Месяц

Ричи планировал помириться с утра, перед уроками. Нет, правда планировал. Да вот только не вышло нихрена – нужные слова так и не нашлись, застряли поперёк горла, да и остались там же удушливым комом. Они встречаются перед уроками, случайно, у входа в школу. Не говорят друг другу ни слова, не здороваются даже, только случайно осматривают и проходят мимо. Как будто никогда и не знали друг друга. Каспбрак снова поджимает свои губы, прячет взгляд в каменной кладке пола и ускоряет шаг в сторону кабинета биологии. Ричи же смотрит ему в спину; болезненно и удрученно; сам себя ненавидит и сворачивает в другую сторону: первую половину дня у них так и не совпадает ни одного урока. Может оно и к лучшему, думает Ричи. Может им и не стоит пока видеться? Найти время, прийти в себя, успокоиться, а после – уже со свежей головой начать друг с другом этот нелёгкий разговор? Может быть. Да только в груди ноет так отчаянно и глухо, что Ричи готов вырвать сердце к чертям собачьим прям через рёбра. Простую истину принимать не хочется: он жаждет увидеть Эдди почти до одурения. Увидеть. Поговорить с ним. Посмеяться над глупыми шутками. Поделать вместе домашку. Что угодно! Что угодно сойдёт, если это будет Эдди. Пожалуйста. И в обыденности ситуации Тозиер самому себе кажется до невероятного жалким: сидит и захлёбывается собственными чувствами, как последний дурак. Только поделать с этим ничего не может и давится. Давится-давится-давится, не может вдохнуть. Что бы это ни было, его внутри, прямо промеж рёбер, так много, что это всё уже кажется ненормальным. Ричи знает прекрасно, что мало виноват в этой ссоре. Разве что только тем, что сорвался. Глупость какая-то: он рассорился с Эдди только из-за того, что так сильно нуждается в нём. Понимает головой, что не виноват, но всё равно винит себя немыслимо. Что он, дурак, не подобрал слов. Что он, дурак, выбрал наихудший момент. Что он дурак-дурак-дурак. Абсолютно точно дурак, влюблённый до болезненного хрипа и горького комка из слёз, затыкающего горло. Да и, признаться честно, он уже даже влюблённостью назвать это не может. Когда ему было тринадцать – возможно. Пятнадцать – определённо. А сейчас? Сейчас это нечто непонятное, невероятно извращённое, на грани одержимости всеобъемлющее чувство, щёлочью растекающееся по телу и дальше, сжирающее его без остатка. За этим больным чувством, чем бы оно ни было, Ричи уже даже не видит себя, и от этого бросает в холодную дрожь. Во всём этом он бесследно теряет себя самого. На уроках не получается сфокусироваться совсем. Тозиер ловит неуд по литературе; придётся на следующей неделе отсиживаться на дополнительных. Плевать. Билл говорит, что родители укатили к родственникам на все выходные, и что было бы неплохо сегодня собраться всем у него, но Ричи и это не слушает. Плевать. Доклад по истории он, потерянный в собственных мыслях, забыл дома, так и оставив кипу листов на столе в своей комнате. Пле-вать. Эдди же в свою очередь даже не замечает, как Бетти Рипсом, строившая ему глазки в последние пару месяцев, усаживается с ним рядом на углублённых по биологии. Говорит что-то, кажется. Эдди не слышит, не пытается даже, иногда только кивает, когда девушка многозначительно смотрит на Каспбрака, но на деле – настолько погружается в собственные мысли, что не замечает вообще ничего вокруг. В голове каша, и Эд путается. Путается, путается, и не может разобраться. Быть может, и не хочет разбираться вовсе; куда проще пустить всё на самотёк, как он обычно и делает. «Может как-нибудь само устаканится», думает Эдс, но понимает остатками разумного, что это не так. Не бывает так, чтобы всё наладилось само собой. Не в их случае уж точно. Ты не можешь, просто, как в детстве, подойти к обиженному на тебя другу и позвать играть; и чтобы, пока вы веселитесь вместе, все обиды и недосказанности забылись; потому что им уже не по двенадцать, и все проблемы действительно требуют решений. Они ноют, рвутся, не дают покоя, пока ты их сам не вытащишь, но вот дилемма: Эдди понимает, что он совершенно не умеет об этом говорить. А как решить проблему, когда ты даже обсудить её не можешь? Правильно. И когда так сильно болит изнутри, гораздо проще найти не причину, а виноватых. И Эдди находит. Находит маму, которая своими манипуляциями пытается вызвать у сына чувство вины; находит Ричи, который беспокоится так сильно и глупо, что от этого уже кружится голова; находит чёртовы панические атаки, длящиеся без малого уже год, и всё, что за ними стоит; находит путаницу в собственных воспоминаниях, зияющих огромной дырой в голове. И самое страшное: находит и себя. Они пересекаются на большой перемене, незадолго до урока истории, возле школьных шкафчиков. Ричи ругается себе под нос, переворачивая всё содержимое ящика и портфеля вверх дном; похоже, что доклад он и правда забыл со своей дырявой головой, которая забита абсолютно не тем, чем надо. Даже не замечает первые секунды подошедшего к нему Эдса. Глупо, не к нему подошедшему, а к его собственному шкафчику – друзья всегда забивали ближайшие друг к другу шкафчики, но сейчас, думается и Эду, и Ричи, что это была не лучшая идея. И пока Каспбрак что-то увлечённо молча ищет, убирая ненужные учебники из сумки с глаз долой, Тозиер пытается незаметно его оглядеть. Скорее привычка, чем в действительности острая нужда; но всматривается парень всё равно жадно и голодно: замечает бледное лицо и жуткие очерченные круги под тусклыми глазами, как будто Эдс, как и сам школьник, ворочался всю ночь, но так и не смог заснуть. Тоже волнуется. И Ричи понимает, просто и ясно: он не хочет с ним ругаться. Если они и могут пройти через всё то, что скопом наваливается на них невероятным грузом, то только вместе и никак иначе. Даже не потому что поодиночке не смогут – поодиночке они не захотят. На то они и друзья. — Эдс. – Времени на размышления парень себе не даёт; как-нибудь выкарабкается, будет импровизировать. В конце-то концов, именно он и прославился среди своих «балаболом», значит надо это призвание отрабатывать. И отрабатывать по полной. Каспбрак же весь напрягается. Заметно по узким плечам, по рукам и даже по взгляду. Школьник закрывает шкафчик и поворачивается в сторону друга; смотрит так неуверенно, не в глаза и не в лицо даже, куда-то сквозь; обводит стальным взглядом широкий коридор за плечами Тозиера. — Что? – Сухо спрашивает он, сжимая челюсть. Ричи даже не может понять поначалу, от волнения он так или от злости; Вдруг он ещё не отошёл от вчерашнего? Вдруг Каспбрак ещё злится и не хочет даже разговаривать? Ладно. Знаете, что? Плевать. Ричи просто сделает это, а уже потом будет разбираться. Как он всегда и делал в общем-то. — Эдс, вчера… – Тозиер запинается, отвлекается буквально на секунду на мелькающий позади Эдди знакомый силуэт. Амелия с самого конца коридора широко машет брату. Ох, блин, нет-нет, только не сейчас, когда он наконец-то схватился за возможность и остатки собственной решимости. Да и что его кузина вообще забыла в школе? Ричи издалека не сразу замечает: в руках у сестры кучка листов. Значит, увидела, что Тозиер со своей дырявой головой оставил доклад дома и решила занести; какая удивительная щедрость, да вот только не к месту совсем. — Ну так, чего тебе? – Переспрашивает Эд, малость весь сжимаясь и хмурясь; морщит свой покрытый веснушками нос и совершенно не улавливает в этом разговоре хоть какую-то суть. Амелия замирает на полпути, когда узнаёт знакомую уже спину Каспбрака. Девчонка ухмыляется ещё шире прежнего и останавливается, указывая пальцем то на брата, то на собственную улыбку. За идиотской пантомимой сестры Ричи не сразу понимает, чего ей теперь-то надо. Как некстати вспоминается вчерашний разговор, и мысли медленно, но верно стыкуются. Эта помешанная, что, хочет, чтобы они поцеловались? Да ладно? Прям тут? Тозиер хмурится, рукой показывает, чтобы та шла отсюда куда подальше, но Амелия настырно стоит на своём, пожимает издалека плечами, а после – смотрит с таким подозрением, что внутри у парня всё холодеет: если она сейчас поймёт, что он и Эдс не встречаются, то все усилия крахом. Постыдное враньё вскроется, а секрет долго за незакрывающимся ртом сестры не продержится. — Ричи, если ты покривляться пришёл… – Хмуро ворчит Эдди; хочет уже обернуться, чтобы понять, что вообще происходит, да только Тозиер ему этого сделать не даёт, тянет резко за рукав кофты и разворачивает обратно к себе. — Эдс. – Снова начинает школьник и буквально физически чувствует на себе изучающий взгляд сестры. Ну и пусть изучает дальше, если ей так хочется убедиться. Сам Тозиер смотрит куда-то вниз, на кроссовки друга, и не может поднять голову. Лицо у него, должно быть, сейчас до невозможного забавное: поднятые брови, очерченные большие глаза и абсолютная паника во взгляде. – Знаешь, я куплю тебе столько мороженого, сколько ты захочешь. — Чё. К тому, что Ричи делает, а потом думает, Эдди уже давно привык, только вот это остаётся уже совсем за гранью его понимания. — И, знаешь, мы посмотрим с тобой все части «Индианы Джонса». – Произносит парень до паршивости нервно, отпуская чужой рукав, но лишь затем, чтобы взять Эдди за руку. Пальцы у Каспбрака холодные и напряжённые, и Ричи непроизвольно пытается их согреть. – Даже ту вторую часть, хоть она меня и бесит. — Ричи, я не совсем понимаю, что… — И я не буду доставать тебя со своей музыкой, и мы будем слушать всё время твои кассеты с Дэвидом Боуи. – Перебивает друга Тозиер. – И, знаешь, я даже химию сяду нормально учить! В голове у Ричи ни одной рациональной мысли. Только и крутится «лишь бы не сорваться, лишь бы не сорваться, лишь бы не сорваться и не зайти слишком далеко» на повторе, как заезженная пластинка. Всё будет хорошо, он не наделает идиотских ошибок, а объяснит всё уже после. — Тозиер, ты головой стукнулся или просто дурак? – Эдс не выдерживает, дёргается, но из хватки друга выпутаться не может, поэтому и ворчит так удручённо и обижено. – Хотя не отвечай, я и сам знаю ответ. – Ворчит и ворчит; даже не замечает, – не хочет замечать – как Ричи дёргает его за руку на себя; не замечает, как становится почти вплотную, так близко, что расстояния между ними совсем не остаётся; не замечает и того, как вторая рука Тозиера аккуратным, но всё равно рваным и нервным движением ложится ему на шею; не замечает, как школьник, не по возрасту высокий, наклоняется к нему. Не замечает, не замечает, не замечает. Не хочет замечать. Честно, старается не замечать. Но, чёрт возьми, как ни пытайся, а когда Тозиер касается его губ своими – просто не замечать уже не получается. Каспбрак замирает. Не двигается, не дышит даже. Ричи врезается как-то по-тупому, если честно, и Эдди даже не понимает поначалу, похоже ли это вообще на поцелуй? Тозиер просто прижимается губами к нему и держит его за руку так, чтобы тот не смог вырваться, даже попытавшись. Ну, или не упал на подкосившихся ногах. Но больно не делает. Поцелуй выходит в совершенности своём невинный и немного смазанный, и Эдди чувствует, как стук в висках начинает набирать обороты. Проходится по всему телу импульсом и отдаёт в живот; тянуще и жестоко, издевательски приятно. Губы у Тозиера сухие, тёплые, и когда он напряжённо выдыхает сквозь них, неумолимо жарко, Каспбрак резко жмурится. От ощущений ведёт настолько, что хочется упасть. В сознании своём Эд именно это и делает. Падает-падает-падает, пока не сталкивается в поразительно соблазнительных ощущениях с простой истиной, возникшей на периферии собственного сознания: «нельзя». Снова этот чужой настойчивый и строгий голос, отдающий панической тревогой в лёгких, возникает так громко и сильно, что в ушах начинает звенеть: «Нельзя». «Ты не должен». «Так поступать – неправильно». «Мы ведь уже разговаривали с тобой об этом, Эдди, почему ты не слушаешь»? «Что ты за ребёнок такой, если до тебя не доходит словами»? «Ты неправильный». Неправильный. — Прости, простипростипрости, Эдс, я всё объясню, только не злись, хорошо? – Тут же паникует Ричи, отдаляясь от дружеского лица с лёгким румянцем на щеках. Провожает взглядом удивлённую кузину, которая мгновенно скрывается за поворотом, забывая даже о докладе, что она принесла; хватает Эдди за плечи, сжимает непривычно сильно, и продолжает тараторить: – Я знаю, что у нас был договор, что нельзя палиться в школе. Блин, ты можешь меня ударить даже, если хочешь, но так было надо, просто, ну… – На секунду Тозиер всё-таки отвлекается, бросая взгляд на лицо парня; чужие плечи он не отпускает, поэтому чувствует, как Каспбрака колотит мелкой дрожью. – Эдди? Эдди не слышит. Смотрит прямо перед собой, и не видит совершенно ничего. В голове мрак и звон, а к горлу подбирается удушливая хрипотца. Он знает это чувство. Знает слишком хорошо, чтобы не понять. Ну же, Эдди, как тебя учили: три коротких вдоха и один длинный выдох. Да вот только не получается нихрена. — Эдди, ты… Тебя пиздец трясёт. – Ричи нервно осматривает друга, сжимает узкие плечи и совершенно теряется – таким он Эдса видит впервые. Страх, пузырящийся на дне лёгких вместе с воздухом, ударяется о рёбра, и Тозиер только и может, что поджимать губы, зеркально копируя эту дурацкую привычку у Каспбрака, да смотреть в чужие напуганные глаза. — Я… – Пытается выдавить из себя Эдс, но чувствует, что голос хрипит до неприятного скрежета в собственном горле. А вместо вразумительных слов, только глаза щиплет, и парень жмурится, как будто это может помочь. – Я вдохнуть не могу. – Шепчет он, хватаясь одной рукой за ворот собственной футболки. Сминает мягкую ткань мертвецкой хваткой и дрожит так, будто его окатили ледяной водой. Мир вокруг начинает плавиться; стирается густой пеленой перед испуганными глазами, и Эдди хочется закричать. Закричать так сильно и громко, надрывая собственное горло; Пальцы на руках немеют, и парню кажется, что он готов вот-вот упасть в обморок – паника проникает под кожу рваными движениями и разбивает его всего на множество маленьких осколков, а собрать себя нихрена уже не получается; не получается даже дышать; думать – тем более. — Блядь. – Многозначно ругается Тозиер сквозь зубы, напрягая плечи. Он не понимает, совершено точно ни черта не понимает, что происходит с парнем, и не понимает, виноват ли в этом он сам. Если да, Тозиер, то это просто пиздец. Ричи сгребает Эдса за руки, тянет за собой, утаскивая подальше из школьного коридора и кучи любопытных глаз, уставившихся на них. В туалете они оказываются уже через несколько секунд; Тозиер тут же усаживает друга на подоконник и пытается выпотрошить собственный портфель: учебники и тетради летят на грязный пол, и Ричи выуживает бутылку с водой, громко шипя и матерясь. Перед глазами всё трясётся, и школьник совершенно не понимает, что ему нужно делать. Только ставит бутылку воды рядом с Эдсом, а сам, поддаваясь такой же панике, хватает его за обе руки и сжимает так сильно, что самому становится больно. Эдди реагирует едва ли: всхлипывает, уже не сдерживая слёзы, и пытается сбалансировать на грани реального; весь превращается в оголённый нерв и старается просто дышать. Голова раскалывается, а сердце стучит так, что, кажется вот-вот откажет. И Каспбрак думает, едва осознавая, что как же он жалок в своих панических атаках и как он не хотел показывать Ричи такого себя. Но как бы он ни старался себя сдерживать и ограждать – всё привычно катится по пизде. Стабильность. Урок уже давно начался. Но они продолжают здесь находиться ещё почти двадцать минут: Эдди сидит на подоконнике, выравнивая сбитое к чертям дыхание, а Ричи стоит напротив и сжимает трясущимися пальцами ладони Каспбрака. — Прости. – Говорит Ричи, когда Эд более-менее приходит в себя: жмурит красные от слёз глаза и смотрит так обречённо и грустно, что в груди всё сжимается. Но чужие ладони Тозиер всё равно не отпускает; только поглаживает костяшки большими пальцами и смотрит куда-то вниз. – Кажется, я проебался по всем осям и параметрам, Эдс. – В голове звенящая пустота заполняется отчаянным чувством вины. Это того не стоило. Ричи кажется, что он наворотил что-то очень страшное, и все эти его игры в отношения зашли неоправданно далеко. – Я пиздец виноват. Не уверен, что это было, но, если тебе сейчас было так плохо из-за того, что я сделал… Прости меня. Я всё время требую от тебя так много и ничего взамен не даю. Говорю вечно, что в голову взбредёт, и таскаю за собой, подбиваю на абсолютно дебильные вещи. Я просто… я только с тобой мог такое позволить, и мне жаль, правда, я… Эдди мотает головой, не дослушивая до конца и сильно хмурится. Смотреть на Ричи покрасневшими глазами нелегко: стыдно и мерзко от самого себя, но ещё хуже то, что Тозиер вбил себе в голову, будто это он сам виноват. — Нет. Нет, Ричи, ты здесь ни при чём. – Выдыхает Каспбрак, привлекая внимание друга. – Думаю, ты был прав. Я не должен был замалчивать всё время свои проблемы, просто… Это сложно. — Ты поэтому таблетки принимал? – Тозиер не удерживается. Не уверен, что должен задавать этот вопрос, но когда, если не сейчас? К тому же, он и так тратит сейчас всё своё самообладание, чтобы не прижаться к Эдсу и не обнять его со всей силы; чтобы не пройтись рукой по его волосам и не уверять его шёпотом, что всё будет хорошо, что он здесь для него, и что всегда будет рядом. Потому что не знает, как он отреагирует. Это смешно. Ирония, должно быть, решила оторваться на Ричи по полной: мало того, что Тозиер сходит с ума по собственному же другу, так ещё и этот друг ловит панические атаки от близости с ним. Как много раз Тозиер представлял, как он мог бы поцеловать его? А как много хотел? Хотел до такого одурения, что сам себе казался одержимым. И, самое смешное, продолжает казаться и до сих пор. Момент, которого Ричи желал и ждал так долго, превратился в жуткую пытку для самого Эдди. И если это не ирония, думает Тозиер, то что? Какая-то вселенская карма? Может его отец и был прав, и Ричи действительно виноват в том, что он не хочет и не может измениться? — Типа того. – Кивает Каспбрак, отводя взгляд. Паника и тревога уже отступили, а на их месте остаётся только пустая усталость, растекающаяся по телу. Штиль. Даже сил на сомнения уже не остаётся, потому Эд и продолжает: – Это где-то с год длится. Не очень часто на самом деле. Помнишь Грету, которая выпустилась из школы в прошлом году? Тозиер непонимающе обводит Эдса взглядом. — Грета… Грета. А. Помню. При чём она тут? – Ричи морщится, но послушно и жадно вслушивается в каждое тихое слово. — Только пообещай не ржать надо мной, окей? – Брови у Эдса смешно сдвигаются к переносице, и Тозиеру почти стыдно, что он считает его милым, когда он такой. Когда он усталый и замученный, с этими своими красными от недавних слёз глазами. — Тебе честно пообещать или?.. Потому что честно я вряд ли… – Не успевает договорить – Эдс легко бьёт его по плечу кулаком, и от этого, почему-то становится так по-старому приятно внутри. Они снова. Вместе. Дурачатся. Настолько бесценное чувство, что Тозиер готов захлёбываться в нём и тонуть, тонуть, тонуть. Утопать. — В общем, в прошлом году, когда у неё был выпускной, мы, вроде как… – Решительность Каспбрака тает на глазах: смотрится это так забавно и до умиления странно. Из уверенного тон превращается в глухое бормотание, и Ричи не удерживается от лёгкой ухмылки. – Поцеловались. Долго ухмыляться не пришлось. — Вы что? — В смысле, она меня поцеловала! – Тут же исправляется Эдс, нервно поджимая губы. – Думаю, ей казалось это забавным или типа того, но я… у меня… — Началась паническая атака? Как сегодня? Подумать только. Эдди, – его Эдс – уже год как целовался с девчонкой, а Ричи даже и не знал об этом. Каспбрак никогда не говорил, всегда избегал таких разговоров, да и откуда им было возникнуть: парень шарахался от девчонок как от проказы, сваливая всё на то, что он занят учёбой или ещё чем-нибудь невероятно важным. Это, почему-то… до жути обидно. — Да. – Эдс отвечает сухо и брезгливо: воспоминания о том вечере уже смазанные, как хреновая масляная картина, и думать об этом не хочется совершено. — То есть ты, типа, ловишь панические атаки от поцелуев? Или, вроде как, от всякой вот такой вот близости? «Нет». «Мне было страшно, потому что мне не понравилось. Разве парням не должно нравиться целоваться с девчонками»? «Я запаниковал, потому что мне понравилось целоваться с тобой». «Это всё так неправильно». «Я запутался». — Да. – Ложь даётся так легко, что Каспбрак сам себе удивляется. Если бы он мог так же легко обманывать и себя, то, думается, жить было бы гораздо проще. Но некоторые вещи, почему-то, удручённо остаются в голове, не желая уходить, как бы ты их ни гнал. Они мечутся, не дают покоя, и тычут в тебя пальцем, лишь напоминая о том, что с тобой что-то не так. Что ты, должно быть, сходишь с ума. Что ты ненормальный. Что ты не должен так себя чувствовать, но, почему-то, упорно продолжаешь это делать. Слабак. Ричи молчит подозрительно долго; вглядывается прищуром, но в итоге – натягивает на себя привычную ухмылку, и Каспбрак даже благодарен за это. — Ну, Эдс, урок мы всё равно, считай, прогуляли, так что… – Тозиер хмыкает, пожимает плечами, и, собрав разбросанные по полу учебники, снова запихивает их в собственный портфель. — Пойдём, купим мороженное? Эдди кажется, что нельзя быть ещё нежнее. Как будто у придурка-Тозиера в груди два сердца вместо одного. А, может, так оно и есть. — Угу. Но ты угощаешь.