Месяц

— Я не совсем вижу проблему здесь, если честно. – Говорит Бетти, потягивая из соломинки свой шоколадный коктейль. В кафе помимо неё и Эдди почти никого нет. Только пожилая дама, которая минут десять кряду мирно размешивает маленькой ложечкой уже остывший чай. Они сидят вдвоём, расположившись в самом углу, греясь на припекающем из широкого окна солнце; пишут небольшой доклад по биологии. Или, точнее, делают вид, что пишут, но на деле – кушают сладости и болтают обо всём на свете. И Эдди рад, что у них с Рипсом всё складывается именно так, как сейчас. Всё кажется… простым. Непринуждённым. И даже – кто бы мог подумать – разговаривать о Ричи с ней не кажется странным. Или смущающим. Ну, если только немного. Но выкладывая ей всю правду, Каспбрак в кой-то веки не считает, что поступает неправильно. — Я и есть одна огромная проблема во всей этой ситуации. – Каспбрак хмуро оглядывает свою почти пустую чашку с кофе. Не то что бы сам Эдди и правда является проблемой. Скорее, проблема «в нём». Где-то внутри, в голове. Целая куча мыслей, которые никак не могут состыковаться. Мечутся и мечутся, и это, честно, уже порядком поднадоело. — Да ладно тебе. – Рипсом помечает строчку в учебнике карандашом, обводя слова. Лениво подпирает голову рукой и пытается не плавиться под палящими лучами солнца. Погода за окном совсем не располагает к учёбе. Или хоть к какому-нибудь мыслительному процессу. Наверное, поэтому они с Эдсом и ходят по кругу, раз за разом обсуждая одно и то же, но так и не найдя выход. — Ты слишком сильно загоняешься. Впрочем, в этом весь ты. – Девушка поводит плечом. – Так что это не так уж и плохо. Но! — Она поднимает взгляд карих глаз, отсвечивающих прорезь солнечных лучей, отчего цвет их кажется золотистым; вскидывает указательный палец вверх, а после тычет им в сторону друга. — По большей части из-за того, что ты думаешь слишком много, ты надумываешь и много лишнего. — Не надумываю я лишнего. — Фыркает Эд. — Я стараюсь думать и поступать… разумно. — Ага. — Ну, может, получается не очень разумно. — Каспбрак выдыхает. Оставшийся кофе уже не лезет, поэтому парень отодвигает от себя чашку. — Блин, Бетти, это непросто. Он мой друг. Типа… Лучший друг, понимаешь? Уже много лет. Нельзя просто взять и поменять статус-кво. — Я тебя умоляю. — Рипсом так красноречиво закатывает глаза, что Эдс даже начинает сомневаться в том, насколько убедительно звучит всё им сказанное. — Ваш статус-кво не очень-то вписывается в рамки дружбы, как ни посмотри. Со стороны уж точно. — Бетти делает небольшую паузу на несколько глотков коктейля. — К тому же, осталась всего пара недель до выпускного. Или до какого числа вы там договорились «встречаться»? — Мы условились на месяц, но… Технически, нам нужно играть в парочку, пока не уедет бабушка Ричи. — Каспбрак хмурится. Выражение лица вместо спокойного и сосредоточенного получается нескрываемо грустным и печальным. Время пролетело так быстро, что школьник даже и не понял, как так получилось, что его совсем не осталось. — А когда она приезжает? — Страницу учебника Бетти переворачивает. Стучит по книге пару раз карандашом, но на текст даже и не смотрит; вглядывается в то, как удивительно быстро меняются эмоции на лице Эдса. То он хмурится, то опускает потускневший взгляд, то поджимает губы. Страшно даже представить, что за вихрь творится у него в голове. — Ну… — Ну? Эдди обводит взглядом стенку позади девушки: цветы в подвесных горшках, маленькие картины в рамках, выцветшие обои. Морщит нос и нехотя выдыхает. — Сегодня? — Неуверенно произносит Каспбрак, пожимая плечами. Получается неловко. Не то что бы Эдди не знает наверняка; Мэгги сегодня всё утро за завтраком причитала, что самая старшая Тозиер приедет ближе к вечеру; ходила вся бледная и нервная, не обращала внимание даже на собаку, которая стащила со стола бутерброд. Рипсом хмуро ворчит сквозь зубы. Прикладывает ладонь ко лбу, прикрывая глаза, прижимая их пальцами аж до цветных искр. Насколько же всё запущено, а? То есть, да, не секрет, что Эдди любитель оттянуть проблему настолько, насколько это вообще можно, но сроки уже сто раз прогорели, а Каспбрак всё мнётся и не может решить, что ему делать. Клиника. — Тогда я ещё больше не понимаю, почему ты сидишь на месте. К чёрту статус-кво! Пользуйся моментом, пока он есть. Зная тебя, то, когда всё вернётся в нормальное русло, и вам с Тозиером не придётся делать вид, что вы встречаетесь, то ты совсем откажешься от мысли о том, что он тебе нравится. — От хлопка ладонью по столу стаканчик с коктейлем чуть не переворачивается. Благо, Эд успевает его подхватить, удивлённо глядя на подругу. Бетти же с удивительным напором продолжает гнуть свою линию. И за этим странным давлением Каспбраку кажется столько заботы, что он аж теряется весь. Странно всё как-то вышло в итоге. Что Рипсом настолько на его стороне и готова поддерживать. Просто мозг плавится от одних только мыслей, что, оказывается, и тут можно найти поддержку, а не молчаливое осуждение или холодное безучастие. — Эдди. – Понижает тон девушка, откидываясь на спинку стула. Глядит прямо в глаза, ровно и утвердительно. — Не трать время попусту. И не пытайся исправить то, что неисправимо. Ты так сильно загоняешься о последствиях, что забываешь о самой сути происходящего. Он ведь тебе правда нравится? Эдс хмыкает. Задумывается на несколько секунд. Не над вопросом Рипсом даже — ответ на него и так до боли очевиден — а над всем ею сказанным. В этом ведь должен быть какой-то смысл для него, так? Возможно ли, что он сам себе всё усложняет? — «Нравится» не самое подходящее слово, Бетти. — Фыркает парень, оттягивая ответ. — Но ты меня понял. Он тебе нравится. Так и скажи ему. Если это не взаимно, то, что ж, будете и дальше друзьями. А если он не захочет остаться друзьями после такого, то он придурок. Вот и всё. — Учебник школьница закрывает, совершенно забив на идею доделать доклад сегодня. Да и какая биология, когда тут такие страсти кипят; и ведь нельзя же просто не влезть. Из-за интереса. Из-за беспокойства за Каспбрака, который, оказывается, очень далёк от понятия самостоятельности. Из-за странного желания, чтобы с ним всё было хорошо. А глядя на его обеспокоенное лицо, сказать, что всё у этого парня нормально, не получается. — Хах. Что, всё так просто? — Усмехается школьник, наклонившись вперёд и подпирая ладонью голову. — Может, и не так просто. — Разводит руками подруга. — Но всё определённо проще, чем тебе самому кажется. Доля разумного в этом определённо есть, Каспбрак даже не сомневается в этом. Не то что бы у него нет других проблем, кроме внезапного и плачевного осознания своей очень не дружеской симпатии к Тозиеру. Но эта мысль не даёт покоя всё время. Каждую чёртову секунду, что наяву, что во сне. А когда Ричи рядом, то становится ещё сложнее. Дыхание каждый раз сбивается так, что Эду кажется, будто он вот-вот упадёт в обморок. Чувство странное, сжимающее рёбра, как от очень тёплого и сильного объятия. А Ричи постоянно рядом. Потому и не думать об этом невозможно. Хочется уже куда-то деть всё это, потому что нереально, нет сил держать у себя внутри столько чувств. Насколько странно ощущать в себе эту непоколебимую потребность в другом человеке. Безоговорочную, как приговор. И вместе с тем – не иметь возможности и силы облечь эту потребность в слова. Даже хоть в какие-то внятные мысли, чтобы хотя бы самому себе ясно и доходчиво признаться. — Да, а можно ещё вот эти вот пирожные с собой упаковать? — Со стороны прилавка Каспбраку слышится очень знакомый голос. Не сразу правда, очень отдалённо, сквозь ватную мысленную пелену. Но очень быстро голос этот узнаётся окончательно. Амелия, стоя у витрины со сладостями, кажется немного другой. Видимо из-за заплетённых в низкий хвост длинных курчавых волос. Эдди не удивляется даже, только оборачивается, пока кузина Тозиера расплачивается за пирожные, а потом как будто невзначай пересекается с ней взглядами. Глаза её, большие и карие, очень Тозиеровские, тут же загораются огоньком интереса. Девушка забирает коробку сладостей с собой, пихая в пакет и очень быстро мелкими шажками семенит в сторону Каспбрака. — Привет! – Привычно весело здоровается Амелия ещё на середине пути. Тут же подсаживается на свободное сидение, укладывая небольшой пакет на колени. — Не ожидала тебя тут встретить, Эдди. Ты со школы? — Ага. – Каспбрак немного неловко пожимает плечами, улыбаясь. Ох, чёрт, это радостное настроение, которое младшая Тозиер распространяет вокруг себя, определённо заразно. — Ох. Это Бетти. Моя подруга со школы. — Эдди, опомнившись, указывает на Рипсом, которая тычет соломинкой в уже пустой стаканчик из-под коктейля. — Бетти Рипсом. — Кивает школьница, убирая стаканчик подальше. Улыбается поначалу вежливо, очень формально для знакомства, но после – удивляется, когда Амелия тут же жмёт её руку, которую Бетти даже не протягивала. — Я Амелия. – С усмешкой отвечает девушка. — Тозиер. — Тозиер? Серьёзно? — Рипсом изгибает одну бровь; переводит взгляд на Эдса, но тот только разводит руками, кивая. — Ты сестра Ричи или типа того? А по тебе и не скажешь. — Спасибо! — Это звучит так искренне и облегчённо, что Каспбрак не удерживается от короткого смешка в ладонь. Неприязнь Амелии к Ричи, которая очень даже взаимная, никогда не кажется по-настоящему злой, как это бывает в некоторых семьях. Скорее какой-то… уютной даже. Абсурдно уютной. То, как эти двое вечно ссорятся, спорят из-за фильмов или не могут поделить между собой еду, что Мэган аж приходится их разнимать, отдаёт очень уютным детством. Не тем детством, от которого у Эдди мурашки по коже напополам с холодной дрожью. А тем детством, которое должно быть у детей. Шумным, уютным и очень солнечным. Правильным. — Так что ты тут делаешь? — Каспбрак немного отодвигается, когда мимо проходящая официантка останавливается у их столика, чтобы забрать пару пустых кружек; а после – парень снова облокачивается на стол руками. — Тётя Мэгги отправила меня за пирожными. – Тянет Амелия, вздыхая. — Она наверняка хочет, чтобы сегодня всё было идеально, чтобы угодить бабушке. — Фыркает она, закатывая глаза и откидывается на спинку стула. — А я только рада где-нибудь погулять. Всё равно мне нечем заняться в этом городе особо. — Так ты не отсюда? — Спрашивает внезапно заинтересовавшаяся Рипсом. — Я из Окленда, Калифорния. Ох, точно, Ричи, кажется упоминал когда-то, что София с Амелией живут в Калифорнии. Эдди не помнит наверняка, но теперь уверен точно: не лень же им было ехать до Дэрри где-то с полтора десятка часов на машине. — Да ладно? У меня там бабушка с дедушкой живут. — Удивляется Бетти, пододвигаясь чуть ближе. — Да и я после выпуска собираюсь туда поступать. — Ого, правда? Куда? В том, что Амелия радостно поддерживает разговор, впрочем, нет ничего удивительного. Каспбрак уже раз сто убедился, что эта девчонка способна болтать с кем угодно, если у того есть рот и уши. Страшная и хаотичная способность, но вот Бетти… В представлениях Эдса Рипсом, несмотря на свою смышлёность и пробивной характер, никогда не казалась девушкой очень общительной. Не то что бы у неё проблемы с этим — в чём Каспбрак убедился на своём примере — она просто любит держать всех вокруг на определённой дистанции. И пусть сам Эдди не то что бы много всматривается в это (в конце концов, нормально общаться они стали совсем недавно), но даже в школе Бетти сохраняет определённую холодность в отношениях с другими людьми. И сидеть сейчас, со стороны наблюдая, как Рипсом увлечённо болтает с другой девчонкой до странного забавно и увлекательно. — В университет Самуэля Мэритта. — Во всю уже улыбается Бетти, когда Амелия восхищённо вздыхает. — На кафедру физической терапии. Девушки во всю болтают, хихикая, а Эдди кажется, что, смешай они настойчивость Бетти и радостную навязчивость Амелии, то миру наступит конец от того хаоса, который они могут привнести. Время близится к четырём. В кафе они сидят втроём ещё порядка получаса. Амелия и Бетти заказывают пиццу, болтают о всяких отвлечённых вещах. Об Окленде, о Дэрри, о школе и о выпускном. — Так что, да, я даже как-то не планировала покупать платье на выпускной в ближайшее время. Как-то момента подходящего не было. — Ворчит Рипсом, дожёвывая корочку от последнего кусочка пиццы. — Это же капец какое упущение. Скажи же? — Амелия ёрзает на стуле, поворачивается к Эдди, пихая того в бок. Парень, на секунду отвлёкшийся на собственные мысли поначалу аж дёргается, едва не подпрыгивая. Поднимает растерянный взгляд на девушек, понимая, что он всё прослушал. — Ну… да? — Наобум соглашается Каспбрак, отчего Амелия только шире улыбается, снова поворачиваясь к новой подруге. — Отлично. Тогда пойдём и прямо сейчас выберем тебе чёртово платье. — Тозиер щерится, улыбка её тёплая, задевающая глаза. Как будто набралась этого у Мэгги – распространять вокруг себя притягивающий домашний уют и тепло. — Стоп, что? — Удивляется школьник, давясь воздухом. Бетти и Амелия смотрят на него в две пары проникновенных искрящихся глаз, и Эдди, бледнея, хмурится. — О нет, если вы думаете, что я буду вашим гейским другом, помогающим выбирать платье для выпускного, то вы обе очень сильно ошибаетесь. — Мотает он головой, скрещивая недовольно руки на груди. Девчонки переглядываются. Платье они выбирают часа полтора, если не два. Эдди не взял с собой часы, чтобы сказать точно, но вымотался окончательно он ещё где-то минуте на тридцатой. Зато девчонки весело шлялись от магазина к магазину. Благо, в Дэрри не так много мест, где можно разгуляться. Да и ребята, по большей части, просто слонялись туда-сюда. Каспбрак даже успел постоять у полки в книжном магазине, пока Амелия искала какой-то журнал, чтобы показать Бетти. И того домой к Тозиерам Амелия и Эдди приходят только часам к шести. И всё-таки, думает Каспбрак, как же странно и приятно возвращаться в этот дом, будто в свой собственный. Когда тебя ждут уже даже не как гостя, а как своего, как часть семьи. От этой мысли ноги подкашиваются. Хотя слишком сильной вольности парень себе не позволяет даже в мыслях. Понимает, что всё слишком натянуто и сложно, чтобы назвать себя «частью семьи Тозиеров». Потому что Эдди просто заблудившийся по жизни мальчишка, которого приютила у себя семья со слишком широкой душой, чтобы отказать в этом. — Эй, чмошник, тебе тут письмо пришло. — Вкидывает Амелия, перепрыгивая через порог с пачкой конвертов из почтового ящика в руках. Несмотря на слова, тон её тёплый и искрящийся детским азартом. И даже когда Ричи, лениво топающий из гостиной, недовольно фыркает, Эдди всё равно кажется это всё очень уютным. Странно. Тозиер отбирает конверт и, видя Эдса, удивлённо моргает. — Вы что, вместе пришли? — Спрашивает он, поглядывая то на разувающегося Каспбрака, то на сестру. Амелия пожимает плечами, щерясь. — Ага, у нас было свидание. Эдди сказал, что это было лучшее свидание в его жизни. — Усмехается она, стягивая с себя кофту, которая накинута на плечи поверх лёгкого летнего сарафана. Каспбрак лениво закатывает глаза. Да уж, такое «свидание» уж вряд ли забудешь. Перед глазами до сих пор мелькают магазинные вывески, а в ушах стоит девчачий звонкий смех. С ума сойти. — Пфф, тебе не отбить у меня парня, даже не пытайся. — Смеётся Ричи, поднимая брови. — Эдс всё равно меня любит больше. Скажи же? — Поворачивается он к другу, как обычно, сказав то, что даже сам не успел обдумать. Каспбрак бледнеет. Затем краснеет. Съеживается весь, даже не шелохнуться. Как будто прирастает к полу. Ну же, Эдди, неужели так сложно подыграть? Знаешь же, что всё не по-настоящему? Знаешь? Ох. Он знает. Понимает в какой-то степени, но прочувствовать не может, воспринимает всё слишком близко; просто потому что это так приятно слышать, что даже дыхание перехватывает. — К-конечно. — Выходит нервно и рвано. Чересчур очевидно, и Эдс даже пытается выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки, но получается как-то совсем паршиво и неловко. — Он колебался. — Заискивающе усмехается Амелия. — Это потому что ты его смущаешь, иди уже куда шла. — Ворчит Ричи, когда сестра удаляется в комнату с глухим «пфф», исчезающим за дверью. А Каспбрак чувствует, что даже уши горят. Подносит ладонь к разгорячённому лицу, проводит пальцами по волосам и пытается выровнять дыхание. Всё хорошо. Всё отлично. Он справится. И не будет выглядеть, как придурок при этом, так что… Всё будет круто. — Что за письмо? — Тут же кидает Эдс, когда Тозиер уже открывает рот, чтобы что-то сказать. Что угодно, лишь бы перевести тему. И, как ни странно, срабатывает. Ричи тут же осекается, закрывает рот и смотрит на конверт в руках. — Понятия не имею. Мне вроде не должен был никто писать. — Бубнит он, пожимая плечами. — Из Нью-Йорка. У меня, блин, нет знакомых из Нью-Йорка. Да и кто вообще пишет письма, когда есть телефон? — Спрашивает Ричи, раскрывая белый конвертик. Каспбрак не знает, уклоняется ли Тозиер от мысли о том, кто это мог написать, либо же сам не хочет признавать этого. Но на ум Эдди сразу приходит имя. Одри. София говорила, вроде, что она именно в Нью-Йорк укатила, так? От мысли этой в горле моментально пересыхает. Парень жмётся на месте, переминаясь с ноги на ногу, и чувствует себя так неуютно, что хочется под землю провалиться. Думать о том, что это могла бы написать Одри, спустя столько-то времени после своего внезапного «побега», паршиво. И это небольшое, но колкое чувство закрадывается где-то внутри, за грудиной, мажет под рёбрами тупой болью, крутится и ноет. Ричи раскрывает письмо и читает молча, скользя взглядом по исписанной бумаге. Эдс следит слишком жадно, вылавливая каждую эмоцию, но Тозиер как будто нарочито апатично вчитывается в текст. И от этого становится только хуже. Каспбрак нервно прочищает горло, поджимает губы, и спрашивает ещё до того, как Ричи дочитывает до конца. — Так что там? — Голос у Эдди сухой, ломается под самый конец, выдавая всё его беспокойство с головой. Парень поводит плечом, но стоит на месте, подойти ближе не решается. В воздухе повисает молчаливая тревога. Давит на Каспбраковские плечи с такой тяжестью, что аж позвоночник трещит. Тозиер же, дочитав, комкает бумагу в руках. Лист хрустит и мнётся, а Ричи выдаёт только отрешённое: — Херня какая-то. — Оно от Одри, да? — За этот вопрос Эдди готов себе в лицо врезать. Но вместо этого только прикусывает язык, отводя взгляд от друга. Вот как будто ему надо в это влезать? Нет, конечно. Но остановить себя Каспбрак всё равно не в силах. От сжирающего любопытства, от какой-то странной идиотской ревности. И самое главное, от жуткого колотящего беспокойства за самого Ричи. Но друг только протяжно выдыхает, стараясь держать лицо. А уж это у него всегда получалось отлично. — Она пишет, что ей жаль, что она бросила меня на все эти годы, и что она узнала про мой каминг-аут перед предками, и что ей жаль, что она не могла быть рядом в этот момент, и что она меня понимает. — Фыркает друг, пихая смятый листок в карман. — Понимает она меня, блядь. — Выплёвывает он уже с очевидной злостью, отчего Эдс вздрагивает, теряясь. — Как удобно съебаться ото всех, когда ты им нужна, а потом кричать, что ты якобы дофига понимаешь. Нихера она не понимает. — Тараторит он, хмурясь. — Ричи… — Выдыхает Каспбрак, но нужные слова всё равно не находятся. Парень подходит чуть ближе, заглядывая Тозиеру в глаза, потемневшие за широкой оправой очков. Не может придумать ничего лучше, как банально попытаться обнять друга, но когда Эдс уже почти тянет руки, то тут же вздрагивает от гулкого стука в дверь. Парни застывают на пару секунд, прожигая друг друга взглядами, пока Тозиер не разрезает этот момент натянутой улыбкой. — Всё в порядке. — Кидает Ричи перед тем, как пройти в сторону входной двери. Эдди не верит, что «всё в порядке». Чёрт, Тозиер вот совсем не звучит так, как будто всё в порядке, он звучит так, как будто всё хреново настолько, что нужно его вытаскивать отсюда куда подальше. Но Каспбрак лишь жмурится, когда друг ерошит его по волосам привычным жестом. И даже это его движение отдаёт холодной разочарованной злостью. Злостью не на самого Эдди, очевидно, но злостью настолько едкой и неприятной, что, кажется, готова разъедать и самого Ричи, и всех вокруг него. Когда Тозиер открывает входную дверь, то Эдс, стоящий в коридоре, на пороге гостиной, замечает женщину с крупным седым пучком волос на голове, с редкими тёмными прядями. — Привет, бабушка. — Тянет школьник, пропуская женщину вперёд. Лицо у Ричи удивительно меняется с опустошённого на привычное, смеющееся и игривое. И, чёрт, как же он хорош в переодевании масок. — Давно не виделись. — И правда давно. — Сдержанно улыбается старшая Тозиер, протягивая внуку сумку с вещами. — Уже год как. Ты так вырос. Вместо ожидаемой в представлении Каспбрака бабушки, перед ним предстаёт скорее пожилая дама с аккуратно собранными в пучок волосами, вытянутым лицом, россыпью морщин и холодными карими глазами, оценивающе глядящими свысока. Даже внука она встречает сдержанно: не лезет обнимать и целовать (как наверняка бы сделала та же Мэгги), улыбается очень коротко, как София, когда той неинтересен разговор (и улыбкой этой та обычно ставит точку, но эта женщина улыбается так всё время), манерно вскидывает руки, усыпанные кольцами и передвигается аккуратными маленькими шажками. — А это Эдди. — Тут же подрывается Ричи, опережая бабушку, когда та уже хотела было направиться в гостиную. — Мой парень. — Здравствуйте. — Кивает, опешивший Каспбрак, отходя с дороги. Выдавить улыбку под пристальным надзором холодных старческих глаз у парня совсем не удаётся. Да даже просто поддерживать зрительный контакт с этой женщиной Эдди кажется сложным. Парень жмётся, бледнеет, пока Старшая Тозиер не выдаёт короткое: — Так это всё-таки правда. — Выдыхает она, проходя вперёд. Звучит это до того брезгливо и отстранённо, что Каспбрак поджимает губы и переводит немой взгляд на Ричи. — Кажется, она меня уже ненавидит. — Эдди нервно улыбается; улыбка эта получается оборванной и быстрой, почти сразу же стирается с бледного лица. — Да уж. Покажи мне человека, которого она не будет ненавидеть, и я дам тебе сто баксов. — Тихо ворчит Ричи, поправляя лямку с крупной сумкой на плече. Каспбрак вздрагивает, как от холода, и чувствует, как липкие мурашки покрывают спину. Внутри всё крутится и ноет, а в голове раздаётся протяжный звон. Хочется взять Ричи и уйти. Чёрт разбери почему даже. Просто холод, опасный и давящий, проникает под кожу, облизывая кости, да так, что парень уже откровенно дрожит. — Не знаю даже. — Шепчет он, хмурясь. — У меня такое... хреновое предчувствие. — Да ладно тебе, спагетти. — Тозиер хлопает друга по плечу. Выходит как-то натянуто и резко, и вместо положенной поддержки получается так, что они оба просто утопают в молчаливой отчаянной тревоге. — Что плохого-то может ещё случиться?