Правило идеального человека

Эта девушка была человеком, которого было почти невозможно понять сразу. Вообще, он бы не обратил на нее внимания, посчитав ее обычной лицемеркой, хотя и лицемерие которой достигало такого уровня, что даже внушало уважение. Так он бы и подумал, если бы она прятала свои глаза под черными очками. Большие шоколадные глаза, которые, несмотря на холодную вежливость их обладательницы, были невероятно живыми. В них отражалось абсолютно все эмоции, которые возможно было себе представить, и это приводило в еще большее замешательство. Она никогда не давала четких ответов на прямые вопросы. Когда ее спрашивали, что она предпочитает: такояки или якисобу, она улыбалась своей до чертиков раздражающей улыбкой и отвечала: —Я не думаю, что из этих двух блюд отдаю предпочтение чему-то одному. А в глазах видно: неправда. Ну, так почему бы не сказать прямо? Кто ее знает? На любой прямой вопрос все они всегда получали этакий ну-так-уж-и-быть-ответ. А глаза сверкали каким-то удивленно-радостным светом. Она дала прямой ответ лишь раз. Прямое «Да», вместо всяких «Если» и «Возможно», но категоричность ответа тут же была смягчена тройкой слов, все же не сделавших ее слова менее ясными. Казалось, она вечно чего-то боялась, вечно вздрагивала от своих собственных слов, более искренних, чем остальные, от обычного, доброжелательного выражения лица с каким-то подобием искренней улыбки. Боялась ли она того, что все догадаются об ее неискренности? Может быть. Но кто посмеет спорить с выражением глаз? Все в ней говорило о ее идеальности, даже сейчас, пока она стояла возле таблицы счета и перелистывала значения, она умудрялась поддерживать выражение идеальной доброжелательности, до ужаса прямую осанку и королевский полунаклон головы. Но только не глаза. В них все прямо горело желанием опереться о счет и, вздохнув от усталости, улыбнуться. Так почему бы и не сделать это? Этим своим поведением она была похожа на Кенму, тоже вечно переживавшего насчет того, что о нем подумают другие. Только не совсем. Не было заметно, что она переживала о мнении других. Может быть, просто она чертовски честолюбивая и не может допустить хоть какого-то намека на свою не безоговорочную идеальность? Может быть, но вряд ли. Эта ее контрастность была везде. Она говорила одно, а думала совсем о другом, улыбалась, когда злилась, даже ее личность была до странного неоднозначной и контрастной. Она вела себя так, чтоб люди на автомате поддерживали с ней небольшое расстояние, как с человеком, который выше их по всем параметрам. Даже третьегодки, ее сэмпаи, уважительно обращались к ней. Это было похоже на то, что она устанавливает расстояние, мол, простолюдины, не подходите ко мне и не омрачайте мою идеальную ауру. Но на простой и дружелюбный вопрос: «не хочешь прийти к нам еще?» в ее глазах отражалось такое неподдельное счастье от простого предложения и такое непонятное удивление, что создавалось впечатление, что она считает себя каким-то неполноценным существом, недостойным общаться с обычными людьми. В ней что, два человека живет? Это приводило в замешательство. И раздражало. И удивляло. И даже немного забавляло. Похоже, что он тоже становился контрастным и неоднозначным существом. Это заразно, что ли? —Эй, Куро, что-то случилось? — послышался рядом негромкий голос Кенмы. Куроо улыбнулся другу, но, как ему показалось, тот не купился: —А что? —Ты какой-то тихий стал. —Да ничего, — он вновь улыбнулся, но в этот раз как обычно, довольно и лукаво, — пойдем, поздно уже. —Да? Точно, — рассеянно согласился Кенма и, засунув приставку в сумку, поплелся за другом, слушая его планы насчет завтрашней тренировки. Не стоит забивать свою голову всякой ерундой. Это же не в нашем репертуаре. Нужно всего лишь понаблюдать и сделать необходимые выводы, а только потом приступать к активным действиям. Как и обычно. Вообще, жизнь не особо отличается от игры в волейбол, поэтому пока можно и повалять дурака. До определенных границ.