Наследие Лорда-регента

      Вспышка молнии, гром, проливной дождь.       Сгорбленная фигура этернийца в глубокой яме, приглушённый звук удара лопаты о каменистый грунт, завёрнутое в камуфляж тело. Чей-то беспокойный голос вдалеке пытался окликнуть его, но он был бессилен перекричать шум капель, мириады которых падали, падали и падали оземь. Кто-то звал, просил, даже умолял, с каждым разом всё больше распаляясь в этом сражении со стихией. Бесполезно… Не желал он никого слышать. Лишь его угрюмый труд, заливаемая водой яма и больше ничего. Вспышка, грохот… Лопата вновь вкусила свежую землю… Взмах, ещё один, и ещё… Ноги дрожали, спина стенала от изнеможения. В любой момент он мог подкоситься и упасть. И мозолистым рукам едва хватало твёрдости удержаться за черенок… Ещё взмах. Даже если бы мог, он не смел бы, просто смел бы остановить это. У него не было морального права. Он был обязан завершить, не столько ради себя, сколько для...       Вспышка, свист, смерть.       Шагающий позади него солдат успел лишь вскрикнуть и, будто вмиг лишённый всех сил, шумно упал в вязкую осеннюю грязь. Ещё одно имя, которое никто не вспомнит. Идти вперёд, не останавливаться. Не оборачиваться, не сомневаться… Шаг, шаг, за ним ещё два десятка… Лязг металла, полосующего вязкий грунт, словно ножом по коже, вырывая из него комья, вспышка и гром, за которыми приглушённо доносились крики полные агонии и запах смерти.       Он видел их, пока те были живы. Видел и их гибель. Бесславный конец всех, кто шагал рядом, но лица… Лиц нет. Просто смазанное нечто, похожее на смешавшуюся акварель на невысохшем рисунке. Они никогда не задерживались в его памяти. Снова и снова, снова и снова… Будто кто-то вырывал страницы из его дневника, лишая всё повествование смысла. Алая кровь на песке, алая кровь на снегу, вспышки… Очередные пустые гробы, очередные пустые слова о долге и славе, звуки гимна, от которых еле заметно дёргался глаз, пока в голове пролетало всякое. Да, полковые музыканты как всегда перестарались. Продолговатый ящик в земле, зарытый потенциал, похороненная жизнь. Жизнь и смерть за Республику под тяжёлыми небесами чужбины… Бесконечный марш во славу Этерны! Он шагал, не зная сомнений и не оглядываясь. Он попросту не имел на это права. Взгляд назад порождал лишь губительные сомнения, а они ещё должны были выиграть эту войну, и следующую, и следующую, и… Не время ещё. Шаг, за ним ещё две сотни, раскат грома, молния на мгновенье осветила землю, отчего стало даже ярче чем днём.       Он видел их лица, он… Он точно помнил их всех!.. По крайней мере верил. Верил в то, что помнит. Наивный самообман... Бережно хранил имена тех, с кем ни раз и не два бросал вызов неизбежному, с кем делил еду и палатку, с кем стоял в дозоре, шёл в атаку… Наглая ложь! Дешёвая и наглая ложь! Они ушли напрасно. Все они уходили, рано или поздно. Кто-то уходил героем, а кто-то — жалким трусом, и вот ведь как... Это всё оказалось неважно и бессмысленно. Смерть давно уровняла всех. Ветер истории стёр в прах их имена, а волны размыли кости, но он продолжал бережно хранить их подле себя, как самое большое сокровище… Частица чего-то сокровенного… Очередная глупая ложь…       — Т…Т-Тит, мой..! Ах ты ж.. Вы меня слышите?       Ещё удар. Вспышка, очередной оглушающий взрыв.       Израненное тело в канаве… В этот раз, тело было его собственное. Кровь смешалась с грязью у его лица и пропитала форму… Он совершенно потерял счёт времени. Бесконечная агония. Агония его покорёженного тела. Но он продолжал лгать себе. Упрямо и, в общем-то, очень глупо. Немного ему осталось… Это безумие вот-вот закончится. Всё ведь рано или поздно заканчивается, ведь так? Бесшумная вспышка, оглушающий писк и ослепительный белый свет отовсюду. Он прорывается сквозь его сомкнутые веки. Крики… Крики и стоны со всех сторон… Взрывы… Быть может, именно так звучит Бездна? Кто-то подхватил его сильными руками и тащил, тащил куда-то… Ещё одна вспышка… Свет фонарика. Крохотное, крохотное солнце… Холодное как лёд. Он чувствует, как его везут, чувствует, как его плоть, начинённая осколками его же собственных костей, изредка подёргивается в судорожных попытках выжить. Слышит крики врачей и санитаров. Частый, разносторонний писк аппаратуры. Неужели… Неужели, ему не дадут уйти? Неужели, страданиям и правда не будет конца?..       Вспышка. Вой авиации над головой и остатки взрывных волн от выстрелов оркестра тяжёлых зенитных орудий, разыгрывающих эту симфонию смерти где-то вдалеке. Их совсем мало. Полроты, не больше… Кто-то погиб, кого-то этот бой оставит калекой навсегда, а кто-то бежал или погиб пытаясь. Ему хотелось обвинить их в трусости, хотелось прокричать их имена и бранные слова им в лица, когда трибунал затянет петли вокруг их шей. Но не мог. Они просто хотели жить. Он понимал их, хотя и сам уже забыть успел, почему сражался. Долг перед страной?.. Куда там! Отчаяние?.. Не без этого. Упрямство?.. Конечно! Ответственность перед остальными? Да, однозначно да!       Его усталый взгляд против измождённого взгляда его командира. Она вымученно сплюнула траншейную грязь с кровью и улыбнулась ему. Он знал — она, все они, испытывали сейчас тоже самое. Этерниец улыбнулся в ответ и перехватил винтовку поудобнее. Зарокотала артиллерия и нескончаемый тротиловый ливень разверзся с небес, атака на их позиции возобновилась, и живая волна захлестнула их неутомимым приливом, а командир уже вовсю отдавала приказы всем тем, кто ещё мог стоять на ногах и принять этот бой. Он усмехнулся. Ему больше не было страшно. Всего лишь ещё один день на этой земле. Всего лишь ещё один день, полный работы…       — …Тит! Ты меня слышишь?!       Удар, короткий вдох, снова удар. Тяжёлый, наточенный клин лопаты глубоко вонзается в вязкий грунт. Этерниец слышит звук, он разворачивается к нему. Ненависть, ярость, пустота, за которыми сокрыто отчаяние. Грудь его тяжело вздымалась в такт его рваному дыханию, а пальцы левой руки нервно бегали по чёрной рукояти пистолета на поясе. Этерниец дрожал всем своим естеством под натиском дождя и стихий, не в силах унять ни их силу, ни собственного дыхания, что с болью и жаром измученных лёгких вырывалось из его груди. А пустой взгляд его серых глаз суматошно бегал по сторонам ища за что уцепиться. Их жгло, обзору мешала вода, смешанная с его собственным потом.       — Лейтенант Корнеллий?! О Боги… Вам срочно нужна помощь! Прошу, никуда не уходите, я… Я сейчас!..       Этот голос… да. Тит вспомнил его хозяина.       Всё верно. Тит его узнал, когда тщательнее всмотрелся в это искажённое гримасой мимолётного ужаса и беспокойства лицо. Только… Только почему-то никак не мог вспомнить его имени. Лишь образ. Такой слабый и… Такой мимолётный. Образ из прошлой жизни, ушедшей песком сквозь его пальцы. Впрочем, сейчас это было не важно. Важна лишь цель…       Солдат и среагировать не успел, как левая рука Тита резко сомкнулась вокруг его ноги, а сам офицер, резко выпрямившись, встретился взглядом с опешившим подчинённым. Тит больше не дрожал. Стоя в выкопанной им же яме почти ровно, изредка дёргая плечами, а изнутри мгновение назад пустого взгляда на него смотрели лихорадочно метавшиеся зрачки, охваченные полным и всепоглощающим безумием, от которого солдату враз стало дурно. Он инстинктивно дёрнулся, но железная хватка вокруг ноги удержала его на месте.       — Отставить… Я сказал… Оставить… Солдат! — сказал Тит сильно дрожащим хриплым голосом, от которого его собеседник неуютно поёжился.       Капрал было хотел предложить тому руку помощи, но тот его опередил и попытался выбраться из ямы сам. Несколько раз его руки срывались, и он, падая то на бок, то на спину, рывками поднимался и лез вновь. Когда же у него это наконец получилось, Тит предстал перед ним сильно помятым и грязным, да так, что вязкий ил и куски земли толстым слоем покрывали его от рогов до кончика хвоста, постепенно стекая под натиском сильного ливня, который даже близко не собирался останавливаться.       Глядя на эту тень, в которую превратился его командир под тяжёлым грузом потери и не желая такой участи для своего друга и командира, он осторожно положил руку ему на плечо, а затем и вторую, в надежде подарить ему хоть какое-то утешение. Ему хотелось сказать ему что-нибудь. Нечто подходящее, что обычно принято говорить в ситуации подобной этой и, как ему показалось, с его уст сорвались верные слова:       — Тит я… Я понимаю какого тебе сейчас! П-правда... Но он у нас нет времени на горе. Мы всё ещё на вражеской земле и подонки, на чьих руках смерть нашего командира по-прежнему где-то рядом. Вспомни о долге… Вспоминай, друг... Капитан… Она.. Она бы точно не хотела видеть тебя таким. Прими командование, Тит. Солдат всегда ведёт их командир. Пусть меня… Нет, пусть нас поведёт лейтенант Корнеллий! Ваш долг зовёт, сэр!..       Тит, что всё это время безучастно смотрел куда-то перед собой во вновь нахлынувшем приступе апатии неожиданно поднял взгляд на своего подчинённого. Теперь его глаза пылали гневом, а безумие в провалах его тёмных зрачков затихло, будто приготовилось к рывку, при этом уступив место мрачной решимости. И в эту ночь только ярость в его глазах пылала столь же ярко, сколь взрывы молний. За следующее мгновенье капитан сбросил с себя чужие руки и впервые за последние несколько часов он ровно стоял на земле, как и положено офицеру Республики. Тит, грозно смиряя взглядом своего подчинённого, который в ответ лишь едва заметно улыбнулся, узнав наконец в нём своего командира. Тит выверенным движением поправил ворот своего плаща и положил левую руку на рукоять пистолета, дрожащие пальцы которой всё ещё выдавали его сильную нервозность.       — Вы правы… Вы абсолютно правы, капрал… — сказал Тит, а голос… Голос его звучал громко и властно, насколько позволяла бушующая вокруг стихия. — Моё безответственное поведение после потери командира лишь подставило под удар всех остальных… Я непременно готов держать ответ перед трибуналом за свою некомпетентность, но сперва… Сперва, как старший по званию после гибели капитана Беатриче, я принимаю командование. Докладывайте капрал: мой последний приказ, который я отдал перед тем, как оставить вас, выполнен?       Тот кивнул, ударив себя в грудь и вскинув левую ладонь.       — Так точно, все жители собраны в центре посёлка. Ожидаем Ваших дальнейших инструкций, господин лейтенант!       — Хорошо… Уже хорошо! Я предпочту отдать их лично. Пойдёмте же, капрал — не будем же мы, в самом деле, заставлять ребят мокнуть под дождём почём зря. Нам предстоит много работы…       Холод пистолетной рукояти разрядом прошёлся через всю его левую руку и дальше, по позвоночнику до самых пяток. Ему нравилось это чувство. Бросив прощальный взгляд на укутанное в серый брезент тело, он хищно улыбнулся холодному серому небу. И небо ответило ему в блеске молний и раскатах грома.

* * *

      Когда морок, окутывающий разум Тита начал постепенно отступать, он с удивлением осознал, что был ещё жив. Вопреки здравому смыслу, его жизнь не оборвалась в затянутой петле. Всё это было похоже на бред. Предсмертный бред, вызванный агонией умирающего мозга. Однако гудящая боль во всём теле, его ровное дыхание и относительная ясность ума говорили об обратном. Неприятно, конечно, но ему, в целом, было не привыкать. Не поддавалось никакому исчислению то огромное число раз, когда был ранен, обожжён, обварен в кислоте или посечён осколками за свою не самую длинную жизнь, это не выходило за пределы нормы. А если учитывать долгие годы допросов и пыток, ставшие пугающей нормой в его сломанной жизни, и образы которых его мозг услужливо воспроизводил, он без зазрений совести мог заявить, что чувствовал себя прекрасно. Как заново родился. Что ж, для начала неплохо. Более того, он с уверенностью мог сказать, что расположился на довольно-таки удобной, но немного узкой койке, с крышей над головой и не связанным по рукам и ногам. Всяко лучше рваного тряпья, которое заменяло ему постель в его тесной стеклянной камере с бетонным полом. Единственное что настораживало: он однозначно был здесь не один. Кто-то ещё пребывал в помещении. Прямо напротив, если быть точным. Он чувствовал ровное дыхание неизвестного гостя, слышал, как он время от времени хрустел костями в суставах и громко зевал, при этом что-то металлическое громыхало каждый раз синхронно его движениям.       Тит решил приоткрыть глаза. И то что он увидел его несколько обескуражило. Он бы даже удивиться и даже неосторожно воскликнуть что-нибудь неуместное, тем самым выдав себя раньше времени. Но его знаменитый стоицизм и армейская выдержка в очередной пришли ему на помощь, и он жадно принялся поглощать взглядом странное существо. А посмотреть было на что.       Перед ним, облокотившись на стену и уперев кулак под голову сидело на стуле странное существо, верхняя часть которого была прикрыта примитивным пластинчатым доспехом, из под которого виднелись тёмно-синие с фиолетовыми вкраплениями перья. Голову венчал простой сферообразный металлический шлем с мягким койфом под ним. Нижняя же была покрыта слоем густой серой шерсти с небольшими защитными пластинами на коленях и бёдрах, заканчивающаяся ничем не прикрытыми звериными лапами и длинным хвостом с пышной кисточкой.       Существо однозначно скучало, устремив безучастный взгляд на лучи предзакатного солнца, разливающиеся по комнате через небольшое прямоугольное незастеклённое оконце справа от него, при этом оно совершенно не заметило, что пациент, для охраны которого его и поставили, уже пришёл в себя и тихо осматривался вокруг. Тем лучше. Низкие потолки, стены из обтёсанных вручную небольших каменных блоков, скреплённых примитивным раствором, керосиновые светильники, деревянная мебель и глиняная кружка с водой на небольшом столике у изголовья кровати… Да даже обмундирование солдата. Всё в этом месте буквально кричало о крайне низком уровне развития цивилизации аборигенов. Он однозначно пребывал на одном из бесчисленных примитивных миров обитаемого космоса, правда он не смог сходу определить на каком именно. Попытка вычленить воспоминание о существах и мире подобном этому также не увенчались успехом, не смотря на весьма длительный срок службы этернийца в колониальных войсках на десятке миров, в точности как этот. Хотя биться об заклад с самим собой он не спешил. Было более чем вероятно, что узнавание придёт позже, но одно было ясно наверняка: местные или не знали кто он такой или пока попросту не догадались об этом, а иначе такой, мягко говоря, жиденькой охраной здесь бы не обошлось. Во всяком случае так оно казалось до появления первого же военного патруля Коалиции, который в любой момент мог за ним прийти. Необходимо было соблюдать крайнюю осторожность.       Тит коротко кашлянул, привлекая внимание стража, который тут же встрепенулся и, забавно дёрнув головой, устремил несколько растерянный взгляд на этернийца, громко вскрикнул что-то на непонятном для Тита языке и выбежал за дверь, громко лязгая бронёй. Генерал успел приметить пару больших крыльев за спиной у туземца и задался вопросом, а способны ли они с их помощью летать. Однако пребывать в раздумьях ему долго не дали.       Вскоре, где-то вдалеке, а затем всё ближе и ближе послышался множественный топот лап и шелест крыльев, прежде чем дверь в его палату снова не открылась, и перед ним не предстал очередной туземец в сопровождении ещё двух солдат с копьями наперевес и короткими мечами на поясе. От остальных существо по центру отличалось не сколько полным отсутствием даже намёка на броню, сколько крайне причудливой одеждой, представляющей собой длинный, почти до самого пола балахон, украшенный причудливой вышивкой и амулетами, которые Тит охарактеризовал как культовые, или что-то в этом роде. Существо выгодно отличалось не в пример более высоким ростом и комплекцией чем у своих собратьев и опиралось на массивный вычурный посох стоя, как и прочие, на четвереньках. Оно пристально осмотрело генерала, после чего властно произнесло какую-то фразу на всё том же непонятном для этернийца языке и его сопровождающие тотчас вышли, закрыв за собой дверь.       Оставшись наедине, жрец присел напротив этернийца и заговорил с ним, на что Тит ответил медленным покачиванием головы и пожатием плечами, мол, не понимаю. Тогда жрец, коротко задумавшись, повторил свой вопрос, на этот раз, на другом языке, а затем ещё на трёх других. Безрезультатно. Грифон недовольно покачал головой в ответ. Тит совершенно не понимал, что от него хотели. Попытка использовать язык жестов также не принесла результата. Хотя оба существа продемонстрировали некоторое мастерство во владении им, но как и с устным, эти языки тоже были совершенно разными, а потому оказались за очень редким исключением бесполезными. Они поняли друг от друга не более пары-тройки отдельных слов.       Тогда жрец, после коротких раздумий отложил свой посох в сторону и подошёл к кровати Тита, из-за чего тот явно напрягся, а его рука медленно потянулась к деревянной кружке, что не укрылось от внимания Жреца. Взгляд этернийца настоятельно не рекомендовал подходить ближе и пытаться сотворить какую-нибудь глупость. В ответ абориген вытянул передние лапы перед собой, демонстрируя пустые ладони, в жесте, который наконец был понятен для обоих, хотя безмолвное напряжение между ними разрядилось не сильно. Наконец, сделав ещё два медленных шага вперёд и демонстративно отложив кинжал вместе с ножнами в сторону, жрец оказался вплотную перед Титом. Медленно и осторожно положив руки ему на грудь и лоб, он ожидал нападения в любой момент, которого, однако, не последовало. Тогда грифон, пробормотал что-то очень тихо себе под нос и Тит почувствовал как нечто, похожее на очень слабый электрический разряд прошло через его голову.       — Ты меня слышишь? — раздался голос внутри его головы. — Хм… по твоей реакции вижу что слышишь, но почему-то я не слышу тебя. Странно. Давай так: я буду задавать вопросы, а ты кивками отвечать. Один кивок «да», два «нет», если затрудняешься ответить — два раза моргни. Понял?       Тит, стараясь маскировать удивление, кивнул.       — Хорошо. Тогда давай я быстро введу тебя в курс дела. Наши солдаты нашли тебя в плену у культистов во время зачистки их логова. Ты был без сознания, так что в тот момент, когда проклятые отступники натравили на нас своих одурманенных жертв, ты один из немногих избежал смерти от наших клинков. Ты что-нибудь помнишь о времени до своего пленения?       Снова кивнул.       — Осмелюсь предположить, что ты — путник, которому просто не повезло пройти слишком близко к запретной земле. Хотя, другой вопрос, а что делал простой путник около проклятых земель… М? Можешь не отвечать, мы ещё вернёмся к этому разговору как-нибудь в другой раз, сейчас это не так важно. Ладно. Ну а что было после и во время твоего пленения ты помнишь?       Этерниец подумал и дважды моргнул.       — Ага… Будем считать, что помнишь обрывками. Странно это. Должен сказать тебе, что даже в какой-то степени сильно повезло, хотя… Ты, быть может, чувствуешь что-нибудь необычное? Навязчивые мысли?.. Быть может, неконтролируемый гнев?.. Сильные и хаотичные желания, ход которых ты не можешь контролировать?       Короткая пауза. Два уверенных кивка.       — Надеюсь, что всё так и есть. Уж очень не хотелось бы убивать тебя после того как пришлось спасти тебе жизнь. В любом случае знай — ты под наблюдением. Надеюсь тебе хватит благоразумия не творить глупостей. Теперь же — о главном. Как ты уже понял, факт того, что ты жив исключительно благодаря моему заступничеству, а следовательно, нравится тебе это или нет — ты перед нами в долгу и следующие пять лет пройдут для тебя здесь, в рядах «Мрачных стражей». Выживешь — и никто не станет тебя задерживать, попытаешься сбежать — мы найдём тебя и вернём в строй. Попытаешься сопротивляться — погибнешь. Всё ясно?       Глаза этернийца на мгновенье вспыхнули злобой, и он утвердительно кивнул.       — Понимаю твои чувства. Ладно, думаю, на этом всё. Твои раны всё ещё нуждаются в лечении, и твоя служба начнётся не раньше, чем они полностью заживут, а до этого момента я буду регулярно тебя навещать и проводить свои тесты, а заодно и подучим тебя языку, а то это никуда не годится. Отдыхай.       Грифон убрал свои лапы со лба этернийца и, подхватив свой посох на выходе. Прежде чем выйти, он, напоследок, окинул генерала задумчивым взглядом. После пары секунд, он выдохнул и скрылся за дверью, вновь оставив Тита наедине с собой. Что ж, ему ещё сильно повезло — его, по крайней мере, не убили на месте. По меркам этернийского полководца, это было весьма неплохим началом. Теперь же, остальное зависело целиком и полностью уже от него. А в себе он никогда не позволял сомневаться.