Правило идеального человека

Кага сидела на большом диване, забившись в самый его угол и сиротливо прижала колени к груди. Мама устроилась к ней слишком близко. Ближе, чем за эти несколько лет их жизни после смерти отца. Сердце колотилось от волнения. Кага впервые за долгое время внимательно посмотрела на маму, жадно запоминая ее лицо, фигуру, голос, даже силуэт ее рук... Мать теперь была для нее неизвестной женщиной, которая внешне, быть может, мало чем изменилась, но все равно казалась чужой, незнакомой... страшной? —Знаешь, — Шиору как-то судорожно вздохнула и, закинув ногу на ногу, прикрыла глаза, слабо, устало улыбнувшись, — твои брат и сестры так обрадовались, когла ты заглянула к нам на ужин. Младшенькие ждали тебя каждый вечер. —Мне показалось, что если они и ждали чего-то, то только момента, когда я скроюсь долой с их поля зрения. Они прожигали меня глазами, я же видела. —Они просто были смущены. Как и ты. Это ведь, если вспомнить, ваше чуть ли не первое официальное знакомство. Даже Ланса нервничала, хотя вы с ней и общались гораздо больше, по сравнению с остальными. —А ты? — эта фраза сорвалась с языка непроизвольно, прежде, чем Кага успела осознать, что именно она говорит. —Я? У меня тряслись руки. Но я так рада, что мы, наконец, можем поговорить, — Шиору вновь мягко улыбнулась, а затем внезапно поднялась со своего места и заключила дочь в объятия. Ее плечи дрожали. —Прости меня. Прости меня. Прости. Прости за папу, прости за отчима, прости за все, что каждый день переворачивало твой мир с ног на голову. Прости за Кагами. Прости за предрассудки. Прости за плохой пример, прости за отсутствие внимания. Прости свою слабую маму, Кага. Прости. Она, словно не в силах остановиться, раз за разом, словно заведенная, твердила "прости, прости". Ее шепот дрожал от слез, от вины, от отчаяния, которое она так долго держала в себе, не позволяя дать себе слабину, проявить свое отчаяние перед своей драгоценной семьей. Только Ланса знала обо всем. Знала, но никому не говорила. Тоже молча держала все свои переживания, обиды и страдания внутри себя до самого конца, до нервного срыва. Почему Кага забыла об этом? Почему так отчаянно, упорно смотрела только на Кагами, слушала то, что говорит ей лишь он и только он. Почему упрямо запирала все двери, все входы, которые ее семья - новая семья - упорно ломала год за годом. Почему? Потому что Кагами был для нее авторитетом? Потому что была согласна? Или потому что ей хотелось лживых страданий, желания чувствовать себя оскорбленной, одинокой и брошенной всеми? Семья для мамы значила все. Это было для нее единственным смыслом для жизни, аргументом для извечного превозмогания всех трудностей. Смерть мужа, проблемы в школе у сына, плохой пример для дочери, отчаяние, боль, страх, внезапно наввлившаяся нищета - это раз за разом ломало Шиору, делало ее с каждым разом все более беззащитной перед тружностями, перед жизнью. А потом появился он. Мужчина, у которого внезапно умерла жена, оставив ему на прощание четверых детей, убитых горем, и пустую квартиру, каждая пылинка которой прямо кричала о прежних временах, наполненных счастьем. Они были спасением друг для друга. Они вытягивали друг друга из плотного, бездонного омута отчаяния, в который затянула их судьба, они просто пытались жить дальше. Как было правильно. Как было нужно. Как Кага могла просто забыть об этом? Дура. Эгоистка. Кто из них был более несчастен, взгляни на ситуацию Кага с этой точки зрения. Да, она потеряла отца, любимого, драгоценного папочку. Но мама потеряла, мужа, вдохновение, партнера, возлюбленного, опору, поддержку - она потеряла всместе с ним почти все, чем дорожила. Мама никогда не менялась, если подумать. Менялись люди, менялось время, менялась Кага, поддаваясь словам, которые она сама упорно называла бессмысленными и незначительными. А мама отставалась прежней. Год за годом посвящала свое время, всю свою жизнь белоснежному дому, похожему на греческий храм и его обитателям. И теперь извинялась. Что же теперь? Кага ждала этих слов несколько лет, представляя то одиночество и сожаление на лице матери. Теперь это, наконец, произошло. Тогда почему же так хочется разрыдаться? Почему так плохо? Почему так стыдно? Почему она такая? —Мама, — это слово прозвучало из уст Каги как то непривычно, незнакомо. На языке словно почувствовалась сладость от нежного, теплого слова, — прости меня. Прости меня, мама. Объятия стали крепче. Кага уткнулась носом в мамино плечо и почувствовала до боли знакомый запах. Кага помнила его. Это были духи той самой марки и того самого аромата, что отец несколько лет назад подарил маме на годовщину их счастливой свадьбы, перед тем как уехать. Уехать и больше не вернуться. Сердце разорвалось окончательно. Интересно, когда Кага в последний раз так отчаянно плакала? Она не понимала, грустно ей было, или то была радость и облегчение от свалившегося с души груза? Наверное, это было нечто, похожее на все это. То кисло-сладкое чувство, что она испытывала в тот миг, почему-то напоминало Акари лимон с сахаром.

***

Ланса стояла, опершись о косяк двери. На ее губах играла какая-то странная, слабая улыбка. Заправив за ухо молочно-белую прядь волос, она едва слышно вздохнула, вышла в коридор и негромко, почти беззвучно, проговорила: —Вот ты и снова заставляешь маму плакать, старшая сестра. Ладно, в любом случае... —Ланса, ты не видела мой учебник по литературе? — Ланс выглянул из-за угла, зачесав длинными пальцами свою густую белоснежную шевелюру с редкими розоватыми прядями. —Возьми мой. Не ходи здесь этим вечером. Ланс на мгновение непонимающе приподнял бровь, затем моргнул, на его лице промелькнуло выражение понимания и он, кивнув, скрылся из поля зрения, на ходу схватив младших сестер за руки и потащив их на второй этаж, к себе в комнату. —Пойдемте, куколки. Не будем мешать маме и старшей сестренке сегодня. Ланса, идем! Ты обещала послушать сказку, которую я буду читать вам сегодня перед сном. Ланса вновь улыбнулась, уже ярче, прищурила глаза, и, кивнув, последовала за братом: —Иду, иду. Не надо шуметь.