Моя искренняя благодарность Taess за матчасть и синей резинке за то, что она есть:)
***
— Чёртова ведьма! Да не верю я в эти твои чудеса… — думал Иван, пытаясь не прикусить язык на очередной кочке. — В логику верю, в рационализм верю, в здравомыслие… Всему можно отыскать разумное объяснение, даже если его сразу и не обнаружить… Иван Ракитич, студент первого курса факультета этнологии Белградского университета, второй час тащился в маленьком потрёпанном автобусике по разбитому асфальту незнамо куда. Еще буквально неделю назад он просто ткнул пальцем в точку на карте, а сегодня уже отчаянно чихал, сидя на заднем сидении автобуса. Спинки у пассажирских мест были низкие, стекла безжалостно дребезжали, в салоне клубилась пыль и противно поскрипывала на зубах. О местечке, куда Иван направлялся, он мало что знал: родители в экспедиции сюда ни разу не приезжали, а короткий отпуск на море предпочитали проводить у дальней родни в Пуле. Таким образом, место первой самостоятельной практики было подобрано путем научного тыка. Просто куратор посоветовал деревни близ Велебитского хребта. Он аргументировал выбор тем, что тот район, даже по современным меркам, настолько глухое место — этакая неказистая раковина, — в которой вдруг да и отыщется пусть маленькая, но ценная этнографическая жемчужина. За окнами автобуса проплывали все в садах деревушки, холмы с высокой, и, несмотря на июль, уже рыжеватой травой, фермы, засаженные подсолнечником, небольшие озерца со стоялой водой. И всё это на фоне бескрайнего синего неба и громадных серокаменных, поросших тёмно-зелёными соснами гор, точно сошедших с красочных рекламных проспектов Союза Профсоюзов Югославии. Однако Иван был не в состоянии любоваться этой красотой. Так хорошо начавшийся день испортила встреча с полоумной старухой, странный разговор с которой он прокручивал снова и снова. Потом вспомнилась и бабушка, да так явственно, будто расстался с ней буквально накануне, хотя со дня её смерти прошло уже девять лет. Память услужливо подкинула картинку — воспоминание из детства, как она, высокая, с безукоризненной осанкой и аккуратным пучком на голове, поправляет очки на переносице, и строго — она никогда не сюсюкала с ним, воспринимая внука как равного себе, — говорит, что мифы, сказки, легенды являлись всего лишь отражением реальности древнего человека. «Сказка, Иван, это продукт народной фантазии. Представь, что ты не ходишь в школу, не читаешь книги, не смотришь телевизор, следовательно, не можешь понять устройство окружающего тебя мира… — словно вживую зазвучал громкий голос, привыкший держать внимание больших лекционных аудиторий. — Конечно же, несмотря на вопиющую неграмотность, ты всё равно, хоть как-то, захочешь объяснить явления природы. Следовательно, населишь мироздание таинственными вымышленными существами. Не так ли?» — Так, бабуля, так… — негромко бормотнул он, согласно качнув головой. Наткнулся на удивлённый взгляд кудрявого малыша, сидевшего на руках у матери: тот старательно сосал большой палец, не отрывая от Ивана огромных голубых глаз. — Не хватало ещё напугать ребёнка… — Иван подмигнул ему, затем снова уставился в окно. — Ну и денёк! Даже странно, что утро было таким обыденным…***
Сегодняшнее утро действительно началось с банальной яичницы и огромной чашки кофе. Затем только что умытая, но всё ещё сонная столица (1) из окна старого трамвая, мягкое удобное сиденье в просторном «Икарусе», несколько часов езды, с двумя короткими остановками… В родной Загреб Иван приехал уже к обеду. Сперва думал добежать до дома, благо жил неподалёку, — до автобуса на Задар оставалось часа полтора, — потом, поразмыслив, решил, что никто в пустой квартире его не ждёт, так как родители недавно уехали в очередную геологическую разведку. Побродил по вокзалу. Остановился поглазеть на весело галдевших студентов. Груда битком набитых рюкзаков, свёрнутые палатки, непременная спутница путешествий-гитара напомнили развесёлую абитуриентскую практику. Испустил завистливый вздох, купил для утешения эскимо и поднялся на второй этаж в зал ожидания. Здесь царили прохлада и тишина. Недалеко от входа о чём-то шептались две женщины средних лет, бесцельно слонялась влюблённая парочка, не замечавшая ничего вокруг, да многодетная семья расстелила на пластиковых сидениях газеты и разложила еду. Отец семейства сосредоточенно жевал бутерброд с колбасой, дети, вторя ему, тоже послушно набивали рты под бдительным взором матери. Иван занял самое дальнее от них свободное место и занялся мороженым. Лакомство было съедено быстро, но до отправления по-прежнему оставалась уйма времени. Не зная чем себя ещё занять, он оглянулся по сторонам и заметил на сидении оставленный кем-то из пассажиров журнал. Кроваво-красная надпись на обложке сообщала, что внутри уважаемый читатель отыщет захватывающие и жуткие мистические истории на любой вкус. Иван лениво просмотрел содержание: «Легенда о городе фей», «Каменные сваты», «Лох-Несс по-хорватски», «Красная Марта — владычица, которая была свирепее дракона», «Юре Грандо — самый старый европейский вампир» (2)… Но внимание привлекла лишь одна из статей — «Чёрная королева Барбара Цельская», — да и то, потому что это имя ему было хорошо знакомо с детства. Со страницы на него надменно смотрела черноволосая дева с вороном на плече. Иван бегло пробежал глазами текст: … самая влиятельная женщина своего рода… …говорила на латыни, немецком, венгерском, французском, чешском, польском и хорватском языках и была наделена природным даром к политике и дипломатии… …поставить в один ряд с Клеопатрой, Екатериной Медичи, Екатериной Великой и Марией Терезией… … вышла замуж за короля Сигизмунда и основала знаменитый Орден дракона… — Интересная особа… Иван вздрогнул от неожиданности. Маленькая костлявая старушка с пушистыми седыми волосами, казалось, материализовавшаяся прямо из воздуха, сидела напротив Ивана, опираясь на кривую сучковатую палку, и беспардонно сверлила его выцветшими водянистыми глазами. Про таких обычно говорят «божий одуванчик», но в ней было что-то, что отталкивало: то ли слишком уж похожая на грязную бумагу тонкая морщинистая кожа, то ли крупная родинка с длинными волосками на щеке, то ли сиплое несвежее дыхание, вырывавшееся из беспрестанно причмокивающего рта, то ли мешковатое тёмное тряпье с запахом лежалого белья. Так или иначе, но вместо того, чтобы загореться восторгом — Вот оно, началось! Только успевай записывать! — Иван невнятно промычал что-то типа «Ммм, вот как?!» в тайной надежде, что она отстанет. Но старуха приняла этот ответ как призыв к диалогу, заправила выбившуюся седую прядку обратно под чёрный платок и устроилась удобнее с явным намерением поговорить: — Ты знаешь, ведь Барбара заключила договор с самим сатаной. Он спасает её от турок, она в обмен отдаёт Медведград. Однако, когда крепость была спасена, Барбара почему-то решила, что сможет обвести вокруг пальца самого прародителя зла. Но обмануть князя тьмы, и до неё и после, пробовали многие, только вот ни у кого не получилось. Он завладел замком, а Барбару превратил в королеву змей… Старуха вызывала у него безотчётную неприязнь, но воспитание не позволяло открыто послать её к этому самому князю тьмы, поэтому Иван суховато поинтересовался: — Это какая-то местная легенда, да? Он был определённо уверен, что бабушка ничего такого ему не рассказывала: она всегда, насколько Иван помнил по детским воспоминаниям, восхищалась этой удивительной женщиной, и, став уже в пенсионном возрасте смотрителем музея-крепости Медведграда, собиралась даже писать книгу о Барбаре. Бабушка наверняка поведала бы о чём-то подобном: сказки рассказывать она любила. Медведград (3) — небольшой замок, который был построен на вершине холма Малы-Плазур близ Загреба для защиты владений загребского епископа, в начале пятнадцатого века стал временным пристанищем для Барбары Цилли (4). Однажды крепость оказалась в полном окружении: турецкое войско, этакий огромный людской муравейник, облепило её со всех сторон, и не оказалось в замке никого, кто бы мог защитить королеву. Тогда Барбара нарядилась в самое лучшее своё платье, с небольшой свитой отправилась во вражеский лагерь, договорилась с противником, и турки отступили. Вспомнился суховатый голос бабушки: «Но, всё-таки, люди — самые неблагодарные создания. И королеву всю жизнь обвиняли во всех смертных грехах…» Старуха помрачнела и ощетинилась: — Я не вру! Ты не веришь мне? — Какая глупость! Барбару боялись не из-за договора с дьяволом… А потому что слабая женщина сделала то, что оказалось не под силу мужчинам. К тому же, она, как я помню, была убеждённой атеисткой, и уж это-то точно значило многое, ибо в умах того времени неверие в Бога означало по меньшей мере встречу с инквизицией. А ведь известно — где страх, там и вымысел… Так что, в чудеса я не верю. Да и в университете нас просят не забывать, что за любой сказкой стоят реальные события, и учат искать разумные обоснования любой легенде… — он преувеличенно внимательно взглянул на часы. — И как ты тогда объяснишь, что в Медведграде встречается так много змей? — ворчливо спросила старуха. Ивана передёрнуло, ибо это было чистой правдой. Подвалы крепости кишмя кишели ползучими гадинами. Уж он-то, в своё время облазивший и изучивший все укромные уголки и пристройки крепости, знал это наверняка. Поэтому, как бы его не тянуло в подземелья, одной-единственной встречи с представительницей этого рода оказалось достаточно, чтобы предпочесть яркий солнечный свет таинственной полутьме подземелий. Двойные толстые стены, узкие бойницы, старинные пушки, великолепный вид на красные черепичные крыши Загреба — это оказалось не менее привлекательным, но более безопасным. — Змеи не переносят жары и постоянно ищут прохладное место — упрямо ответил он. — Бабушка говорила… — Твоя бабка — маловерка! — старуха в сердцах стукнула клюкой о пол. — А замковые змеи охраняют несметные богатства королевы… Иван нахмурился. Ему вспомнились странные личности, которые с таинственным видом шушукались по углам, и которых замучились гонять охранники. — Люди верят в откровенную ерунду, а потом из-за них разрушаются замки (5) — недовольно пробурчал он. В этот же миг раздался голос, объявляющий посадку на автобус до Задара. — Очень интересно… — не скрывая облегчения, Иван отложил журнал, поднялся, мельком подумав, что почти готов обнять и расцеловать невидимого диспетчера, повернулся к старухе, спокойно и вежливо произнёс. — Благодарю Вас! Всегда приятно послушать захватывающую историю… — Ах, какой воспитанный мальчик! — неожиданно съехидничала та. — Весь в бабку… Жаль только, что она эту историю признала лишь перед смертью… — Вы с ней были знакомы? — опешил он. — Мы с ней были старыми подругами! Иван всмотрелся пристальнее — в мутных старческих глазах плескалось явное безумие — и ему стало не по себе. Он быстро закинул за спину рюкзак, и заторопился к выходу. — Доброго пути, милок! — донеслось вслед мерзкое хихиканье. — Надеюсь, тебе там понравится, и это путешествие ты запомнишь. Надолго! — Где это там? — он даже притормозил, но потом понял, что старуха тоже слышала направление рейса. Салон был забит меньше чем наполовину, и всё сплошь деревенскими жителями, тут же наградившими Ивана укоризненными взорами. Завертелась запоздалая мысль, что одеться, всё-таки, нужно было проще. Ни ослепительной белизны майка с надписью на английском, ни короткие шорты, естественно смотревшиеся в Белграде, совершенно не подходили к окружающей обстановке. Смущённо улыбнувшись, он плюхнулся на свободное сиденье и тут же уставился в окно.***
— Скоро Модричи! — наконец-то громко крикнул водитель, и Иван осторожно, стараясь не свалиться на пассажиров, направился к выходу. Автобус выплюнул его на безлюдной остановке, и сердито фыркнув напоследок, тут же скрылся в придорожной пыли. Слегка одуревший от духоты и усталости, Иван огляделся по сторонам. Отовсюду доносился неумолчный монотонный треск цикад. Пустынная серая лента асфальта, круто извиваясь, пряталась за горами. Поля, тянувшиеся узкой длинной полосой по обе стороны дороги, заросли кукурузой. Толстые стебли неподвижно замерли, опустив пожухлые от жары листья. Невдалеке, в десяти минутах ходьбы, виднелась деревушка, которая уютно примостилась одним боком прямо к серым склонам Велебита. Поцарапанный чёрно-жёлтый указатель оповестил Ивана, что это те самые «Modrići». Жара стояла такая, что нестерпимо захотелось окунуться в прохладную воду. Иван погрустнел, но делать было нечего: до побережья оставалось чуть больше часа езды, однако в ближайшее время никакое море ему не светило. Поэтому пришлось вскинуть рюкзак за плечи, и побрести вперед по уходящей вбок от шоссе просёлочной дороге. Вскоре в кроссовку каким-то образом попал камешек. Иван чертыхнулся про себя, присел вытряхнуть его, и внезапно ощутил смутное беспокойство. Появилось странное ощущение, что за ним кто-то наблюдал. Он быстро огляделся по сторонам, но поначалу не заметил ничего необычного. Солнце продолжало беспощадно светить в глаза. После многомесячной городской жизни чистейший воздух пьянил не хуже вина. Ни ветерка, ни единого облачка на небе. Но что-то в этом спокойствии было не так, и вскоре он понял, что именно. Несмотря на полное безветрие, мягко заколыхались пушистые кукурузные метёлки: кто-то невидимый крался тихо, осторожно, прислушиваясь к его шагам. Собака? А, может, и волк? Струйка пота поползла по шее. Давление чужого взгляда нарастало. И взгляд этот был слишком пристальным и слишком недобрым. Почему-то внезапно захотелось закричать, побежать прочь со всех ног, затеряться среди высоких стеблей, но он лишь ускорил шаг. Деревня в две уходящие в горы улочки — одно из многих забытых богом и людьми местечек — была почти рядом. Очутившись в деревне, Иван, тяжело дыша, обернулся назад. За ним никто не бежал. Он смахнул пот со лба и огляделся: от силы штук десять домов под старыми, посеревшими от времени черепичными крышами; в палисадниках за плетеными изгородями простенькие цветочки. Селяне или на работе, или прятались за закрытыми ставнями. Лишь дряхлая бабка, гревшаяся на лавочке около покосившейся калитки, проводила его сонным взглядом. Всё вокруг было таким заурядным, что Иван успокоился, решительно отогнал неясную тревогу, и безошибочно угадав в неуклюжем кирпичном строении сельский народный комитет, направился туда, чтобы найти поселкового старосту и как-то обустроить себе пристанище на ближайшие дни. Внутри здания было тихо и пустынно. Он неуверенно потоптался у входа, не решаясь идти дальше — немного пахло краской и свежевымытыми полами, — и уже собрался выйти на улицу, как ближайшая дверь распахнулась, и оттуда выглянула женщина с тряпкой в руках. На вид не больше сорока, невысокая, худенькая, с добрыми лучистыми глазами, одетая в дежурный синий халат, она сразу расположила Ивана к себе. Дружелюбно махнув рукой в ответ на торопливое приветствие, женщина сообщила ему, что староста скоро подойдёт с обеда и предложила обождать вон на том удобном диванчике у окна. Иван поблагодарил её, устало вытянул ноги и уставился на засиженные мухами плакаты на стене. Одни из них призывали бороться с алкоголизмом и тунеядством, другие рекламировали местный югославский автопром, третьи восхваляли дружбу народов, на четвертых неестественно синело море, зазывая отдохнуть на побережье. (6) Когда все надписи на плакатах были читаны-перечитаны уже по несколько раз, за дверью послышалось треньканье велосипедного звонка, и вскоре в здание буквально ввалился высокий здоровяк, шумно стиравший пот со лба. Иван вскочил с дивана, протянул руку, называя себя. Староста неопределенно крякнул и почесал затылок: — Песни, сказки, легенды, говоришь… Ишь ты, штука какая! Потом обернулся в сторону коридора и зычно гаркнул командирским голосом: — Радойка, а ну, подь сюда! Уже знакомая женщина появилась вновь, вытирая на ходу руки полотенцем. Она успела переодеться в простенькое цветастое платьице и стянуть с головы платок, явно намереваясь уйти домой. По её лицу скользнула лёгкая тень недоумения. Но староста сразу взял быка за рога: — Вот парень говорит, что приехал сюда сказки собирать… — Ой, так значит туда, куда надо приехал, — расплылась она в улыбке, с симпатией глядя на Ивана. Староста коротко хохотнул: — Свекор её самый первый в округе рассказчик, — и обратился к женщине. — Ну, вот и договорились… Пристроишь парня у себя… Она приветливо повернулась к Ивану: — О чём речь… Пойдем, эм? — Иван… — поспешно представился он, радуясь в глубине души, что всё так превосходно сложилось. — Иво… Хорошее имя… А я Радойка… — она снова рассмеялась. — Вот и познакомились… Идя впереди Ивана по извилистой тропинке, она не умолкала ни на минуту: — Муж сейчас работает на фабрике в Обровце… Стало быть, живем мы сейчас в доме вчетвером… Лука, сын мой, дочка Ясминка, свёкор и я. Места полным-полно, всем хватит… Иван попытался вклиниться в её речь: — Скажите, сколько надо, я заплачу за постой… Но Радойка безмятежно отмахнулась. — Ничего не надо… Живи сколько хочешь… Хозяйство у нас большое, лишний рот не в тягость… Да и Луки, и стар, и млад, будут только рады… — обернувшись, насмешливо сморщила нос, — да-да, мы старшенького в честь деда назвали… Теперь вот приходиться выкручиваться… Так и зовем одного Лука-старший, другого — Лука-младший… Вскоре тропинка привела их к стоявшему чуть в отдалении от остальной деревни дому, отчетливо вырисовывающемуся на фоне горы. Большой двухэтажный, за кирпичным забором, он весело сверкал на солнце вымытыми окнами. По обе стороны дорожки от кованых ворот до крыльца по длинным жердям вились вверх виноградные лозы. Чуть в стороне от дома ярко-жёлтые тарелки подсолнечника скрывали поленницу дров (7) Внутри дома было прохладно: массивные каменные стены не давали солнечным лучам прогреть комнаты. Пахло чем-то домашним, не тем, чем пахнут обычно городские квартиры: цедрой лимона, ванилью, очень сильно — корицей. Запах напоминал о редкой бабушкиной стряпне, вечерних посиделках за чашкой ароматного чая, долгожданном покое после рабочего дня. Из кухни выглянула девочка лет двенадцати, тихо поздоровалась, застенчиво изучая незнакомого гостя. — Наверное, проголодался? Быстренько вымой руки и живо за стол. Ясмина, достань Ивану что-нибудь быстро перекусить… — Радойка ласково поцеловала дочку в светлую макушку. — А потом я покажу комнату, чтобы ты смог отдохнуть. Девочка поспешно вытерла о фартук руки, шустро нарезала пироги, сделала простенький салат, достала из холодильника банку с молоком, налила большую кружку Ивану. Потом плеснула немного в блюдце, стоявшее в тёмном углу, негромко пробормотала: — Дом стереги, прочь не беги… Привлечённые хлопнувшей дверью холодильника в кухню влетели два рыжих мяукавших комка, но на то угощение внимания не обратили. Мурлыкали, тёрлись о ноги девочки, умильно заглядывали глаза, пока она и им не наполнила миску. Иван, позавтракавший несколько часов назад, решительно схватился за ложку, молчаливым кивком выказав благодарность, поскольку рот был занят куском вкуснейшей картофельной питы, потом, прожевав, поинтересовался: — А вон то блюдце кому? — То — Соседушке… — легко отозвалась девочка, и, заметив его недоумение, пояснила. — Да, домовому же… Домовому?! Иван немного ошалело уставился на девочку, пытаясь понять, не шутит ли она. Но, кажется, она говорила серьёзно.***
После обеда он поднялся вслед за хозяйкой на второй этаж. — Извини за бардак… — Радойка посторонилась, пропуская его вперед. — Лука не любит, когда трогают его вещи, поэтому я никогда здесь не убираюсь. Иван с интересом огляделся. Небольшая светлая комнатка была самой обыкновенной, хоть и носила на себе отпечаток личности своего хозяина. Прямо под потолком реяла картонная модель самолёта. В углу сиротливо притулился потрепанный футбольный мяч. Звонко стучали ходики на заваленном чертежами столе. Взгляд Ивана с интересом скользнул по книжной полке, задержался на корешках книг: «Авиадвигатели», «Конструкция вертолётов», «Авиационное материаловедение», «Безопасность взлета», и очень неожиданная в этом ряду «Теория и методика футбола». У одной стены стоял диван, покрытый простеньким пледом. На другой стене, над аккуратно заправленной кроватью, висел вымпел футбольного клуба «Хайдук» и три фотографии в рамочках. Иван присмотрелся. С первой в объектив смотрел светловолосый паренёк в пионерской форме (8) — синяя титовка, синие же шорты и аккуратно завязанный алый галстук, — и со стеснительной улыбкой на губах. Коротко постриженные волосы, загорелое до черноты лицо, худые ноги с разбитыми коленями, букет цветами вниз. Обычный подросток на обычной фотографии с торжественной школьной линейки. Две оставшиеся показались ему более интересными: на одной, вырезанной из журнала, был запечатлен национальный герой Чиро Блажевич (9), сумевший не только вывести Югославию на чемпионат мира по футболу, но и занять в итоге третье место, а с другой — улыбался Алёша Асанович (10), приобнявший за плечо всё того же паренька. Через весь снимок — и тут Иван восхищённо присвистнул — тянулся автограф «Моему другу Луке». Радойка, заправляя одеяло в пододеяльник, бросила мимолётный взгляд через плечо: — Тоже, поди, как и мой сын, футбольный фанат? Иван отозвался с улыбкой: — Есть немного… Она неодобрительно закатила глаза: — Надо же, как тянет некоторых мальчишек к мячу. Сын-то мой, пока в школе учился, ни минуты летом дома не сидел. До соседнего городка несколько километров. Так, бывало, не уследишь, а он уже туда сбежал, чтобы с друзьями мяч погонять на футбольном поле. Сколько раз руки-ноги ломал, и не перечесть… Теперь-то, вроде бы остепенился… — А сейчас он чем занимается? — спросил Иван, чтобы поддержать разговор. Радойка гордо выпрямилась: — Авиамеханик … Очень хорошая, уважаемая работа, приличная зарплата, есть временная крыша над головой — в общежитии живёт. В очереди на квартиру стоит. Сейчас вот в отпуске, деду помогает коз пасти… Наконец-то заправив диван, она похлопала ладонью по подушке: — Ляг, отдохни немного… Иван смущенно пробормотал: — Как-то неудобно… Радойка, отметая возможные возражения, материнским жестом руки приобняла его за плечи, подтолкнула к дивану: — Будь пух мягок, будь сон сладок… Глаза действительно слипались — сказывались ранний подъём да долгая дорога, — Иван и не заметил, как заснул. Разбудило его дружное блеяние коз за окном.***
Иван переоделся в бриджи и чистую футболку и спустился во двор. Здесь уже вовсю звякали вёдра, стучали вилы — хозяева торопливо обустраивали стадо на ночь. Он громко поздоровался с вновь прибывшими. На него с плохо скрываемым интересом уставились две пары глаз: одна принадлежала высокому, седому как лунь, старику, а вторая — тонко-костлявому пареньку, со скуластым лицом и с русой, выгоревшей на солнце до белизны копной волос, перетянутой синей резинкой. Вот они, значит, каковы: Лука-старший и Лука-младший… — Давайте, я чем-нибудь помогу… — неуверенно предложил Иван появившейся на крыльце хозяйке. Радойка критически осмотрела его с ног до головы: — Ты сам-то городской? Он кивнул: — Да, родом из Загреба. — Тогда чем ты можешь помочь? Может, коз подоишь? — поинтересовалась она, затем, видимо, разглядев в глазах растерянность, негромко рассмеялась. — Да шучу я, шучу… Посиди немного, мы скоро управимся, и будем кушать… На ужин они уютно устроились в летней беседке, оплетенной виноградом. — Сноха! — Лука-старший щёлкнул пальцами по горлу, и на столе тут же появилась запотевшая початая бутылка. — Эх, раз по два раз! Расподмахивать горазд… — добавил он, разливая по маленьким, с напёрсток, рюмочкам пахнувшую липами ракию. — …кабы чарочка винца, два стаканчика пивца, на закуску пирожка, для потешки девушка… — с улыбкой подхватила Радойка, при этом пытаясь отыскать свободное местечко для очередной тарелки. — Ну, как говорится, чем богаты, тем и рады! Что только радушная хозяйка не выставила на стол! Иван, уверенный, что в него не влезет ни крошки после обеденного перекуса, перепробовал всё: и почти прозрачно нарезанный, с дымным ароматом, пршут, и твёрдый жёлтый сыр, и маринованные в томатном соусе сардины, и копчёные колбаски, отведав которые он ахнул и под общий смех с вытаращенными глазами потянулся за стаканом с водой (так много в них оказалось красной паприки!) — Не для чрева, а для жизни…- Радойка подала белый суп с яйцом, сметаной и сыром. От глиняных мисок поднимался лёгкий сливочный аромат, и хотя есть уже не хотелось, Иван понял, что никогда не простит себе, если не съест хотя бы ложку. Лука-старший снова потянулся к бутылке — налить по второму разу. Иван попробовал отказаться, но старик сунул в руку рюмку со словами: — По одной только детям наливают… Лука-старший ел с аппетитом и говорил много: про установившуюся жаркую погоду, концентрированные корма, тепловой удар, стойловое содержание. Иван прислушивался в пол уха, хотя вряд ли понимал половину из того, о чём шла речь. Хозяева обсуждали насущные дела, обращая на гостя мало внимания, давая время привыкнуть, за что Иван был им благодарен. К тому же, это давало ему возможность рассмотреть главу семейства более внимательно. На вид Луке-старшему было за семьдесят, но, несмотря на почтенный возраст, его представительная, плотно сбитая фигура говорила о крепком здоровье. А покрытое глубокими морщинами, опалённое солнцем лицо подсказывало и причины этого. Ясминка и Лука-младший за ужином тоже больше молчали, чем разговаривали. Иван весь вечер ловил на себе их выразительные взгляды. Он тоже не раз, нет-нет, да и поглядывал в ту сторону со смущённой улыбкой, и поэтому чуть не пропустил вопрос хозяина: — Значит, сказки? В беседке теперь осталась чисто мужская компания: Радойка ушла ставить чайник, Ясмина помогала убирать тарелки со стола. Иван с лёгким вызовом выпрямился: за последний год этот вопрос в разных вариациях задавался не раз и успел порядком надоесть. — Вам кажется странным, что этим занимается парень? — напрямик спросил он. Лука-старший ответил без раздумий: — Нет… Конечно, будь я младше лет на сорок, тогда бы сказал, что нужна другая профессия, но сейчас — нет. Мы живем в мире. Потрясений в ближайшем будущем не предвидится. И если твоя будущая работа будет кормить тебя и твою семью, то почему бы и нет… — он мотнул головой в сторону Луки-младшего. — Моего внука отговорили играть в футбол его родители. Решили, что, де, несерьезно… Я не вмешался, а зря. Он был бы хорошим футболистом. У него есть для этого все необходимые качества… Иван перевел взор на покрасневшего парня, круглые карие глаза которого застенчиво изучали его лицо. — Тебе нравится там учиться? — это была первая фраза, с которой Лука-младший обратился к Ивану. Голос у него оказался неожиданно низким, и в хрипловатом баске прозвучали откровенные нотки любопытства. Иван чуть помолчал, прислушиваясь к притихшей, утомившейся за день деревне. Неяркая заря догорала ровным розовым светом. На опустевшую улочку опустились теплые сумерки. Вечерние звуки стихали один за другим. На насесте устраивались на ночь сварливые курочки, из сарая доносилось приглушённое блеяние коз. Собака поворчала для порядка, потом лениво зевнув, звякнула тяжелой цепью. — Мне невероятно повезло с семьёй… — усмехнулся он. — Бабушка до выхода на пенсию была профессором, специалистом по истории древнего мира, так что, с детства вместо сказок мне читали греческие мифы. Родители — геологи. Когда бабушка умерла, они, как альтернативу пионерскому лагерю, стали изредка таскать меня по экспедициям. Знаешь, все эти прелести походной жизни — новые места, новые интересные люди, байки у костра. А еще в свободное время я зачитывался книгами о путешествиях. Помню, после романов Майн Рида и Фенимора Купера и фильмов с Гойко Митичем страшно хотелось сбежать в Америку к индейцам. Могикане и семинолы, Маниту и Вендиго, Белое Перо, Скалистые горы — эти сказочные слова завораживали меня… В итоге всё это соединилось воедино, и я понял, что не надо никуда сбегать, что наследие родной страны ничуть не менее интересно, чем древнегреческие или индейские мифы. В общем, я как-то быстро определился с выбором профессии… Мама, конечно, побурчала — дескать, всю жизнь, как и мы, в разъездах, — но совсем недолго… — А что её убедило? Иван фыркнул: — Отец… Он всего лишь спросил у неё, не забыла ли она, как дурным голосом орала от счастья, когда отыскала залежи бокситов около Пулы… И напомнил, что профессия должна приносить удовлетворение. Сидевшие за столом рассмеялись. — Что такое Вендиго? — неожиданно раздался тонкий голосок. Неслышно подошедшая Ясмина, затаив дыхание, ждала ответа. Иван замолчал, соображая, как отреагировать. Старик, правильно поняв заминку, усмехнулся, мол, ей можно. — Вендиго — это дух-людоед у индейцев, — всё ещё немного сомневаясь, стоит ли рассказывать это на ночь ребёнку, неохотно буркнул Иван. — Худой, безгубый, с острыми зубами, которыми кусает человека, превращая в себе подобного… Глаза девочки заинтересовано блеснули: — Похож на нашего вукодлака, да, деда? — На нашего? — снова с изумлением взглянул на неё Иван. — Ого, похоже, эта девчонка не на шутку увлечена местной небывальщиной… — Дочка! Где ты запропастилась? — окликнула её Радойка с кухни. — Помоги же… Ясмина торопливо собрала со стола оставшуюся посуду и убежала на кухню. — А ты сам-то веришь в эти сказки? — прищурившись, поинтересовался Лука-старший. — Простите? Верю ли я? — уточнил Иван, озадаченно склонив голову набок. Расслышал-то он прекрасно, но сам вопрос и серьёзный тон, которым его задали, немного резанул слух. Снова вспомнилась сумасшедшая старуха. — Как сказать, — дипломатично откликнулся он. — Пока сказка пленяет разум, она заставляет верить в реальность воображаемого мира. Но, после того, как тебя немного научили в институте объяснять её с научной точки зрения, признавать наличие чуда, наверное, стало сложновато… Лука-старший и Лука-младший переглянулись. Эти быстрые как молния взгляды не укрылись от внимания Ивана. Он с интересом уставился на старика и повторил любимый бабушкин вопрос. — Не так ли? — Наверное, но мне жаль, что ты так скептично настроен, — протянул уклончиво Лука-старший. Он вытащил из кармана золотисто-красную пачку «Герцеговина Флор», помял в руках папиросу, сунул в зубы. Трепещущим огоньком вспыхнула спичка, и странно блеснули в неярком свете тёмные живые глаза под седыми кустистыми бровями. — Любой миф всегда на чем-то основан. В этом ты прав. Но что, если основанием для мифа послужило не только какое-то реальное событие? Люди сейчас разучились верить в легенды. Ушли от природы… забыли корни… заблудились в своем прагматичном мире… А вот раньше науки как таковой не было, и никто не мог объяснить человеку, что волшебство невозможно. Поэтому он верил. И чудеса существовали на самом деле… — То есть, вы хотите сказать, что все эти существа, упоминаемые в старых легендах, реальны? — с некоторым удивлением переспросил Иван. — А что тебя заставляет сомневаться в их достоверности? — Вы говорите странные вещи… На дворе двадцать первый век… Ведь это надо доказать… — Доказать? Да проще простого, сынок… — И как, интересно? — не выдержал Иван. Старик помолчал, пыхнул дымом, потом пожал плечами: — По всей видимости, встретиться с ними… Иван с подозрением покосился на собеседника. У него возникло неприятное ощущение, что его разыгрывают. Но нет, на спокойном лице Луки-старшего не было ни тени улыбки. Лука-младший тоже смотрел серьёзно. Иван, чувствуя себя дураком, повернулся было спросить, видел ли сам старик что-то. Но их отвлекла Радойка. Она поставила на стол вскипевший чайник, разномастные чашки, сахарницу с колотым сахаром. Ясминка принесла поднос с домашним печеньем, при виде которого Лука-старший удовлетворённо крякнул, а Иван обречённо вздохнул, чем вызвал улыбку на лице старика: — Бери себе всё, что помещается в утробушке… Отпущать грехи завтра будем… Радойка ласково потрепала Ивана по волосам, налила в самую большую чашку ароматного чая и вновь перевела разговор на домашние дела.***
Уже позже, когда напоследок они договорились на следующий день уйти в ночное, и отправились спать, Иван признал, что разговор в беседке за ужином вышел не менее странным, что и утренний — со старухой на вокзале. После сытной еды клонило в дрёму, глаза слипались, но сон к нему не торопился. Он лежал на диване, и некоторое время смотрел в темноту. Словно насмехаясь над ним, хаотично крутились обрывки мыслей, за которые его осмеяли бы в университете, но они странным образом как нельзя лучше вписывались в окружающую обстановку. Почему-то вспомнился пионерский лагерь, в котором красные галстуки на шее не мешали пионерам Тито рассказывать по ночам про всякую нечисть — мёртвых девочек в белом, кровавые руки, гроб на колёсиках, чёрного вожатого в чёрной-чёрной комнате, одинокие качели, — а потом прятаться под одеялами и дрожать от страха при виде плавно скользящих теней за окном и тихого поскрипывания половиц. Надо же, как искренне в детстве они верили в существование потусторонних сил! Да и не только в детстве, если честно. На ум пришёл дурачок, который прибился однажды к геологической разведке. Как же его звали-то? Такой обросший и тощий. Мать, жалеючи, накормила его. В благодарность он таскался за ней всё лето, мыл посуду, носил воду, чистил картошку. А по вечерам у костра рассказывал байки про странных существ, что выходят из предрассветного тумана и молча стоят в розовеющем полумраке. Геологи всегда над ним потешались, а он сердился, лопотал обидчиво. — Нечего ерунду рассказывать и народ пугать! — сердилась мама, под народом подразумевая собственного сына. Ивану было смешно, пока сидел в компании, но в туалет по ночам он тогда бегать перестал, терпел до помрачения в глазах до восхода солнца… В конце концов, не выдержав, Иван негромко окликнул: — Эй, Лука… Ответом была тишина. Лишь в саду заливисто выводила рулады недогулявшая за день одинокая птица, да свежий ночной ветерок шелестел листьями и вливался в комнату сквозь открытое окно. — Уже заснул… — с легкой завистью подумал Иван, поправил подушку, улёгся удобнее и замер, стараясь не шевелиться: пружины старенького дивана под ним немилосердно поскрипывали. Над ухом назойливо запищал комар. Он лениво отмахнул, подумав, что обязательно ещё вернётся к сегодняшнему вечернему разговору. — Дед видел кое-что… — послышался в темноте негромкий голос. — Ты же про это хотел спросить? Иван вздрогнул от неожиданности, рывком уселся на диване, заставив пружины взвизгнуть: — Что-о? — Спи. Завтра рано вставать. Дед сам расскажет, если захочет, конечно… — нехотя пробормотал Лука и снова замолчал. Поняв, что больше ничего не добьёшься, Иван огорчённо вздохнул, укладываясь, осторожно поворочался, пару раз зевнул чуть ли не до слёз. От тяжелого сладкого аромата ночных цветов за окном застучало в висках, в голову снова полезла всякая ерунда. Ему почудился сквозь шелест деревьев чьё-то тихое перешептывание. Ветерок зашуршал сильнее. Иван насторожился, напряг слух, стараясь не дышать. Сонное оцепенение слетело, будто его и не было, сердце пропустило пару ударов. Вот чуть слышно стукнуло копытце, потом ещё разок-другой. — Ой, я и дурак! — с немалым облегчением подумалось ему. — Козы испугался… Внезапно проскользнула — подобно большой птице — чья-то тень. Еле слышный смешок эхом прокатился по комнате. Кто-то смеялся невнятно, точно таясь. — Или не козы? — он весь покрылся холодным потом. Замер. Прислушался. Как по волшебству, в саду установилась полная тишина, такая, что от неё зазвенело в ушах. Ни звука, всё вымерло, даже ветер перестал играть занавесками, и они повисли безжизненными тряпочками. И в этом безмолвии он отчетливо услышал лёгкое дыхание. Под окном определённо кто-то был. Иван зажмурился, но лежать с закрытыми глазами показалось ему глупым, да и, если честно, это пугало ещё сильнее. Поэтому он решительно откинул одеяло и на цыпочках прокрался к окну. Прищурился, вглядываясь в темноту сада, и волосы на голове тут же зашевелились. Неподалёку от дома в тени деревьев неподвижно застыла неясная белая фигура, и — чудилось ему, — не сводила с него глаз. Неожиданно на плечо легла рука. Иван вскрикнул от испуга и обернулся. Лука — а это был именно он, — сонно моргнул, потёр лицо и, не мигая, уставился на него: — Эй, чего не спишь? Иван снова посмотрел на то же самое место, но там никого уже не было. — Душно, не мог заснуть… — боясь показаться глупцом, промямлил он, обошёл Луку и вернулся на диван, не заметив брошенного на него пристального взора, натянул одеяло на голову и попытался убедить себя в том, что всё это просто померещилось…продолжение следует…