9 декабря 2007
Это должно было быть его первое Рождество, которое он не собирался встречать со своей семьей… Чудовищно громкая музыка гремела из огромных колонок, била наотмашь по вискам так, что Иван вскоре почувствовал, как перед глазами верными предвестниками головной боли поплыли цветные пятна. Хотя, может быть, это пульсировали ярким светом два зеркальных шара, медленно вращающихся под потолком. Он взглянул на своих спутников, пытавшихся перекричать очередной попсовый шедевр 80-х, затем перевел взгляд на разгорячённую толпу. Это должно было быть их первое Рождество… Ночной клуб был переполнен так, что яблоку негде было упасть. Посетители сидели за столиками у стены, толпились у барной стойки, выделывали сумасшедшие па на битком забитом танцполе. Весёлый смех, нестройное пение, оживлённый гул голосов сливались с навязчивым ритмом популярных когда-то танцевальных мелодий. Официанты сбивались с ног, а бармены трясли горлышками бутылок, торопясь обслужить подвыпившую публику. Они должны были перезваниваться каждый вечер, обсуждать меню праздничного стола и цвета игрушек на их первой рождественской ёлке… Задумчиво водя пальцем по ободку бокала с водкой и наблюдая, как тает в нем лёд, Иван вдруг поймал на себе чей-то взгляд. Подняв глаза, он встретился с сосредоточенно изучающим его Младеном. В рождественскую ночь они должны были целоваться до одури, лишь изредка переводя дыхание, и наконец-то заниматься любовью до полного изнеможения, не ограничиваясь взаимной дрочкой… Вымучив счастливую улыбку, Иван зажмурился, и залпом, в один глоток, закинул алкоголь себе рот, тут же закашлялся и вытер невольно выступившие слезы. Крстаич переглянулся с Джонсом, что-то ему прокричал на ухо. Тот его, кажется, всё равно не услышал, но, на всякий случай, улыбнулся и кивнул головой. До Рождества оставалось шестнадцать дней… Вчера вечером, после игры во Франкфурте, эти двое окружили его с обеих сторон, прижали к дверце шкафчика, не давая ни малейшей возможности выбраться. Затем довольно грозно поинтересовались, осознает ли он, что кислая физиономия одного юного полузащитника очень вредит кобальтовым. Он тогда, на всякий случай, понимающе кивнул головой, хотя мало что понял, и… в воскресный вечер оказался в их компании в самом популярном ночном клубе Дуйсбурга (1). Шестнадцать дней назад они поругались… Иван украдкой посмотрел на часы. Четыре утра… Если их тренер узнает, что они нарушили режим, то им точно несдобровать. Времени осталось лишь на то, чтобы добраться до квартиры, принять душ, быстро перекусить и отправиться на тренировку. Но если бы они остались вдвоем на ночь, то обязательно бы помирились… Младен залпом допил содержимое своего бокала, поднялся из-за столика, схватил Ивана за руку и потащил за собой к выходу. Оказавшись на свежем воздухе, вытащил из кармана пачку сигарет, медленно затянулся: — Что с тобой происходит? Последние две недели ты сам не свой… Поругался с подружкой? Иван, пытаясь унять отчаянное сердцебиение, выдавил из себя: — У меня нет подружки… — Нет, ты пойми меня правильно. Я спрашиваю это не из-за праздного любопытства. Капитан (2) беспокоится, просил узнать. Сам понимаешь, когда на кону выход в плей-офф… Младен внимательно на него посмотрел, и собрался еще что-то добавить, но Иван вдруг решительно тряхнул головой. — Я поругался не с девушкой, — с вызовом отчеканил он. — Я поругался со своим парнем… Сощурив глаза, он уставился на Младена испытующим взглядом, ожидая ответной реакции. — Ох, ты ж, ну, надо же, — моргнул тот, с удивлением почесав затылок. — Так, значит, сотня баксов моя! А мог бы поставить на машину… Ивану показалось, что он ослышался. Он ожидал чего угодно — брезгливого презрения, смущения, мучительной неловкости — но только не этого. — Мы поспорили с Марсело: гей ты или не гей. И знаешь, я выиграл… Иван неожиданно расхохотался: — Хорошо, что ещё не делали ставки на то, снизу я или сверху. Как некоторые в нашей сборной, которые слишком уж увлеклись решением вопроса, кто в кого из нас сует свой член… Улыбнувшись, Младен хлопнул его по плечу: — Чтобы делать такие ставки, надо быть уверенным в этом наверняка. Ладно, пора разъезжаться по домам… Иван мысленно было перекрестился, радуясь отсутствию лишних вопросов. Но Младен, уже взявшись за ручку двери, внезапно резко обернулся: — Так ты снизу или сверху? Всё-таки безбожно покраснев, Иван хмуро бросил: — Пока еще нигде… Возвращаясь следом за Крстаичем в душный зал, он сердито подумал о том, что вот из-за одного такого чрезмерно любопытствующего они и поссорились. Можно подумать, есть какая-то разница! Сверху, снизу… Да не всё ли равно, когда ты влюблён по уши…24 декабря 2007
Последняя перед каникулами тренировка заканчивалась пробежкой под безрадостным зимним дождем. Вымокший до нитки Иван, наматывая с командой круги по стадиону, уныло размышлял над тем, что же ему делать сегодня вечером. Купить билет и полететь домой к родителям? Насладиться тихим отдыхом в кругу семьи, обнять любимую сестрёнку, поболтать о пустяках с отцом, выпить вишнёвого ликера, сделанного любящими мамиными руками… Купить билет и полететь в Загреб? В ту уютную квартирку недалеко от «Максимира», в которой наверняка уже стоит украшенная ель, а на окнах заботливо развешаны гирлянды. Подхватить на руки несопротивляющегося хозяина, зацеловать, заласкать, залюбить до охрипшего от непрерывных стонов голоса… Или… не покупать билеты вовсе? У родителей придется держать лицо всем довольного мальчика, взрослого и самостоятельного. Ну, а в Загребе вряд ли ему вообще будут рады, учитывая то, что они до сих пор не помирились… Наверное, всё-таки надо остаться дома. Закрыться, завернуться в теплый плед, спрятаться от всех. Идеальное празднование, если хорошенько подумать! — Увидимся, ребята… — Всем счастливого Рождества… — До встречи… — Надо бы встретиться в промежутке между праздниками… — Созвонимся… — Удачи… Парни торопливо прощались, выскакивая один за другим из раздевалки. Иван, окончательно так и не решивший, что ему делать, медленно откинулся к стене и прикрыл глаза. — Ракитич? Он вздрогнул от неожиданности, озадаченно уставился на вошедшую уборщицу. — Что ты до сих пор здесь делаешь? Иван пожал плечами: — Ничего, фрау Хильда… — Пора бы уже домой поторопиться, поближе к подаркам. — У меня даже нет ёлки в этом году, — криво усмехнулся он. — Да и не только ёлки… — Но и настроения тоже? — Женщина старательно отжала тряпку, потом, откинув тыльной стороной ладони выбившуюся из платка прядь волос, взглянула на него с интересом. — Без ёлки Рождество — не Рождество вовсе. Как же ты его будешь праздновать? У него вырвался нервный смешок: — Право слово, не знаю. Может, куплю мандаринов. Ещё чего-нибудь вкусненького… — Мне кажется, ты должен начать с покупки ели, — с какой-то странной настойчивостью сказала она, понизив голос. — Поверь мне! — немного помолчав, зачем-то добавила, обращаясь то ли к нему, то ли к опустевшим шкафчикам, — к тому же, к вечеру обещают снег.***
Ледяные струи медленно поливали здания, голые ветки деревьев, фонари, скамейки, сделанные из сине-белых шаров ёлки, людей, прятавшихся, как и он, под зонтом и спешно делавших последние покупки. Но, несмотря на отвратительную погоду, отовсюду слышались оживлённые разговоры и звонкий смех. Окна домов, выходящих на главную улицу Гельзенкирхена, загорались мириадами огней. На Банхофштрассе царила предпраздничная суета. Рождество всегда было одним из любимых его праздников. Предновогодняя атмосфера, предвкушение чуда, сверкающие гирлянды в красочных витринах магазинов, улыбки на лицах прохожих, круговерть пушистых снежинок, вифлеемские свечи в окнах домов, запах хвои и мандаринов, рождественские открытки с милыми пухлощекими ангелочками от родственников, печенье с молоком для Санты и хитрющий взгляд Деяна, подкладывающего монетки в висящий над камином красный чулок Николь… Фрау Хильда права, внезапно понял он, настроение начинается с ёлки и свернул в заледенелый переулок к рождественскому базару. Он совсем не так планировал провести сочельник. Но всё вокруг так и пело от радости, так зачем он будет портить себе праздник… Прислушавшись к детскому пению, доносившемуся из находящейся неподалеку церкви, он почувствовал, как на глаза невольно навернулись светлые слезы от нахлынувших воспоминаний. Церковный хор распевал «Stille Nacht, heilige Nacht!..»(3). Украдкой смахнув их, он улыбнулся, невольно увидев себя белобрысым малышом, тянувшим шоколадку из адвент-календаря. Мама, притворно хмурясь, всегда, прежде чем он успевал открыть очередное окошко, просила его вспомнить, что плохого и что хорошего он сделал за день, и помолиться ангелам. Она говорила, что они прилетают в ночь под Рождество к тем детям, которые хорошо вели себя в течение года, и выполняют самое главное желание. Сегодня он напишет для них записку с одним-единственным желанием, завтра утром её сожжёт, развеет пепел, и первым же рейсом отправится в Загреб. Они еще успеют встретить их первое Рождество так, как планировали… Под ногами поскрипывала ледяная корка. Горячий стаканчик щекотал ноздри кофейным с тонкой ноткой корицы ароматом. Жмурившийся от удовольствия, словно кот, Иван прихлёбывал душистый напиток, придирчиво рассматривая лежащие перед ним деревья: слишком реденькие… слишком маленькие… чересчур высокие даже для его квартиры… с лысой верхушкой… с кривым стволом… Нет-нет, ему нужно настоящее рождественское дерево. Какое именно, он и сам не мог сказать толком. Но оно несомненно должно подарить ему праздничное настроение. Приплясывающий то ли от холода, то ли от нетерпения продавец наконец-то вытянул из кучи ту самую ёлку, небольшую, пушистую, с настоящими шишками на ветках. Иван благодарно кивнул головой, перехватил её поудобнее и направился домой, с трудом втиснулся с ней в маленький лифт, умудрившись исцарапать лицо колючими хвоинками. Дверь некоторое время не хотела открываться. С трудом отомкнув замок, он ввалился в прихожую, споткнувшись о разбросанную с утра обувь. В квартире было тихо и пусто. Праздничное оживление, стоило ему лишь оказаться в тёмной комнате, куда-то пропало. Втащив дерево в гостиную, Иван небрежно бросил его на пол, машинально выглянул в окно. В доме напротив весело мигали разноцветные огоньки. Он с треском задвинул шторы, скинул куртку, тяжело вздохнул и уселся на диван. Вставать совершенно не хотелось. Вся затея с ёлкой вдруг показалась ему глупой и бессмысленной. Помедлив, он пощёлкал пультом, рассеянно переключая каналы, раздражённо поморщился и выключил телевизор: смотреть приторные до отвращения фильмы про любовь совершенно не хотелось, слушать навязшего в зубах Синатру тем более. Иван несколько раз шмыгнул носом. Хотелось заплакать от жалости к себе, но в глазах было сухо, и слёзы упорно не собирались течь. — Напомни, почему мы с тобой поссорились? — раздался за спиной низкий хриплый голос, который он узнал бы из тысячи. Иван дёрнулся, отчего-то боясь обернуться и (не)увидеть того, кто произнёс эти слова. Что-то сжалось у него в груди, а сердце, готовое разорваться от счастья, забилось так громко, что он даже засомневался на мгновение, не ослышался ли. — Не… не помню… — так же хрипло ответил он. — Из-за какой-то ерунды… — …по имени Ведран… — серьёзно подтвердил Лука, опустившись перед ним на колени и взяв его ладони в свои руки, наклонился, коснулся их сухими губами. Иван на мгновение задержался взглядом на этом чётко очерченном рте, постоянно искусанном от волнения, потом встретился с виноватыми глазами. Лука шумно втянул носом воздух, словно перед прыжком в бездну, а потом, покрывая поцелуями его руки, лихорадочно, одними губами, зашептал: — Прости меня! Я настоящий идиот! Я дурак! Поверь мне, на самом деле, он хороший парень! Мы с ним бок о бок пять лет прожили, и в молодежке, и в «Динамо». Просто ему было трудно смириться с мыслью, что его лучший друг оказался геем! А тут ты ещё свалился как снег на голову… И я пропал, Иво! — он сглотнул и продолжил торопливым шёпотом. — Вот он и приревновал меня к тебе! Ведь я пропал! Я в тебя влюбился с первого взгляда! Я должен был остановить этот дурацкий спор! Ты простишь же? Простишь? Иван нервно прикусил нижнюю губу в попытке успокоиться, хотя ему сейчас больше всего хотелось заорать во весь голос от нахлынувших эмоций. Лука обычно так редко выказывал свои чувства, что только лишь серьёзное потрясение могло его вывести из себя. И Ивану нравилось, нравилось слишком сильно, видеть его вот таким, потерявшим всякий контроль над собой. — Простил уже… сразу же… — буркнул он, утыкаясь носом в лохматую макушку. — Чего ты трубку-то не брал? — Не могу я так мириться. Мне глаза твои надо было видеть, — покаянно опустил голову Лука. — Я давно собирался к тебе прилететь. Но мы тут из Кубка УЕФА вылетели, да еще «Славену» в пух и прах проиграли. Вот нас Бранко (4) и наказал: и телефон отобрал, и с базы не выпускал… Охваченный нежностью, Иван поймал его лицо в ладони, прижался пылающей щекой к щеке и еле слышно прошептал: — Какой же ты у меня… — Вот кто бы говорил… — пробормотал в ответ Лука, подставляясь под робкие поцелуи. Потом, неохотно оторвавшись от ивановых губ, смущённо попросил: — Не торопись, пожалуйста. У нас с тобой вся ночь впереди… Иван послушно отодвинулся и зажмурился, сжав руки в кулаки в безуспешной попытке справиться со скрутившейся в животе горячей спиралью. — Иванко… — услышал он тихий голос Луки. — Ты, что, обиделся? Он распахнул глаза, встречая настороженный взгляд, быстро-быстро замотал головой. — Я немного боюсь, но ведь это нормально? — Лука торопливо облизал пересохшие губы, по привычке запустив руку себе в волосы. Иван внимательно вгляделся в любимое лицо: всегда бледные щеки сейчас были расцвечены неровными пятнами румянца. Его неожиданно также охватило смущение. Он медленно выдохнул, стараясь согнать предательскую краску со своих щёк: — Я тоже боюсь… На какое-то мгновение они замерли, а потом Лука неожиданно фыркнул и в глазах запрыгали озорные искорки: — Давай, что ли, тогда ёлку наряжать? Примятые лапы ёлочки уже оттаяли и распушились, и в гостиной пахло хвоей и праздником. Иван достал из-под кровати пыльную коробку. Лука открыл её и восхищённо присвистнул: — Откуда такое богатство? Коробка доверху была заполнена ёлочными игрушками: большие разноцветные стеклянные шары, серебряные сосульки, олени и Санты, зайцы и белочки, блестящая мишура, золотистые нити дождя… — Да мама еще по осени привезла. Сказала, чтобы не было тоскливо, — смущённо ответил Иван, краем глаза заметив дрогнувшие в полуулыбке губы. — А это что такое? — Лука выудил со дна коробки старый облупленный шарик с эмблемой «Барселоны». Иван вспыхнул до корней волос и умоляюще пробормотал: — Только не смейся, пожалуйста. Это моя любимая игрушка детства… И мечта. И я бы хотел, чтобы она когда-нибудь стала реальностью, — он поднял голову и взглянул на Луку. — Ты же не считаешь, что это глупо? Тот непонимающе моргнул: — Глупо мечтать? Затем выражение карих глаз стало мягче. Лука настойчиво потянул его на себя, уткнулся подбородком ему в плечо: — Носить футболку этого клуба — большая честь для любого футболиста… — И для тебя? — тихо спросил Иван. — И для меня… — сказал ему куда-то в шею Лука (5), немного покачал игрушку в руке. — Куда нам её повесить? Они наряжали ёлку не спеша, негромко пересмеиваясь, иногда, легко, словно бы невзначай, касаясь друг друга руками, вздрагивая, смущённо улыбались и чуть заметно краснели. Уютно мерцали гирлянды, разгоняя сумрак по углам гостиной, свеча на подоконнике дрожала желто-алым язычком пламени, волшебный запах хвои и купленных Лукой мандаринов, сводил их с ума. Потом они, переплетя пальцы, сидели на полу перед ёлкой, с глупыми улыбками на лицах и с торчащей в волосах мишурой. Лука тихо выдохнул, боясь пошевелиться: — Какого дьявола ты такой красивый? — И ты… — Иван с замиранием сердца непроизвольно задержал дыхание, залюбовавшись Лукой, очертил губами его острые скулы, коснулся едва заметной щетины на щеках, потянул из волос золотую дождинку, не удержался, с наслаждением запутался в мягких локонах, пропустил их через непослушные пальцы. Он наслаждался этими прикосновениями, словно одержимый. С трудом проглотив комок в горле, сквозь блики от гирлянд Иван разглядел в огромных чёрных зрачках напротив нетерпеливое растущее желание. Пристальный взгляд Луки, гипнотизируя, метнулся к его губам, и тело окатило волной почти мучительного возбуждения… А потом Иван почувствовал, как предательски громко заурчало в животе. — Бабочки проголодались? — Лука издал короткий смешок, слегка рассеявший любовный морок. — Мои тоже… У тебя есть что поесть? Иван пожал плечами, тоже приходя в себя: — Можем заказать. Рождественского гуся, думаю, мы вряд ли получим, но с остальным тут проблем нет… — Благослови, Иисус, создателей телефонов и поставщиков еды, — Лука, засмеявшись, поднял руки ладонями к небу. — Аминь… Он вслушался в бойкую немецкую речь Ивана, быстро перечислявшего заказ. Затем, не удержавшись, пробормотал ему на ухо: — Ну и язык… Только для порно… — Was? — донеслось из трубки. Иван, прикрыв её ладонью, сделал страшные глаза, снова быстро и извиняюще затараторил, потом отбросил телефон на кровать, и с неподдельным удивлением приподнял брови: — Тэк-с, тэк-с, ты смотришь немецкое порно? — Ты лучше любого порно в мире… — сдерживая рвущуюся улыбку, с шальным блеском в глазах ответил Лука, заставив сердце Ивана ухнуть в груди и гулко застучать под рёбрами. Он собрался было шагнуть к Луке, но, быстро опомнившись