Месяц

Он не планировал идти к Тозиерам. Честно, даже мысли не допускал такой, но ноги сами несут его в положенное место. Странно. Чужой дом кажется куда более тёплым и родным, чем свой собственный. Аж слёзы в горле комом застревают. Но на пороге Каспбрак застывает. А стоит ли вообще идти сюда? То есть, да, без сомнений его примут, но… есть ли вообще у Эдди на это право? Он и без того слишком много времени проводит в семье, где места ему нет. В семье, которую он обманывает. В семье, которую… Но дверь распахивается перед его носом ещё до того, как Эдди вообще принимает какие-то попытки что-либо делать. — Ты не понимаешь, прошло уже полчаса, а он не перезванивает! Ричи, весь переполошенный, с одним ботинком пытается завязать шнурки и одновременно выбежать из дома, но только ударяется об Эдди, и парни чуть не наворачиваются с крыльца. То, что им удаётся удержать равновесие – чистой воды случайность; Тозиер подхватывает Эдса и с ошалевшим взглядом теряется, чуть не выпуская парня из рук. Каспбрак взвизгивает, хватается за ворот дружеской рубашки и едва встаёт на цыпочках, чуть не соскальзывая с лестницы. — Эдди? – Растерянно спрашивает Ричи, обводя взглядом бледное Каспбраковское лицо. — Охренеть, а я уже собирался бежать к тебе домой. Из нелепого положения Эдс не спешит выбираться ещё долгих нескольких секунд. Забывает как дышать и стоит, как рыба, раскрывая рот. Одной рукой Тозиер подхватывает его за плечо, а второй – за спину, но от хватки этой поровну с обеспокоенным тоном становится настолько легче и теплее, что хочется просто осесть на пол, выдохнуть и забыть весь этот чёртов день, как страшный сон, растворяясь в щекочущих ощущениях. — Как прошло? Вы говорили? Что она тебе сказала, Эдс? Слушай, блин, нет, надо вернуться, и я ей всё объясню, окей? Почему ты здесь, кстати? Что-то случилось всё-таки да? Пиздец. Почему ты с портфелем? – Тозиер тараторит, хмуро отшатываясь от парня, а Эдди только гулко выдыхает. — Ричи. Ричи! Да завали ты уже, всё нормально! – Сквозь трёп впихивает своё слово Каспбрак, и друг всё-таки затыкается; поджимает губы в очень Эдовской манере и щурится. Выискивает. — Врёшь же. – Ричи тянет это так недоверчиво, наклоняя голову, на что Эд только выдаёт глухое «пф», закатывая глаза. Ватный шум в голове ненадолго утихает, уступая место странной мягкой пустоте. Глаза, до того не видящие ничего, как будто прозрели, и Каспбрак смотрит на друга с настолько нескрываемой нежностью, что самому стыдно становится. Как же ему, чёрт возьми, хотелось увидеть его. — Ричи, что за шум? – В проходе появляется миссис Тозиер. От неё вовсю разит домашним уютом: привычный бежевый фартук, полотенце, перекинутое через плечо. Женщина, явно отвлёкшаяся от готовки обеда, удивлённо вскидывает брови, замечая на пороге потерянного школьника. — Эдди! — Охает она, подходя ближе. Лицо её меняется, в глазах появляется виноватый блеск, и Мэгги аккуратно берёт парня за предплечье, тянет на себя, заводя в дом. — Боже правый, у тебя всё хорошо? – От её голоса в голове каша полная, и Каспбрак каменеет, когда она тепло и очень по-матерински, по-семейному его обнимает. Гладит мягкими руками по его напряжённой спине, как будто успокаивает. Заготовленное «всё в порядке» не лезет. Застревает в горле, становясь поперёк вязким комом, мешает дышать, и Эдс вздрагивает. Смотрит прямо стеклянным взглядом и пытается держаться из последних сил. Но не получается. Чёрт, конечно же нихрена у него не получается. Под размеренное беспокойство Мэган и под её материнское тепло парень совсем плавится: ком в горле растворяется, поднимается выше, превращается в слёзы, и глаза неприятно щиплет. Неудачный размеренный вдох ломается рваным всхлипом. Ощущение, как будто Эдди сдерживался так долго, что все те эмоции, которые он так надрывно в себе давил, просто взорвались к чертям: плечи дрожат, глаза уже совсем красные и мокрые. И до колкости позорно от всего от этого, но нет уже сил, нет мыслей, ничего нет. Только одинокая жуткая дрожь, убаюканная тихой теплотой Мэгги. — Тише-тише, ну ты чего? – Шепчет она, аккуратно поглаживая парня по волосам. Странное чувство. Вообще ни на что не похожее, как будто ты растворяешься в чём-то безумно тёплом и убаюкивающем. Проблемы не уходят, но становится проще. Мысли, разморенные и спутанные, тают и растворяются, оставляя ватную приятную пустоту. – Всё хорошо будет. Слышишь? – Улыбается миссис Тозиер. — Извините. – Выходит рвано. И жалко; совсем тоскливо как-то, и Каспбрак кусает губу, трёт тыльной стороной ладони глаза, чувствуя под кожей руки жар собственного раскрасневшегося лица. — Эй, эй, эй, Эдс, ты чего? – Паникует Ричи, закрывая входную дверь. Младший Тозиер подлетает одним шагом, тут же хватая друга за руки: порывисто, но мягко. — Отведи Эдди в гостиную, а я пока чай сделаю, хорошо? – Мэган говорит это Ричи, но смотрит всё равно на Каспбрака: тепло и обеспокоенно. С ума сойти. Ты знал, что тебя в этой семье примут. Знал, но чёрт возьми… Голова кружится. Столько всего наваливается сразу, что ноги едва держат, и Эдди почти что призраком плывёт до гостиной, когда Ричи тянет за собой, держа за руку. Ладонь у Тозиера мягкая и тёплая, немного шершавая. Каспбрак, дрожа, аккуратно сжимает его руку пальцами; так, чтобы это не показалось странным, не показалось очень личным; глупости, конечно, но сам парень от такого жеста со стороны себя безвольно млеет, как младшеклассник. С каких пор просто прикасаться к Ричи стало так… приятно? Особенно в молчании прикосновение это кажется таким правильным, таким необходимым; красноречивым до безумия, и к щекам снова приливает стыдливый румянец. Эдди просто на части разрывает. Опустошённость от пережитого: от тяжёлых, навалившихся воспоминаний, от материнского непринятия смешивается с целой грудой тёплых и щекочущих ощущений; получается что-то настолько странное и необъятное, что парень только и может, что рухнуть на диван, пялясь в пустоту перед собой. Да как вообще можно вмещать в себя столько чувств? Нервы, того и гляди, пошлют к чертям, и ты поедешь крышей окончательно и бесповоротно. Если уже не поехал, конечно. — Ну так, что случилось в итоге? – Тозиер хмурит брови, потом поднимает их, с любопытством открыто вглядываясь в лицо друга, но Каспбрак молчит. Не смотрит на Ричи, вообще никуда не смотрит; после – немного жмётся, наклоняет голову в бок и пожимает плечами. Такой неоднозначный жест, что самому тошно становится. Ответа это никакого не даёт, поэтому Каспбрак выдавливает из себя глухое и надломанное: — Всё в… — Если ты скажешь, что «всё в порядке», то я тебя тресну. – Перебивает Ричи, удручённо выдыхая. Устало проводит пальцами по собственным волосам, взъерошивая их, отчего и без того дурацкая причёска портится. Молчаливая пауза затягивается. Неуютная, колкая. Потому Тозиер и продолжает давить: – Так вы… поговорили? Поговорили, да. Так поговорили, что Каспбраку до сих пор боязно до тошноты. Столько вывалилось в том коротком разговоре, и всё было «в одни ворота». Соня слышала его, но не слушала, не пыталась даже. Чувство опасности теперь кажется намного слабее, когда парень здесь, в доме Тозиеров; но оно всё равно остаётся, прячется внутри: в груди, в костях. Оседает лёгкой паникой в дрожащих до сих пор коленях. Между привычным «нельзя», извечно грохочущим в собственной голове, и отцовскими вспышками гнева выстраивается логическая цепочка. Неполная всё равно: чего-то очень важного не хватает, Эдс чувствует это едва ли не физически. Но факт остаётся фактом: тебе казалось, что всё пошло по пизде недавно, а оно, оказывается, катится туда почти всю твою сознательную жизнь. — Типа того. – Выходит более сухо, чем хотелось. — Почему ты не сказал ей правду? – Ричи хмурится. От волнения сжимает руки в кулаки, продавливает ими диванную ткань, как будто не знает, куда деть их. Смотрит прямо и колко, а Каспбрак наоборот же: старается спрятать взгляд покрасневших глаз, опустив голову. — Не знаю. У нас же договор. И тебя подставлять не хотелось… – И правда, и нет. Уже входит в привычку. Эдди ведь и в самом деле не хочет разваливать их «договор». Не из-за халявной домашки по физике даже (хотя она и стала приятным бонусом), а просто потому что для Ричи это важно. Как бы тот ни храбрился, Эдс видит, что Тозиер точно так же волнуется, точно так же пасует перед родителями; делает только он это совсем по-другому: отстаивает своё право до победного конца; но то, с каким трудом это может ему даваться – скрывает. Да и ко всему прочему: признаться, Эдди нравятся эти отношения. Фальшивые, ненастоящие, выдуманные, но… отношения. Такая приятная игра на публику, которая немного вышла из-под контроля. И Каспбраку хочется продлить этот «спектакль» немного подольше. На день, на час, на минуту. Но всё же. — Да и просто… Просто… что? Чёрт, ляпнул, не подумав. Хотелось рассказать матери хоть какую-то долю правды, раз уж она всё равно всплыла? Ну так вперёд, расскажи то же самое Ричи. Вот только Эдди не может. Отчасти и хочется, конечно, но слова давятся воздухом, и парень только прочищает горло, откашливаясь. Проглатывает абсолютно неуместное признание. Как оно вообще будет звучать сейчас? «Ох, знаешь, Ричи, я тебе не говорил, но мне нравятся парни, так что мы поругались с матерью из-за этого». Вот только тогда все взгляды, которые Каспбрак нечаянно кидает в сторону друга, все эти касания, вообще всё – будут выглядеть совершенно по-другому. Слишком откровенно. Слишком очевидно не по-дружески. Но Тозиер – и Эдс очень благодарен за это – не просит продолжить, не просит уточнить. Хмыкает, выдыхает и поправляет сползшие на нос очки. — Так ты из дома ушёл что ли? – Говорит он со слегка нервным смешком. — Эм… – Каспбрак снова пожимает плечами, как будто говоря «я не знаю», хотя ответ и без того простой и очевидный. Портфель с вещами красноречиво лежит около дивана. — Или твоя полоумная мамаша выгнала тебя? – Ричи хмурится. На секунду со злостью, но, когда Эдс быстро мотает головой, тут же успокаивается. — Неее. Она бы меня скорее на поводок посадила. Или, не знаю, пристегнула бы наручниками к батарее? – Парень откидывается на спинку дивана. В ногах всё ещё покалывает лёгкая дрожь, а тяжесть никуда не девается, но резкая расслабленность берёт своё, и Эдс самую малость успокаивается, отходит от всего произошедшего. Пытается взглянуть на ситуацию чуть более трезво. — Так что да, я… Сам ушёл. Не хочу пока с ней разговаривать или даже видеть её. И ведь ни капли стыда за свои слова Эд не чувствует. Какую-то долю сожаления разве что: школьник уверен, что эту ситуацию можно было решить более благоразумным путём. Но он сделал то, что сделал; и раз уж настоял на своём, то иди до конца. — Всё настолько плохо? Каспбрак вздрагивает. Аж пальцы чешутся, как хочется снова спустить закатанные рукава рубашки до самых пальцев. Старая дурацкая привычка. «— Ты уверен, что у тебя дома всё хорошо, Эдди? – Спрашивала его учительница в младших классах. Обеспокоенно заглядывала в глаза, когда восьмилетний Каспбрак даже в самую жаркую погоду ходил в закрытых кофтах и держался от всех поодаль. Но Эдс только кивал. Всё хорошо. Всё хорошо ведь, так? Учительница, хмыкнув, переставала интересоваться почти сразу же, скользнув интересом лишь поверхностно, и Каспбрак был только рад этому. Да и разве с ним что-то не так?» — Эдс? – Тозиер касается его плеча. Прикосновение это вырывает из мыслей электрическим разрядом: парень ёжится, напрягается, но тут же старается взять себя в руки. — Да я же вижу, что что-то произошло прям. Я что, совсем слепой придурок какой-то? Ну, то есть… Да, но… – Хмыкает Ричи, усмехнувшись. Усмешка же эта, перекошенная волнением, получается кривой, ненатуральной. Пожалуйста, перестань спрашивать. Перестань интересоваться. Не надо в это лезть, Ричи, прошу-тебя-пожалуйста-не-надо. Эдди тошно. — Нет. Нет, всё… нормально. Пожалуйста, просто… – Ком поперёк горла просто-напросто душит. Каспбрак, как заведённый, бледнеет и хмурится; но, несмотря на всё это, лицо у него получается невероятно жалостливым, умоляющим. — Просто не спрашивай об этом, ладно? Внутри всё крутит и вертит, в животе всё словно сжимается, почти что до боли. Он же хочет обо всём рассказать, так? Именно Ричи. Потому что считает это важным; считает, что ему просто необходимо рассказать об этом, но беспричинный животный страх окутывает настолько, что Эдди сам себе кажется безумцем. И в этом безумии он теряется. Теряется, теряется, и никак не может себя найти. Ричи подрывается что-то сказать, как в комнату заходит миссис Тозиер. Несёт в руках чашку с чаем и, лёгким шагом пройдя до дивана, ставит кружку на кофейный столик, прямо напротив Эдса. — Держи. Он ромашковый. Должно стать полегче. – Заботливо произносит Мэгги. Она заботливо касается пальцами волос Каспбрака, а он ощущает, как его касается искренняя материнская любовь. Напополам с бьющим в нос ромашковым запахом от этого ощущения ведёт. — Мам! – Подрывается Ричи, подпрыгивая на диване. Парень хлопает себя по карманам и достаёт с одного из них купюру в два доллара. Протягивает её матери, и та резонно спрашивает: — Ты чего, Ричи? – Брови её вскидываются в удивлении. Эд глядит прямо на друга непонимающим взглядом. — Я предусмотрел штраф. – Младший Тозиер хмыкает, но всё равно активно пихает купюру в ладонь миссис Тозиер. — Хочу материться. Это же пиздец, слушай! — Произносит так серьёзно, что Эд и Мэган даже не сразу понимают, что происходит. И только секундой позже женщина выдыхает. — Я вырастила монстра. — Она прикладывает ладонь к лицу, потирая переносицу. Но два доллара всё равно отбирает. В «банке для ругани» уже, должно быть, набралось достаточно мелочи, чтобы снять на месяц-другой какую-нибудь простенькую квартиру в Нью-Йорке. Чаще Ричи в этой семье ругается только старший Тозиер, а тот щедро кладёт баксов по десять, не меньше. Кажется, одна только Мэган следит за порядком. Однако, правило, которое должно было ограничить это семейство от брани, лишь сделало так, что эти двое теперь расплачиваются заранее. — Слушай, там совсем жесть какая-то у Эдди дома, можно он у нас останется пока? – Спрашивает Ричи. Да и как спрашивает, скорее утверждает. Самого Каспбрака от этого «вопроса» передёргивает, и тот уже хочет начать отрицать всё: сказать, что не стоит, он найдёт, где остаться. Ну или вернётся домой (чего он точно не собирался делать). Но его не начавшиеся оправдания тут же перебивает Мэгги: — Конечно. – Буднично говорит она, как будто речь о том, что они сегодня будут есть на обед или о вечернем показе «Вестсайдовской истории». — Ты можешь оставаться у нас столько, сколько тебе понадобится. – Мэгги обращается уже к Каспбраку, совсем опешившему и, кажется, окаменевшему до кончиков пальцев. Улыбка её, простая и искренняя, наполняет пространство вокруг размеренным теплом. – Выпей пока чаю, хорошо? А чуть попозже пообедаете. — Не обязательно было… – Тянет Эдс, когда Мэгги уходит на кухню. Ричи на его слова только многозначительно изгибает бровь. Пялится в ответ так, как будто Каспбрак сказал какую-то глупость. Остаток дня проходит куда спокойнее и теплее. То ли от чая, то ли от царящего вокруг занимательного уюта парень успокаивается окончательно. Тревога, если и остаётся, то заседает так глубоко, что почти не ощущается. Обед проходит в привычной шумной манере. Амелия, снова разругавшаяся с Ричи в пух и прах, отсаживается к Эдди и занимает его внимание целиком и полностью, чем ещё больше бесит Тозиера. И всё это кажется так гармонично, что хочется просто остаться в этом моменте и никогда его не покидать. Каспбрак зевает, когда они, сидя все втроём в гостиной, смотрят вечерний показ «Вестсайдовской истории». — Так как вы начали-то встречаться? – Спрашивает девушка, окончательно заскучав. Она сидит на кресле, перекидывая ноги через подлокотник. Поглаживает засопевшую Принцессу по пушистой голове. – Ричи никогда не рассказывал мне. — Вот не надо говорить так, как будто меня здесь нет. – Фыркает Тозиер, поводя плечом. Эдди же, жадно наблюдающий тут и там за мелкими привычками Ричи, замечает, что тот просто тянет время. Что, разве у него не было заготовленной истории на такой случай? Внутри просыпается детский азарт, и Каспбрак довольно улыбается: — О, ну, всё было довольно просто. – Начинает парень, видя, как заинтересованно сверкает глазами Амелия. И даже более того: как заинтересованно удивляется Ричи. Смотрит сквозь очки в полумраке, освещённый только светом от телевизора, и с подозрением щурится. — Он подкатывал ко мне уже очень давно. – Улыбается Эдди, чувствуя, как ему забавно и до странного приятно от одной только мысли об этом. — Но я его динамил, потому что, ну, он же придурок. – Амелия, слушая, понимающе кивает, а возмущённое «эй» Тозиера все нарочито не замечают. — А потом как-то на уроке химии учительница говорит, мол, разделитесь на пары для группового проекта. Ричи подсел ко мне и сказал, что «мы теперь пара». — О, да ладно, и это прокатило? – Хихикает девушка, усаживаясь поудобнее. — Не. Я отсел от него. — Эдс кивает, а Ричи издаёт глухое «пфф». — Не так всё было! – Фыркает он, скрещивая руки на груди. — Да не, это как раз очень похоже на уровень твоих подкатов. – Амелия смеётся, Ричи обижается, а Эдс продолжает делать вид, что смотрит кино, поглядывая на деле на Тозиера и на то, как он пререкается с сестрой. Домашний размеренный уют оседает в груди окончательно. — Да ладно, ты что, до сих пор дуешься? – Усмехается Каспбрак, сидя на кровати у Ричи и расстёгивая портфель. Вообще он покидал туда вещи, совершенно не раздумывая, впопыхах. Некоторые учебники, пара футболок. Тозиеровская кофта, которую Эдс всё не спешит возвращать обратно. Ничего лишнего. Да и ничего особенно полезного тоже. — Я оскорблён в лучших чувствах, Эдс! – Ричи фыркает, мельтеша по комнате туда-сюда. После – усаживается сбоку и с наигранным огорчением тянет: — Как ты мог подумать, что это – потолок моих навыков в подкатах? Школьник коротко смеётся, пихая друга в бок локтем. За окном темнота, и пора бы уже спать ложиться. Но, несмотря на дикую усталость и полное истощение по всем фронтам, Эдди не чувствует в себе силы лечь и заснуть. — Это так странно всё. – Кидает Эдди до того, как успевает обдумать все слова: — Когда вообще я в последний раз у тебя ночевал? — Ну так в прошлом году же, когда день рождения был. — Нет, я… Не про то, когда мы оставались всем нашим клубом у тебя в доме. – Эдс фыркает. Качает головой, пытаясь подобрать нужные слова. — Когда мы… Я имею в виду, ну… Когда только я у тебя ночевал. – Выходит как-то неловко. Щёки от одной мысли о ночёвке краснеют, хотя и не должно быть в этом ничего непривычного. Раньше это было в порядке вещей. А сейчас кажется какой-то заоблачной фантазией. — Ох. – Выдыхает Тозиер. – Лет в тринадцать, наверное? – Он отводит взгляд, как будто сам смущается. Обводит этим же взглядом комнату, и выдыхает со слегка натянутой усмешкой: — Ой, да ладно тебе, Эдди-спагетти, только не говори, что ты застеснялся. – По стандартной схеме отшучивается Ричард, надеясь, что друг не заметит нервного румянца на щеках. И, должно быть, Эдди не замечает только из-за того, что сам позорно вспыхивает красным: аж уши краснеют, и Ричи продолжает тепло усмехаться: — Ооо, смотри, засмущался же. — Нет! – Давится Каспбрак, пихая друга в плечо. — Сам ты! — Красноречиво. — Иди в жопу, Ричи! — Шипит парень, снова пытаясь ткнуть Тозиера куда-то в бок, но руку его Ричи перехватывает одним ловким движением. Тянет на себя, когда Каспбрак, фыркая, пытается выдернуть ладонь из чужого захвата. Получается до того нелепо, что парни почти сталкиваются лбами. Тозиер хихикает, а Эдди краснеет окончательно, тянет на себя, пытаясь вывернуть Тозиеровскую руку, но лишь зацикливается на том, что они находятся настолько близко к друг другу сейчас, что нет в этом и капли приличия. И нахальное смеющееся лицо Ричи буквально в паре сантиметров; с пониманием этим тянутся и ненужные мысли: приблизиться ещё сильнее, теплее и ярче. Податься-то всего ничего, можно даже на случайность скинуть, мол, немного не рассчитал силы и так вышло. Сама мысль о том, чтобы приблизиться и коснуться его губ своими, настолько с ума сводит, что становится невыносимо жарко. Эдди разве что не плавится в чужих руках, хотя ему явно кажется, что он вот-вот растворится прямо в воздухе. Засматривается слишком открыто на смех в этих тёмных, почти что чёрных глазах, на растянутые в тёплой улыбке губы. И, наверное, глядит слишком искренне, потому как Тозиер буквально застывает. Знает ли Эдди, какой у него сейчас голый взгляд? Боже, наверняка нет; если бы знал – ни за что бы не позволил заглядывать так глубоко, ни за что бы не позволил видеть себя, вывернутого наизнанку. Смотрит он так всего секунду. Но секунды более чем достаточно. И Ричи, кажется, теряется совсем. Медленно, слишком аккуратно чуть подаётся вперёд. В голове пустота и штиль, а перед глазами раскрасневшийся Каспбрак с этими своими шоколадными глазами, с этим своим голым взглядом и приоткрытым ртом. Эдди зажмуривается и, кажется, даже поддаётся сам; делит с ним одно дыхание на двоих, почти что касается его губами первый. Стук в дверь возвращает на землю резким падением. Почти оглушает. Каспбрак, округляя глаза, отпрыгивает первый, как от огня. Поджимает губы и пытается держать лицо, пока Ричи, выдыхая, выплёвывает глухое: «Войдите». Появившуюся на пороге Мэгги Эдс мысленно чуть ли не боготворит. Благодарит её про себя, наверное, раз сто за то, что она прерывает их именно в этот момент. Голова кружится и, кажется, Эдди едва не наломал сейчас дров. Тозиеровского порыва даже не замечает, весь съёживается в своих мыслях о том, что это он сейчас сделал. Он полез первый, он чуть было не порушил вообще всё то хорошее, что есть в его жизни. А дружбу с Ричи такими идиотскими порывами терять… не хочется. Конечно, Тозиер вряд ли даже внимание обратит на такое, думает Эдди, отшутится, как обычно и забудет, как будто ничего и не было. — Держи, Ричи, принесла ещё подушку и постельное бельё. – Произносит Мэган, пихая всё принесённое сыну в руки. — О, и дверь я, конечно, закрываю, но… — Она останавливается на пороге, выходя из комнаты в коридор. — Постарайтесь не сильно… шуметь. — С прищуром заканчивает она, закрывая дверь. Эдди снова безмолвно краснеет, а у Тозиера даже не находится сил, чтобы отшутиться. Парень только хмыкает, набирает в лёгкие побольше воздуха, но вместо того, чтобы произнести что-то дельное, только рвано выдыхает. — Эдс, слушай… – Выходит куда более побито, чем должно было, и Ричи вздрагивает, когда Каспбрак чересчур энергично заявляет: — Ох. Времени уже сколько, жуть просто, да? Я, пожалуй, схожу в душ. – Тараторит он, в три резких шага оказываясь за дверью. Пространство в комнате за дверью кажется тяжёлым резко навалившемся грузом. Каспбрак правда не знает, стоит ли им обсуждать этот внезапный порыв? Нет, должно быть? Чёрт, да он сейчас, как последний трус, сбежал в ванную в страхе, что Ричи отколет очередную шутку или просто скажет что-нибудь, что непременно Эдди огорчило бы. Другой вариант, отчего-то, не представляется возможным, и Каспбрак проводит почти полчаса, плеща в разгорячённое лицо ледяной водой. Новых проблем набирать себе на, и без того едва справляющиеся со всем этим грузом, плечи не хочется. Сил нет. Желания тоже. Выбить бы себе всю дурь из головы, вот только и на это тоже нужны силы. Каспбрак сам себе кажется до того истощённым, что хочется просто потеряться где-нибудь. Попытаться провалиться в сон, глубокий и вязкий. Завтра. Он всё порешает завтра. Ну или, во всяком случае, постарается.