Месяц

— У тебя… Точно всё в порядке? — Мнётся Эдс, забирая из рук Тозиера стопку тарелок. Парни размеренно помогают Мэгги с тем, чтобы накрыть на стол для семейного ужина. И всё бы было ничего, если бы Ричи, напряжённый в плечах, не смотрел постоянно затуманенным взглядом в одну точку и не молчал бы так непривычно долго. Каспбрак выдыхает, хмурится, оглядывая дружескую спину. Чёрт, Ричи даже со спины выглядит… потерянным. Стоит на кухне, доставая с полки несколько стаканов, и лишь молча пожимает плечами. Тозиер не чувствует себя в порядке. После письма Одри всё вокруг как будто смазалось, застыло, затянулось белёсой пеленой перед глазами. Было бы лучше, если бы старшая кузина не напоминала о себе лишний раз. Не сегодня во всяком случае, не сейчас. Ещё слишком рано, чтобы просто принять это всё и спокойно отпустить. Тозиер кусает губы, старается буквально закусить всю ту разочарованность и боль, которые вспыхивают новой волной впервые за много лет. Он как будто перенёсся на два года назад, когда она уехала. Когда она просто перестала существовать в его жизни: беспощадно и внезапно. Когда было больнее всего. Всё те же чувства, ровно с той же силой бьют прямо промеж рёбер, ломают кости, скручивают внутри все органы в жгучий узел. — Да. Всё нормально. — Тянет школьник, всё также не разворачиваясь к Эдди лицом. Каспбрак глухо хмыкает. Поводит плечом, и едва слышно произносит: — Может Одри, она… Ну, понимает, что сильно ошиблась и пытается сделать как лучше? — Слова из себя Эдс практически выдавливает, подбирает их на ходу; он прекрасно знает, как сложно иногда рассказать, что же с тобой не так. Как сложно рассказать, почему внутри всё так громыхает и скручивается, болит до удушения. Но он точно так же и прекрасно знает, как сильно Тозиер в этом нуждается. В том, чтобы выпустить всё то, что засело внутри, хоть куда-нибудь. — Если бы она хотела сделать как лучше, то она бы приехала, Эдс, а не посылала бы сраное письмо. — Неожиданно сам для себя отвечает Ричи. Получается хмуро и совсем уныло, голос скрипит и ломается на последнем слове. Разговаривать не хочется. Честно? Вообще ничего не хочется, и Тозиер, наконец, разворачивается к Эдди, чтобы увидеть бледное обеспокоенное лицо друга. — Да, но… Ей, должно быть, до сих пор трудно показываться перед родными? После всего. — Эдс поджимает губы; сталкивается с другом взглядом и весь пробирается колкой дрожью, оседающей в позвоночнике. Глаза у Ричи почти что чёрные. — Ох. Трудно? — Внезапно усмехается Тозиер, едва не роняя стаканы на пол. От лёгкого смеха у него трясутся плечи, а в горле начинает першить. Парень чувствует, что его откровенно заносит. — А мне не трудно? Я в том же положении, что и она, но, смотри, я-то здесь. — Прекрати-прекрати-прекрати. Ричи сам себя в мыслях проклинает, что не может заткнуть свой болтливый рот, и вместо этого с горькой и отчаянной усмешкой добавляет: — Я не сбегаю из ебучего Дэрри, я пытаюсь быть рядом с семьёй, я терплю вечно это чёртово давление. Я не уезжаю в тайне ото всех в сраный Нью-Йорк, чтобы потом, например, слать тебе письма, Эдс, что мне охуеть, как жаль. Нафиг мне теперь её подачки? Ричи выдыхает так громко, что у самого аж начинает звенеть в ушах. Или это от гулкого биения сердца? Стучит прям по вискам, раскатисто и громко. — Все ошибаются, блин, Ричи. Она же просит прощения. — Эдди весь ёжится. Голос звучит совсем неуверенно и сжато. Кажется, это начинает самую малость выходить из-под контроля. Не то что бы Эдс не хочет того, чтобы Ричи выговорился. Пусть даже так, пусть даже если он всю свою злобу выльет на Каспбрака – плевать, потом же успокоится. Просто разговор этот, искрящийся нотками истерики, начинает походить на ссору. — Так ты теперь на её стороне что ли? — Спрашивает Ричард, убирая стаканы на стол, и скрещивая руки. Смотрит слишком прямо и слишком пронзительно. Слишком-слишком-слишком. Слишком вызывающе, чтобы у Эдса от этого взгляда не начинала кружиться голова. — Нет. – Отрезает Каспбрак. — Я всегда на твоей стороне. На случай, если ты забыл. — Точно. — Ричи сдержанно выдыхает и первый отводит взгляд. Голова болит. Тозиер даже не понимает, в какую сторону ему злиться. А злиться хочется. До болезненного покалывания внутри хочется. Потому и получается как-то уж совсем криво и несуразно; всё вываливается на Эдса, и за это Ричи готов злиться сам на себя ещё больше. С ума сойти. — Мальчики, ну вы чего застряли? — Мэгги появляется на пороге кухни, выглядывая из-за двери. Кидает беглый взгляд на ребят, и те, дёрнувшись, тут же принимаются за дело: Эдс относит тарелки, а Ричи снова берёт в руки стаканы, о которых парень уже и позабыл. — Давайте. Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим… Всё это. — Устало произносит миссис Тозиер, вздыхая и убирая прядь волос за ухо. Она выглядит нервной и измождённой. Эдди сразу заметил, что приезд бабушки её мало радует, но эту огорчённую усталость школьник подмечает только сейчас. Ужин начинается… странно. За то недолгое время, что Эдс успел здесь пробыть, он привык к шумным и ярким вечерам; к таким ужинам, когда всё вокруг пестрит красками, жужжит и двигается; когда Ричи и Амелия ругаются, когда Мэгги пытается их успокоить, когда София подкармливает животных, просовывая им еду под стол, а те, в свою очередь, носятся по всей кухне. Но сейчас всё иначе. Людей действительно много, и всё вокруг то же самое, вот только атмосфера настолько давит на плечи, что Каспбрак едва может продохнуть. Голодным себя парень не чувствует и, если честно, присутствует здесь только из-за уговора с Тозиером. Ну и потому что Мэган явно выглядит так, будто ей нужна поддержка. Миссис Тозиер часто настаивала на том, чтобы Эдс присутствовал на ужинах. То ли потому что сама успела проникнуться материнской любовью к нему, то ли потому что ей так проще выстоять против леденящего взгляда бабушки. Аделаида, как зовут самую старшую Тозиер, выбивается из всей картины семьи, будто лишний кусочек пазла. Амелия и та поздоровалась с ней довольно бегло и холодно, а сейчас сидит у самого края стола и молча жуёт, даже не пытаясь ёрзать на месте. — Так как дорога? Нормально доехали? — Пытается хоть как-то смягчить обстановку Мэган, натянуто улыбаясь. Все остальные прожигают взглядом стол. Уэнтуорт делает вид, что читает газету, София задумчиво провожает взглядом Принцессу, скромно вылезающую из-под стола. Амелия дожёвывает кусок мяса, который ей в горле не лезет, а Ричи, кажется, вообще находится где угодно, но не здесь. Каспбрак не может оторвать от Тозиера взгляд, то и дело поглядывая на него сбоку. Но Ричи, уставившись прямо, не видит перед собой вообще ничего. — Как обычно. — Аделаида отвечает монотонно и со вздохом. — Ты знаешь, как я не люблю долгие дороги. Я так утомилась от всего этого. — Женщина отпивает немного воды из стакана и, резко переводя холодный взгляд на Эдса, тут же спрашивает: — Так значит… Эдди, правильно? Школьник застывает, поджимая губы. Кажется, даже перестаёт дышать, чувствуя, как от сжатой челюсти у него сводит скулы. — Эм… Да, мэм. Эдди Каспбрак. — Отвечает он, прочищая горло. Ощущение такое, будто старшая Тозиер своим этим взглядом пытается залезть ему в мозг. Даже голова начинает кружиться, и парень поскорее пытается опустить взгляд в тарелку. — Твоего отца, случайно, зовут не точно так же? — Неожиданно к разговору подключается скучающая до этого София. И даже в своей апатичной строгости на лице, она кажется Каспбраку куда более мягкой и нежной, чем Аделаида, сидящая напротив. Парень даже на секунду, на очень короткий миг, благодарен матери Амелии за то, что та влезла в этот разговор, но облегчение это проходит быстро, когда до школьника доходит суть ею сказанного. — Эм... Да. Вообще-то, да. — Неуверенно бубнит он, поднимая брови. — Вы знали его? — А кто не знал? — Мэган рядом мягко усмехается. — В одном городе все жили когда-то. Дэрри небольшой, так что… Он помогал мне как-то с починкой машины, кстати. Такой приятный был мужчина. — Задумчиво добавляет она, обводя взглядом комнату. Ричи, наконец-то вышедший из транса, сначала хмуро смотрит на мать, а после – перекидывается непонимающим взглядом с Эдсом. Всё это дело дурно пахнет, если честно. Тозиеру, и без того раздражённому сверх меры, сейчас даже слышать не хочется о старшем Каспбраке. Эдди же, наоборот, слушает всё внимательно, впитывает чужие слова, как губка. Замирает на месте. Как будто ему и без того мало досталось от отца в своё время, чтобы сейчас сидеть и слушать, каким классным он был на людях, думает Ричи, подпирая рукой голову и облокачиваясь на стол. — Ага, конечно. — Скептично тянет София, и Каспбрак впервые видит на её лице открытое пренебрежение. Женщина смотрит прямо на Эдди, дав понять, что обращается она только к нему. — Мы с ним учились вместе. В вашей школе, кстати. — Выдыхает она, задумавшись на несколько секунд. — Не буду врать, он умел… преподнести себя перед остальными, но знаешь, если ему что-то не нравилось или шло вразрез с его принципами, то он так сильно менялся. — Фыркает она. Краем глаза Эдс замечает, с каким интересом за этим разговором следит бабушка. — Ох, это… Я в курсе, да. — Парень нервно сглатывает, чувствуя, как поперёк горла тянет удушливый ком. Так не хочется, чтобы эта тема поднималась. Не за этим столом уж точно и не сейчас. Но в то же время жадное любопытство распирает грудную клетку до глухого хруста. Эдди мечется и мечется между двумя состояниями, и не может понять, чего он хочет больше: заткнуть уши или продолжать жадно вслушиваться в каждое слово матери Амелии. — Знаю, о мёртвых не принято говорить плохо, ты уж меня извини. — София хмурится, громко выдыхая через нос. — Наверное, у меня просто до сих пор осталась на него какая-то обида. Мы с ним вместе ходили на курсы по механике. Он вообще был у тебя мастером на все руки, но всё время, вот прям постоянно, твердил мне, что это не женское дело, и что мне там не место, так что… Он был у тебя уж очень своеобразных взглядов, полагаю. О. Взгляды на всё вокруг у него и правда были очень… категоричными. — А может он и был прав. — Твёрдо вставляет своё слово Аделаида, отпивая немного воды из стакана. — А может он был мудаком? — Ричи фыркает, за что тут же получает неодобрительное «Ричи» от матери. Но парень только разводит руками, не извиняясь, потому что, если быть честным, Тозиер не думает, что ему есть за что извиняться. Он просто вываливает правду, когда как все остальные просто ходят вокруг да около. Бабушка одаривает внука скептическим взглядом, мотая головой. — Что за воспитание… — Тянет она сквозь сжатые зубы, обращаясь скорее к отцу семейства, отчего Уэнтуорт, до этого твёрдо пытающийся держаться в стороне, только удрученно морщит нос. — Может, воспитывай вы ребёнка чуть строже, с ним не произошло бы то, что произошло. — Заключает она, обращаясь на этот раз теперь и к Мэган. Эдди теряется. Прекрасно понимает, что Аделаида имеет в виду, и от этого совсем не может собраться с мыслями. Она не могла не затронуть эту тему. Каспбрак понял это ещё в первые секунды, как только увидел эту женщину на пороге дома Тозиеров. Но сейчас, когда она действительно завела об этом разговор, то всё пространство вокруг будто бы сжимается и схлопывается в одну очень болезненную и искрящуюся точку. Всё вокруг застывает. София и Мэгги переглядываются. Амелия агрессивно тычет вилкой в тарелку с и так уже разворошённым салатом. — Не надо вот только говорить о моей ориентации так, как будто это какой-то несчастный случай. — Ричи понижает голос, напрягаясь. Хмурится и смотрит пронзительно прямо и колко. — Ричи, дорогой… — Мягко пытается успокоить сына миссис Тозиер, но бабушка встревает сразу же: — Это не несчастный случай, а недостаток воспитания, Ричи. — Бабушка произносит это холодно и строго. Не со злостью, нет, но с каким-то пренебрежением в холодных карих глазах. — Я приехала сюда не для того, чтобы разругаться. Да вспомните хотя бы ту же Одри. Разве она поступила, как воспитанный человек? Нет. И всё это идёт, опять же, из-за того, что её растили в недостаточно строгих условиях. — Ох, только не начинай про Одри. — Выдыхает София, морщась. — Вы все портите ужин. — Амелия шипит, отодвигая от себя тарелку и откидываясь на спинку стула. Перекрещивает руки, не поднимая недовольный взгляд ни на кого из присутствующих. Вокруг так много голосов, что у Каспбрака в голове начинает откровенно звенеть. Аделаида пререкается с Ричи и Софией, Мэган пытается хоть кого-то успокоить, а Амелия бубнит о том, что все уже достали ругаться. И Эдди уже не знает, откуда доносится размеренный гудящий звон, в голове или же вокруг. И это всё не похоже на обычные семейные ссоры Тозиеров. Это что-то куда более громкое, оглушающее и тяжёлое. И каким же лишним Эдс сейчас здесь себя чувствует. До того, что хочется закрыть глаза руками и просто раствориться. Тёплый и уютный дом резко и неожиданно превращается в настоящее минное поле. — Вот что бы твой отец подумал, Эдвард, если бы он до сих пор был жив? — Внезапно спрашивает старшая Тозиер. И только тогда всё затихает. Затихает настолько, что Эдди слышит, как кровь ритмично стучит по вискам. Взгляд бабушки, кажущийся раньше чужим и незнакомым, видится Эду сейчас слишком понятным, слишком красноречивым. Он видел этот взгляд раньше; давно ещё, в детстве. Точно такой же взгляд, как у отца. Ни с чем не спутаешь. Парень застывает, молча пытаясь открыть рот. — Он бы убил меня. — Говорит он, даже сам не осознавая. Как будто и не он вовсе, а восьмилетний Эдди из далёкого прошлого отвечает на этот чёртов вопрос. И слова эти так легко срываются, что парень сам себе молчаливо удивляется. Произносит это так, как будто это в порядке вещей, как будто это прописная истина; простая настолько, что даже дурак и то понял бы. И Каспбрак поначалу даже не может понять, почему практически все смотрят на него с неприкрытым удивлением. — Вот видите. — Продолжает Аделаида. — Потому что это всё так неправильно. Неправильно. Неправильно. Не-пра-виль-но. Слово это до того застревает у Каспбрака в голове, что аж перед глазами темнеет. Старшая Тозиер произносит это слишком знакомо, слишком по-отцовски, чтобы не замечать этого; чтобы не потерять от этого головы. — Аделаида, прошу… — Мэган уже даже не пытается скрыть усталое раздражение. Брови её сводятся к переносице, а слова она выплёвывает через сжатые зубы. На лице не остаётся и тени от былой улыбки. — Не в этом доме. — В этом доме, Мэган, происходит чёрт пойми что. — Тут же осаждает её старшая Тозиер, вздёргивая острый подбородок. — Это всё просто нелепо! — И благодаря кому же, интересно, всё это происходит? — Ричи смотрит на бабушку исподлобья, едва ли ни подпрыгивая со стула. — Вот уж действительно загадка. — Ворчит Амелия, насупившись. Всё совсем выходит из-под контроля. Вместо старшей Тозиер с её красноречивым осуждающим взглядом, Каспбрак видит размытую фигуру отца. До того пронзительно и ярко, что аж глаза щиплет. В голове всё гудит и рвётся. Фигура отца, смешанная с детской обидой, недавними словами матери, всей той болью, которую Эдс копил в себе годами, со старыми саднящими ранами и синяками, с истеричными всхлипами и отчаянным непониманием, смотрит на него холодным, леденящим взглядом. «Неправильный». «И почему я только твоего отца не слушала»? «Что бы он подумал, если бы он был жив»? — Прекратите… — произносит Эдди слишком тихо, чтобы его можно было заметить в этом звонком шуме и чужих голосах. Почему она так относится к Ричи? Он же её внук. Почему она намекает, что Мэгги плохая мать? Почему она так открыто осуждает Софию и её отношения с Одри? Почему она может говорить ему, что он н е п р а в и л ь н ы й? — Мы не встречаемся! – Каспбрак бьёт ладонью по столу. Смотрит куда-то вниз, широко и хмуро. В глазах вместо положенной злости только колкая паника, самый настоящий первобытный ужас, пробирающий до самых костей, до удушливой хрипотцы в горле. — Мы с Ричи никогда не встречались! Ему приходилось говорить это из-за вас, чёрт возьми, как вы не понимаете? — Повышает он голос, пока все остальные, застыв, замолкают. — Какой к чёрту недостаток воспитания? И нелепо здесь только ваше отношение к нему! Ко всем в этой семье! — Каспбрак выдыхается, дёрнувшись. Аделаида молча смотрит на него в ответ, и только тогда до Эдди доходит, что он только что сделал. В груди и горле всё крутит и колет. Школьник сжимает челюсть. Посмотреть на Ричи, молча сидящего рядом, у него не хватает смелости. В голове взрывается очевидное понимание, что он, кажется, только что всё запорол. Сделал и без того хреновое ещё хуже. Пиздец. — Эдди… — Тихо начинает Мэган, но Каспбрак лишь, помотав головой, встаёт из-за стола, кидая скомканное «извините». До выхода Эдс доходит буквально в несколько шагов. Не видя ничего перед собой и даже не дыша он, едва обувшись, тут же вылетает за порог. — Вы меня тоже извините, конечно, – Как-то совсем отрешённо произносит Ричи, точно так же поспешив встать из-за стола, — но это пиздец. Уэнтуорт и София переглядываются, а после – смотрят на собственную мать, совсем опешившую и возмущённую. — Бабуль, если ты решила, что в этом доме вот так спокойно можно наезжать на Ричи, то ты очень сильно ошибаешься. Надеюсь, вы все счастливы, что испортили семейный ужин. — Амелия, наплевав, тоже спешит уйти куда подальше, тут же хмуро прошагав на второй этаж. Каспбрак едва успевает спуститься с крыльца, как Ричи тут же его нагоняет. — Эдс! – Кричит он ему вслед. — Эдс, чёрт возьми, да погоди ты! – Тозиер едва не спотыкается, чуть не валится с крыльца, но до Эдди всё равно добежать успевает. Они останавливаются через дорогу, в метре друг от друга, когда друг, обернувшись, произносит глухое: — Что? И лицо у Каспбрака до того потерянное, что Ричи аж сам вздрагивает. — Ну и куда ты собрался? – Уже чуть мягче спрашивает Тозиер, нервно сжимая кулаки. Чувство неправильности происходящего взрывается в груди сверхновой. Почти что обжигает, болезненно и колко. И Ричи хочется завыть; потому что голова болит, потому что он уже задолбался, потому что Эдс выглядит настолько виноватым, что хочется вмазать себе по лицу за то, что Тозиер вообще допустил его до такого состояния. Слишком много всего произошло за такой короткий промежуток времени, что Ричи просто… не выдерживает. Ломается. — Не знаю. Куда угодно. Я… — Истеричные нотки в голосе Каспбрак пытается давить. Вот только выходит паршиво. И паника, напополам со всхлипом прорезают горло до боли. — Я больше не могу, я всё запорол. Блядь, Ричи, у меня уже крыша едет. — Куда тише добавляет он, проводя рукой по волосам. Грудь заходится в частых вдохах и выдохах, и от этого начинает кружиться голова, а пространство вокруг становится белёсым и ватным. — Да ничего ты не запорол, блин, забей на это. — Тозиер хмуро фыркает, делая шаг ближе, но Каспбрак, как будто остерегаясь, делает шаг назад. Этого жеста Ричи не понимает совершенно. Между парнями как будто в миг стена вырастает, и Тозиер не может понять, какого чёрта они весь вечер находятся на грани ссоры, когда как они оба хотят друг другу как только лучше? Но Эдс лишь молча мотает головой. — Ты из-за разговоров об отце сорвался? — Ричи предполагает это тихо и неуверенно, но настолько метко, что друг застывает. Моргает пару раз, а после – поднимает растерянный взгляд на Тозиера. — Что?.. – Хрипло произносит он. — Какого… Перестань приплетать ко всем моим проблемам отца. — Да тебя каждый раз косоёбит, как только о нём речь поднимается. — Ричи хмурится, пытаясь сократить дистанцию, но Эдди по-прежнему не даёт этого сделать. — Он мёртв. И прими факт, что ты даже рад этому, в самом деле. Не можешь же ты просто… Продолжать отрицать свои проблемы. — Я не хотел, чтобы он умирал, понятно? – Выплёвывает Эдс, опуская взгляд. Земля едва ли не уходит из-под ног. Парень кусает губы, лишь бы не наговорить лишнего, но оно всё равно вырывается; клокочет и рвётся, проходится по обоюдным ранам, снова вскрывая их. — Да и ты сам не лучше! Кто ещё из нас отрицает и молчит о своих проблемах, Ричи? Тозиер выдыхает. Гулко и с хрипом. — Ты уверен, что не хотел этого? — С усмешкой произносит он, игнорируя вопрос. Натянутая улыбка получается отчаянной и болезненной. Но Каспбрак не находит, что сказать в ответ. Только подмечает, насколько же сильно эти слова его задевают. Ни с того ни с сего, как будто и правда бьют по самому больному, да так, что аж дыхание спирает. — Уверен. — Каспбрак давится своими же негромкими словами. Звучит слишком фальшиво, чтобы быть правдой, Эдвард и сам это прекрасно понимает. Головная боль снова простреливает щелчком по вискам, добивая окончательно. — Как ты можешь, блин, лезть в мои проблемы, когда даже со своими не можешь разобраться? У тебя у самого голову сносит из-за письма Одри, но ты, блядь, делаешь вид, что всё в порядке! — Парень выдыхает. И Ричи снова пытается сделать шаг вперёд, протягивает руку, но Эдди только дёргается. — Не трогай меня. — Хмуро добавляет он, выдыхая через нос. И больше они ничего сказать друг другу не могут. Тишина разрезает пространство вокруг на «до» и «после», оставляя жгучее и колкое чувство внутри. В эту секунду просто необходимо что-то сказать. И Эдди, и Ричи могли бы вынести любые слова сейчас; но ничто не уничтожает их больше, чем это протяжное болезненное молчание. Потому что молчание — это финиш. Молчание — это как выстрел в темноте, ты пытаешься определить — в кого, тешишь себя иллюзиями, что не в тебя. А потом просто начинаешь истекать кровью. Каспбрак разворачивается на пятках, и шагает вперёд. Ричи же остаётся стоять на месте, даже не поднимая на Эдди взгляд. В дом Тозиер всё же возвращается. Минут через пятнадцать после молчаливого стояния в пустоте, когда даже нет сил, чтобы осмыслить всё произошедшее. Вообще ни на что сил не остаётся. Парень проходит через гостиную к лестнице, где его ловит Мэгги. — Ричи, ты… Хочешь поговорить об этом? — Мягко интересуется она. Лицо её, расчерченное усталостью и грустью, кажется неузнаваемым, неправильным. Она аккуратно гладит сына по волосам, но Тозиер только мотает головой. — Хорошо. — Заключает мать, выдыхая. — Расскажешь, когда сможешь, договорились? Оба родителя провожают сына взглядом, пока тот не поднимается на второй этаж. — Это просто возмутительно. — Бабушка, сидящая на диване, фыркает. — Теперь ещё и враньё прибавилось ко всему прочему. — Знаете, — Перебивает миссис Тозиер, когда женщина собиралась бубнить и дальше. — Я думаю, что будет лучше, если вы уедете сегодня. Сейчас. Я всё понимаю, но я не могу и дальше позволять оскорблять и унижать моего сына. — Мэган произносит это до того твёрдо, что пожилая дама, опешив, лишь моргает несколько раз в ответ. Но после, спустя несколько секунд, всё же произносит: — Что за глупости? — Усмехается она. — Я хочу как лучше. К тому же, ты не можешь выгнать меня из дома моего сына. — Аделаида переводит взгляд на старшего Тозиера. — Уэнтуорт. Сделай что-нибудь. Уэнтуорт же, стоя между двумя женщинами, ловит на себе все взгляды. Мужчина хмурится, устало трёт переносицу, зажмурив глаза. Он пытался стоять в стороне. Пытался не лезть в семейные ссоры, надеясь, что всё само собой рассосётся. Или же просто старался не сделать хуже. Это было выходом какое-то время. Но сейчас, когда Тозиер снова обводит взглядом лестницу на второй этаж, он понимает, что выбор сделать нужно. Потому что хреновый из него отец, если он так и продолжит стоять в стороне. И Ричи ему за это уж точно спасибо не скажет. Поэтому Уэнтуорт, снова выдохнув, всё же произносит: — Знаешь, мам. Пожалуй, я тебе даже билет до дома оплачу.