою силу. Может порычать, оскалиться, куснуть, но всё это не всерьёз, в качестве игры, не вонзая зубы. Нервишки мне пощекотать или на прочность проверить, не дам ли я слабину, не забыл ли, кто перед ним? Я не забываю, но знаю, что уважает, и спокойно кладу голову ему в пасть. А ты…       Фабиан сделал паузу, чтобы сходить к бару и набулькать выпивки. Бьёрди молчал.       — А ты, граф, для него ягнёнок. Ягнёнок, которого из любопытства или ещё по какой прихоти тигр оставил при себе. Ладно, не ягнёнок, а взрослая особь. Баран. Но по-любому изначально ты жертва, добыча, и поведение твоё соответствующее. Ты остерегаешься. Вроде бы тигр тебя не трогает и вполне себе оберегает, балует, а ты всё равно помнишь, что он выше в пищевой цепочке, и не высовываешься вперёд. Бодаешься временами, но только получаешь лапой по дурной башке. А недавно он тебя сожрал, а ты смиренно подставлял бока и желал приятного аппетита. И уже его ум, а не твой, не позволил ему окончательно переломить тебе хребет. Жалость к слабому. И теперь вот хищник выхаживает барана, а баран опять лежит копытами вверх.       Адриан охреневал — Морелли разошёлся, переходил черту. Унижает соперника или провоцирует на эмоциональный всплеск?       — На что вы намекаете, маркиз? — поинтересовался Рауль. Впрочем, вяло, без искры злости.       — На то, что ты дурак, — вызывающе ответил Фабиан. — Дурак и слабак. Расселся, голову повесил, сопли распустил! К казни его приговорили — надо же! Зачем барахтаться дальше, жизнь кончена! Ох ты ж боже, какая беда!       — Вы не были на моём месте.       — Был, дружок. Когда его величество изменил с тобой. Я уехал, затворился в поместье, слонялся из угла в угол, часами смотрел в потолок. В Колоне решил себя замуровать после твоего помилования. Пока не получил взбучку от короля. Тогда очухался. А ты чего ждёшь? Тоже взбучки? Так он уже на грани. Пока ещё сдерживается из чувства вины, жалеет тебя, слабенького, но его терпение лопается, скоро тигр и на тебя зарычит. Но вот в чём вопрос — а ты… как ты отреагируешь на взбучку? Встанешь во весь рост или продолжишь сидеть на этом полу, размазывая сопли, что тебя опять все поимели?       Рауль молчал — как назло, потому что Адриану хотелось услышать его ответ. Злой ответ, рассерженный, но пока молчание только подтверждало обличения Фабиана. Подмывало войти и действительно устроить взбучку, однако он удержал себя от вмешательства — пусть разбираются вдвоём.       Фабиан сделал круг по комнате, пройдясь и по доскам, и по шкурам.       — Запомни, граф, на ком хомут, на том и ездят. Не думаю, чтобы у Рокарди возникла бы мысль провернуть подставу со мной. Будь мужиком наконец, а не бараном. Но сначала подумай вот о чём: любишь ли ты его величество? По-настоящему, всерьёз, на всю жизнь? Хорошенько подумай, не спеша. Если любишь, то… поднимись уже с пола, размазня, и соответствуй ему!       Морелли так резко перешёл от насмешливого тона к крику, что Адриан вздрогнул. Представил, каково в этот момент показалось Раулю, и без того подавленному. Через пару секунд послышались возня и снова ровный голос Фабиана.       — Ты всё же поддаёшься дрессировке, удивительно. Но сейчас тигр разбушевался, припёр нас обоих к стенке. Запер в клетке. Мне надо над этим поразмыслить, так что пока.       Судя по звукам, Фабиан поставил стакан на стол и ушёл в правые двери, в крыло, где на втором этаже ему подготовили спальню. Бьёрди остался. Адриан постоял ещё несколько минут, прислушиваясь, но в гостиной ничего не происходило, и он направился в свою комнату на верхний этаж.              До вечера Адриан валялся на диване, читал подаренную Раулем книгу, смотрел телевизор, листал интернет. В стране был межпраздничный расслабон, продолжались рождественские и начинались новогодние концерты, спектакли, выставки, благотворительные акции, турниры. По рейтингам у него имелась почти стопроцентная поддержка народа и абсолютная поддержка знати. Подавляющее большинство дворян уже прислало письменное подтверждение присяги на верность. Шарль чувствовал себя прекрасно. Светлая полоса маячила где-то поблизости, чтобы переступить на неё, требовалось лишь наладить личную жизнь, а это задачка сложнее многих. Но ничего, дожмёт — уж очень достала чёрная полоса.       Умиротворение коттеджа никто не нарушал. Когда Адриан приказал накрывать ужин, слуга доложил, что лард Фабиан занимался в тренажёрном зале и плавал в бассейне, лард Рауль бродил в парке, а сейчас оба в своих комнатах.       — Скажи, что я велю им идти в столовую, Шейн.       Слуга с поклоном отправился исполнять, а Адриан надел корону и спустился на первый этаж. Столовая была просторной и тоже отделана деревом, внешнюю стену заменяло панорамное окно. Оно выходило на горный склон, сейчас вместо пейзажей за ним сгустилась темнота без единого огонька.       За дубовым столом могли свободно поместиться полтора десятка человек и блюд стояло на такую ораву — мясо, рыба, салаты, паштеты, соусы. Столовые приборы, естественно, сервировали на троих, у одного края — во главе и по обе стороны от неё. Романтическую обстановку создавали свечи в золочёных канделябрах, хотя на потолке горели электрические лампы. Играла инструментальная музыка, Морриконе или что-то подобное.       Адриан сел во главу, позволил слуге налить ему вина и выпроводил, приступил к трапезе. Стейк из лосося просто таял во рту.       Первым на пороге появился Фабиан, переодевшийся в более лёгкую, но не менее щегольскую и приличествующую высшему обществу одежду — брюки, рубашка, туфли. Волосы высохли не до конца и оттого вились крупными спиралями. Аккуратная бородка делала из него горячего мачо. С поджарой фигурой, пластичными уверенными движениями он весь был как ходячий секс.       Адриан оценивал его, не проявляя внешней заинтересованности, жевал.       — Добрый вечер, сир, — беззаботно сказал маркиз, садясь по правую руку. — Спасибо за приглашение, я проголодался. Приятного аппетита.       — И тебе.       Фабиан покрутил головой.       — Слуг нет? Могу я прислуживать вам, государь?       — Сиди и ешь, — оборвал Адриан, придерживаясь образа хмурого короля. Или рассерженного тигра, как назвал Фабиан, тоже принявший правила игры.       Вошёл Рауль, и взгляды устремились на него. Он тоже сменил одежду на удобные штаны и рубашку-поло. Выглядел уютно, по-домашнему. Он был высок, красив, молод, податлив, его совершенное тело сразу вызывало мысли о долгом и нежном соитии.       Чёрт, похоже, воздержание слишком затянулось. Однако всё сложнее, чем просто секс.       Рауль остановился и растерянно поклонился.       — Звали, ваше величество?       — Садись, — Адриан кивнул на левый стул, — поужинай со мной.       — Спасибо.       Бьёрди сел, и они некоторое время ели в тишине. Играла музыка, стучали вилки и ножи, а разговор затевать никто не брался. Рауль ел без аппетита, для вида, выбирая овощи и зелень, пил сок, Фабиан налегал на мясо и вино. Иногда они посматривали друг на друга, но на этом всё взаимодействие и кончалось. Возможно, они прикрывались этикетом, запрещающим открывать рот раньше короля. Хотя Фабиана правила не остановили бы, он просто упрямо не хотел болтать.       Адриан придвинул графу свой бокал.       — Налей нам вина, всем троим.       Рауль без слов выполнил. Адриан поднял тост, за ним повторили.       — За нас. Замечательный же у нас ужин втроём, не правда ли?       Фабиан ухмыльнулся и сжал губы, Рауль опустил глаза, однако ответить королю они были обязаны и желательно не противореча.       — Да, ваше величество.       — Замечательнее некуда.       — Тогда будем чаще такие ужины устраивать, — изогнул губы Адриан. Чокнулся с одним бокалом и со вторым. — Пейте, до дна.       Под пристальным взглядом им пришлось в точности подчиниться. Адриан сделал глоток и удовлетворённо кивнул.       — Итак, у вас уже есть предложения по решению нашей проблемы? Фабиан?       Фабиан отложил вилку, вытер рот салфеткой.       — Я думал, сир. Честно, думал. Изо всех сил и способностей. Но, видимо, я не силён в логических задачах, комбинаторике и прочей философии, пока, кроме прежнего мнения, на ум ничего не приходило, прошу прощения. Дайте мне больше времени, сир.       Адриан был готов к уклончивому ответу, мгновенной идиллии не ждал, поэтому сразу повернулся к графу.       — Рауль?       Рауль встрепенулся. Словно проснулся. Выпрямил спину, вздёрнул подбородок, устремил прямой взгляд, изобразил почтительную улыбку. Положение у него было выигрышнее. Фабиан облегчил ему задачу, первым ступив на тропу протеста, проверив, что идти по ней ещё безопасно — следовало просто сочинить что-то в том же духе, мол, да, времени недостаточно, не гневайтесь, исправлюсь. А можно было обыграть маркиза и проявить покорность, сразу согласившись на требование о полигамных отношениях.       Морелли вскинул бровь. Рауль будто не обратил на него внимания.       — Ваше величество, боюсь, у меня нет предложений, которые вам понравятся. Ваше предложение застало меня врасплох. Раньше я не имел опыта подобной связи и никогда не стремился иметь. Прошу простить мне мою растерянность.       Что же, Рауль пошёл по первому пути. Предсказуемо.       Морелли беззвучно поаплодировал. Адриан осадил его гневным вскидыванием ладони. Повёл плечами, откинулся на спинку стула. Пригубил вино, разглядывая обоих. Он ожидал сопротивления, настроился на терпение, но недовольство всё равно захлестнуло собой, и не было желания контролировать лицо. Лоб трещал от шедших по нему складок, кулак сжимался в желании садануть по столу.       — Хорошо, — кивнул Адриан, — время я вам уже дал и не ограничиваю в нём. Но не надейтесь его тянуть — я не забуду и не отступлю. Повторю: вы важны мне оба. Отказываться от кого-либо из вас я не намерен, а у вас отказать мне права нет. Совсем. Я ваш король, и это моя воля. Вас обязано волновать только моё счастье. Не согласитесь добровольно — заставлю. Решайте, либо вы находите общий язык, и мы жарко проводим ночи втроём, либо я имею вас по отдельности и в том порядке, в каком мне заблагорассудится.       — Даёшь выбор, о неужели?! — Фабиан фыркнул и тут же болезненно скривился, отвернулся. Рауль комкал в руках салфетку.       Адриан хладнокровно поставил бокал на стол и встал, вышел за дверь. Подумал снова подслушать, но это бы превратилось в дурную привычку, и он направился в спальню. Уже на втором пролёте лестницы услышал торопливые размашистые шаги — кто-то вылетел из столовой. Фабиан — он так ходит. Понёсся вдогонку? Нет, хлопнула входная дверь — значит, собрался проветриться. И значит, подслушивать было бы нечего, они упрямятся разговаривать, делать шаги навстречу. Их можно понять.       Что же, никто не обещал, что будет легко.              Адриан снова взялся за чтение под фоновый шум телевизора. В десять оставил в комнате гореть торшер и с сигаретами пошёл на балкон, дверь на который вела из холла. В холле света не включил, довольствовавшись тем, что падал из спальни — чувствовалось в оранжевой полутьме что-то мистическое, уютное, таинственное, что погружало в детские мечты, чем можно было насладиться. Коттедж словно спал, тихо поскрипывали только подогретые половицы под голыми ступнями, тусклое свечение исходило с лестницы, дотягиваясь с нижнего этажа.       Балкон был большим и отапливаемым, застеклённым. С него открывался вид на городок ниже по склону и несколько турбаз, сейчас они обозначалась лишь каскадами мерцающих словно звёзды огней. Виделись силуэты колышущихся деревьев и жёлто-бурые в лунном сиянии облака. На снегу лежали вытянутые светлые пятна окон, в том числе от спален гостей.       Не спят. Наверняка размышляют.       Да, он груб. Да, он давит, принуждает. Но иначе они проведут свою молодость впустую — в обидах и чувстве вины. Иногда силовое решение самое правильное.       И всё же сомнения грызли. Адриан курил, смотрел на завитушки белёсого дыма, которые выпускал изо рта в окно, ёжился от холода и думал.       Его действия не насилие. Они любят его — и Рауль любит, и Фабиан. Вот если бы не любили, тогда насилие, а так только подталкивание.       Или всё же насилие?       Адриан не знал.       Знал, что причиняет боль. Оправдывал себя, что и сам страдает, плохо спит и живёт как в туманном мороке, будто дементоры выпили всю его радость, высосали до капли, досуха.       Однако он на одном берегу, на позиции власти, а его любимые на другом — бесправном. Униженные, оскорблённые, с иллюзией выбора. Фабиан морально устойчивый, «очухавшийся после взбучки», а Рауль, вероятно, воспринимает ультиматум и новое, пусть и элитное заключение как очередное издевательство. Он внял словам маркиза, «встал во весь рост» и пытается «соответствовать», но внутри он по-прежнему подавлен и ощущает себя загнанным в угол.       Надо с ним поговорить, объяснить.       Адриан затушил окурок в пепельнице, прикрыл окно и пошёл в комнату, чтобы обуть тапочки, а затем уже направиться к Раулю. Но едва пересёк холл и добрался до двери, как из спальни высунулась рука, схватила за рубашку и втянула внутрь.       — Фабиан!       Это был, конечно же, он, кто же ещё? Палач и дрессировщик, друг, верный шут, безрассудный смельчак, кот, гуляющий сам по себе, совесть королевства, эталон сексуальности. Любимый. Вторая половинка.       Или уже третья часть?       Пальцы, сжимая ткань, замерли на полудействии, костяшки давили на грудь. Цепкие глаза поблёскивали. Возбуждающе пахло алкоголем и сигаретами. Момент наполнился томностью, тягучей духотой. Казалось, Фабиан сейчас толкнёт к стене, прижмёт жарким телом, накроет губы лишающим рассудка поцелуем, и всё завертится, они очнутся потные, липкие, разгорячённые, с разбросанной повсюду одеждой, со сбитым дыхание, в сперме. Но он не толкал, и к лучшему.       Фабиан разжал пальцы и опустил руку.       — Дри…       — Явился сообщить свой выбор? — Адриан напустил строгости и незаинтересованности. Прошёл мимо него к креслу-качалке, возле которого бросил тапочки.       — Нет.       — Тогда что ты делаешь в моей спальне?       — Поговорить хочу. Нижайше прошу то есть… Мне надо встать на колени?       Адриан повернулся к нему, помедлив с обуванием.       — Встань, чего же сразу не встал?       Фабиан ухмыльнулся и остался на ногах, дико сексуальный в облегающих шмотках.       — Дри…       — Фабби, — Адриан подвинулся к столику, где стояли бутылка и стаканы, налил только себе, глотнул, — если ты собрался разубеждать меня в моём намерении, просить отпустить тебя или делать ещё что-то подобное, то не трать понапрасну время.       — Не буду, — согласился Морелли. Сунул кисти в карманы, приблизился, оказался напротив, на расстоянии держащей стакан руки. — Я здесь за другим… Если мне будет позволено.       — Позволяю.       — Из всего, что ты сегодня говорил… Из всего этого… — Фабиан испытующе смотрел в глаза. — Главное… Ты сказал, что любишь меня.       — Я люблю тебя. Разве я когда-то говорил обратное?       Фабиан опустил голову, склонив её набок, куснул и облизал губы, усмехался. Его молчание, наверно, должно было намекать на Рауля, измену, расставание и прочую подлость. Адриан сейчас не находил в себе чувства вины, словно излечился от него, оплатив по счетам за ошибки сполна. Он нарочито шумно вздохнул, сунул маркизу свой стакан — великая честь допить из бокала короля! — и отошёл от него к окнам. Отвернулся, бессознательно занявшись пуговицами на манжетах рубашки.       — Я люблю тебя, Фаб. С того дня, как увидел. С той секунды. Про то, что я тебя разлюбил, сказал ты, а не я. Ты так решил, узнав про Рауля. Я изменил… да, я тоже называю это изменой… тогда я ощущал себя гадко. Боролся с собой, ты же знаешь. Боролся с собой за тебя. За нас. Я дорожил тобой, не видел счастья без тебя. Разве я вру?       — Не врёшь, — обронил Фабиан, со вздохом обречённого понимания, что ему придётся признать правдой и всё сказанное дальше.       Адриан заметил, что полностью и неизвестно зачем расстегнул рубашку, встряхнул головой, возвращая себе внимательность, прислонился задом к стене между окон, скрестил на груди руки.       — Да, я влюбился в Рауля, люблю его, но продолжаю любить тебя. Я говорил тебе об этом, в тот вечер, когда ты оттолкнул меня, в твоей квартире. Уже тогда я предлагал быть втроём. Но ты отказался. Ты бросил меня. Кстати, напомнить, почему я скрывал измену? Как раз потому, что, блять, боялся быть брошенным тобой. Боялся остаться без тебя. А так и случилось — ты уехал. Ты, блять, даже не боролся за меня.       — Ты меня не держал, — парировал Морелли, вернул недопитый стакан на стол.       — Конечно, не держал! Я же тебя, блять, любил, думал о твоём благополучии. А ты ясно дал понять, что рядом со мной будешь страдать. Я же не хотел, чтобы ты страдал. Поэтому страдал сам. Ты, блять, был мне нужен! Да, я был поглощён Раулем, но для полного счастья мне не хватало тебя. Тебя. Как будто я лишился какой-то важной части себя — руки, ноги… сука, сердца!       Фабиан молчал, постукивая по полу носком ботинка, уязвлённый, но не раскаивающийся. Адриан рывком оторвался от стены, сделал круг по комнате перед его носом. Остановился.       — Знаешь, Фабби, Рауль ведь был натуралом. Если бы ты не хлопнул дверью, возможно, ничего бы у меня с ним не сложилось. Я был бы с тобой и, окружённый твоей любовью, перебесился бы, забыл про него — я, представь себе, мечтал, чтобы так и произошло. А теперь получился этот блядский треугольник, где я, как тупой угол, не могу найти выхода! И поэтому, маркиз, ты смиришься со всем, что я требую.       Фабиан поражённо открыл рот. Коснулся лба, беззвучно смеясь.       — Отлично, Дри! Теперь ты обвинил меня!       — А кого мне ещё обвинять? Себя, что ли? Я, блять, король, для обвинений у меня есть вассалы!       — Скажи ещё — холопы.       — А и скажу! — Адриан шагнул к маркизу и, сверкнув глазами, свернул в сторону. Сделал ещё круг, примирительно махнул рукой. Хотя они не ссорились, а заигрывали, испытывали друг друга на прочность. В порядке вещей. — Ладно, Фабби… Я тоже чувствую себя виноватым. Мы все виноваты. Я, не сдержавшийся, Бьёрди, посмевший дерзить, ты, подзуживающий, и хреновы жмущие туфли… Мы взрослые люди, а развели какие-то пубертатные страсти. Вон что натворили… Нашей слабостью воспользовались… Надо было сразу обсудить, договориться. Мы были бы сильны вместе, а мы только тонули в чувстве вины. Я просто обязан с этим покончить. А ты обязан не усложнять то, что и так сложно. Мне тоже было больно. Сколько чёртовых раз я просил у тебя прощения? Ты ни разу не ответил «прощаю».       Фабиан внимал с серьёзностью, опустив голову, поглаживая штаны. Дёрнул плечом и ушёл к кровати, сел на середину изножья, упёрся ладонями в накрытый атласным покрывалом матрас. Адриан повернулся за ним, зная, что сейчас будет исповедь.       Фабиан глянул коротко и виновато.       — Прости. Прощаю. Конечно, прощаю. Я не отвечал, потому что… Ну из гордости, да, в какой-то степени. В какой-то степени я не хотел тебе прощать, думал, что ты не заслужил прощения. Но это так, поверхностное… В глубине души, подсознательно я боялся, что, простив, потеряю тебя навсегда. Такая связующая ниточка между нами, незавершённое дело. Я боялся, что, получив желаемое, ты разорвёшь эту последнюю связь и забудешь меня. Прости, я эгоист.       — Прощаю, Фабби, — сказал Адриан. На сердце всё равно осталось тяжело, груз не свалился. — Тебя невозможно забыть. Ты — невозможный, как говорит Белль. Я с ней согласен. Я люблю тебя и Рауля. Любовь разная, ты сам это давно заметил, и, наверно, поэтому обе нормально уживаются во мне.       Морелли долго смотрел. Изучал. Думал. Потом приподнялся, поймал за руку и усадил рядом с собой. Опрокинул на спину. Перекинул ногу через бёдра, навис, но не сел на них.       — Дри… выход есть. Оставь мальчишку. Сейчас подходящее время, оставь. Мы будем вместе, я окружу тебя любовью, а его оставь. Он сам этого хочет, он поймёт. Ему несладко, ему не до тебя. Не до твоих игр в групповуху и подчинение, сделаешь ему только хуже.       — Он сильный, Фаб, не слабак. Ты сам распускал сопли до взбучки. Если надо, я и Раулю её устрою. Тигр разъярился, не дёргай его за усы.       Брови Фабиана взметнулись ещё на «взбучке». Глаза повеселели.       — Ты слышал наш разговор?       — Под дверью стоял.       — Вот чёрт…       — Рауль не баран, чтобы ты знал.       — Да бог с ним… Давно хотел сказать, Дри… — Морелли наклонился как для поцелуя, но только втянул воздух у его шеи и зашептал на ухо: — Мне нравится, что ты называешь себя тигром. Не волком, не медведем или, упаси господь, обезьянкой. Тигр — хорошее животное. Красивое и опасное. Правитель тигр — это хорошо. И я горжусь, что мне выпала честь дрессировать тигра.       Дыхание опаляло кожу. Пахло от Фабиана так обалденно, что мурашки бежали. Окутывал жар родного, до мельчайших подробностей знакомого, до боли желанного тела. У Адриана возникла эрекция, он был уверен, что взаимная. Но шут лишь провоцировал, даже нависая, не касался ни мизинцем, разве что кудрявые локоны щекотали по щеке.       — Дри, отпусти парня. Останемся вдвоём. Ты наигрался в него, сейчас у тебя лишь чувство вины перед ним.       — Ты ошибаешься, я не «наигрался».       — Да, прости, ошибся — влюблённость длится восемь-девять месяцев, а только полгода прошло. Наиграешься, вот увидишь. Ты создан для меня, Дри. Ты сам сегодня доказал, что твою любовь ко мне никем не стереть. Я люблю тебя, Дри, милый, мой государь…       Вот теперь Фабиан коснулся горячими губами шеи, бьющейся жилки, обнял, вжался твердющим стояком. Адриана пронизала сладкая дрожь с эпицентром в яйцах и животе, захотелось отбросить условности и пылко, с остервенением покувыркаться, смять кровать, но он оттолкнул, сел и отполз, поправляя вспученный пах.       — Нет, маркиз, никакого секса! Я не буду трахать тебя… ни тебя, ни Рауля, пока вы не примете решение. Так честнее. Так что принимайте быстрее — я хочу трахаться. Очень хочу. Прямо ужасно. Не трахался месяц… как всё это началось. И я… я… я трахнул невесту.       Последнее он выпалил. Мог не признаваться, но не хотел опять врать. Виновато насупился.       — Невесту? — Фабиан, уже севший, подогнувший под себя ноги, растерялся, заревновал.       — Роззи Альметти… Называю сразу, потому что имя ты всё равно вычислишь. Я был в раздрае, все меня бросили, не было ради кого ломать комедию. И нет, предваряя твой вопрос, я в неё не влюбился. И вообще удовольствия не получил. Она единственная, не смотри так, другие пары свадьбы перенесли.       — Я не смотрю, Дри, я в шоке.       — Я сам в шоке… Но! — Адриан хитро улыбнулся, всплеснув руками. — Если вы будете тянуть с решением, мне не останется ничего, как трахать невест! Всех! Красивых по два раза!       — Это шантаж! — Морелли рассмеялся, выхватил подушку и огрел, правда, Адриан успел извернуться, закрыться предплечьем, затем наскочил, повалил на спину, прижал за запястья к матрасу.       — Шантаж, милый, и в твоих интересах скорее мне подчиниться.       — А то?..       — А то мне надоест ждать, и я решу сам. Трахну вас во всех позах. Заставлю. Кстати, днём, когда вы стояли передо мной на коленях, знаешь, чего мне хотелось? Расстегнуть ширинку и дать вам свой член. Чтобы вы вместе его сосали, а потом трахнуть в ваши рты. Глубоко. Держа за блядские кудри. Кончить, разделив между вами мою королевскую сперму.       — Что-то такое я и подозревал, когда ты приказал нам встать на колени рядом… Ох, Дри, был бы я в этой фантазии один, без этого твоего… графа.       Фабиан эротично облизал губы языком и толкнулся в щёку языком. У Адриана дыханье спёрло, а член опять вскочил. Пришлось мгновенно отпрянуть, сопротивляясь соблазну, сесть, зажать стояк в кулаке.       — Блять, Фаб…       Узкие брюки Фабиана тоже недвусмысленно топорщились. Он приподнялся на локтях и пожирал глазами. Два взрослых мужика в постели, хотят друг друга, делали это тысячу раз, а вдруг упрямятся из-за каких-то условностей. Бред же, бред! Искусственно созданные сложности! Да здравствует любовь! Секс!       — Фаб, — Адриан схватил его ладонь, — прими, блять, решение. Подружись с Раулем. Примирись с ним. Прошу тебя, Фаб. Не вынуждай давить. Дай мне желаемое, не сопротивляйся — кого ещё я могу об этом просить, как не тебя? Ты меня понимаешь лучше всех. Ты лучше всех знаешь, что без секса я злее с каждым днём, а от этого страдает страна. Спаси страну.       Попытка свести к шутке не увенчалась успехом — Морелли посерьёзнел. Погладил большим пальцем сжимающую его ладонь руку.       — Дри, тебе не со мной разговаривать надо, я-то уже смирился, что у тебя есть другой… Бьёрди… ему как контактировать со мной? Я занёс над ним меч, я сопротивлялся отмене казни. Ему на меня, кажется, и смотреть тяжело, не то что в одной постели.       — Тогда выберите раздельный вариант… Фабиан, Рауль сильный, он справится, он оживёт, я ему помогу, ты поможешь. Ему нужна встряска. На ужине, после твоих насмешек, он уже встряхнулся, ты заметил?       — Заметил… Но, Дри, я не знаю… Я всё равно считаю, что у тебя с ним ненадолго. Вы мало были вместе, чтобы срастись. Не факт, что граф не вернётся к натурализму, а ты вон уламываешь на отношения меня. Вы разбежитесь.       Адриан закатил глаза.       — Ладно, хер с тобой, я больше не буду тебя разубеждать, думай, что хочешь. Но, пожалуйста, если ты считаешь, что разрыв обязательно случится, дождись этого не где-нибудь там в поместье, а рядом со мной. Со мной и Раулем. А когда твоя теория осуществится, мы останемся вдвоём, как прежде. Так согласен? Да? Хотя, зачем я спрашиваю, у тебя всё равно нет права отказа.       Фабиан усмехнулся. Между бровей сохранялась морщинка.       — Совсем нет?       — Совсем-совсем — ты принёс мне присягу… Фабби, взгляни на всё с другой стороны. Мы будем вместе, я назову тебя фаворитом. Фабби, я так давно мечтал об этом! Мою репутацию уже ничто не поколеблет. Милый, пожалуйста, стань моим фаворитом.       Морелли прикусил губу, взгляд затуманился. Рука выскользнула из пальцев и упала на атлас покрывала. Вот сейчас перед ним предстало действительно сильное искушение. Этого предложения он ждал, наверно, всю жизнь, хоть сам и отговаривал от него. А теперь оно прозвучало — в смутные времена, при странных обстоятельствах, тогда, когда больше всего хочется проявить гордость.       Адриан не торопил. Смотрел на него, на его невыносимо красивые кудри, на манящие приоткрытые губы, на ухоженную бородку, которая колется и щекочет при поцелуях, на плечи и торс, покрытый волосками клин груди в вырезе рубашки.       Наконец Фабиан поднял голову.       Но ещё не ответил. Взгляд прояснился и стал бесконечно обожающим и вместе с тем остался умным.       Фабиан облизал губы, собираясь с последними мыслями. Фыркнул. Наклонил голову на бок.       — А сам ты чего от нас хочешь, государь? Какой вариант нравится тебе?       Он не ответил на предложение.       Адриан не удивился. Раз Фабиан ушёл от темы, значит, ещё не время — он редко рубит сгоряча, предпочитает взвешивать. Ладно, пусть. Сейчас он думает не о своих желаниях, а, как и положено другу, любовнику, подданному, интересуется предпочтениями партнёра и короля. Фабби замечательный. До невозможности замечательный.       — Я не знаю, — признался Адриан, — спроси что-нибудь полегче. — Он слез с кровати, прошёлся. — Иногда мне нравится один вариант, потом другой. Третий и четвёртый иногда возникают. Хотя есть, наверно, вариант, который мне предпочтительнее… но я его не скажу. Не хочу, чтобы вы подстраивались. Моё решение — что я вас не отпущу, а как взаимодействовать вам — разрешаю определиться самим.       — Я, кажется, знаю…       — Знаешь, ну и держи при себе. С Раулем обсуждай. А теперь давай, проваливай — я как раз к нему шёл, когда ты меня поймал. Поднимай свой зад с моей кровати.       Фабиан кинул в него подушкой. Она не долетела, упала к ногам. Адриан подхватил её и послал обратно, попал прямо в ржущую морду.       — Вот чёрт! — выругался Морелли и соизволил соскрести себя с изрядно искомканного королевского ложа.       — Это за то, что оставляешь меня без секса, — мстительно сказал Адриан. — Может, прямо сейчас пойдёшь к Раулю, и вы договоритесь?       Фабиан был уже у дверей.       — О нет, лучше высплюсь.       — Ослушаешься меня, вассал?       — Я шут и палач, мне можно. — Фабиан подмигнул. Открыл дверь, сделал шаг наружу и остановился, обернулся, держась за ручку. — И почему король ты, а не я? Несправедливо. Вот был бы я королём, я бы с тобой такие вещи вытворял, — он кинул взгляд на постель и обольстительно улыбнулся, — мнения твоего вообще бы не спрашивал.       — Топай отсюда, величество, — подогнал Адриан. — Спокойной ночи. Мокрых снов.       Фабиан фыркнул и закрыл за собой дверь. Адриан задумался над его последней фразой — намёк, как с ним поступать? Приказывать, трахать и не церемониться с мнением? Возможно, так и надо, а то до второго пришествия упрямиться с решением будет. Ладно, пусть спит, ему перед сном есть о чём подумать — об официальном фаворитстве. А ему пора отправляться к Раулю.              Адриан сунул ноги в тапочки, глянул на себя в зеркало и на часы, показывающие без двадцати полночь, и пошёл. Проскользнул по тёмному холлу к освещённой лестнице, гадая спит граф или ещё нет. И что говорить. Как говорить. Это с Фабианом можно трещать в любом тоне, а Рауль подавлен. Его дерзость всегда была не от наглости, а от ранимости. Защитная реакция. С ним надо мягко, бережно.       Хотя…       Он же не нежное создание. Не фея с фиалковыми глазами и воздушными крылышками. Он мужчина. Пытается справиться со своим состоянием. Вот и надо с ним, как с мужчиной. Твёрдо, прямо, начистоту. Сюсюканье усложнит отношения. Нельзя позволять ему раскисать.       Из-под двери выбивался тусклый свет. Адриан вошёл без стука и сразу наткнулся на запах сигарет и холод, самого Рауля увидел позже, сначала подумав, что его в комнате нет. Помещение окутывал мерцающий полумрак, горели лишь лампы на прикроватных тумбочках и сменял картинки телевизор. Граф стоял, высунувшись в открытое окно за не до конца отодвинутой шторой, и дымил. Услышав звук, обернулся с сигаретой в пальцах, распахнул глаза и, выпутываясь из шторы, попытался встать на колени.       — Стой, — пресёк Адриан. — Сейчас не требую.       Он пристроился рядом, взял сигарету из лежащей на подоконнике пачки, зажигалку, глянул в пепельницу, где было с десяток окурков, два из которых ещё тлели. Прикурил. Выпустил струйку дыма в зимнее окно.       — Не холодно? — спросил Рауль. Тихо, заботливо. — Закрыть?       Адриан зябко поёжился. Он оторвал взгляд от кружев дыма, улетающих в ночь, перевёл на Рауля, примирительно улыбнулся.       — У тебя будет повод меня согреть…       На душе и так разлилось тепло, оттого, что Рауль заговорил и не шарахается. Поцеловать бы его, да нельзя — обещал.       Рауль ответил такой же улыбкой и отвернулся к окну.       — Я думал, ты спишь, — произнёс он.       — Нет, не спится. Я думал.       — О чём?       — О нас. О всех троих. Какое решение вы примете.       — Ты любишь Фабиана? До сих пор?       — Люблю.       — Я чувствовал это. Что я для тебя лишь… увлечение.       — А Фабиан говорит, что это я для тебя увлечение. Что ты вернёшься к гетеросексуальности. Я боюсь этого. Особенно ввиду того, что случилось.       — Я не планировал. Не было таких мыслей. Об отношениях… о новых. И вряд ли скоро будут.       — Ты любишь меня?       — Завяз в тебе. Как в зыбучем песке. Несмотря ни на что.       Адриан расслабился, счастливо улыбнулся, глаза защипало. Хорошо было вот так стоять рядом, облокачиваясь о подоконник, укрывшись шторой, смотреть на россыпь огней в чёрной дали, курить в холодное окно. Мягко касаться плечами, перенимая друг у друга частички тепла, и говорить. Тихо, без всплесков и бурных эмоций. Понимающе. Откровенно.       — Обнадёживает, что не в болоте, — пошутил он, глядя на алеющий столбик пепла. — И я завяз. Не могу без тебя. За то время, что… был без тебя, ещё больше увяз. Прости, что вынудил пройти через всё… это.       Рауль переступил с ноги на ногу, стряхнул пепел.       — Мы, кажется, договорились, что виноваты оба. Давай забудем? Я хочу жить дальше. Двигаться вперёд.       — Я хочу тебе помочь.       — Чем? Связью с Морелли?       — Тем, что не оставлю тебя. Не отпущу. Буду тормошить. Требовать. Не давать закиснуть. Подталкивать. Вас двоих. Фабиан тоже нуждается в помощи. В жёсткости.       Адриан выкинул окурок, повернулся к Раулю. Тот ещё докуривал, делал последнюю затяжку. Сделал и тоже загасил бычок в пепельнице. Посмотрел искоса.       — Ты хочешь, чтобы я с ним спал?       — Нет, — Адриан качнул головой, уставился в окно, — наверно, нет. Я хочу спать с вами двумя, а вы друг с другом… наверно, я буду ревновать. Вас обоих. Но если вы захотите… может быть, не сразу, когда-нибудь потом, через год, когда узнаете друг друга лучше… Если захотите, мы поэкспериментируем втроём. Наверно, будет весело.       — У тебя есть такой опыт?       — С девушками. Давно. Развлекался. Но вообще я однолюб, и верность для меня не пустой звук. Но с вами как-то так получилось… я не знаю. Честно не знаю. И не знаю, что из всего этого выйдет. Не будем загадывать. Просто прошу, обдумай, чего бы ты хотел от этих отношений, и обговори с Фабианом. Если у вас будут условия, я согласен обсудить их.       Адриан подвинул руку и накрыл ладонью холодную кисть Рауля. Граф развернул её и переплёл пальцы.       — Я не знаю, Адриан. Любовь втроём, законные измены — не для меня. В тюрьме я пересмотрел многие ценности…       — Не спеши с ответами, Рауль, подумай. Мой приказ неожиданный для тебя, и на первый взгляд возмутительный, но не торопись с выводами, поищи плюсы, выгоды, посмотри с другой стороны. Попробуй. Месяц, два. Не втянешься, будешь тяготиться, встретишь девушку — я отпущу тебя без единого слова, обещаю. А ты обещай мне попробовать.       — Боюсь, мне не составить достойной конкуренции Фабиану Морелли. Он считает меня бараном.       — А себя дрессировщиком, знаю. Так пободайся! Стань вторым дрессировщиком! Тигром! Львом! Директором цирка! Рауль, ну что за страхи? Станьте не конкурентами, а союзниками. Фабиан морально готов к этому. Поговори завтра с ним на равных. Хорошо?       — Х… — Бьёрди запнулся, обдумывая ещё раз, и добавил твёрже: — Хорошо.       — Я люблю тебя, — Адриан повернул его к себе, обнял, прижался щекой к холодному плечу. — Как же я скучал, милый…       Он ощутил, как на бока робко ложатся ладони, ползут к спине. Поднял голову, чтобы заглянуть в глаза Рауля, понять, действительно ли тот перестал пугаться его. Глаза встретились, и уже через секунду губы жадно целовались, руки шарили под рубашками, тёрлись мгновенно налившиеся стояки. Блаженство! Блаженство! Адриан не мог ни о чём другом думать, сминал губы и мышцы, как голодный дорвавшийся до еды зверь. Развернул Рауля спиной к подоконнику, поднял за бёдра. Рауль, подтянувшись на руках, помог усадить себя на стылую поверхность. Адриан, не отрываясь, вслепую закрыл окно.       На пол полетели рубашки, стало жарко, заструился пот. Рауль откинулся назад, подставляя вздыбленную ширинку. Адриан нетерпеливо рванул вниз бегунок, покрывая поцелуями шею и плечи, сходя с ума от жара в паху и…       Вдруг вспомнил. Отпрянул, путаясь в шторе.       — Нет!.. Нельзя!       — Почему? — Бьёрди ничего не понимал, испугался.       — Дурацкое обещание самому себе. Не трахаться до вашего решения. — Адриан поднял рубашки, кинул Раулю его. — Пожалуйста, оденься, не искушай. — Сам вышел из-за шторы в комнату и просунул в рукава руки, одернул, застегнулся. Сжал через брюки член, болезненно застонал в потолок. — Господи, как трахаться-то хочется…       Рауль вышел к нему в рубашке. Неловко пристроился рядом. Адриан погладил его по щеке, пальцем провёл по припухшим улыбающимся щекам.       — Прости. Я ведь суровый и упёртый король, слово своё держу… Король-дурак — мучаю и вас, и себя… Кстати, спасибо, что поддержал меня вчера на собрании, для меня это много значит.       — Я не мог поступить иначе. Я предан тебе. Почту за честь и дальше служить тебе.       — А без пафоса?       Рауль усмехнулся, сел на подлокотник подвернувшегося кресла, качнул ногой.       — Без пафоса? То же самое — я предан тебе. Помнишь, я приехал, отрицая абсолютную власть? А теперь я прочувствовал всю твою королевскую ответственность на собственной шкуре — как тебе приходится принимать сложные решения, вопреки себе, когда уже не можешь никому доверять. Я вышел к тебе на сцену, чтобы ты знал — ты можешь мне доверять. Как бы ни отнеслись другие вельможи, я всегда буду на твоей стороне. Мне не нужна демократия, я люблю свою страну такой, какая она есть, с тобой во главе. И, пожалуйста, умоляю ещё раз, прости меня за историю с укрывательством Грэйс, я искуплю её послушанием.       — Ерунда, забудь, — Адриан шагнул к нему и взял за руку. — На твоём месте я, наверно, поступил бы так же, что бы ни говорил о долге и преданности. Тоже оберегал бы беременную жену. Только… ты не жалеешь, что оставил ей ребёнка?       Бьёрди пожал плечами.       — Я должен был как-то искупить вину и перед ней… Я привёз её в чужую страну и не сдержал клятв верности, изменил, поставил под удар. Неважно, что она шпионила, — я всё равно виноват. Грэйс сказала, что хочет этого ребёнка, и я просто не смог отобрать у неё дочь. Буду помогать им финансово.       — Ты поступил благородно. Люблю тебя за это. Надеюсь, ваши отношения наладятся, и ты сможешь воспитывать дочь. Когда-нибудь она будет блистать при королевском дворе, выйдет замуж за герцога.       — И отправится в твою постель?       — Ну… — Адриан состроил растерянную физиономию и быстро нашёлся: — Тогда пусть закрутит с инфантом, со своей невестой он спит сам. Я уже предлагал такой вариант.       Рауль светло улыбнулся.       — Ладно, сами разберутся. Она ещё не родилась.       Адриана затопила нежность. Обрушилась волной и увлекла в водоворот. Шёл сюда, волновался за разговор, а он вон, получился простым и лёгким, как и должно быть между любящими, доверяющими людьми. Рауль молодец, сильный человек. Адриан понял, что, если сейчас же не уйдёт от него, останется на всю ночь, и они не будут спать до утра.       — Мне пора идти, прости. Ты нормально спишь? Кошмары отступили?       — Реже бывают. Я занимаюсь с психологом — это помогает. Да и стараюсь нагрузить себя работой. Видишь, я почти в порядке, мне не нужна взбучка, как Морелли, сам справляюсь. Будь спокоен.       Адриан кивнул, принимая.       — Я люблю тебя. Доброй ночи.       Он провёл рукой по русым кудрявым волосам Рауля, по скуле и с грустью оторвался, убежал.       

***

      Утром Адриан позавтракал один и покинул коттедж, чтобы не мешать переговорам, не смущать и не подслушивать. Съездил в городок, который лицезрел ночью в виде огоньков, встретился с тамошней администрацией, зашёл в местную газету и дал мини-интервью, по большей части состоявшее из поздравления с Рождеством и Новым годом, заглянул в школы и больницу, пообедал в уютном ресторане.       Его внезапное появление вызвало некое оживление в сонном заснеженном городишке, где всё сверкало гирляндами. Люди сплошь попадались открытые, приветливые, да и когда им ещё выпадет честь принимать у себя монарха? Адриан щедро раздаривал улыбки и комплименты, давал целовать руку, а самого тряс мандраж. Мысли без конца возвращались в коттедж к фаворитам.       Он вернулся туда, когда стемнело, — уставшим, сытым, немного навеселе и с диким желанием секса. Слуга доложил, что их сиятельства в гостиной, общаются уже как два часа, а перед этим вместе ходили на лыжную трассу.       — Спасибо, — бросил Адриан и с замиранием сердца поднялся на второй этаж. Из-за дверей гостиной доносились негромкая музыка с вокалом Пола Маккартни и неразборчивые голоса. Обыденным рассуждающим тоном с паузами и акцентами.       Адриан сразу вошёл, не пытаясь разобрать фразы.       Рауль сидел на одном диване, Фабиан на полу возле другого, со стаканом в руке.       Они сразу вскочили, поклонились. Фабиан предварительно поставил стакан на столик перед собой.       — Добрый вечер, ваше величество, — сказал Рауль.       — Было трудно, но исполнили твою волю и решили, — сообщил маркиз.       Адриан не сдержал довольной улыбки — сегодня будет секс. Только с кем? Или с двумя сразу?