Месяц

У Эдди чёткое ощущение, что из высокого шкафного зеркала на него смотрит совершенно незнакомый ему человек; какой-то забитый, потерявшийся подросток, но никак не он сам. Лицо у этого зеркального незнакомца потерянное: нос весь красный, как у клоуна, залепленный синим «суперменским» пластырем поперёк; несколько расчерченных мелких ссадин; взгляд мечущийся, усталый, но всё ещё неспокойный, а губы нервно поджаты. В последнем жесте Каспбрак и правда узнаёт что-то знакомое для себя, потому и признаёт окончательно: выглядит он сейчас отвратительно. И возвращаться домой в таком виде – чистый воды самоубийство; ну, и инфаркт для матери в придачу. Парень опускает взгляд ниже шеи и хмурится. Тозиеровская кофта сидит на нём… Чёрт, да нифига она на нём не сидит. Оголяет шею и почти половину плеча; не из-за фасона даже, просто из-за разницы телосложений между Ричи и Эдди. И это кажется таким странным: да, Ричи выше, и плечи у него немного шире Эдовских, но только сейчас, когда чужая кофта висит мешком, парень замечает насколько же они разные. Каспбрак невысокий, но сложен вполне нормально для подростка, без излишней худобы или, наоборот, раздутых мышц, как у местных ребят из школьной команды по футболу. И всё же, кутаясь потеплее в эту кофту, Эдди ощущает себя совсем мелким и нескладным ребёнком. В придачу с его побитым и растерянным лицом, она делает его отражение совсем уж дурашливым. Каспбрак морщится, закатывает длинные рукава до локтей, чтобы не мешались, снова поправляет ленивым движением ворот кофты и вдруг резко понимает: от неё настолько пахнет Ричи, что голова идёт кругом. Его дурацким дешёвым одеколоном, отдающим сладостью и самую малость – корицей; и вообще – им самим. Самим Тозиером, странным терпким запахом, который сложно спутать с чем-то другим; горьковато-пряный, расслабляющий до такой невозможности интимный, что Каспбрак чувствует, как от него начинают пылать щёки. Ну круто. Теперь он стоит, как идиот-фетишист, впитывая в себя чужой запах. Эдди из зеркала смотрит на него с усталым осуждением и жутко покрасневшим лицом; даже уши красные. А он не может не чувствовать этот запах, он как будто повсюду: вокруг, в его голове; даже думать не может, и это уже совсем сбивает с ног и с толку. Становится жарко, и Каспбрак окончательно теряется, остервенело впиваясь взглядом в отражение своего растерянного лица. Так нельзя. Это уже совсем ненормально, чёрт возьми, Ричи, оставь мне хотя бы немного меня. Пожалуйста. Верни мне меня сейчас, немедленно, прошу-тебя-это-необходимо. Иначе, Эдди думает, случится что-то ужасное. Дверь распахивается, с глухим стуком ударяясь о стену, и Каспбрак вздрагивает; видит в отражении зеркала вваливающегося в комнату Тозиера, и удручённо выдыхает: похоже, в их доме в принципе не принято стучать или хотя бы заходить в комнату нормально. Помнится, Амелия вечно влетала в комнаты едва ли ни прыжком. Сначала это Эдди показалось дикостью, после – забавной привычкой кузины Ричарда, но в итоге это оказалось абсолютно нормальным местным поведением в семье. Откуда в них всех столько энергии – вопрос без ответа. – Хей, Эдс, ты уже переоделся? – Спрашивает друг, поправляя очки, после чего приглядывается. Молчит пару секунд и усмехается так по родному и тепло, что промеж рёбер снова начинает мучительно покалывать: – Хах, выглядишь как придурок. – Совершенно безобидно заявляет он, покусывая изнутри щёку, чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивого желания подойти, потрогать и обнять Каспбрака. Эдс выглядит в его кофте так чертовски правильно, что аж зубы сводит. Желание никуда не девается, в самом деле, даже не становится меньше, но странным покусыванием Ричи хотя бы пытается разграничить едва заметное «нельзя» в собственной голове. Эдди хмыкает. Хмурится – самую малость – и улыбается на грани довольного. — Просто у тебя шмотки – отстой. – Хихикая, он проходит вперёд, дурашливо пихая друга в плечо. – Так что ты в них тоже как придурок выглядишь. — Это обидно. Не вся моя одежда отстой. – Ричи улыбается, выходя из комнаты вслед за Каспбраком и закрывая за собой дверь. – Ты бы так не говорил, если бы я дал тебе надеть, например, ту мою футболку с принтом «Led Zeppelin». Они уже спускаются на первый этаж, когда Эдди всё-таки соглашается: — Тут ты прав. Только эта футболка у тебя ещё… с младшей школы? Она бы не налезла на меня, так что она не в счёт. — Со средней, вообще-то. – Деловито поправляет друга Ричи, вышагивая вниз и вперёд, обгоняя Эдса на последней ступени. – И на тебя бы она налезла, ты же мелкий. Вполне бы влез и в мои детские шмотки. – Ухмыляется парень, проходя вперёд и задевая причёску Каспбрака собственной широкой ладонью: привычно взъерошивает гладкие и мягкие волосы. Думает позлить Эддичку этим жестом, но школьник только застывает на какое-то время, смотрит остекленевшим взглядом прямо, а после – сильно краснеет, закрывая лицо рукой. Просто десять из десяти, Эд, теперь ты вообще лица держать не можешь. Парень сам себе едва слышно что-то шипит, задевая рукой резко заболевший нос и почти незаметно мотает головой. — Что такое? – Ричи недоумевает, убирая свою ладонь; смотрит на Каспбрака хмуро и взволнованно, оборачиваясь в его сторону почти полностью. — Голова болит? Да если бы. Болит, но не голова. Что-то внутри, и это явно не побитые Хаггинсом и Хокстеттером рёбра. — Ага, от тебя, балабола. – Выплёвывает Эд и толкает Тозиера в спину, подгоняя того вперёд, на кухню, где Мэгги что-то увлеченно переворачивает на сковороде. Запах еды заполняет пространство; тёплый и по-домашнему уютный, почти сытный. Эдди и не замечал до этого момента, что он, оказывается, так голоден. Аромат сильно отвлекает, как от собственных мыслей, так и от чёртового Тозиеровского запаха – пока школьник в этой кофте, он преследует его повсюду. Поэтому, чтобы окончательно не дать ненужным мыслям вернуться обратно в голову, Каспбрак, подходя чуть ближе к миссис Тозиер, мягко спрашивает: — Может, помочь чем-нибудь? Мэгги улыбается, очень задевая этой улыбкой тёмно-карие глаза. Даже несмотря на сеть мелких, заметных от улыбки морщинок, она всё равно кажется, увлечённая всей этой домашней рутиной, очень красивой. Не та красота, которую Эдди привык видеть в рекламе по телевизору или на обложках модных журналов, мимо стенда с которыми школьник проходил в супермаркете; не та красота, в которую пытались вписаться старшеклассницы, но красота очень тёплая, домашняя, искренняя что ли. И в очередной раз Каспбрак замечает, насколько Ричи сильно похож на свою мать. — Не делай этого, Эдс, она только и ждёт, чтобы завалить нас работой! – Драматично вздыхает Тозиер, одёргивая друга за край кофты, но поздно: Мэган уже достала из шкафчика над раковиной стопку тарелок. — Не умничай. – Она фыркает, впихивая столовые принадлежности в руки сына. – Лучше делом займись. Ох, а ты, Эдди, – женщина тут же меняется в лице, от материнской строгости не остаётся и следа, и вместо этого выражение у неё получается очень сочувствующим: – может, тебе ещё немного отдохнуть? Как ты себя чувствуешь? — Нормально. – Улыбается подросток, – Правда. Всё отлично. Точно помощь не нужна? – Немного неловко добавляет он, но миссис Тозиер только мотает головой. А потом, как будто резко вспомнив, всё-таки добавляет: — Тогда позови, пожалуйста, Софию. Она должна быть в гараже, с самого утра там возится. Эд кивает и уходит в сторону выхода. С Софией, матерью Амелии, Каспбрак почти не общался. Только перекидывались приветствиями и тут же забывали друг о друге; женщина она немногословная, держится статно и немного отчуждённо. Эдди не знает, холодность ли это или просто способность себя держать, но похожесть её и Уэнтуорта он подмечает сразу же. Они, брат и сестра, хоть и с небольшой разницей в возрасте, а выглядят почти как близнецы: не столько внешне даже (всё-таки София, очевидно, выглядит очень женственно, несмотря на бесформенную рубашку и широкие штаны), сколько из-за схожести ауры вокруг них. Женщина, так же по фамилии Тозиер (Ричи как-то обмолвился, что фамилию она поменяла на старую после развода, как и своим дочерям, в том числе и Амелии; и что бывшего мужа Софи у них в принципе вспоминать не принято: тот укатил в Канаду с какой-то молодой симпатичной девчонкой, которая едва ли взрослее старшей из его дочерей), почти всё свободное время проводит в гараже. Что-то всё время разбирает и собирает; пытается починить старенький, но очень красивый бежевый кадиллак миссис Тозиер. Эдди застаёт её за разгребанием каких-то инструментов в коробке на небольшом импровизированном столе. Парень пару раз кашляет – для привлечения внимания – и неловко улыбается, когда София оборачивается, слегка дёрнувшись от неожиданного звука. — Миссис Тозиер просила позвать. Обед почти готов. – Говорит он, переминаясь с ноги на ногу. — Хорошо. Спасибо, что предупредил. – Женщина трёт тыльной стороной ладони щёку. Руки у неё все в машинном масле, несколько пятен его видится и на просторной зелёной рубашке, и София, выдыхая, добавляет: – Извини, не мог бы ты подать мне полотенце? Оно вон там, на ящике около двери. И, кажется, только когда Каспбрак подходит вплотную, женщина замечает его разбитый, переклеенный пластырем нос, и несколько ссадин на лице. — Кто это тебя так разукрасил? – Удивлённо спрашивает она, забирая из его рук полотенце и сразу вытираясь. Запах машинного масла тут же бьёт в нос, почти резко, и Эдди пытается продохнуть. Немного морщится, но отвечает всё равно с полуулыбкой: — Да так, местные… хулиганы. София некоторое время смотрит прямо на него. Лицо у неё не меняется, и чёрт пойми, о чём она вообще думает. Прочитать её невозможно, потому Эдс бросает эту идею сразу же. — Тяжело, наверное, вам приходится. – Произносит ровно, но парню кажется, отчего-то, что это не просто отвлечённый разговор, чтобы заполнить пустоту в паузах. Да и Софи явно не тот человек, кто будет болтать без причины. Потому и создаётся впечатление, что это для неё важно, почти на грани личного. — «Нам», это?.. Вообще-то, Каспбрак понимает сразу же, о чём речь. Не может не понять, учитывая, что в последнее время он в любых словах пытается найти Ричи. Это странно. Это так блядски странно, и хочется перестать так делать, но не получается. Эти мысли навязчивы до жути. Настолько, что дышать трудно. — Тебе и Ричи. – Поясняет она и убирает грязное полотенце на столик. – Такое и не должно быть просто. Не в этом городе уж точно. И, как ни приглядывайся и ни вслушивайся, не удаётся разобрать ноток брезгливости в её голосе или неодобрения. Может, потому что хорошо прячет, всё-таки она, как и старший Тозиер, воспитывалась очень консервативной женщиной, и на Уэнтуорте это воспитание видно отчётливо: вечное разочарование и непонимание в глазах, постоянные лекции и вопросы сыну. А, может, она и правда другого мнения обо всех этих «однополых отношениях», но в это Каспбраку верится с трудом. — Ну, я бы не сказал, что приходится легко, но… – Эдди пытается не запинаться. Всё-таки, нужно делать вид, что они с Ричи дофига влюблённая парочка, а не просто неловкие подростки, которые лишь делают вид, что они встречаются. Подвоха, однако, глядя на них, никто даже и не замечает. Странно, – Не думаю, что есть что-то с чем бы мы, и Ричи в частности, не смогли бы справиться. София опять задумчиво замолкает на несколько секунд. — Уверена, что мой брат… Что Уэнтуорт пытается его переделать. Даже если и не думает, что давит, всё равно делает это. – Она удручённо выдыхает, и Эдди впервые видит на её лице выражение грустной усталости: – Я и сама так делала. Женщина распрямляется, отводит взгляд и уже собирается шагнуть в сторону двери, как Эдди её тихо останавливает: — Извините, но… Что вы имеете в виду? Ну, под тем, что «тоже так делали»? – Узнать это, с чего-то вдруг, кажется невероятно важным. Наверное, потому что слышит в этих словах нечто скрытое и очень весомое. Сначала опять связывает это, – само собой – с Ричи, но потом передумывает: София никогда, по крайней мере при Эдди, даже взгляда неодобрительного на младшего Тозиера не бросала. — Ричи тебе не рассказывал об Одри? – Тут же в лоб отвечает София, останавливаясь. И, видя озадаченное лицо Эдса, продолжает: – Конечно не рассказывал… Должно быть, он всё ещё бесится и злится на меня. Они были очень близки. – Кивает сама себе она. А Эдди чувствует тяжесть промеж рёбер. Чувство непонятное, даже какое-то новое. Как укол, заставляющий кровь по сосудам забежать быстрее, а брови – свестись к переносице. Кто такая эта Одри он понятия не имеет, даже не слышал о ней никогда от Тозиера. А мог бы рассказать, раз уже они «были очень близки». Близки. Б л и з к и. Это слово заедает горечью на корне языка и злит до невероятного. Думать не хочется совсем. Тошно. — Она чаще всех приезжала сюда. Летом и иногда даже на Рождественские каникулы. – Продолжает женщина, – Их с Ричи было прям не отлепить друг от друга. Каспбрак уже жалеет, что задал этот чёртов вопрос. Сдалось ему знать всё, что, оказывается, знать и не хотелось. — Амелия ревновала жутко. – Софи легко улыбается, и это очень редкий случай, когда улыбка её не формальная, не похожа на точку в разговоре. – Глупо ревновать к старшей сестре, но… Эти двое и правда были не разлей вода. – На этом моменте Каспбрак выдаёт едва слышное «а». Странная злость отступает, как только парень понимает, что Одри – точно такая же кузина Тозиера, как и Амелия. Тяжесть рассасывается, и парень малость краснеет, понимая, что он, кажется, только что… приревновал? О боже, какая же глупость, как же глупо об этом думать, и Эдди становится совсем уж неловко. – Но, когда она заявилась домой и привела свою девушку, ну… Я не одобряла. Мы много ругались. Доходило до криков. Я всё ей запрещала, говорила, что так нельзя. Но, в отличие от Ричи, который действительно пытается сделать так, чтобы его приняли, она пошла куда более лёгким и… радикальным путём. Укатила в Нью-Йорк со своей девушкой, сказав об этом только Амелии. Со мной не прощалась даже, просто собрала свои вещи и не оставила никаких контактов. Эдс слушает с замиранием. На месте Одри вполне бы мог быть Ричи. Почему нет? Это было бы в его духе. Уехать, не оставить никаких возможностей, чтобы связаться. Звучит очень страшно. Чёрт, как же хорошо, что он так не сделал… Эдди не знает, что было бы без него. Как он был бы без него. Твою ж мать, Каспбрак, как же ты от него всё-таки зависим… — Я знаю, что виновата. Что я повела себя… несдержанно. И поначалу злилась на неё. Она бросила всех, всю семью. И Ричи в том числе, он больше всех злится: и на меня, и на неё. Но только потом я начала осознавать, что она сделала это, потому что не могла найти признания, в котором нуждалась, так что… – София пожимает плечами, неоднозначно заканчивая разговор. Каспбрак тут же шагает за ней, как только женщина проходит к выходу, и уже у двери произносит немного неловкое: — Извините. Как будто он узнал то, что ему действительно знать не следовало. Очень личное; что-то, что касается только семьи Тозиеров. И Софи очень ошибочно принимает Эдса за часть их большого семейства. Снова становится непомерно стыдно. Лезет, куда не надо. Туда, где ему места нет и быть не может. — Всё в порядке. – Мягко отвечает она, открывая дверь, – Ты только присматривай за ним, хорошо? Он не глупый, но понимаешь… – Она снова неоднозначно поводит плечами, – Дурной. Эдди усмехается. — Я знаю. Обед, как ни странно, проходит спокойно. Но «спокойно» в понимании Тозиеров и в понимании Каспбрака очень разнится. Для Ричи, как и для всей его семьи, в порядке вещей то, что все вокруг болтают; Амелия вечно препирается с Ричи, доходит почти до драки едой, пока Мэгги их не успокаивает; под ногами мельтешит Принцесса (Эдди всегда называет её просто Принцесса, но никак не принцесса Лея, потому что это тупо; да и Ричи от этого очень забавно бесится), выпрашивая еду, и у Эда уже входит в привычку иногда просовывать ей кусочки лакомств под стол; собака каждый раз смачно облизывает его руку, и Каспбрак каждый-чёртов-раз морщится, брезгливо вытирая руку салфеткой, и обещает себе, что в следующий раз он ничего ей не даст, но каждый раз обещание это не сдерживает. Герцогиня, старая кошка Амелии, спит совсем под боком, на столовом диванчике, упираясь в Каспбрака лапками, и Ричи всё время шутит, что Эдс прям какой-то магнит для животных. Парня это не радует особо, но с участью своей он смиряется беспрекословно. София же, в своей манере, сидит молча, держится абсолютно отстранёно, и Эдди всё никак не может перестать думать об их разговоре в гараже. Мысли эти оседают в голове и не сдвигаются, остаются тяжким грузом там и после обеда, когда они смотрят «Скажи что-нибудь» на старом телевизоре у Ричи в комнате. Вообще, они нечасто смотрят мелодрамы. Но эта кассета оказалось чуть ли не единственной в доме, которую ни Эд, ни Тозиер не смотрели; а от «Звёздных войн» Каспбрак открещивается сразу же. Говорит, что он вообще больше в этот дом ни ногой, если Ричи опять заставит его смотреть «Империя наносит ответный удар». Ему хватило прошлых шести раз, и Тозиер, едва ли не плача (Эдди опять закатывает глаза от его актёрской игры; ему бы в Голливуд с такими талантами), приносит одну из маминых кассет из гостиной. Амелия всё пытается к ним присесть на хвост, явно заскучав за это время, но Ричи её выпроваживает из комнаты, на что девушка лишь хмурится, кривляется, обзывает Тозиера «дебильным очкариком», а ещё говорит, что смотреть девчачие киношки без девчонок – это очень по-гейски. Каспбрак не может сдержать смеха, когда Ричи с оглушительным хлопком закрывает за ней дверь. Теперь их «семейная вражда», которая раньше казалась Эду просто обычными пререканиями между братом и сестрой, выглядит совсем по-другому. Как много они раньше воевали за внимание Одри, раз до сих пор не могут избавиться от мелких забавных ссор друг с другом? Честно, Эду даже немного завидно. На секундочку, – всего на один очень короткий миг, не более – захотелось стать этой самой Одри. Каспбрак не знает о ней ничего, кроме того, что ему рассказала София, но мысль о том, что Ричи мог бы с кем-то ругаться так за его внимание очень… льстит. Парень одёргивает себя сразу же; мотает головой, в мыслях называя себя конченым идиотом, и снова позорно краснеет. Как ему вообще такое могло в голову взбрести Глупости, какие же глупости. С полной миской солёного попкорна и пачкой мармеладок, несмотря на плотный обед, они залезают с ногами на кровать. И хоть постель у Тозиера и слишком большая для одного человека, места всё равно кажется больно мало. Эдди всё пытается усесться так, чтобы ни одной частью тела друга ни касаться, потому что уже знает, как же это, чёрт возьми, сильно отвлекает от всего, что происходит вокруг. Но Ричи же, глядя на странное мельтешение друга, просто спихивает Каспбрака на подушки, а сам усаживается, ненавязчиво прижимаясь сбоку, будто нет в этом ничего странного или личного. В конце концов, они же друзья, это вполне в рамках нормы. Друзья. Друзья. Друзья. На фильме сосредоточиться сложно. Это тебе не космические приключения и бои. Это драма: герои то сходятся, то расходятся, и Ричи, который комментирует весь фильм, даже не особо задумывается о том, что происходит на экране. Думает только о том, что располагаться, опираясь на Эдовское плечо – очень удобно. Становится слегка жарко, а к вечеру в комнате заметно темнеет, и Ричи снова запихивает себе в рот горсть попкорна, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее, каждый раз бегло бросая взгляд на увлечённого фильмом Каспбрака в совсем уж интимные сцены. Эдди же, наоборот, фильмом увлекается так сильно, что даже не слышит, как Тозиер опять по-тупому шутит. Темы, почему-то, очень сильно его задевают. По сюжету главная героиня должна улететь учиться в университет, в Англию, оставляя главного героя в Америке. Тошно становится. Им двоим, как и всему клубу неудачников, выпускаться уже через несколько недель. Многие разъедутся сразу же – едва ли не на следующий день после окончания школы, они это уже обсуждали. Ричи, как и Эдди, хочет податься в Нью-Йорк; пусть и в разные университеты, но рядом; и тем не менее очень странная тревога селится в животе тугим узлом. Да, экзамены уже позади и да, их заявки уже приняли; Тозиер без зазрения совести укатится в большой город, его семья вполне может себе это позволить. Однако, Эдди не был уверен, потянет ли его мать учёбу вдалеке от Дэрри. И захочет ли тянуть? Они разговаривали об этом, но каждый раз этот разговор обрывался на очень неоднозначной ноте. Мать, вроде, и не против, но и согласна тоже никогда не была. А сейчас, когда отношения с ней совсем уж напряжены, поднимать эту тему в доме вообще не имеет смысла. — Нет, ты только глянь, он стоит под её окном с бумбоксом посреди ночи. Если он хочет вернуть её, перебудив всех соседей, то зачёт, он двигается в правильном направлении. — Саркастично тянет Тозиер, закидывая в рот остатки попкорна. Эдди несколько секунд молчит, отвлекаясь от собственных размышлений, и пялится на экран. — Да? А я думаю, что это довольно круто. — Пфф, – Прыскает Ричи, как от шутки, – круто? Серьёзно? — Ну, не знаю, мило? Романтично. – Эдди, почему-то, снова краснеет, пихая друга в плечо, и откидывается на подушку. Окей, стоит признать, что мелодрама совсем не их вариант. В следующий раз он притащит свои кассеты. — Ой, хочешь я так под твоим окном встану? С бумбоксом. Только включу твоего обожаемого Боуи. — Склабится Ричард, за что получает очередной удар в плечо, и смеётся так тепло и уютно, что Эдди опять теряет голову. — Да пошёл ты. – Пытается сердиться он, но не выходит: счастливая улыбка портит все попытки. А ведь было бы действительно неплохо, он бы взглянул на такое. — Ты точно уверен, что не хочешь остаться на ужин? – Тянет Ричи, когда фильм давно закончился. Эдди уже открывает дверь, чтобы спуститься вниз. — Да. Если я не приду домой, то, думаю, моя мама вызовет копов. К тому же, – он жестом указывает на собственное лицо и криво улыбается, приподнимая брови, – ей реально надо увидеть это, и, чем скорее я разберусь с этим, тем лучше. То, что Каспбрак всё ещё не в своей кофте, он вспоминает уже на лестнице. Поджимает губы и думает, что, наверное, если Ричи не заметит, то он и не будет ему напоминать. Немного эгоистичный жест, но ему хочется ещё немного в ней походить (и совершенно точно не из-за того, что эта кофта как будто кричит всем «смотрите, я парень Ричи Тозиера, раз ношу его дурацкое шмотьё»). Парень сам себе легонько и незаметно ухмыляется, окончательно спускаясь на первый этаж. Проходя мимо гостиной, он слышит голос Тозиера старшего и невольно останавливается. Каспбрака не видно отсюда, зато слышно всё прекрасно. И, конечно же, подслушивать нехорошо, но: — Он же мой сын, чёрт, конечно я его люблю, что бы он ни делал. – С заметным раздражением произносит Уэнтуорт. Ощущение, как будто этот разговор длится уже так долго, что даже этот терпеливый мужчина не выдерживает: грузно вздыхает, топает по комнате (Эдди слышит, как его голос маячит из одной стороны в другую) и говорит сквозь зубы. — Я точно так же говорила Одри, Уэнтуорт, – Вмешивается София, – но ты сам знаешь прекрасно, к чему это привело. — Дорогой, Софи права. Я понимаю, что ты стараешься, просто… – Голос миссис Тозиер обрывается на полуслове, и Каспбрак не знает, не договорила ли она просто потому что сказать нечего, или потому что муж снова смотрит на неё этим своим холодным взглядом. — Вы знаете, что здесь будет, когда мама приедет. – Ещё более устало произносит мужчина. – И я не против Ричи и его… предпочтений. Повторюсь: он мой сын, что бы он ни сделал. Просто… — Просто тебе не по душе, я поняла. – Мэгги выплёвывает это с недовольством, и все в комнате замолкают, – Но у тебя нет другого выбора, кроме как принять его, либо остаться для него врагом. — А что, если я не хочу выбирать вообще, Мэгги, чёрт возьми. – Дёргает он голосом совсем уже на эмоциях, и Эдди поджимает губы, делает шаг назад и упирается спиной во что-то. Через секунду только понимает, что врезается он в Ричи. Парень оборачивается в немом ужасе, но Тозиер, с таким лицом, будто ничего и не слышал, мягко улыбается. В полутьме его глаз за широкими очками особо не разглядишь, но Эдс знает прекрасно, как Ричи умеет выдавливать улыбку с начисто потухшим взглядом. Каспбрак хочет уже что-то сказать, сам даже не знает что, только рот открывает, но друг обрывает его попытки тут же, проходя вперёд, и высовываясь в гостиную. С его появлением чужие голоса обрываются. Эдди уже не дышит, вглядываясь в эту немую сцену с лёгким ужасом. — Софи, я одолжу твой пикап ненадолго, хорошо? – С улыбкой произносит младший Тозиер, и со спины Эду не видно совсем, как тот с силой сжимает челюсть, да так, что зубы сводит, а желваки под кожей ходят ходуном. — Ты никогда и не спрашивал… – Совсем тихо отвечает ему женщина с деланым спокойствием. — Ричи… – Выдыхает Мэган, делая шаг навстречу, но сын её тут же останавливает: — Пожалуйста. У меня уже сил нет ругаться с вами. – Даже отца бегло не оглядывает, разворачивается и, хватая опешившего Эда за руку, чуть ли не вылетает за порог дома. Смеркается. Ветер к вечеру поднимается холодный, всё ещё по-весеннему промозглый, и Каспбрак ёжится, приподнимая плечи. Его руку Ричи так и не отпускает, стоит на крыльце, чуть впереди, и Эдди только и может, что глядеть в его спину (она всегда была такая широкая?). Слов не находится совсем, хотя Каспбрак и пытается что-то нашарить в собственной голове. Безрезультатно. Потому он только и поджимает губы, да сжимает крепче чужую руку. Как будто пытается через этот импульс подать знак, что он здесь. И что он рядом. И всегда будет рядом. Тозиер оборачивается; на его лице прежняя улыбка, и сердце от неё ухает с глухим эхом вниз. Эдди смотрит ещё более вымученно и болезненно. Попытка Ричи привычно защититься хорошим настроением вызывает только болезненное желание его обнять. — Прости, но давай на тачке погоняем? Или тебе прям сильно домой надо? – Произносит он нарочито бодрым голосом, и Каспбрак совсем поникает: опускает голову, вздыхает тяжело и протяжно, выдавая только удручённое: — Дурак. Конечно я с тобой поеду.