Поиграем в города... (пейзажное порно)

      Когда Иван позвонил и предложил прокатиться по югу Франции на велосипеде, он сразу согласился. А что ему ещё оставалось делать? Одного звонка было более чем достаточно, чтобы понять — другого случая могло и не представиться.       Сколько времени прошло с их последнего раза? Кажется, вечность. Он запретил себе даже думать об этом. Но память нет-нет да и подсовывала воспоминания о том, как они целовались в крошечной каморке стадиона. Он и сейчас прекрасно помнил тепло ивановых губ и прерывистое дыхание. Как и последовавшую затем вспышку ревности, когда он понял, что Иван так прощался с ним. И, несмотря на это, свою идиотскую, неловкую попытку попытаться удержать его…       Да ну, что теперь вспоминать! Их слишком многое связывало, чтобы после такого просто вычеркнуть друг друга из своей жизни. Они сумели остаться друзьями. Так почему бы и не поехать? В конце концов, они успели (уж он-то точно!) соскучиться, несмотря на то, что виделись всего месяц назад, а перезванивались так вообще каждую неделю.       В конце концов, может быть, новая встреча поможет разобраться в странной головоломке под названием «жизнь» и окончательно расставить точки над «i». У каждой истории должно быть логическое завершение — с этим не поспоришь. Однако быть может, судьба решила дать ему шанс начать всё сначала, подтолкнуть к новому безумию. Как знать…       И если это так, то он не станет возражать. Потому что, как ни крути, у него не было ощущения завершённости их любовного приключения. Не было чего-то важного, что сказало бы ему: «Всё, проехали! Дело сделано». Слишком крепкими, почти отчаянными, были объятия Ивана при каждой их встрече, слишком интимными порой — разговоры, слишком многозначительным — взгляд при расставании.       Впрочем, для себя он решил одно: не он первым закончил отношения, и значит, не ему первому их заново начинать.       Поэтому он принял приглашение (и был готов поклясться себе, что в голосе Ивана прозвучала благодарность), в назначенный день сел на самолёт и через час благополучно приземлился в Каннах. Ещё через два часа они вовсю крутили педали, направляясь в призрачное, прекрасное путешествие по Провансу. Все нюансы были оговорены заранее, примерный маршрут проложен. Впереди маячили десять дней безмятежного счастья.       Стоял июль. В небе парили большие птицы. Солнце — яркое, горячее — палило спину. Они катили по почти пустынному шоссе, потом свернули на раскалённую пыльную грунтовку. По обеим сторонам тянулись поля пшеницы. То там, то сям мелькали фермерские домики, окружённые виноградником. На лбу Ивана блестели бисеринки пота. Он был привычно болтлив, много смеялся, вспоминал смешные случаи из жизни и не особо скрывал радость от встречи, изредка совсем по-детски принимался мурлыкать себе под нос какой-нибудь незатейливый мотивчик. И всё это было настолько правильно, что, глядя на Ивана, он тоже расслабился и почувствовал себя умиротворённо и безмятежно. И решил не задавать главный интересующий его вопрос, чтобы не нарваться на неприятный для себя ответ.       Вскоре показалась типичная провансальская деревушка: площадь с фонтаном, мэрия, магазинчик сувениров, старинная церковь и кафе, откуда доносился дразнящий аромат горячей сдобы и жареного мяса. Переглянувшись, они заглянули туда, набрали еды на вынос, решив пообедать на свежем воздухе, бросили монетки в фонтан и пустились в путь.       За деревней начались поля, поросшие лавандой. Дорога, петляя, поднималась всё выше и, обогнув какой-то древний монастырь, совершенно затерялась среди холмов. Несколько раз, чтобы снова выбраться на неё, приходилось слезать с велосипеда и аккуратно пробираться между острыми камнями, пугая греющихся на солнышке ящериц.       «В этой глуши так хорошо!» — думал он, машинально следя за дорогой.       — Господи! Как же здесь здорово! И как здорово, что ты решил поехать! — во весь голос вдруг заорал за спиной Иван, озвучив его мысли. Он обернулся через плечо и ощутил, как сердце подпрыгнуло к горлу. Солнце било в лицо, но, честное слово, он мог побожиться, что увидел в смеющихся глазах напротив нечто большее, чем признательность. Или он просто хотел так думать, и это была иллюзия, а он обманывал себя. Но всё вокруг дышало счастьем, и он отогнал навязчивые мысли и заставил себя сосредоточиться на происходящем.       Округа плыла в вязком знойном мареве. Они развалились на цветочном ковре и смотрели в бездонную голубизну неба. По небу плыли редкие кудрявые облака. От раскалённых добела камней поднимался жар. Деловито жужжали пчёлы. В волосах играл ветер. На языке ощущался горьковатый привкус прованских трав — смесь розмарина, чабреца и мяты. И запах Ивана, его разогретой солнцем кожи. Всё, в сочетании со сладковатой терпкостью лаванды, смешивалось в такой восхитительный букет, что он точно знал одно — этот аромат удержится в памяти на всю жизнь и будет всегда соединяться с ползущей по виску Ивана капелькой пота, ямочкой между ключиц и задумчивой улыбкой.       Иван закинул руки за голову. Какое-то умиротворённое и мечтательное выражение красивого лица так и притягивало взгляд, и он поймал себя на желании поцеловать его. Медленно, тягуче провести языком по венке на виске. Позволить себе, наконец, коснуться. Покрыть отметинами вот здесь. И здесь. И здесь тоже. Спуститься ниже, почувствовать, как вздрагивают под ласками напряжённые мышцы живота, жадно припасть губами к выпирающим из-под кромки бриджей тазовым косточкам. У него пересохло во рту, сердце забилось быстрее. Прошлое услужливо подкидывало воспоминания одно за другим, будто бы и не было этих лет после расставания.       Так, остановись, приказал он себе. Остановись, пока он не послал тебя к черту. Возьми себя в руки и попробуй просто насладиться каждым мгновением совместной поездки.       Телефонный звонок вернул его в реальность — Иван нашарил в кармане телефон, нажал клавишу отбоя, и, побледнев, замер.       — Ты в порядке?       Как окажется позже, за отпуск этот банальный вопрос будет задан им не один раз. Но он тогда ещё ничего не знал.       Иван не спешил с ответом, сумрачно смотрел на экран сотового, и о чём-то думал — лицо его не выражало ровным счётом ничего, и было пугающе пустым, — потом, стараясь казаться равнодушным, глухо проговорил:       — Всё нормально. Ну что, поехали дальше?       На ночлег они остановились во Фрежюсе, недалеко от собора. Место было выбрано крайне неудачно — шумный центр города, пробки на улицах, толпы туристов. Несколько десятков автографов, розданных на входе в гостиницу, доказали это полностью. Иван устало упал на кровать в номере, отказался от ужина, предложенного услужливым метрдотелем, и немедленно заснул.       Он же полночи проворочался без сна, и немудрено, что наутро с трудом продрал глаза. Иван лежал с телефоном в руках, и вид у него был такой, что перед тем, как спросить, пришлось откашляться:       — Ты в порядке?       — Естественно, — Иван хохотнул, неискренне и явно через силу. — Как ты смотришь на то, чтобы нарушить планы?       Видимо, на его лице отразилось некое сожаление, потому что Иван торопливо и чуть просительно продолжил:       — Это не то, что ты подумал. Я не предлагаю свернуть отпуск и разъехаться по домам. Отнюдь. Нет, я тут погуглил… В трех часах езды отсюда есть местечко Туртур. Оно входит в список самых красивых деревень Франции. И там живёт от силы всего человек пятьсот. Понятно, что сейчас лето, и без туристов никуда, но всё-таки… Может, остановимся там ненадолго? Если ты не против.       — Я очень даже за, — он с облегчением рассмеялся. Отлично. Лучше и не надо. Чем меньше людей, тем больше свободы! Их никто нигде не ждал точно в срок, они ни от кого не зависели, и значит, могли позволить себе роскошь просто быть собой. Наверное, его смех звучал слишком счастливо, потому что Иван всмотрелся зорко и понимающе улыбнулся. С лисьей хитрецой — и в то же время, без малейшего налёта фальши.       Они сняли на три дня симпатичный старинный домик. Он был маловат для двоих, зато на заднем дворе имелся небольшой бассейн, в который сыпались иглы сосны и лепестки чайных роз, а широкая терраса сплошь заросла виноградом, чьи сине-пурпурные гроздья свешивались вниз через решетку. С террасы открывался чудесный вид на романскую церковь Сен-Дени с квадратной колокольней, упиравшейся в облака. Это был райский уголок — по крайней мере, он испытывал именно такое чувство.       Поэтому они быстро смирились с тем, что в тесных комнатках не развернуться, в вестибюле нет окон, а каменный пол выглядел таким же древним, как и облупившаяся краска на мебели.       После первой же вылазки в деревню аренду (единогласно!) решено было продлить. Потому что, более идеального места для отдыха трудно было придумать: дочиста подметённые узкие улочки, старинные дома с массивными дверями, корявые стволы оливковых деревьев вокруг вымощенной замшелым камнем площади с неизменным фонтаном, кованые ограды, сплошь увитые розами — всё это создавало впечатление, будто бы они перенеслись на несколько веков назад. В тенистых уютных двориках дети гоняли мяч. Цветочные горшки всех размеров и форм стояли именно на тех местах, где и полагалось. Плющ беззастенчиво оплетал и ажурные решетки на окнах, и перила балконов, и каменные стены. На рынке продавали рыбу, зелень и овощи. Из булочных пахло травами, чесноком и оливковым маслом. А ещё — лавандой. Её аромат был везде. В мёде. В мороженом. В джемах и желе. В бомбочках для ванн и саше в шкафе. Он кружил голову не хуже молодого вина, лишая желания здраво мыслить.       Солнце нагревало брусчатку, заставляя местных котов недовольно прятаться в тень. Два замка, точно орлиные гнезда, на близлежащих холмах окончательно придавали округе средневековый вид. Казалось, что ветер столетий, пропитанный запахом благовоний и свежих лавандовых букетов, доносил оттуда отзвуки далёких сражений и рыцарских турниров.       Дни не отличались разнообразием. Странно, но он — большой любитель поспать по утрам вставал с первыми петухами, купался в прохладной воде, растирался мохнатым полотенцем, затем на велосипеде отправлялся в магазинчик при пекарне за свежей выпечкой. В настоящий момент ему это было не в тягость, особенно после того, как опытным путём удалось выяснить, что горячий кофе и круассан — единственное, что помогало вытаскивать Ивана из кровати. Тот с недавних пор предпочитал амплуа сладкоежки и бездельника — просыпался ближе к обеду, лениво выползал на террасу, усаживался в плетёное кресло с очередной чашкой эспрессо, щурился на солнце и замирал так с телефоном в руках ещё часа на полтора.       Несомненно, он видел, что Ивана что-то терзало, и это не очень умело маскировалось шуточками и бессмысленной болтовнёй, но Иван не подавал виду, старался держать себя в руках, а на молчаливый вопрос: «Ты в порядке?» — неизменно отвечал лёгкой улыбкой: «Да нормально у меня всё, нормально. Успокойся уже»       Тарелка с круассанами, намазанными маслом и джемом, постепенно пустела. Иван приходил в себя, начинал рассказывать дурацкие анекдоты, и его веселье было столь заразительно, что они начинали хохотать, как дети. Сразу становилось легче. Смех связывал их прочнее веревки.       Часам к трём они выбирались в уличное кафе, усаживались под платанами, заказывали ягнёнка, запеченного в травах или омлет с грибами, обязательный луковый пирог с анчоусами и маслинами, потягивая прохладное белое вино, с интересом наблюдали за игравшими в петанк мужчинами. Те всю игру шумели, жестикулировали, перебивали друг друга, что-то выкрикивая на французском. Иван невозмутимо переводил, заставляя его трястись от смеха. Недалеко от них старик играл на аккордеоне, и на эстраде кружились пары — в основном, пожилые.       Вино шумело в голове, веки тяжелели, он зажмуривался. В мозгу крутились какие-то образы, обрывочные, как на дрожавших и переливающихся картинках калейдоскопа. Колено Ивана задевало его колено, случайное касание ощущалось как разряд электричества. Ему хотелось бы думать, что Иван смотрит на него, но было лень открывать глаза, чтобы удостовериться. Солнечный луч, пробившийся сквозь листву, заставлял бездумно улыбаться, он был тёплый и нежный, и когда касался щеки, казалось, что это пальцы Ивана гладят его, как когда-то.       Когда солнце уходило за горизонт, и на землю опускалась прохлада, они выводили велосипеды. Ехали по засыпающим улицам и любовались причудливыми столбами уличных фонарей и старинными украшениями на домах. Туристы, заполнявшие днём округу, пропадали, как вода в отлив. Гостеприимные, но утомлённые хозяева разбредались по своим жилищам. Наступало время котов, что бесплотными тенями крались в сумерках и снисходительными взглядами провожали парочку велосипедистов, нарушавших тишину гулким эхом колес по брусчатке.       Они пересекали деревню, отправляясь к лавандовым полям. В велосипедных корзинках лежали иногда термос и парочка бутербродов с сыром, а иногда лишь бутылка шампанского. Небо на западе ещё светилось сочным багрянцем, но вдоль южной стены сосен уже сгущался мрак. Цикады начинали вечерние песни. Воздух был напоен магией ласковых сиреневых сумерек и густым ароматом цветов, которые ровными бархатистыми полосами уходили к горизонту. И было удивительно хорошо ехать вот так, плечом к плечу, неторопливо пересекая полную тихого очарования тишину.       Он любил такие минуты, когда особенно сильно ощущалось странное единение, которое бывает между людьми, давно знающими друг друга. А ещё ему почему-то нравилась тихая обречённость, в которой он сейчас находился. Он был успешен, женат на прекрасной женщине, имел детей, кучу денег и возможностей. Однако всего этого оказалось недостаточно, чтобы ощущать себя счастливым. Единственным человеком, с которым он по-настоящему обретал чувство внутренней гармонии, был Иван. Наверное, так и должно быть, когда мироздание схлопнулось и замкнулось на нём одном.       Но он так же, как и прежде, боялся задавать лишние вопросы. И мечтал об одном: чтобы всё — закаты, лаванда, лето… — продолжалось вечно. Сердце его было переполнено любовью до краев. Порой он даже думал, что настолько, что от любого неосторожного движения она вот-вот выплеснется наружу. Оставалось надеяться, что Иван ничего этого не замечал, потому как не делал никаких шагов навстречу, относясь к нему как к другу.       Чуть в стороне от дороги раскладывалось покрывало. Он вытягивался на немудреном ложе. Иван называл вечернее действо: «Смотреть на звёзды», и в подтверждение, свернувшись калачиком сбоку и уложив голову ему на плечо, указывал пальцем на небо, где одна за другой появлялись сверкающие точки:       — Ты же в курсе, что люди видят свет давно умерших звёзд?       Он кивал в ответ, думая про себя, что люди похожи на звёзды. Иных уже нет рядом, но воспоминания о них продолжают жить и освещать душу. Говорить не хотелось. Они молчали, думая каждый о своём, лишь изредка перебрасываясь скупыми короткими фразами. Взлохмаченная чёлка Ивана щекотала ему подбородок. Он мог скосить глаза и рассмотреть его лицо в мельчайших деталях: тонкие губы, горбинку носа, выгоревшие брови, золотистые ресницы, удивительные, ни с чем не сравнимые глаза, которые таинственно мерцали в полумраке. Изредка ему казалось, что в них блестели слёзы, и тогда он тихо, будто боясь нарушить очарование ночи, сгребал Ивана в объятия и задавал всё тот же вопрос:       — Ты в порядке?       Иван застывал на секунду, потом прижимался к нему плотнее и согласно кивал.

***

      Предпоследний день стал днём, когда всё пошло не так (или так!), хотя вечером ещё ничто не предвещало никаких сюрпризов. Всё началось с того, что Иван предложил организовать пикник. Неподалёку от замка он (и когда успел?) высмотрел уютное местечко, с которого открывался замечательный вид на долину. Только вот попасть туда надо было с утра пораньше, иначе они рисковали столкнуться с такими же любителями отдохнуть.       Он насмешливо хохотнул и не удержался, чтобы не спросить Ивана, что тот имеет в виду под словами «с утра пораньше». Иван вместо ответа показал язык, и весёлая улыбка невольно заставила его улыбнуться.       На другой день, ранним утром, они катили в сторону замка по заросшей травой дороге. Ветер бил в лицо, наполняя радостью душу. Сегодня утром они столкнулись нос к носу в дверях. В нос ударил запах лавандового мыла и зубной пасты. Он застыл, беспомощно опустив руки, не смея пошевелиться, жадно ощупывая глазами Ивана и не решаясь что-нибудь сказать. Тот тоже молчал, стоял непозволительно близко, и лишь нервно покусывал нижнюю губу. Это был идеальный момент, чтобы поцеловать Ивана, и, кажется, сам Иван был не против. Однако он не решился, вспыхнул так, что запылали кончики ушей, и, нацепив дежурную гримасу, отступил в сторону. И при воспоминании об этом хотелось выпустить руль, раскинуть крыльями руки и лететь подобно птице — вперед, навстречу восходящему солнцу. Желание было таким сильным, что он не удержался, набрал скорость…       Мгновение, и переднее колесо наскочило на камень. Велосипед отбросило в сторону, а сам он, неизящно взмахнув руками, мешком свалился на землю и громко расхохотался — до того нелепым показался ему собственный конфуз. А следом пришла боль от падения, заставившая охнуть и стиснуть зубы.       — Где болит? Вывихнул ногу? Голова кружится? — испуганное лицо Ивана склонилось над ним. — Я же говорил, нужен шлем и наколенники, а ты заладил: «И так сойдёт!»       — Тсс, не части вопросами, — ответил он и принялся растирать ушибленное плечо, потом согнул и разогнул ногу, прислушался к ощущениям. — Не умру. Ушибся, конечно, да кожу вон содрал. Ничего, заживёт…       — …до свадьбы?! — Иван немигающе уставился на него — глазищи распахнуты, зрачки расширились, по скулам пошли пятна, — не разрывая зрительного контакта, коснулся губами ободранного колена. А потом, ещё раз и ещё…       — Ты чего? — шумно сглотнув, с сомнением спросил он.       — Мама так всегда делала, когда я падал в детстве. Всё проходит, если поцелуешь, — ровным голосом отозвался Иван.       Он не был уверен в том, что поцелуй мог помочь. Скорее наоборот. Сердце, которое он так старательно заковывал в оковы на протяжении последних дней, норовило выскочить наружу. Оно стучало у самого горла, мешая дышать. Боясь сделать хотя бы вдох, чтобы не выдать себя, он, взрослый мужчина, вновь чувствовал себя подростком, влюблённым и оттого беспомощным. Однако отвести взгляда от Ивана не мог.       — Пикник накрылся медным тазом, — теперь Иван старался не встречаться с ним взглядом. Пальцы его слегка дрожали, пока он тщательно обрабатывал рану: вытащил из аптечки дезинфицирующее средство, бережно провёл ватным тампоном по рассечённой коже. — Сумеешь добраться до дома?       Он хотел было возразить, но вовремя прикусил язык. Падение оказалось сильнее, чем он думал. И он явно преувеличил бы свои возможности, если бы настаивал на продолжении поездки. Поэтому осталось разочарованно кивнуть:       — Ладно, как-нибудь в другой раз.       По приезде домой Иван заставил его улечься с холодными компрессами на ушибах. Комнаты они — ему гостиную с диваном, а Ивану — спальню — поделили ещё в первый день, но он сейчас валялся в ивановой кровати один.       А Иван за закрытой дверью носился туда-сюда, чем-то шурша и громыхая. Наконец он появился на пороге комнаты, толкая перед собой приличных размеров сервировочный столик на колесах, провозгласил: «Кушать подано! Прошу к столу!» и рухнул рядом на кровать, широко раскинул руки и уставился на него.       — Это что? — спросил он.       — Если мы не идём на пикник, значит, он должен идти к нам…       — Прямо сюда?       — Ну да, пока ты не поправишься.       Ему стало не по себе — Иван смотрел на него внимательно, со странным выражением лица, и было в нём что-то такое — словно он чего-то ждал.       — Чего ты меня рассматриваешь? — не выдержал он.       — А то, — сказал Иван, непонятно чему улыбаясь. — Когда в следующий раз надумаешь отдохнуть, будь, пожалуйста, осторожнее.       Он хмыкнул, потому что фраза была двусмысленной. Какое там осторожнее! «Легко сказать», — подумал он и поёрзал в попытке отодвинуться. Ноющие мышцы тотчас отозвались на каждое движение.       — Ты краснеешь, — заметил Иван.       — Да, — откликнулся он и покраснел ещё больше. — Прекрати на меня пялиться.       — У тебя красивые глаза.       — Ты, что, со мной флиртуешь? — он попытался усмехнуться, но потерпел неудачу. Усмешка несомненно вышла жалкой и больше походила на гримасу. По позвоночнику пробежала дрожь. Во что он опять ввязывается?! Но думать об этом сегодня было настоящей глупостью. Спрашивать себя тоже поздно. Он целиком и полностью увяз в Иване, и, значит, опоздал с ответом на этот вопрос лет так на …надцать.       В кармане Ивана заиграл телефон. И он вдруг понял, что это та самая мелодия, заслышав которую тот каждый раз вздрагивал и сбрасывал звонки. Вот и сейчас Иван мельком глянул на экран, и скривившись, нажал на кнопку «отбой».       — Почему ты не берешь трубку?       — Я ответил! Вчера…       — И? — он виновато прокашлялся. Прежде чем начать строить планы, он должен был убедиться, что не ошибся.       — И расстался с ним, — с неожиданной злостью отозвался Иван. — Видишь ли, я уже не мальчик, и хотел бы нормальных, спокойных отношений. Любви, основанной на взаимном уважении. А не этого дерьма, понимаешь? Не маринования в бесконечной лжи. Я сыт этим по горло. Разве я не прав? — помолчал немного, покусал губы, взглянул на него. — Я же для него был подобием домашнего питомца. Ну, знаешь же — радостно вертеть хвостиком при встрече, ходить по пятам, и всё такое…       Согласно кивнув — мол, прав, конечно, — он на мгновение растерялся. Занятый собственными переживаниями, он, вольно или невольно, игнорировал очевидное: Иван бодрился, то и дело улыбался, уверял, что всё в порядке, да так искусно, что в его притворство верилось, но сейчас выглядел чересчур уставшим. Чего стоил один его затравленный взгляд!       А он, давно привыкнув, что у друга есть секреты, вместо того, чтобы поддержать, оставил в покое. Вроде того, что захочет рассказать — расскажет. А нет — так нет, имеет право. Сказать по правде, он догадывался, в чём было дело. Подобное в последнее время действительно случалось довольно часто. И нельзя сказать, что его это сильно расстраивало. Только вот, по словам Ивана, выходило, что это не было обычной ссорой влюблённых, как в прошлые разы. Он не собирался уводить Ивана, считая это подлостью. Но вот вмазать этому кое-кому внезапно захотелось со страшной силой.       — А он?       — Что он? — почти грубо переспросил Иван и нахмурился, пристально рассматривая узоры на обоях.       — Он понял? Или полагает, что всё так и должно быть?       — Не знаю. И знать не хочу…       Иван сидел к нему в пол-оборота, и он не видел глаз, однако был уверен, что в них — ледяной холод. Это чувствовалось по голосу, ровному, спокойному, лишённому даже намека на обиду. Словно всё переболело, перегорело, и осталось безразличие. И только сведённые лопатки да закаменевшая спина выдавали скрытое напряжение.       Он несмело протянул руку, тронул Ивана за плечо, привлекая к себе, и тихо спросил в затылок:       — Может быть, ты торопишься? — и с облегчением заметил, что тот не отстранился. — Может, ваши отношения ещё можно спасти?       — Нечего там спасать, — буркнул Иван. — И у меня было достаточно дней, чтобы всё обдумать. Ладно, давай обедать.       — Давай, — едва касаясь волос губами, прошептал он. Подниматься и выпускать Ивана из объятий не хотелось, да и сам Иван, похоже, не собирался этого делать, откинулся ему на грудь, закрыл глаза. От его волос пахло лавандой. Он задержал дыхание, боясь сорваться и всё испортить. Быть так близко от него становилось опасно.       Иван будто угадал мысли, повернул голову. Глаза его сияли, в них притаилась улыбка:       — Задай мне свой любимый вопрос       Он удивленно приподнял брови, как бы спрашивая, к чему тот клонит, затем усмехнулся:       — Ты в порядке?       Иван с кошачьей нежностью провёл ладонью по его щеке:       — Всю неделю я тебе безбожно врал. Но теперь… Я в порядке, Младен. Когда ты рядом.       Когда же Иван стал медленно расстегивать на нём рубашку, он вздохнул и еле заметно улыбнулся. Это было для него сейчас самым нужным, куда нужнее всех глупых вопросов, которые он мог задать.