Дистимия на двоих

      «Я впервые почувствовал себя нужным. И понял, что мне тоже кто-то нужен. Сейчас это, похоже, единственный живой человек на Земле для которого я что-то значу. Известно, что отцу я такой не сдался. А единственная, кто заботился обо мне, моя мама, погибла уже много лет назад, причем её тело несомненно уже успело стать землёй.       Но прямо сейчас не хочется думать о грустном. Я поборол свой страх. Я прикоснулся к Ларри. Я доверился. Буду ли жалеть об этом? Кто знает… "       Сейчас, в этой палате, они сидят у окна и увлечённо разговаривают о всяких мелочах. Говорят друг другу любую мысль, какая взбрела в голову. И Салли улыбался, прижимая к себе колени и пытаясь надолго запечатлеть в своей памяти этот момент и саму атмосферу, которую, казалось, не портило даже больничное окружение.       За окном вновь холодная морось, что была одним из вестников приближающейся осени. Но сейчас ничто не тревожило синевласого юношу, а потому он продолжал в пол уха слушать бессвязный рассказ Ларри об очередном забавном происшествии, связанном с художественной школой, которую парень бросил, так и не доучившись, или его одноклассницей Эшли Кемпбелл. — Сал, ты меня слушаешь? — Ларри улыбнулся краешком губ, наблюдая за парнем возле себя, который уже минут десять смотрел вперёд и едва заметно улыбался. Шатен не винил Фишера сейчас в чём-либо, особенно в невнимательности, потому что знал, что примерно может происходить в чужой душе сейчас. Ларри словно чувствовал все чужие эмоции. Как будто души раскололись надвое, поделив всё между собой, даже болезнь. — Просто наслаждаюсь жизнью. Впервые за много-много лет, — просто ответил протезник, прикрыв веки и совсем упав на собственные колени. Прядь распушившихся волос, выбившихся из хвостиков, упала вдоль пластикового края маски.       Ларри, конечно, знал, что даже не смотря на то, что Салу удалось побороть внутренний страх, он всё ещё остерегался прикосновений, но… Патлатый сначала делает, а потом думает.       Аккуратно подцепив длинными пальцами прядь голубых волос, он завёл их за проколотое двумя чёрными серьгами-гвоздиками ухо, но почувствовав, что Салли вздрогнул, тут же опустил руку. — Извини., — спохватился он, сжав руки в кулаки. — Ничего, мне просто стоит привыкнуть, — ободряюще усмехнулся собеседник, после чего Ларри поднялся с постели. — Может, пошли на крышу? — предложил он, смотря в окно. Пускай там и шёл мелкий дождь, но даже сквозь свинцовые тучи умудрялись проглядывать лучи золотого солнца. Время было около семи вечера, значит близился закат. Вот бы посмотреть! — Пошли, — легко согласился Салли. Всё же, давненько он не был на улице — хотелось вдохнуть кислород и ненадолго забыть, что же за воздух витает в этом сгнившем изнутри здании.       Оба беспрепятственно преодолели расстояние от палаты до их потайной двери, от которой у Ларри имеется ключ. Именно тогда, когда патлатый достал свою карту, Салли спросил: — У тебя нет лишней такой же? — Нет, но если тебе нужно будет сходить на крышу, ты всегда можешь одолжить её у меня, — улыбнулся Джонсон, открывая дверь с заржавевшими петлями и пропуская Фишера вперед.       Капли дождя тут же упали на поверхность маски. Ох, как же синевласому хотелось почувствовать эту прохладную влагу кожей лица, но нельзя — рядом Ларри. Но так хочется… — Я сниму протез ненадолго, можешь отвернуться? — предложил он, протянув тонкие пальцы к ремешку на затылке. — А, да, конечно, — Ларри спешно отвернулся в другую сторону и сделал вид, что старый Нокфелл сейчас интересовал его гораздо больше, чем какой-то там мальчишка, лицо которого никто не видел.       Сал знал, что шатену можно доверять. Потому что он его коснулся. Вот так просто заполучить доверие Салли-Кромсали: если он разрешает себя трогать, то ты уже на первом месте в списке доверенных лиц, в которые, к слову, записан только Джонсон.       Сал с привычной легкостью расстегнул ремни фиксации и опустил протез. Кожу лица приятно обожгло каплями дождя. Солнце, выглядывающее откуда-то из-за черты города, из-за горизонта, сейчас казалось в стократ ярче и жизнерадостнее, чем пару мгновений назад. Всё вокруг перестало ограничиваться чертовой маской, такой надоевшей, что хочется её сжечь или закинуть куда подальше, но… Тогда все увидят изуродованное лицо Салли, все поймут, какой он урод на самом деле. И этого парень боялся больше, чем собак и кошмаров. Тогда бы его жизнь сама по себе стала самым жутким кошмаром.       «Хотя, она уже такая и есть…»       Парень неосознанно приблизился к краю крыши, вслушиваясь в вой теплого ветра, в шорох понемногу желтеющей листвы, в свист пролетающих мимо птиц. Весь мир вдруг резко приобрёл звуки и краски. Кажется, что весь вакуум, в котором находился Фишер, просто лопнул, развалился на мелкие кусочки, как стеклянный аквариум. Парень всегда пребывал в полной отрешённости, всегда был безразличным к миру, к людям, замыкался в себе, в чёртовых полусгнивших стенах собственной комнаты старых Апартаментов. А теперь… Всё изменилось. Неужели таблетки действительно помогают, или же всему виной долговязый художник, стоящий сейчас за его спиной и смотрящий в совершенно противоположную сторону?       Парень вытянул руки навстречу дождю и ветру, словно впитывая в себя последние лучи солнца и эту энергию. Сал неожиданно даже для себя широко и счастливо улыбнулся. Впервые за бесчетное количество дней. — Салли, ты с ума сошёл?! — послышался выкрик сбоку, почти что совсем рядом.       Первая мысль была о том, что это Ларри. Всё, как в замедленной съемке: Фишер повернул голову в сторону Ларри, в тот момент, когда Ларри посмотрел на Салли. Шатен воспользовался замешательством младшего, скользнув взглядом по его правой щеке, и, кстати, не обнаружил на ней ничего безобразного — лишь пара-тройка белоснежных широких шрамов. Не всё так плохо, как ему думалось.       Голубоволосый тут же дернулся и мгновенно прижал протез к лицу, застегивая сзади, а Джонсон сделал вид, что ничего такого не увидел, думая, что так будет лучше. Он скажет, о том что успел разглядеть, но точно не сейчас.       Вот тут-то шатен и увидел Трэвиса Фелпса возле двери, который смотрел на Фишера.       Он серьёзно подумал, что тот хочет спрыгнуть? Именно так. Вернее, сначала его целью было просто попасть на крышу, а потом уже так сложились обстоятельства. — Ты что тут забыл, придурок?! — разъярённо проговорил Джонсон, стремительно надвигаясь на блондина, который тут же захотел свалить как можно подальше. Его брала злость на то, что этот парень мог видеть, что ему вовсе не следовало. — Джонсон, ты же не думаешь, что крыша принадлежит тебе? — мерзко усмехнулся Тревис, сделав шаг вперёд. Пускай он весьма уступал металлисту не только в росте, но и в силе, он отчаянно пытался строить из себя смельчака. — Откуда, позволь поинтересоваться, у тебя ключ-карта? — Ларри схватил блондина за ворот его свитера, угрожающе смотря тому прямо в глаза. — Не поверишь, но она валялась прямо возле этой самой двери, — Фелпс провёл белой карточкой, зажатой между средним и указательным пальцами, прямо перед носом патлатого. Тот резко попытался выхватить предмет из его рук, но ничего не вышло. Казалось бы, что нет причины настолько злиться из-за какого-то пустяка, но Джонсона было уже не остановить. Отчасти сыграла свою роль личная неприязнь.       Тревис нарочно самодовольно улыбался, как бы ожидая напастей со стороны старшего. Он был готов пожертвовать своим здоровьем, лишь бы Фишер, наконец, понял, что именно с этим психом связываться не нужно.       А Ларри не увидел подвоха, занося кулак для удара, но тут же замирая, давая блондину шанс. — Сейчас ты проваливаешь на все четыре стороны, или я за себя не отвечаю, — оскалился он. — А тебя не волнует то, что Салли не принадлежит тебе? Я, может быть, хотел с ним встретиться, — усмехнулся парень, свободной рукой пытаясь перехватить чужое запястье. — Урою, — коротко, как отрезал, прошипел шатен, тут же ударяя охамевшего кулаком в челюсть. Не хотелось, но тут ничего не поделаешь. Не нужно было дразнить.       И только сейчас Ларри увидел промелькнувшую рядом копну голубых волос, устремляющуюся к выходу. И только когда Фишер скрылся за дверью, Фелпс победоносно усмехнулся, сплевывая кровь. — В следующий раз думай, прежде чем что-то сделать, — протянул он, следуя прочь.       Шатен остался один на крыше злосчастной больницы, и лишь холодный дождь беспощадно хлестал по лицу.