И грянул выстрел

Алиса начала просыпаться. Она слышала свое хриплое дыхание, тикание часов и вот-вот запищит чайник. Она поморщилась, не открывая глаз, пытаясь повернуть голову, но тут все чувства настигли её разом: во рту сушило, голова раскалывалась от боли, шевелиться было неудобно, плечо и вовсе не двигалось. Она услышала шаги или, скорее, шарканье и попыталась открыть глаза. Всё тело болело, ей было жарко.  — Тише, тише. — говорил кто-то, кладя влажную тряпочку ей на лоб — давай, попей воды. — чьи-то руки приподняли её, из-за чего девушка простонала, подниматься было больно. Её рот немного приоткрыли и, смачивая губы, поднесли что-то холодное. Алиса как-то поняла, что это был стакан или же ей так сильно хотелось пить, что она делала это больше автоматически. Её опустили на подушку и она вновь провалилась в сон. Такое случалось около пяти раз за ночь, пока она не смогла прийти в сознание. Открыла глаза девушка, когда была в комнате одна. Это была обычная спальня, может, чуть меньше обычной, и не такая современная по тем временам, но вполне уютная. Она кое-как поднялась, усевшись на кровати и огляделась получше: кровать была застелена покрывалом, сшитым из разноцветных лоскутков, у стены висело одеяло, видимо, спасавшее от холода голой стены в зимние ночи, в каждом углу маленькой кровати были подушки, все пестрые и разные. Рядом с кроватью стояла табуретка, на которой были какие-то лекарства, кувшин с водой и градусник. Достаточно скудный набор доктора. Девушка поморщилась, тут же вспомнив о плече и то, будто в ответ, заныло с новой силой. Пулю кто-то вытащил, осторожно обработав рану. Алиса с интересом ощупывала бинты, которые так сильно хотелось снять, они терлись подмышкой, натирали плечо, а рана жутко саднила. Алиса провела пальцами по бинтам, подумав о том, что у неё точно останется некрасивый шрам. Раньше в неё никогда не стреляли. Она была готова к этому, но… нет, к этому нельзя подготовиться. Алиса поднялась на ноги, немного пошатываясь. Ей надо осмотреться. Конечно, если бы её хотели пытать, вряд ли бы лечили и выделяли столь уютное место, но сидеть здесь и дожидаться спасителя ей вряд ли бы удалось. Алиса вышла из комнаты, осторожно оглядываясь, но запнулась, ударившись о стену.  — Ну и что это такое? — послышалось впереди. — Деточка, ложись обратно, нельзя тебе вставать. Алиса пыталась возвратить, но она так долго молчала, что отвыкла, и голос был слишком хриплым. Может, больное простывшее горло тоже повлияло на это.  — Где я? Что…  — Тише, все хорошо — говорила женщина в возрасте, нажимая на плечи девушки чуть сильнее, чем надо, пытаясь силой её уложить. Алиса поддалась. — Я принесу тебе еды, — сказала она и быстро скрылась за дверью. Девушка чувствовала себя просто ужасно, единственное чего она сейчас хотела, это чтобы боль прекратилась. Она пыталась вспомнить, как могла попасть сюда, прокручивая в голове последние события. Ваня… на душе будто кошки скребли, руки начали невольно трястись, девушка смотрела на свои оцарапанные ладони и тихо плакала. Совсем скоро женщина вернулась с едой, она была полноватой, в цветастом халате и с короткими темно-седыми кудрями. Завидев состояние девушки, она чуть не выронила поднос.  — Ну-ну — приговаривала она — успокойся, тише, тише.  — Я думала… думала они меня схватят. Пытать будут. — она не выдержала и всхлипнула.  — А ты бы рассказала что? — спросила она, садясь рядом и крепко обнимая Алису, немного покачиваясь, будто убаюкивая, как маленькую.  — Нет. Но страшно, — она вытерла лицо, снова шмыгнув носом — друга жалко… — сказала девочка чуть тише, осторожнее, будто боялась, что услышит кто-то чужой.  — А что с другом?  — Убит.  — Кто же его убил? Неужто их генерал какой?  — Я убила… Женщина замерла на время, ничего не говоря, казалось, что даже не дышала, лишь приговаривая «не хорошо, не хорошо» время от времени.  — Что же он, обидел тебя так?..  — Они его пытали, — Алиса и сама чувствовала, как успокоилась и была благодарна за это доброй женщине, но ее сердце до сих пор было разбито. Она сама его разбила, — мучился долго.  — Так значит благое дело ты сделала. И вины твоей нет, получается.  — Я… — «Я не могу ничего сказать, это секретная информация» — подумала девочка и замолчала.  — Тебе не стоит винить себя.  — Я не могу.  — Может, со временем пройдет… а теперь поешь, тебе нужны силы.  — И всё-таки, — возразила девочка — как вы меня нашли? Я думала, мне конец…  — Шла с работы, путь через лес решила сократить, всё равно боятся нечего, — она вздохнула, пересаживаясь в кресло у стены и беря спицы и незаконченную работу со столика, — всё страшное, что могло, оно уже случилось. Там немцев было много, они и мне сначала говорили не ходить, волки, говорят — она со смехом выдохнула, кашлянув — не водятся у нас волки уже лет сто, моя бабушка еще мне говорила, перебили их. Я вижу, темно уже, немцы по домам расходятся, искали что-то. Я бы тебя и не нашла так, — они даже не нашли — но ты хныкала тихо, стонала, у тебя жар был. Бредила, вообщем-то. Вижу, что наша, вот и понесла на спине до дома своего.  — Вы врач?  — Была врачом, — она очень серьезно смотрела на спицы — теперь домработница у них.  — Разве им не нужны врачи? — Алиса поставила поднос с гречкой на воде и чаем на свои коленки и неуверенно взяла в руки ложку.  — Им врачи нужны, — сказала она, строго смотря на девчушку через надетые очки — а мне такие пациенты ни к чему. Они спрашивали, кем работаю, делала вид, что не понимаю, говорила, мол, муж на войну ушел, а сама домработница.  — Ваш муж военный?  — Сейчас каждый военный, дорогая моя, время такое. Но нет, Федька мой был инженером. Был да всплыл! — она беззвучно засмеялась — умер три года тому назад.  — И вы теперь одна?.. — женщине не понравились нотки сочувствия в голосе девушки, но она лишь мотнула головой, молча сидя какое-то время.  — Абсолютно, — выдохнула она. Алиса съела пару больших ложек, не скрывая свой голод. Всё было без сахара, это непривычно, но терпимо. В лагере сахара было навалом, но голод сейчас сильнее.  — Вас война… не пугает? — спросила Алиса.  — Меня пугает, что такие хрупкие девушки как ты вынуждены идти на войну. Их? — она кивнула в сторону окна и, возможно, в сторону соседней деревни, где была Алиса. — Не боюсь. Уж лучше я буду готовить в чужих домах, чем отдам свой. А ты откуда, девочка?  — Из Ленинграда.  — Большой город. — кивнула она — Как там сейчас живётся?  — Говорят, блокада.  — Блокада, — повторила женщина, кивая. — а твоя семья? Неужто убиты?  — Нет, живы. Мне обещали обеспечить мою семью всем необходимым, если я соглашусь.  — Не всем дают такой выбор, у других выбора и вовсе нет. — она замолчала, обдумывая что-то — Ты смелая. Или глупая, — кивнула женщина — я была глупой… Как звать то тебя?  — Алиса. А вас?  — Тамара Васильевна. К этому моменту девушка уже успела съесть всю кашу (тарелка была совсем не большая) и приступила к чаю. Тамаре Васильевне явно было очень одиноко жить одной в таком большом доме, она ещё долго не уходила от Алисы, расспрашивая её обо всем и иногда рассказывая о себе. Как узнала девушка, дочка Тамары уехала за границу ещё до войны и о её судьбе она не знает, оставила только внучку на попечение бабушки, но, к сожалению, ту «бесчестно убили», как выражалась старушка. Тем не менее, рассуждала Тамара Васильевна здраво, даже слишком хладно. Ни капли эмоции не отразилось на её лице при всех рассказах, Алиса замечала такое и раньше: в стариках, реже, в людях моложе. Они будто рассказывали какую-то небылицу, говорили о Смерти так, как если бы та была их обычной соседкой. Казалось, что их ничего не пугает. Алиса лежала ещё три дня, затем начала понемногу прогуливаться, спускаться на первый этаж, гулять на улице. Пыталась подмести, помочь хоть с чем-то, но Тамара Васильевна запрещала. Девушка была не довольна, но понимала. Ссадины только начали заживать, а о плече лучше вообще молчать, но Алиса не могла остаться тут навечно. Это была хорошая жизнь, но не её. Даже если отряд уже ушел, даже если немцы тоже уйдут. Она не могла остаться… Но пока у нее не было выбора. Только восстанавливаться, надеятся на что-то. Прогулки помогали, но всегда хочется большего. Алиса стала отпрашиваться гулять по лесу, недалеко заходя. На пригорке за домом у неё появилось любимое место, она даже соорудила небольшую кормушку, пусть и не очень стойкую. Правда, птиц почти не было, но хлебные крошки, что Алиса относила туда после обеда, стабильно пропадали. Прошло ещё несколько дней, у девушки уже были силы, чтобы делать зарядку и легкую пробежку, ей нельзя терять форму, хоть она всегда не любила физкультуру. Сейчас нет возможности от чего-то отказываться. Появились также силы спорить с Тамарой Васильевной, поэтому Алиса вытирала пыль, мыла полы, иногда пыталась готовить, но не всегда получалось, поэтому Тамара Васильевна брала еду на себя. Пожилая женщина каждое утро и вечер уходила, возвращаясь спустя несколько часов. В один из таких дней она взяла Алису с собой. Алисе было страшно и любопытно одновременно. Мысли о немцах возвращали к вопросу, где ее отряд. Сердце снова сильно забилось: вдруг её узнают? Она выдаст себя? Сколько недель она уже бездействует? Что ей грозит? Как там семья?.. Только одна мысль спасала её — она может узнать что-то полезное. Она может убить оберфюрера. Алиса успела сдать вступительные экзамены в университет, но ответа так и не дождалась, пришла война. Тогда она хотела быть переводчиком, а профильный язык взяла именно немецкий, учила с первого класса. Считала, что он красивый. Алиса не рассказала приютившей её женщине об этом, и планирует и дальше молчать. Надо просто слушать, внимательно и осторожно. Дорога была не длинной, по крайней мере, она казалась длиннее в ту ночь. А может, дело в том, что она бежала по сугробам, по лесу. Утренний мороз неприятно обжигал лицо, наваливший снег мешал идти, но это было прекрасно: блестящий снег переливался в лучах белого солнца, темные стволы деревьев, укрывали своими голыми ветками солнце от лишних глаз, разрезая голубое небо. Немцы заселялись в дома, забирая комнату, но людей нигде не было, а может, они не высовывались. Вели себя тихо, убирали в доме, готовили еду, и только в одном не было людей, там убиралась Тамара Васильевна. Дом был большой, больше, чем у пожилой женщины, наверное, там жил председатель или староста. Но сейчас там только немцы. В доме было тепло, но вовсе неуютно, хотя было также чисто и красиво, как у Тамары. «Немцы всё портят, — подумала Алиса, оглядывая интерьер»  — Раздевайся, раздевайся — привлекла внимание девушки женщина — не стой на проходе. Алиса молча начала снимать пальто, как услышала чьи-то шаги на лестнице, тут же накинула его обратно, вдруг что.  — Тамара… — сказал мужской голос с явным акцентом, затем повернулся куда-то вправо, говоря на немецком: — Переводчика. Подошел солдат, в обычной форме, рядовой.  — Что за девушку вы привели? — переводил солдат. Алиса выпрямилась, опуская голову, которую прикрывал платок. Мужчина на лестнице стоял без гимнастерки, в белой рубашке, заправленной в серые штаны с черными подтяжками. Он вытирал руки полотенцем, явно не до конца закончив с утренними процедурами. Достаточно молодой, с выдающимися скулами, ярко-голубыми глазами, так и не сойдя со ступенек, смотрел на всех сверху вниз. Он поправил свою пшеничные волосы рукой, проводя по бритому виску большим пальцем.  — Внучка моя, Алиса, помогать пришла.  — Я не помню, чтобы у вас была внучка, — он лишь мельком посмотрел на девушку, не заостряя внимания, перевел взгляд на старушку. — Вы всегда приходили одни.  — Болела она, с кровати встать не могла. Немец снова бросил оценивающий взгляд на девушку, чуть задерживаясь, пытаясь что-то разглядеть в её лице. Алисе стало страшно, вдруг ее всё же видели? Заметили лицо? Невозможно! Девушка опустила голову и потупила взгляд, чтобы не выдавать себя, руки немного дрожали, из-за чего пришлось сцепить их в замок.  — Хорошо, — наконец сказал немец, — пусть помогает. Тамара Васильевна по-семейному тепло погладила девушку по голове, помогая снять платок. Алиса чувствовала, как немец смотрит на нее, но решила не подавать виду. Тамара Васильевна вкратце рассказала о том, где что находится, пока Алиса плелась за ней, словесно показала комнаты, в которых надо убраться, где обязательно помыть полы, а куда лучше не заходить. Девушка вымыла руки и прошла на кухню. Тамара открывала банку соленьев, пока кипятилась вода. Алиса невольно заметила, что сама еда не хуже, у Тамары Васильевны всегда всё было на высшем уровне. Как потом оказалось, за её работу каждый день, немцы давали ей часть запасов. Пока девушка резала овощи, она слышала, как заиграла музыка. Классическая, спокойная, красивая, но чья — Алиса не помнит. На музыке были не столь строгие правила, да и, честно, она не считала, что стоит знать композитора: всегда можно просто наслаждаться музыкой. Поднявшись на второй этаж, там, где музыка играла тише, она взяла метлу и пару тряпок, заходя в первую же комнату. Протерла стол, подоконник, и заметила книжный шкаф. Сняв обувь и забравшись на стул, она провела пальцем по верхней деревяшке, и взглянув на палец, невольно чихнула. Ужасно пыльный шкаф. Никому не нужный. Расчищая полки, вытирая их, и снова раскладывая книги по местам, Алиса наткнулась на роман «Как закалялась сталь», вспоминая, как совсем недавно читала его в десятом классе. Затем, на следующей полке стоял такой красивый и толстый сборник рассказов о Шерлоке Холмсе! Девушка, не думая о последствиях, держала книги в руках, ни откладывая их ни на минуту. В итоге Алиса набрала стопку из пяти книг, и, закончив со шкафом, на время поставила их на стол. Алиса развернулась, довольная такой ценной находкой, взялась за швабру и начала активно подметать. Когда комната была чиста, кровати заправлены, одежда сложена, девушка взяла отложенные книги и решила продолжить путь. Она развернулась и замерла, а улыбка почти сразу сошла с лица: перед ней, облокотившись о косяк в проеме двери, стоял тот же мужчина, но уже в полном обмундировании. В сером мундире, с двумя серебряными ветками на петлицах, — Алиса вздрогнула — и серебряными погонами, что говорило о его высоком звании. Столь молодой и недоверчивый, но, все же, перед ней стоял оберфюрер. На его поясе красовался пистолет, так выделяющийся на этом сером фоне. Он молчал. Девушка стушевалась, не зная куда себя деть. Тамары рядом не было, а она так комично стояла с этой стопкой книг. Он будет думать, что она воровка? Застрелит? Обвинит в шпионаже? Как долго он тут стоит? Тем временем, немец медленно обошел девушку, осматривая её с ног до головы, его шаги были четкими и громкими, останавливаясь у стола. Снова начал осматривать, ничего не стесняясь, затем улыбнулся каким-то своим мыслям и посмотрел девушке в глаза.  — Любишь книги? — спросил он, выпрямляясь и подходя ближе. Алиса отступила на шаг назад, немец остановился, улыбнувшись, протянул руку уже более осторожно и аккуратно взял верхнюю книгу. Он посмотрел на название, пролистал её и закрыл, держа в руках. Агата Кристи, «Убийства по алфавиту». — Всё на русском, — почти прошептал он, взглянув на неё. Его тон был успокаивающим и мягким, но девушка гнала такие мысли прочь. — даже не знаю, что это. Совсем не понимаешь меня, да? Я бы тебя тоже не понял, если бы ты говорила. — он снова улыбнулся, обнажая ровные и белые зубы, чуть заострённые клыки. — Боишься… Послышались быстрые и тяжелые шаги, в комнату вошел солдат, приветствуя оберфюрера и быстро рассказывая о проблемах с запада. Кто-то убил разведчика и подложил его голову к двери одного из оккупированных домов. Немец посмотрел на Алису, затем будто взвесил рукой книгу, положил её обратно на стопку и, взглянув на девушку ещё раз, вышел. Алиса слышала, как они спускались вниз по лестнице, обрывки их разговоров, как их шаги становились тише. Девушка присела на пол, вздыхая. Она так переволновалась, что голова начала кружиться.  — Что ты здесь делаешь? — Тамара Васильевна появилась в дверях. — Эту комнату убирать нельзя, я же объясняла. — она вздохнула и махнула рукой — вставай, не сиди на грязном, у меня ещё много дел.  — Почему сюда нельзя заходить?  — Комната шишки, — она вздернула палец вверх, делая притворно важное лицо — встречал нас с лестницы, забыла уже? Генерал какой-то, я в этом не разбираюсь, ты то, наверно, заприметила на его гимнастерке.  — Это оберфюрер, — тихо сказала девушка — на мундире погоны другие…  — Не знаю, милая. Но лучше в таких комнатах не сидеть на полу, подумают, не дай Бог, шпионка. Сделают что-то плохое с тобой… прямо как, — она запнулась. Может, поняла, что это был друг Алисы, девушка уточнять не стала. Тамара кивнула каким-то своим мыслям и сказала: — Пойдем, поможешь мне. В других комнатах было намного меньше работы, там убирались каждый день. Алиса думала, что они пойдут обратно, как раньше делала Тамара, но женщина всё не уходила. Вскоре она начала готовить обед, накормив девушку пирогами с яйцом и грибами.  — Откуда столько яиц? На тесто же надо…  — У них всё есть, у этих. — Тамара Васильевна фыркнула, кивая головой в сторону, — Будешь хорошо вести себя, того и гляди, яблоко дадут. Не знаю, откуда они их берут, зимой то. Алиса молча слушала, параллельно обедая, Тамара не унималась.  — Один раз — ты только представь! — достали клубнику. Сухую, правда, маленькую, зеленую почти. Такого и в лучшие годы зимой не сыщешь… Послышался шум из гостиной, немецкая ругань и топот сапог, музыка резко оборвалась и Алиса затихла, сердце сильно застучало. Тамара Васильевна перестала готовить, вытирая руки полотенцем. Она пыталась сохранить спокойствие, но мимолетные тревожные взгляды в сторону девушки выдавали её. Оберфюрер вошел в кухню и, мельком посмотрев на Алису, переведя взгляд на пожилую женщину, понял атмосферу. Он уже раскрыл было рот, но, снова посмотрев на Алису, видимо, подумал, что его никто не поймет и устало вздохнул, потерев переносицу.  — Переводчика, — он повернулся и крикнул в сторону прихожей. — поверь, пройдёт время, я выучу твой ужасный язык. — сказал он нормальным тоном, но смотрел всё также в коридор, будто говорил это сам себе. Переводчик подбежал почти сразу и оберфюрер повернулся к Тамаре, чтобы говорить с ней практически напрямую.  — Мы поймали русского солдата, — начал он издалека, внимательно изучая реакцию Тамары, пока переводчик говорил его словами. Женщина выпрямилась, её взгляд стал более равнодушным по отношению к немцам — точнее, ребенка — он мельком глянул на Алису. — Он молчит, — оберфюрер пытался подвести максимально осторожно — я прошу просто носить ему еду, но если он что-то скажет, тогда…  — Нет! — перебила их всех Тамара Васильевна, вскочив со стула. Её взгляд был разъяренным, а ноздри раздуты. Была война, Тамара Васильевна потеряла большую часть семьи, у неё чуть не отняли дом, она вынуждена жить с мыслью о том, что кормит и обслуживает вражеских офицеров. И, будем честны, вероятно, после раскрытия сего факта ее расстреляют советские войска.  — Я дам вам время подумать. — оберфюрер оставался всё таким же спокойным. — Зайду к вам вечером. Он встал, не слушая ругань женщины, и вышел из комнаты, за ним проследовали и другие военные.