Крылья за твоей и моей спиной

МАКСИМ. Мы сели ужинать. Скорее бы, я сейчас голоднющий, как дикое животное. Мама чето надоставала лишних тарелок и приборов, наверно, для добавки мне. Только я открыл рот, чтобы начать есть, как прозвенел звонок. В дверь. Я посмотрел на маму, она бровью показала, чтобы я шёл открывать. Я закрыл рот, вздохнул с досадой и, не отрывая глаз со своей тарелки, пошёл в прихожую. Когда открыл, вновь проклял свою привычку открывать не глядя, и замер с лицом пингвина. Страшнислав. В голове прозвучал Бетховен, Миссия невыполнима и похоронный марш. Он с цветочками, нет, блядище, с огромным букетом белых роз. Я всерьёз очканул, что это мне и сейчас я буду опозорен. Мужик дарит мне цветы! Ебаный стыд! Хотел задом уползти под шкаф, но ноги примёрзли к месту. — И я вновь рад тебе, Максим, — Страшнислав пошёл на меня, как танк. — С чего вы… — начал было я, но забыл продолжение фразы. Он обошёл меня, глядя насмешливо, понял, гад, чего я боюсь — букета — и протопал на кухню. Когда я отмер и вернулся на своё место, букет был в руках мамы. У меня отлегло. Вот я лоханулся, забыл, что цветы дарят женщинам. — Станислав Сергеевич, — улыбалась мама, усаживая незваного гостя. Или званого? Я с подозрением смотрел на мамино довольное лицо. Она чё, с букета так расплылась? Так значит, тарелки были для него. Папа тоже вежливо что-то сказал Страшниславу. Это чё получается, кроме меня все рады ему что ли? Мне страшно хотелось есть, но кусок в горло не лез. Я волком зыркал на всех, не зная, кому я могу доверять. Похоронный марш уже звучал в животе. Аппетит пропал с концами. Я с тоской поглядывал на остывающую тарелку и понимал: лягу спать голодным. Вот урод, чё припёрся? Надо слушать внимательно, чё за подлянку он мне хочет устроить. И подлянка не заставила себя ждать. Когда позднее я пытался воспроизвести в голове его речь, то не мог, всё слилось в какой- то туман с горечью, досадой, разочарованием и даже ужасом. Страшнислав рассказал, что ему плохо без меня физически, духовно, душевно, ментально и ещё какая-то хуйня, я не запомнил. Какой эгоист! Ему плохо, сразу припёрся к нам. Мне-то что с того, что ему плохо? Пусть сдохнет. Правда, тогда я тоже загнусь, ну и ладно, это лучше, чем жить с мужиком, твоим же учителем и завучем. А он, урод, хотел именно этого. И похоже, они с мамой уже снюхались в этом вопросе. Мама даже не шокировалась, услышав такое. Папа сидел с недовольным лицом, но ничего не говорил пока. В общем, Страшнислав как бы просил моей руки. Вот стыдобища! Дожил! Мы с папой сидели с лицами картошки, а мама цвела и пахла. Женщины любят всякие ебучие свадьбы, и похуй, что кому-то в этот момент жизнь ломают. Она в мыслях, наверно, увидела меня в фате, вспомнила свою свадьбу. Она точно заранее сговорилась со Страшниславом, вон какие у них физиономии, взаимно довольные. У папы лицо только мрачнело. Это наполнило меня несбыточной надеждой, что, может, обойдётся всё, и не надо будет жить с посторонним мужиком. Но умом я понимал, что всё равно придётся. Иначе мы, оба соулмейта, загнёмся, и нас похоронят молодыми, ну как молодыми, меня точно, а Страшниславу можно и в гробик по возрасту. Он мне, наверно, в папашки годится. Хотя я был и мешком стукнутый, но слушал и вникал чётко, всё-таки моя судьба решается. Правда, вякнул было, — А меня спросить? — но мама посмотрела с укоризной, а Страшнислав — как на дурачка. Тогда я возмутился: — А на меня, вообще, побоку, да?! Я, может, не хочу жить с ним! — Максим, веди себя прилично, ты не маленький, должен понимать, это необходимость. Иначе тебе будет плохо, — мама объясняла, как тупому спиногрызу. Смысл предложения Страшнислава состоял в том, чтобы я с ним теснее общался, а для этого переехал к нему. Это законно. Соулмейтам всегда идут навстречу. Официальная свадьба будет, когда я стану совершеннолетним, а пока мы можем жить вместе. Вот извращенец, всё продумал! Страшнислав пообещал, что не тронет меня, в смысле, не трахнет. Но я-то знаю. Поэтому встал и возмутился по-серьёзному. Папа меня поддержал: — Станислав Сергеевич, думаю, Максиму ещё рано жить с вами. Мама смотрела на папу огорчённо. Её планы на свадьбу и фату проваливались. Страшнислав тоже заметно расстроился, когда понял, что помацать меня не удастся в ближайшее время. В итоге они торговались, торговались за мою честь и порешали, что раз в неделю я буду встречаться со Страшниславом. В смысле, просто встречаться и не меньше часа плотно общаться. Я заорал, что домой к нему не пойду, а то он меня трахнет. Все трое уставились на меня, как на быдло, будто бы сами такого слова не знали. Потом они порешали, что встречаться нам лучше в выходной, чтобы было «продуктивнее», как выразился Страшнислав. Вот урод, какая ему продуктивность нужна? СТАНИСЛАВ. Мы пошли в кино. Фильм выбрал Максим. Я бы лучше посидел с ним дома на диване, но он наотрез отказался идти ко мне. Поэтому тёмный зал, места для поцелуев и боевик. На экране гремит, грохочет и стреляет. Максим сидит напряжённый, но, уверен, не из-за фильма, а потому что я рядом. Но задние места он выбрал сам, чтобы никто не увидел нас вместе. Мне хочется коснуться его, и я тихонько беру его руку, что покоится на подлокотнике кресла. Он тотчас выдёргивает её и шипит: — Вы чё творите?! И потом держит руки на коленях, сцепив их пальцами. Мне невыносимо хочется касаться его. Он правильно сделал, что не пошёл ко мне, я бы не сдержался и напугал его. Приваливаюсь к нему немного, чтобы быть ближе. Он косится и отодвигается. Если бы он позволил взять себя за руку, мне большего не надо. Фильм тянется бесконечно. Мучительно, когда не можешь быть свободным со своим соулмейтом. Ведь нам нужны близость, телесный контакт, прикосновения, поцелуи. Можно без секса. Но ничего этого нельзя. Он не позволит. Ещё недавно я не задумывался о таких вещах, даже зная, что в будущем мы должны быть вместе. Просто знал и задвинул это на задний план. Прошло совсем немного времени, и я уже нуждаюсь в постоянном обществе своего соулмейта. Что это? Возраст? Что произошло? Почему мне плохо без него, без чужого, в сущности, мальчишки?