***
*** И вот, в очередной раз я направляюсь к дому профессора, а рядом идет очень серьезный ребенок, насупившийся из-за того, что я не разрешила себе помочь. И сопит он маленьким ежиком ровно до того момента, пока мы не доходим до места ночной битвы. Ребенок остановился как вкопанный, одновременно с восторгом и страхом разглядывая дело рук нескольких боевиков. Семь боевиков… Пятеро прибежали сразу, один привел меня домой, и еще один отправился за подмогой. К моменту схватки тут должно было находиться более дюжины взрослых мужчин. Они должны были отгонять монстров друг от друга, так как если те вместе, то они почти непобедимы, а значит, вокруг должны быть поломанные ветки, потревоженные кусты, или хотя бы следы ног. Не считая более хаотичных следов борьбы. Отпустив руку Акари, я начала обходить выжженный круг по диаметру, все присматриваясь к кустам и листве. И вот что странно, кроме следов моих и профессора, ничего больше не было. Даже те кусты, в которые я влетела, были потревожены лишь мной, вон, даже клочок моего махрового халата на ветках, и волосы… Куда же они тогда могли отправиться? А дошли ли сюда патрульные? — Эмми, что-то не так? — Встревожено спросил братик. — Хотела бы я знать, Акари… Мне все кажется, что здесь что-то неправильно, но не могу понять что, и это не дает мне покоя. — Я бы сказал что с кругом что-то не так. — начал выражать свою мысль ребенок. — Он слишком ровный. И я впервые внимательно пригляделась к самому контуру. Да, он был слишком идеальным, словно его нарисовали, а не выжгли изнутри. — Может они поставили сдерживающий силовой барьер? — пожала я плечами. — Не барьер, а скорее купол. — Указал ребенок пальчиком вверх. — Смотри, даже обгоревшие ветки деревьев образуют купол. Я пригляделась, и действительно, если отрешиться, то можно увидеть как темные кончики обугленных веточек создавали купол, и хоть я ни разу не видела, как работают патрульные отряды, даже для меня это показалось странным. А ведь когда я бежала за помощью, раздавался взрыв… Вернувшись к брату, я стояла, задумавшись над тем, что же я здесь вижу. Стояла, и ни одной мысли не приходило в голову, пакеты, нагруженные едой, начали оттягивать руки, когда за них дернули. — Пошли скорее, а то я уже замерз. И действительно, нос ребенка стал красным, щечки порозовели, а сам он нетерпеливо притоптывал на месте. Что ж, мы продолжили путь, ведь до дома оставалось не так уж и много. На этот раз, дом встретил теплом. Закрытая дверь и зажженный камин исправно делали свое черное дело. Ребенок тут же умчался исследовать чужую обитель, а я направилась на кухню, нужно было выложить всю снедь, что мы взяли с собой, и поставить подогреваться бульон. Хозяин дома мог быть уже в сознании или скоро должен был бы очнуться, и лучше, ему сразу чего-нибудь поесть. После стольких часов мучений организм должен быть истощен. Акари же, обследовав все комнаты, кроме хозяйской спальни, куда я ему не разрешила входить, разместился в гостиной с альбомом и карандашами, начав что-то с упоением рисовать. Этот ребенок нигде и никогда не пропадет, в этом я убедилась в очередной раз, стоило только взглянуть, чем он себя занимает в свободное время. Бульон был согрет, как и шарлотка, травы в чайничке заварились, и я решилась пойти и проведать больного. В спальне, в этот раз, было намного теплей и уютней. Молодой профессор мирно спал, закутавшись в одеяло по самую макушку. Говорят, после такого яда еще надолго остаются последствия, но сейчас, наблюдая за умиротворенным мужчиной, никто бы и не помыслил о том, что еще недавно его что-то мучило. Я в первый раз видела его таким. Вечная складка на лбу от недовольства учениками разгладилась, не было больше и морщинок вокруг глаз, и поджатых в тонкую ниточку губ. Был просто молодой мужчина, которого сослали в академию за никому неизвестные провинности. Он явно не любил преподавать. Хоть он и был одаренным ученым, с кучей степеней и званий, его не смогло защитить ни одно из его достижений от несправедливого произвола. Поговаривали, что его подозревали в нескольких убийствах, дабы приблизить себя в очереди на наследование престола империи. Другие же говорили, что он что-то не поделил с императрицей. Мол, молодая и уже родившая наследника императрица все время искала себе любовников из молодых да одаренных, но гордый ученый Александр Горрис отказал амбициозной даме, и та при помощи своих интриг сослала его сюда, к краю империи, на небольшой остров, на котором находится академия, и максимум, куда он отсюда может отправиться, так это в портовый городок, к которому примыкает остров. Присев на край кровати, я по старой медсестринской привычке потрогала лоб, поправив упавшую на глаза челку, взяла руку и начала отсчитывать пульс. Все явно было в порядке, и что бы с ним не происходило ранее, это что-то отступило под натиском лекарств и хорошего сна. В гостиной все также размеренно тикали часы, шуршал карандаш по бумаге, мирно трещали поленья в камине, и бессонная ночь, наполненная стрессом, дала о себе знать. И, как итог, я провалилась в крепкий, глубокий сон. Где-то глубоко в своем сознании, я понимала, что спать здесь нельзя, что нужно встать, что еще куча дел, и все пыталась вырваться из цепких объятий царя снов, но каждый раз он одерживал вверх в этой битве. А я вновь с упорством ослицы вырывалась из омута этого вязкого сна, пытаясь пробудиться, потому что нельзя… Потому что дела… — Тише маленькая, спи. Ты сегодня хорошо потрудилась… — И чья-то теплая рука погладила меня по волосам так, как даже мама не гладила в детстве. И после этих слов, наступил блаженный отдых.***
*** Проснулась я словно от толчка. Сердце колотилось как бешеное, а мне все казалось, что я что-то забыла или упустила. Осознание и воспоминания возвращались с трудом Комната, как и постель, были мне незнакомы, и было очень странно ощущать себя здесь в безопасности. Откинув плед, обнаружила, что спала одетой, это не могло не порадовать. Потом взгляд упал на прикроватную тумбочку, на кучу флаконов, что так и остались стоять тут, и я все вспомнила. И о докладе, и о монстрах, о профессоре и яде, о бессонной ночи. Обо всем. За дверью все это время слышались голоса, и оба мне были хорошо знакомы. Бесшумно поднявшись с кровати, я подобралась к двери и тихонечко ее открыла. — Я ничего не имею против твоей сестры, — оправдывался профессор… улыбаясь? Я точно слышала в голосе улыбку. — Да, но именно из-за вас она плачет ночами и все пишет. Я знаю, ведь когда она думает что я сплю, я подглядываю. А потом, я читал, все те переписывания были по ядам! — Максимализму, и непосредственности детей нет предела, вот и сейчас, брат отчитывал взрослого дядю, даже не задумываясь, что этим он ничего не решит. — Не из-за меня, а из-за себя. Студентка Эммина Коли — одна из самых отстающих учениц этой группы. Ей нужно больше учить, а не… даже предположить не могу, чем она занимается после пар… Свидания? — профессор явно получал удовольствие от маленькой перепалки, только вот для брата все было предельно серьезно. — Неправда! Она не ходит на свидания! Ей некогда даже со мной играть, все время только и слышу: «Акари, иди займись чем-нибудь, а я тут доучу, и приду к тебе. Акари, я вот еще доклад допишу, а потом мы примем ванну и ляжем спать», — не зря говорят, что дети меленькие повторюшки, вот и этот за весь свой монолог повторил и папину манеру недовольного ворчания, и мою оправдывающуюся манеру речи. — Если бы она и вправду учила столько, сколько ты говоришь, она была бы уже лучшей на потоке. — Неа, папа говорит, что у нее с внимательностью проблемы. Да, все знает, и вроде даже понимает, но удержать внимание на чем-то одном она не может, поэтому они считают что из нее ученая не выйдет, как бы она того не хотела. Устами младенца… — как говорит подруга. Да, я это тоже прекрасно знала. Мне не стать ни ученым, ни врачом, особенно хирургом, только потому, что даже мой шестилетний брат концентрирует внимание лучше и дольше, чем я. И вот чем это объясняется, я все никак не могу понять. Ведь и разные медитативные техники пробовала, и настойки пью, но не могу удержать внимание на общей информации, и правильно ее рассортировать в уме. — И всегда у вас, Эмма, были такие проблемы? — обратился профессор непосредственно ко мне, распахивая дверь кухни. — Всю сознательную жизнь, — спокойно выйдя из спальни, проследовала на кухню, кивнув при этом профессору. — Еще с младших классов, постоянно получала выговоры от учителей, путая элементарные вещи. Акари уже сидел за столом и пил чай с шарлоткой. На плите стояла ополовиненная кастрюля с бульоном, а яичницы и мяса нигде видно не было. Профессор галантно отодвинул для меня стул, а как только села, поставил передо мной кружку с ароматным чаем и кусочек шарлотки. — Специально для вас оставил. Извините, но все остальное пропало в неравной битве с одним маленьким сладкоежкой, — улыбнулся он брату. Как себя вести в такой ситуации я определенно не знала, весь привитый еще с детства этикет тут явно был лишним. Панибратская беседа тоже не подходила. Как себя вести? Из-за огромного чувства неловкости и растерянности я пробормотала лишь короткое спасибо, а потом, схватив двумя руками чашку, спряталась за ней, с настороженностью наблюдая за сотрапезниками. — Эмми, вот скажи, разве ты не учишь? — с возмущением обратился ко мне брат, засовывая очередной кусочек лакомства в рот. — Ты фже ситиш нощами. — Акари, говорить с набитым ртом некрасиво и некультурно. Веди себя, как подобает, пожалуйста, а то что тогда подумает профессор о нас? — вот отчитывать брата было делом привычным, и вернуло хоть кроху самообладания и уверенности в этой ситуации. — Подумаю, что вы очень милая семья, где не придерживаются строгих правил. — вставил свое слово улыбающийся профессор. — У вас действительно замечательный и очень смышленый младший брат. С ним очень приятно вести беседы. А уж как он Вас защищает… так вам действительно столь сложно удерживать внимание на чем-то одном? А что на это сказать? Я лишь кивнула, отпивая глоток теплого чая. — Как же вы тогда поступили в эту академию? Неужели я прав, и вам действительно посодействовали ученые родители? Брат уже набрал побольше воздуха и открыл рот чтоб возмутиться, но я качнула головой, и он сдулся. Хватит меня защищать. Ничего постыдного в этом разговоре нет, и выводы профессор вроде сделал правильные, но это явно было не так. — Родители, конечно, предлагали свою помощь, да и иногда уговаривают профессоров, чтоб те дали мне еще один шанс. Но никогда не лезли, я и вправду все учила чтобы сдать, и даже сдала с первого раза, хоть это и было трудно. Папа любит земную поговорку — насильно мил не будешь. И если бы у меня не получилось сдать это все самой, то смысл тогда поступать? Чтобы они постоянно прикрывали меня перед профессорами? Мой маленький мужчина во время монолога гордо выпятил грудь и все кивал. Конечно, он не видел, как я все это сдавала. Скорее не помнил, ведь он тогда только родился. Но он слышал от соседей и знакомых не раз историю, в которой я ночами не спала, выхаживая его и выучивая все необходимое для поступления. Он, наверное, был единственным в нашей семье, кто очень гордился каждым моим успехом. — Интересно… — в глазах профессора загорался азарт истинного ученого, шарлотка была позабыта, чай отодвинут в сторону, а сам он откинулся на спинку стула и рассматривал меня так, как лаборант рассматривал мышь, на которой вскоре будет ставить интереснейшие эксперименты. — И как именно ведет себя эта ваша рассеянность? В принципе секретом это не было, и я не видела причин умалчивать, но все-равно говорить о таком было как-то стыдно. — Я не могу запомнить общий объем информации. Мне это неинтересно, и мозг не воспринимает ее, но вот к примеру, если в этой информации попалось что-то о цветках лотоса, я не могу успокоиться, пока не найду всю информацию про этот цветок. И где прорастает, и как появился, абсолютно все его свойства, как его лучше хранить, как выращивать. И все это только об одном цветке. Я не могу запомнить в целом состав того или иного зелья, но могу рассказать про каждый ингредиент в отдельности практически все. Мне постоянно необходимо докапываться до истоков, и любое домашнее задание забыто, стоит только углубиться в изучение очередного компонента или мелочи, которая для того задания не важна. Профессор смотрел на меня долго, изучающее, что-то явно подсчитывая в уме. А потом, медленно с расстановкой заговорил. — Видимо именно поэтому все ваши доклады вечно уходят не в ту степь. А я-то, дурак, думал, что вам просто очень лениво искать нужную информацию, поэтому вы и пишите всякую ерунду. — Если бы так… у меня подруга с Земли, так она, зная мою проблему, каждый раз вспоминает анекдот про студента, который выучил только тему про блох, и кое-как выкручивался на экзамене. Брат, которому явно не была интересна тема разговора, доел последний кусочек шарлотки, с сожалением покосился на мой нетронутый. После, тяжко вздохнув, отправился в гостиную, видимо, довершать свои художества. — Это интересно. — И вновь он барабанит пальцами по столу. — И это все? — Нет. Ещё я неосознанно подмечаю любые детали, повсюду. Что бы и где не происходило, мой мозг анализирует даже самые незначительные мелочи, и если где-то произошла не стыковка, то я не могу успокоиться, пока не пойму, почему это произошло, и не разложу все по полочкам в своем сознании. А это порой отвлекает от учебы посильнее любого досконального изучения. Профессор в азарте подался вперед, ухватившись обеими руками за край стола. — К примеру? А вот тут я уже покраснела. Примеров-то было много, но чаще всего они касались личной жизни тех или иных профессоров нашей академии, и не только их, а юной леди не стоило о таком говорить мужчине. «Вспомнила бы ты о приличиях, когда на него карабкалась сегодня утром. Или когда почти голая появилась перед патрульным отрядом», — ехидно напомнил мне мозг. Можно было бы коснутся всех не стыковок сегодняшней ночи, но почему-то не хотелось. — К примеру. На днях профессор Дебор, сидел на работе в разных носках. — Почему-то не припомню такого… — нахмурился мой собеседник. — А этого никто не помнит, так как он был в туфлях, да и брюки все закрывали. — Тогда как же вы это поняли? — Я поднималась за ним по лестнице, штанины немного задирались, я и подметила. Потом мне это не давало покоя всю его пару, за что и получила неуд впоследствии, все прослушав и не ответив ни на один его вопрос. — Ну хорошо, и что же вас так смутило? Иногда с мужчинами и такое бывает, особенно, если чем-то сильно увлечен или занят, — а он, когда улыбается, вот так, просто и искренне, становится очень обаятельным. — Или кем-то… понимаете, только к следующей паре осознала, что носок был женский, и все это время я в уме пыталась вспомнить, где же его видела? Молодой мужчина вновь откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — И что? Как я понимаю, из того, что вы сейчас покраснели как маков цвет, носок явно не принадлежал миссис Дебор, — казалось, что больше краснеть некуда, но мне было даже стыдно смотреть на профессора. — А учитывая, что пары с мистером Дебор у вас раз в неделю и за ними сразу идут пары с мисс Кольер, старой перечницей по этикету, и именно на ее паре вас осенило… — догадка была настолько невероятной, что он не поверил даже сам себе. — Да нет же… И неверяще уставился на меня. Мне оставалось лишь кивнуть. — На ней, был его носок… Такого оглушительного смеха этот дом никогда, наверное, не слышал. Он смеялся как мальчишка, не из вежливости, не скрываясь, не сдерживая себя. Я и сама начала подхихикивать, осознавая всю комичность ситуации. — Да, студентка, вы меня удивили. Подметить то, что на преподавателях были разные, но одинаковые носки. Да вы опасная женщина, Эмма, — отсмеявшись, проговорил профессор, утирая слезы с уголков глаз. — Носки… тот кто женится на вас будет либо настоящим смельчаком, либо невероятным везунчиком… — Извините? — удивилась я такому повороту разговора. — Не обращайте внимания, мысли вслух, — отмахнулся от меня преподаватель, приходя в себя. — Значит именно такие вещи и мешают вам жить… но знания у вас точно имеются, иначе вы бы не продержались так долго. Профессор задумчиво уставился в потолок. Я знала это состояние, оно часто проявлялось у родителей, стоило только появиться интересной информации, как они тут же, вот так же молча, упирались взглядом в одну точку, и систематизировали полученное. Главным условием в этот момент было невмешательство. Не тронь — не обожжешься. Чай я допила в спокойствии и тишине. Даже шарлотку удалось съесть не подавившись. А еще спокойно убрать со стола, помыть грязную посуду, и даже поскучать немного, прежде чем профессор вернулся мыслями обратно за стол. — Это действительно интересно, Эммина. Для вас лично, в таком случае, пришлось бы менять всю программу обучения. — Не думаю, что это было бы хорошей идеей, профессор, — качнула я головой. Мне не нужно было выделяться из всего этого клубка ученых. Не была я столь амбициозна. — Идеей может и нет, но маленьким экспериментом — да. Вот к примеру, заставь, я вас написать доклад не по современным ядам и методам их воздействия на человека, а к примеру, о валерьяне, что попала к нам из другого мира. «О валерьяне, и ее присутствии как в лекарствах, так и в ядах. Где используется, как хранится». Кажется, профессор нашел ко мне подход, ведь только стоило ему заговорить о валерьяне, как я вспомнила все, относящееся к этому невероятному цветку. Глаза мои загорелись азартом, и я даже поддалась немного вперед, готовая поведать все, что знаю, как заметила на лице профессора донельзя довольную улыбку, и запал мой тут же угас. — Вот. Вот, я именно об этом, — кивнул своим выводам профессор. — Вас все это время неправильно обучали, Эммина. Вы просто огромная, систематизированная база знаний. Вас обязательно надо будет показать ученым мужам и типографу. Думаю, ваши знания можно было бы облечь в учебники. Или каталоги. Да, в очередной раз наблюдая за истинным ученым до мозга костей, понимаю, что научное сообщество это не мое. Слишком много амбиций. Слишком много тщеславия. — Нет, профессор, мне бы явно этого не хотелось. Но спасибо за заботу о моем будущем. Я это учту. А сейчас, как я погляжу, с вами все в порядке, и моя помощь более не требуется, значит мы с братом можем возвращаться домой. Дел знаете ли, еще очень много. — И вроде и сказала все спокойно и даже вежливо, а все равно, взгляд собеседника напротив стал порядком холоднее и настороженнее. Странные перемены и реакции на обыкновенные слова. Такой взгляд бывает у тех, кто привык командовать и не привык, чтоб его ослушались. — Я, конечно же, должен быть вам благодарен… вы в буквальном смысле спасли мне жизнь, Эммина. И по всем правилам, мне не стоит настаивать на том, что я предложил ранее. А еще я, по идее, не имею права вас задерживать… Но… я никогда не любил подчиняться чужим правилам, моя дорогая ученица. Поэтому я намерен потребовать от вас остаться еще ненадолго — ведь может случиться рецидив, и я уверен, ваша помощь не будет лишней. О моем же предложении все ваши знания облечь в книгу советую хорошенько подумать. Для вас это уникальный и, возможно, единственный шанс изменить свою жизнь к лучшему, не подстраиваясь под чужие стандарты. И да — спасибо. Вот он — тот деспот, которого я так хорошо знаю, да вот только сейчас, уже узнав его настоящего… Что-то не вязалось в его словах и мимике. И только я открыла рот, чтобы напрямую спросить, что не так, как в дверь громко и настойчиво постучали. — Откройте! Это Имперский следователь. Мне нужно задать вам пару вопросов. Взгляд на входную дверь, потом напряженный — на меня. И я поняла его с полуслова. — Я буду с братом в гостиной, — и, тихонечко поднявшись со стула, направилась туда, где уже перестал шуршать карандаш. В гостиной брат напряженно прислушивался к тому, что происходило за дверью. Ему, как и мне, не понравился тон имперского следователя. Таким тоном обвиняют по меньшей мере в убийстве, или в измене родине, а по большей — в убийстве самого императора. Стук снова повторился. И был явно настойчивее первого, а профессор не сильно спешил открывать. Брат тихонечко поднялся с облюбованного им места, и сел рядом со мной на диване, прижавшись как можно плотней. Да, с таким мы сталкивались впервые. И обоим было как-то не по себе. Входная дверь скрипнула, чего я не замечала за ней раньше, и поступь тяжелых уверенных шагов проследовала из коридора на кухню. А уже там, видимо заняв для себя удобную позицию, следователь начал вести свой допрос. — Где вы были сегодня между шестью и девятью утра? — грозный, как и подобает всем следователям, он даже своим тоном голоса подавлял, что уж говорить о позе, наверное. — Дома, как и все нормальные люди в это время. — вымораживающее холодным тоном ответил профессор. «Да-да, только я считалась ненормальной, видимо, раз в это время бежала к вам и откачивала от той дикой порции яда, что успела вас отравить», — иногда я думаю, что в стрессовой ситуации все мы мысленно немного ехидничаем. — Кто-то может это подтвердить? — после небольшой паузы еще более грозное и вопрошающее. Тишина, небольшая заминка, а потом уверенный ответ. — Нет. Акари под боком дернулся, и посмотрел на меня так, что было понятно и без слов: « А разве ты в это время не была у него?» Я на это лишь пожала плечами, и одними губами произнесла: «Видимо, так надо». Брат мне не поверил и уставился на дверь, ожидая продолжения. И оно не замедлило себя ждать. — Значит, алиби на это время у вас нет, — довольно произносит следователь. — А должно быть? — все так же спокойно отвечают ему. — Желательно, — и звук скрежещущего стула по паркету. — Скажите, а какие отношения у вас с господином Сотрусом Уэйном? Я чуть не поперхнулась, услышав фамилию этого ужасного человека. Наверное, больше чем господина Александра Горриса, я ненавидела только его дальнего родственника, профессора, чтоб он помер, Уэйна. — А в чем, собственно, суть вопроса? — пауза. — Все прекрасно знают, что мы с ним состоим в дальнем родстве. Но, видимо, это не то, что вы бы хотели знать. — Да, не то. Есть сведения, что вы с ним нередко конфликтовали в последнее время. Это так? — Скажите, следователь, а как вас зовут? — от такого тона, у меня мурашки по коже побежали. Так должен разговаривать убийца со своей жертвой перед ее смертью, а не подозреваемый на допросе. Что-то тяжелое упало на пол, и следователь ответил, перед этим прочистив горло. — Сейчас это не важно. Отвечайте на вопрос, — мне тут же представился, хиленький лысеющий мужичонка, хотя нет, скорее уж, молодой человек. Прыщавый юнец, что только выпустился из академии, и ему тут же дали очень серьезное, и громкое дело. Он весь горд собой, ведь его, отличника с медалью, наконец-то оценили. Да вот только не подозревает юнец, что его невинную овечку отдали на заклание матерым волкам. — Важно, имперский следователь. Ох как важно, — усмехнулся профессор, или я очень надеялась, что это он, так как совершенно не узнавала голос говорившего. Да и его тон тоже. — Сейчас в мой дом, попал незнакомый мужчина, без каких-либо опознавательных знаков, по крайней мере, мне он их не показывал. Он не представился, ворвался ко мне в дом, и начал мне угрожать. Как я должен поступить по закону? — Как минимум, обезвредить, и передать в руки властям, а если неизвестный окажет сопротивление, то его можно либо покалечить, либо убить, и разбираться потом. Любой подданный империи является потенциально опасным, будь он магом или нет. — Заученно ответил следователь. — Вы к чему клоните, профессор? — Клоню к тому, многоуважаемый, что неизвестный тип пытается предъявить мне обвинения в чем-то, о чем я явно не в курсе, и в это замешан человек, что не раз пытался меня скомпрометировать. — Так вы признаете, что у вас с господином Уэйном существовал конфликт? — тут же уцепился следователь за свое. Что-то прошуршало, и мужчина тут же исправил свою ошибку. Снова проскрипел стул по полу, а потом торжественно и с придыханием, незнакомец произнес. — Калим Орвей, старший следователь припортового городка Сколлберг. Александр Горрис, вы обвиняетесь в убийстве господина Сотрусса Уэйна, найденного мертвым сегодня. Следствие установило что смерть произошла между шестью и девятью утра этого дня. У вас нет алиби, некоторые улики указывают на вас, а так же, есть свидетели которые могут подтвердить, что вы состояли с убитым в конфликтных отношениях, и даже, однажды, грозились того убить. Прошу не оказывать сопротивления и идти за мной. Дальше мое тело действовало мозгу на опережение, и прежде чем успело произойти что-то еще, я вскочила с дивана, оставив крайне удивленного брата сидеть в одиночестве, вбежала в кухню, и набрав побольше воздуха в легкие чуть ли не прокричала, в лица удивленным мужчинам. — Все сегодняшнее утро, профессор Горрис провел со мной. Я его алиби!