Дистимия на двоих

      Парни зашли в палату Фишера, сохраняя напряжённое молчание. Оба понимали, что так дальше продолжаться не может. Почему это странное необъяснимое ощущение появилось именно сейчас? Не вчера, не позавчера? До этого всё было терпимо, всё устраивало как Салли, так и Ларри.       А сейчас было такое чувство, что ты находишься в комнате без единого выхода, а стены, выстроенные вокруг, стали сжиматься, давить. Ещё чуть-чуть и даже нельзя будет вдохнуть!       Голубоволосый присел на подоконник, сняв мешающий протез с лица и убирая его в сторону, провёл рукой по лицу, надеясь, что холодные ладони немного приведут в чувства. Но это слабо помогало.       Джонсон приземлился чуть поотдаль на кровать парня.       Оба избегали смотреть друг на друга. Отчаянно прятали глаза, отводили их, словно искали что-то на посеревших стенах палаты, словно было страшно даже просто поднять взгляд.       Почему? Неужели слова Трэвиса настолько задели и озадачили ребят? Вроде как, нет. Слова Откина по поводу того, что Ларри чудесным образом смог справиться с неконтролируемым гневом? Тоже не особо… Скорее, они лишь укрепили уверенность в том, что глупые мысли и трепещущее сердце — вовсе не признак какой-то болезни. Хотя, влюблённость тоже можно было бы назвать болезнью. Причём очень прогрессирующей.       Возможно, Сал и Ларри просто накручивают сами себя по поводу своих чувств. О них же никто не знает, а хранить такие тайны, как правило, очень тяжело. Хотя может оно и к лучшему — зато они будут хорошими друзьями. Но обоим хотелось большего. Хотелось нежных объятий, трепетных поцелуев, чувства защищенности, какого-то особенного счастья.       Но парни боялись признать в себе эти желания. Боялись разрушить недавнюю, но вроде бы уже очень крепкую дружбу. Однако, здравый смысл говорил, что ещё слишком рано, что нужно ждать. Откуда только взять столько времени? Ведь, если повезёт, то уже через пару дней, но Джонсона выпишут, а Салли так и придётся свыкнуться с одиночеством и продолжать попытки излечения. — О чем думаешь? — первым нарушил тишину шатен, подперев голову рукой, словно пытаясь хотя бы с виду выглядеть спокойным и уверенным в себе.       Салли, до этого сминавший край черной толстовки и нервно перебирающий пальцами, вздохнул: — Да так, херня. А ты? — Доктор странно на нас косится теперь, — усмехнулся Джонсон, вновь разглядывая стены палаты, будто они были гораздо интереснее, чем парень, сидящий так близко и одновременно находящийся слишком далеко. Непозволительно далеко. — Ты так думаешь? Нам просто нужно реже пересекаться с Трэвисом, и тогда.., — Сал не успел договорить, как металлист его перебил: — Я не об этом... — он замолчал, подбирая слова и нервно кусая губу, пропал даже этот псевдо-спокойный образ, жесты были отрывистыми, нервными. — У тебя когда-нибудь было чувство, что тебе кто-то нравится?       Протезник выпал с такого вопроса из реальности секунд на тридцать точно. Они же, вроде, обсудили уже эту тему. Что же опять нужно Джонсону? От чего-то волнительно затрепетало сердце. Парень промолчал, не зная, что ответить. — Салли? — окликнул его патлатый, все же переводя взгляд на Фишера и выискивая в его примечательной внешности ответы на свои вопросы. Но, как и всегда, не находил ровным счётом ничего. — Если я скажу «нет», то это не будет правдой, — обреченно произнёс парень, — а если скажу «да», то мне будет стыдно, — голубоволосый опустил голову, пытаясь закрыть лицо волосами. Он отчаянно искал какого-то укрытия, защиты, даже, чёрт с ним, если это снова будет безжизненная белая маска! Но чтобы её взять, нужно было шевельнуться, а парень даже этого сделать не мог. Он замер, но сердце чаще застучало.       Молчать, молчать… Что бы не случилось, нужно продолжать молчать! Иначе вновь всё полетит к чертям!       Страшнее было бы даже не услышать, увидеть чужую реакцию на слова о высоких чувствах, а потерять единственного в этих стенах человека, который мог что-то изменить в пресной и серой жизни Салли. И страх был, как всегда, сильнее туманных возможностей. — Почему стыдно? Что в этом такого? Чувствовать симпатию — это круто, — как-то нелепо ответил Ларри, запустив руку в волосы и поправляя их. Он всегда так делал, когда нервничал. — Может быть. Но такие вещи всегда обходили меня стороной. Одно дело — полюбить кого-то. А меня не любит даже мой родной отец, не то что другие. Это все из-за уродских шрамов, моей странности, замкнутости, цвета волос, крашенных ногтей.., — перечислял парень, а в его голосе проскальзывали даже какие-то истерические нотки. Стены продолжали давить, казалось, ещё чуть-чуть и рухнет потолок, погребая под своими обломками обоих парней. Да хоть бы рухнул, чтобы не приходилось чувствовать того, что сейчас пожирает кусок за куском измученную душу. Не чувствовать ничего казалось намного проще, чем чувствовать так много. Крыша, в конце концов, и так давно уже съехала. — А по-моему это бред. Другие просто не видят тебя, как человека. Люди просто не хотят заглядывать в душу человеку, встречая того по внешнему виду. А твоя душа… — вздох вырвался из груди шатена, но фразу он не закончил.       Все эти комплименты сейчас, все эти, пусть искренние, но слишком уж личные мысли… Для чего они сейчас? Нет, они не нужны! Не сейчас!       Но слова срывались с языка быстрее, чем мозг успевал их взвесить и обдумать, да и, скажем так, с мыслительным процесом в последнее время всё очень худо. — То есть, ты считаешь иначе? — Фишер недоверчиво глянул на Ларри из-под лезущей в глаза челки. Он всегда искал подвох, не доверял, но разве Джонсон хоть раз обманул? Хоть раз дал повод усомниться в чём-то? — Я считаю, что ты очень классный человек, — улыбнулся металлист, все же смотря в глаза собеседнику. Это звучало как-то донельзя обыденно.       В голове рвались шаблоны. Держать дистанцию и быть друзьями, или позволить воле случая сделать всё сейчас и жалеть потом до конца своих дней?       А может…       В конце концов, лучше жалеть о сделанном, чем об упущенной возможности! А возможность и правда ускользала дымом из рук. Вот он, переломный момент.       Или он разрушит свои стены, сам обрушит потолок и увидит, что скрывалась за пределами бетонной коробки, или тяжёлые плиты навсегда погребут под собой, забирая последние глотки воздуха.       Всё происходящее как-то слишком хорошо сравнивалось с погребением заживо, с жестоким убийством. Причём в роли жертвы, и в роли убийцы, который пустит в измученное тело решающую пулю, выступает один и тот же человек.       Джонсон не боится. И он подходит ближе. Так близко, чтобы этот выстрел не ранил, а убил на месте. Потому что если не сейчас, то уже никогда.       Еще с минуту парни молчали, смотря друг другу в глаза с натянутой и нервной улыбкой на губах. С улицы доносилась мелодичная песня какой-то городской птицы, был слышен завывающий ветер и шелест понемногу отмирающей листвы. Но это отнюдь не успокаивало. — Салли, я думаю, что ты мне нравишься, — наконец произнёс Ларри, отпуская все на самотёк. Более он не сможет таить. Да и не хотелось как-то. Всё решится сейчас. — Ты уверен? Я даю тебе еще один раз подумать и понять, кому ты это сказал, — с грустной улыбкой ответил голубоволосый, пытаясь отыскать хотя бы толику отвращения или жалости в карих глазах напротив, но ничего подобного там не было видно, что приводило голубоволосого в ещё большее замешательство. — Я сказал это тебе, Сал. Лучшему человеку из всех, кого я когда-либо встречал, — Ларри поднялся, подойдя к подоконнику и поставив ладони по обе стороны от Сала, лишая тем самым его шанса сбежать. Шумный выдох. Язык прошёлся по пересохшим губам. — Мне сложно в это поверить, — хрипло сказал Фишер, отстраняясь дальше и, в конце концов, прижимаясь спиной к холодному оконному стеклу. Страх, недоверие… А он так близко, что глупое сердце опять выдаёт быстрый ритм. И Ларри это замечает. — Тебе придётся, — тёплое дыхание опалило кожу совсем близко. Салли отказывался принимать такую реальность — он до последнего считал, что это сон, что сейчас он проснётся и горько заплачет, потому что такое не может случиться. Просто не может.       Сал зажмурился, пытаясь проснуться, пытаясь покинуть эти сладкие грёзы, от которых становилось больно на душе. Но ощущение тёплых мягких губ на своих заставили понять, что это реальность. Самая настоящая реальность.       Кажется, где-то в этот момент в Салли что-то сломалось. Больше он не чувствовал себя ужасным, отвратительным, ведь пока есть человек, который считает иначе, значит всё хорошо. Сломалось его искажённое видение мира. И рухнули эти чёртовы стены! Как во сне, посреди творящегося хаоса, именно Ларри был рядом…       Руки сами собой обвили шею Джонсона, притягивая ближе. Все это так непривычно, так трепетно и осторожно. Так приятно…       Сал поддавался настойчивым поцелуям старшего, чувствуя, как его руки перебирали мягкие голубые пряди на затылке, распуская высокий хвост. Волосы рассыпались по плечам.       Фишер чувствовал такое впервые. Каждой клеточкой израненных губ чувствовать тепло других, ощущать порхающих в животе бабочек — всё было в новинку.       Ларри оторвался от Салли, смотря на него. Тот смотрел перед собой растерянным взглядом, с каждой секундой краснея всё больше. — О нет, — парень прижал ладони к лицу, закрываясь от Ларри. — Эй, ну ты чего? — Ларри обнял Салли за плечи, прижимая его к себе. Через секунду послышался всхлип. — Сал? — Я просто… Не верю.., — прошептал он, хватаясь руками за футболку Джонсона. — Поверь, я серьёзно, — этим словам последовал лёгкий поцелуй в лоб. — Ты мне тоже нравишься, Ларри, — вновь всхлипнул Фишер, понимая, что теперь он, кажется, счастлив.       Как же так случилось? Почему оба не желали скрывать этих трепетных чувств друг от друга? Почему теперь каждое прикосновение порождало волну мурашек, излучало тепло и заставляло улыбаться? Неужели теперь всё будет хорошо? Да, всё будет хорошо!       Никто им не помешает. Ни Трэвис, ни Откин, ни отец, ни персонал. Никто. Потеряло значение всё, что раньше железными когтями впивалось в мозг, не давая расслабиться и выдохнуть. — Ларри, что будет дальше? — шёпотом спросил голубоволосый, уткнувшись тому в плечо. Приятно было ощущать дыхание шатена на своей шее, пока его руки перебирали мягкие слегка вьющиеся локоны. — Всё будет хорошо. Главное то, что я здесь, с тобой. И вместе мы справимся — свалим отсюда. Будем ходить в одну школу, будем гулять. Я буду тебя защищать и помогать, — описывал всё так банально Ларри, но в голове всплывали самые красочные, такие разноцветные картинки! — Честно? — переспросил Фишер. — Честно, — кивнул головой Ларри. Уж он постарается, чтобы эти слова стали реальностью! — Это очень много для меня значит, как и ты, — Салли тепло улыбнулся. — Это малое, что я могу для тебя сделать. Знаешь, я еще никогда в своей жизни не встречал настолько удивительных людей, как ты. Твоя необычность меня притягивает, — Ларри легко поцеловал Сала в щеку, понимая, что теперь ему это дозволено, — И твоя душа, — решил всё же закончить начатую фразу шатен, — Она так же прекрасна, как и ты.       Фишер же не мог привыкнуть к таким поцелуям — для него это кое-что новое, ведь раньше он боялся любого физического контакта даже с собственным отцом. Он не мог банально привыкнуть к ласковым словам…       Но как бы не было такое внимание непривычным — это было очень приятно, стоило признать. — Это потому что ты художник, поэтому ты всё замечаешь… — Хочешь, я тебя нарисую? Правда у меня нет с собой красок, но, как только мы выберемся отсюда, я напишу твой портрет, — Ларри воодушевился собственной идеей, вспомнив, что он действительно художник, ну или по крайней мере старается им стать, развивая свой талант. — Только если тебе это не сложно... — Джонсон уже не слушал возражения Салли. Жалко только, что бумага была в палате Ларри, но он не растерялся. Парень немного подышал на оконное стекло за спиной Салли и стал водить по нему пальцем с характерным скрипом. — Что ты делаешь? — Сал обернулся к окну, наблюдая, как на стекле вырисовывался беглый набросок, смутно напоминающий Салли — то, что это он, можно было понять только по хвостикам. Конечно, портрет не отличался особой изящностью линий, но этого не было нужно, чтобы восхищаться. Патлатый оказался тем ещё романтиком!       Забавно, что металлист изобразил его без протеза — вместо привычных черных отверстий на рисунке были прорисованы большие милые глаза, вместо бездушных пластиковых губ — теплая улыбка. — Я сейчас схожу за карандашами и бумагой, — улыбнулся Ларри, поднимаясь с места. Эта идея показалась ему очень классной. Он хотел вложить в будущие линии всё то, что сейчас так отчаянно рвалось наружу. — Черт, Ларри, это так круто! — Фишер восхищённо рассматривал свой портрет на окне, который спешно растворялся, словно мираж.       Всё, это было лишь одним мгновением и оно больше не повториться, но в памяти это останется надолго. Именно ради таких, длящихся совсем немного, моментов и стоило ценить жизнь, стоило любить, стоило чувствовать. — На бумаге будет ещё круче, — хмыкнул шатен. — Давай встретимся через час? Потом как раз на обед сходим и ко мне, — предложил Сал, улыбаясь, ведь проводить время в компании металлиста теперь было так привычно. — Как скажешь, — Ларри улыбнулся в ответ, после чего, не отказав себе в легком поцелуе младшего в макушку, двинулся к выходу из палаты, — Жди только меня!