Поиграем в города... (пейзажное порно)

      Три километра — и он будет на месте. Обычный маршрут, чтобы попасть на остров Св. Ивана. Это десять минут пути на моторке в безветренную погоду. Или двадцать — как теперь, когда ветер поднимал высокие волны и судёнышко скрипело и вертелось в них, будто гигантская стрелка компаса.       Позади остался Ровинь с хитросплетением средневековых — узких и кривых — улочек, что то и дело упирались то в тупики, то в уютные садики. В попадавшихся на каждом шагу ресторанчиках звучала музыка и гудели голоса туристов. Там подавали дары моря: в залах царили бесподобные запахи томлёных в чесночном соусе креветок всех мыслимых размеров, запечённых на гриле гребешков и маринованных осьминогов. Можно было бы пить вино — изысканное, цвета старого золота, оставляющее на языке карамельное послевкусие — и любоваться огнями ночного города.       Но Ивану не хотелось ни того, ни другого.       Его преследовало только одно желание — удрать подальше от городского шума, от толпы с её бессмысленной суетой, от изматывающей болтовни супруги, и оказаться на безлюдном берегу наедине с небом, ветром и морем, со своими мыслями и воспоминаниями, забыться и ни о чём не думать…       Поэтому-то он с удовольствием и ухватился за шанс провести хотя бы один день в полном одиночестве. Турфирма обещала все радости уединённого бытия: редкое счастье, которого он бог весть сколько ждал, хоть и омраченное переживаниями последних дней. Бежать от Луки всегда было мучительно трудно, но остров — голый, как коленка морского дьявола — подходил для этого как нельзя лучше!       — Почему ты после игр сборной меня постоянно оставляешь одну? — Ракель скрестила руки и надулась как индюк. — А если с нами что-нибудь случится?       — Ну что ты, дорогая! — он насмешливо вздёрнул бровь и протянул кредитку. — Пора бы обновить инстаграм. В нём давно не было новых фотографий…       Название островка (на самом деле, скалы размером семьдесят на пятьдесят метров), куда он держал путь, восходило к старинной легенде о некоем венецианском доже, который нарушил клятву. Его корабль попал в шторм, и дож поклялся святому Иоанну в случае спасения от неминуемой смерти зажечь свечу из пчелиного воска высотой с колокольню ровиньского собора. Однако, после того, как ему удалось выжить и добраться до дома, он забыл о данном обещании. Спустя время, когда дож снова плыл тем же путем, судно разбилось о здешние скалы, и все бывшие на борту сгинули в морской пучине.       Надо сказать, Иван выбрал не самое удачное время для путешествия. Небо, затянутое тучами, походило на черную пропасть. Дождь, начавшийся в Сплите, за все время пути не прекратился ни на мгновение. С моря тянуло солёным ветром, который свирепствовал, словно хотел утопить кораблик. Судно качало, волны с силой бились о борт, да так, что палубу окатывало водой.       Может быть, он тоже погибнет? Ведь дать обещание не уходить из сборной и не сдержать — это как раз про него. Ему вдруг вспомнился отчуждённый взгляд Далича, и он, пожав плечами, уставился на приближающуюся землю. Странно, но Иван не испытал сейчас ни страха, ни раздражения. Наверное, он умер в тот самый день, когда услышал от Златко холодное: «Ну что же, это твое право. Тебе виднее…»       Его не обманули. Остров был пустынен и дик. Моторка вскоре исчезла из виду, и ничего живого в округе не осталось вообще, кроме угрюмых скал да грозно ревущего моря.       В век систем автоматизированного управления не было нужды в живом смотрителе. И лишь маяк — надменно-неприступный — одинокой громадой возвышался в центре острова. Казалось, он сделан был из целой каменной горы, которую не в силах разрушить даже землетрясение.       Поднимаясь к маяку по скрипучей гравийной дороге, Иван позволил себе помечтать. О том, что было бы, если бы он остался здесь навсегда…       Он точно жил бы тут в ладу с самим собой: днём бы валялся на пляже, слушал шум волн, до одури плавал в нагретом солнцем море, а по вечерам наблюдал за тем, как уходят в закат корабли, а утлые рыбацкие лодки, радостные от того, что им удалось поймать яркий луч, торопливо скользят домой…       Устроиться на ночь было делом одной минуты. Он просто швырнул сумку в угол гостиной, предварительно вытащив из неё бутылку, и вновь заторопился на берег.       За столетия Адриатика подтопила горы, прорезала в них поперечные извилистые расщелины и образовала скалистые изломы, там и сям выступавшие из воды. Пляж не годился для отдыха — слишком острые камни, похожие на зубы доисторических животных, царапали щиколотки, стоило на мгновение забыться.       Иван отыскал небольшую, вылизанную морем площадку, завернулся в толстенный плед, уселся в один из пары стоявших там шезлонгов, откинулся назад, прислушиваясь к вздохам волн, и попытался закрыть глаза. Спать хотелось страшно, однако всякий раз, как веки смыкались, перед внутренним взором возникал Лука, и к горлу подступала тошнота.       — Продолжай в том же духе! Авось, свихнешься, — зло пробормотал Иван, когда попытки задремать провалились. Перевёл хмурый взгляд на море, стараясь не обращать внимание на пустой шезлонг, но всё, о чём он мог думать, это то, что он страшно одинок.       Царапину на губе защипало. Иван невольно потрогал её, почувствовал что-то тёплое на пальцах, и понял, что плачет. Сердито смахнул с лица слёзы, вздохнул в попытке успокоиться, сцепил руки вместе и снова зажмурился. Но это не помогло. Ему плохо… Плохо! Ему нужна другая рука, сильная, надежная — та, за которую можно ухватиться на последней грани. Стон вырвался из горла, и он сжал пальцами виски. Так не должно быть — как он мог раньше этого не понимать? Ах, если бы Лука был рядом. Но его не было…       Иван зажмурился ещё сильнее. Господи, как он устал! Его всего трясло, и он понимал, что если не выпьет, то попросту сойдет с ума. К тому же, необходимо было согреться.       Ухватив покрепче бутыль с золотистой жидкостью, он сорвал пробку, сделал большой глоток прямо из горла. Ракия обожгла рот и теплом растеклась по телу.       Стремительно темнело. Море стало более спокойным, чем час назад. Резкие крики чаек и монотонный плеск волн навевали умиротворение. Вокруг был какой-то странный, усыпляющий покой. Иван ощутил, как его немного отпустило. Тело налилось мягкой легкостью.       Он прикрыл глаза и сделал ещё несколько глотков. Яркой вспышкой в памяти отозвалось восхитительное ощущение рук Луки, обхватывающих (когда-то, в другой жизни!) за талию и прижимавших к себе так крепко, что он терял способность думать. Он мог представить это в мельчайших деталях. Он чувствовал, как его пальцы в ответ ласкают спину Луки, а тот с горячим хриплым шёпотом покрывает короткими поцелуями ему лицо и шею.       В этот раз они даже не смогли поговорить в подтрибунке.       Семья всё время была поблизости. Ракель слащаво улыбалась, не спуская с него глаз. Алтея нетерпеливо пританцовывала и дергала родителей за рукав, высматривая на трибуне новую подружку. Когда под проливным дождем Иван вышел на поле, вся команда уже ждала его там. Но первое, что он увидел — это тощую фигуру своего капитана. Лишь на миг они встретились глазами, и чувство дежавю накрыло, как цунами. Мир покачнулся. Эта бледность, эти мокрые пряди волос, перетянутые резинкой, губы, не произнесшие ни одного слова… Иван уже видел это в их серебряном финале. Лука кивнул ему и поднял большой палец вверх. Кажется, Иван смог изобразить нечто вроде ответного жеста. И даже нашел в себе силы улыбаться на камеру. Он очень надеялся, что это выходит более менее правдоподобно.       Всю игру Иван смотрел на него одного. И ни разу не взглянул ни на кого из остальных игроков.       А потом они уехали — он, Ракель и Алтея.       Иван сидел на берегу моря, сжимая в руке бутылку, и, как идиот, мечтал о невозможном. Он опять почувствовал боль от того, что всё это — ватрени, вице-капитанство, звуки гимна… и Лука подле — осталось в прошлом. Смотреть матч с трибуны было невыносимо, но делать было нечего. Ведь повернуть время вспять нельзя. Как он вообще решился на это?! Решение уйти из сборной было глупостью, и не принесло ничего, кроме боли и… ненависти к себе. Столько лет отдать Хорватии… И что теперь? Всё рухнуло, и он виноват во всем сам. Он ехал в Сплит с тайной надеждой, что есть шанс вернуться, что его позовут обратно и дадут возможность сыграть в национальной команде. Всё оказалось напрасно. Всё, что он себе навоображал — собственные амбиции, новая слава — оказалось пустым. Почему он решил, что его спасут? Чем он лучше других?       Перед глазами полыхнуло вспышкой. Он вздрогнул и огляделся. Это включился маяк: ослепительно-белый луч монотонно закружил, разгоняя тьму и выхватывая из неё блестящие от влаги скалы и тёмную зелень волн. Несколько мгновений Иван разглядывал бескрайнее и бесконечно далекое пространство моря, и вдруг в потоке света заметил сову, подлетавшую к берегу. Отчетливо были видны её огромные крылья, и глазищи — круглые и выразительные.       — Может, это моё письмо из Хогвартса? — сказал он вслух и поморщился, услышав собственную хриплую интонацию. — Хотя, вряд ли. Ну, кто станет мне писать оттуда…       Ладно, пора идти спать! Иван передёрнул плечами, не желая признаваться, что капелька волшебства бы ему явно не помешала, нехотя поднялся на ноги, сделал шаг, другой и внезапно с удивительной ясностью ощутил что-то вроде смутного беспокойства. Он замер на месте.       Мир вокруг стал каким-то нечетким, размытым, растерял краски и подёрнулся серой дымкой. И из этой дымки на него уставились два огромных золотистых глаза. Лишь они сияли живым теплым светом. Иван испуганно попятился и чуть было не упал, запутавшись в пледе, но вглядевшись, понял, что они принадлежат той самой сове, которую он только что видел в небе.       Птица уселась на дереве — высохшем, скрюченном временем, с облезлой корой — и закрутила головой, серьёзно, изучающе разглядывая Ивана, словно ожидая, что он скажет. Какая-то таинственная сила потянула вперёд, он сделал несколько неуверенных шагов, осторожно, боясь спугнуть, протянул руку и коснулся оперения. Сова щёлкнула клювом, ухнула, а потом плавно перепорхнула ему на плечо. Он затаил дыхание. Перья мягко коснулись лица, будто чья-то до боли родная рука погладила щеку. Иван вздрогнул и скосил взгляд на сову: знакомый наклон головы, знакомое выражение глаз…       — Я так много о нём думаю, что точно сошёл с ума! — подумалось вдруг. — И, похоже, уже давно.       Нет, почудится же такое! Боже, какая ерунда! Просто смешно! Стоило признать, с ним явно творилось что-то неладное. Иван опасливо снял птицу с плеча, сглотнул и отвернулся, чтобы не видеть почти человеческого взора…       Руку сжали твёрдые пальцы, и Иван едва было не заорал во весь голос, но в следующий момент понял, кто его держит, и ноги сразу ослабли. Он неверяще уставился в круглые карие глаза, затем сильно ущипнул себя, пытаясь осознать, не грезит ли наяву. Но откуда, откуда? Иван всё ещё не мог поверить в происходящее. Модрич? Неужели это действительно он? Не снится ли ему всё это? Может, вместо бегства на остров надо было срочно пойти к врачу?       Однако это был самый настоящий Лука в своей любимой темно-синей толстовке с надписью «Rock Filius» на груди. Пробившаяся сквозь туман луна отбросила тени на его лицо, сделав глаза яркими, а скулы — чересчур острыми.       И лицо это, обращённое к нему, светилось такой искренней радостью, что у Ивана перехватило горло. Никого красивее он в жизни не видел. Неожиданно Лука притянул его к себе так, что они оказались нос к носу.       Иван уловил на своей щеке сбивчивое дыхание.       — Откуда ты здесь? И как меня нашел? — выдавил наконец он, безуспешно вырываясь из железной хватки своего капитана.       — Было несложно… Остров Святого Ивана! Где же ты ещё мог скрываться и страдать? Ох, какая ты королева драмы, Иванко! — Лука фыркнул, крепче вцепился ему в руку, явно не желая отпускать. — На тебя вчера было страшно смотреть. Ну, я и бросился сюда.       — Бросился? Или прилетел? — бесцветно спросил Иван, кинул на него хмурый взгляд, затем на мгновение отвернулся: усмешка, пусть и ласковая, кольнула прямо в сердце. Было обидно, хотя он пытался казаться спокойным. В голове творилась такая сумятица, что Иван не понимал, что он чувствует, и только две мысли бегали по кругу: «Это что же, значит, я его совсем не знаю?» и «Почему он так со мной?» Получается, что за годы, проведенные вместе, Лука ни разу не обмолвился о своих магических способностях. Это задело за живое. По всему выходило, что ему не доверяли. И кто?! Главный человек в его жизни.       — Мне кажется, что ты задаешь не те вопросы… — виновато бормотнул Лука.       — Да, не те… Почему ты ни разу не рассказал мне, что умеешь оборачиваться в сову? — Ивану хотелось бы сказать что-то резкое, но он передумал, увидев, как напряглось лицо собеседника, а звенящие нотки в голосе так и вовсе заставили вглядеться внимательнее. Модрич был бледен и выглядел невероятно усталым, как… человек, который напуган, но изо всех сил старается не показывать этого.       — Кто, будучи разумным, захотел бы встречаться с оборотнем? Прости… Я ужасно боялся тебя потерять, и поэтому поступал глупо. Но это только из-за того, что ты сводишь меня с ума, — вздохнул Лука, помолчал и добавил почти шёпотом. — Как ты думаешь, почему я здесь?       «Примчался, потому что переживал…»       — Потому что любишь?       Лука поспешно кивнул, и на душе сразу стало легче. Иван против воли на пару секунд залип на приоткрытых губах.       Поцелуй получился неожиданный, но очень чувственный. Лука вложил в него всю свою любовь, всю нежность, на которую был способен. Ни у кого другого никогда не получалось заставить Ивана задыхаться от удовольствия. Прошла, наверное, вечность, прежде чем они разорвали объятия и посмотрели друг на друга. Лука тяжело дышал, грудь ходила ходуном, глаза потемнели. Иван, не отводя взгляда, погладил любимое лицо, а потом откинул голову и задумчиво уставился на усеянное звездами небо. Сколько ещё загадок таил в себе его любимый?       Узнать по-прежнему хотелось многое, но теперь Ивана занимало нечто иное: тело требовало немедленного удовлетворения. Он вновь привлек Луку к себе, зарылся носом в растрёпанную шевелюру, жадно вдохнул аромат одеколона и пробормотал:       — Если честно, я сейчас думаю о другом. Я никогда не трахал сову. Но кто откажется от новых впечатлений?