Мама, я влюбился

— Куда это ты так прихорашиваешься? — заглядывая в комнату, спрашивает тетка. — Откуда у тебя такие джинсы? — Обычные джинсы, — удивляюсь я. — Ага, что всю задницу обтянули. Вымахал племянничек, а я помню, как тебе нос вытирала и пипку мыла. — Ну теть Тань! — Ой, ладно, иди уже, не задерживайся только!       Я поправляю на ходу черную майку без принта и одергиваю кожанку. И с чего бы я вырядился? Даже самые простые вещи хорошо сидят на спортивной фигуре.       Себя я люблю. С плаваньем и бегом на «ты», велосипед — тоже за, секс — еще лучше. Любые физические нагрузки, особенно кардио.       Оказывается, Кир — золотой мальчик, живет в огромной квартире элитного дома, куда просто так не зайти, только по допуску. Но охрана внизу предупреждена о гостях, и меня пропускают. Под грохот музыки за стеной дверь мне открывает сам хозяин.       Кир, какая же ты маленькая блудливая дрянь. Какой же ты… Я не могу подобрать слов, пялясь на стройное, затянутое в черное, тело и выглядывающие из-под юбки резинки чулок. — Здравствуй, котик, проходи, раздевайся, — говорит он, отступая, и я шагаю в это гнездо разврата. — Моя чуть позже будет, можем перепихнуться по-быстрому.       Я понимаю, что тактику он выбрал верную в плане доколебывания натурала. Только не учитывает он одного — я тоже сторонник подобных тактик, и подыграть могу с удовольствием не меньшим. — По себе людей не судят. Я по-быстрому не умею, уж прости, — говорю, по-хозяйски находя на полке розовые тапки-котятки с ушками. — Это мои тапки! — охреневает Кир, хлопая ресницами. — Одолжишь на вечер. Я же у тебя особенный гость, — хмыкаю я.       Кир явно удивлен тому, как быстро я адаптируюсь после вчерашнего шока, который перенес от нашего знакомства. Я не могу привыкнуть к тому, как он выглядит — и никогда не привыкну, но манеру поведения понять могу. С ним даже интересно, а я — адреналиновый наркоман, мне по кайфу новые ощущения любого рода. Только он еще не в курсе этого. — Максик, давай к нам! — вопит, видя меня, Валька, староста группы, расплескивая пиво из банки на паркет. — У нас вееесело!       Весело не то слово, и я подоспел к самому разгару, когда еще все вместе, слегка подпиты, и пока никто не обжимается по углам и не блюет в туалете. Мне тут же кто-то протягивает открытую банку, толкает на диван между двумя девчонками и накручивает музыку погромче. На второй банке я понимаю, что к моему бедру прижимается бедро Кира, юбка его задралась, а резинка сползла ниже, открывая пару родинок.       Я поднимаю глаза и встречаюсь с его затуманенными. — Градус будем повышать? — спрашивает он, протягивая бокал с чем-то крепким. — Не вопрос, красавица, но если хочешь меня споить, лучше сразу водки, — глотаю нечто, похожее на мартини, и замечаю, что он недоволен моим замечанием.       Правда, что ли, споить хочет?       Спустя время мы пьем на брудершафт и уже водку. Не закусываем, поэтому я притягиваю к себе его голову и занюхиваю волосами, которые ненавязчиво пахнут ментоловым шампунем. — Отъебись, котик, — говорит он, но занюхивает тоже моей головой.       Музыка громче, градус выше, кто-то играет в фанты, кто-то в твистер, а кто-то - в бутылочку. Я не понимаю, как оказываюсь на полу в кругу последних. — Что за хрень? — спрашиваю я у незнакомой девчонки справа. — Ты же сам играть предложил, — фыркает она. — Я? Серьезно?       Вот дела. Я мог, я не спорю, но вспомнить не могу. Когда приходит моя очередь крутить злополучную склянку, я слежу за ее вращением и, когда она останавливается, встречаюсь с голубыми глазами. — Слабо, котик? — смеется он, а я, ебаный мачо, в ответ: — Мне? Слабо?       Я поднимаю его с пола за протянутые руки, обхватываю ладонями щеки и долго смотрю в полуприкрытые ресницами ледяные глаза, словно вглядываюсь в замерзшую родниковую воду, касаюсь пальцем нижней губы и веду к подбородку, смазывая помаду. Обратный путь — от подбородка к губам — повторяю языком, и они открываются мне навстречу с жадностью и какой-то сумасшедшей отдачей. Клинит разом и обоих, навылет, насквозь, и мы прижимаемся друг к другу, пьянея еще больше от адреналина и незнакомого притяжения. И это не поцелуй — чистый секс, потому что он кусает мои губы, постанывая и потираясь пахом о мою ширинку, где тоже неспокойно, а я напираю в ответ, запуская руки под юбку и сжимая упругие, гладкие — на зависть любой телке — ягодицы. Из горла Кира вырывается хриплый, придушенный звук, и он царапает ногтями мой живот под майкой. Прихожу в себя только после того, как кто-то резко дергает его назад. — Вы тут совсем уже? — восклицает эффектная блондинка, и я с трудом узнаю девушку Кира.       Девушку? Перевожу взгляд на лицо Кира и вижу полную гамму чувств, метко определяемую одним словом — охуевание. Не я один удивлен своим поведением, все сидящие вокруг смотрят на нас с любопытством и ожиданием развития событий. — Сори, ребят, я, похоже, перебрал, — говорю, нетвердо двигаясь к двери. — Я такси вызову, подожди! — бросается следом Кир, и мы выходим из подъезда на прохладный воздух, где становится чуть легче, но не намного.       Я замечаю его припухшие губы, съеденную наполовину, мной же, помаду, вздыхаю протяжно, с трудом, достаю сигарету и протягиваю другую ему. Пока машина в пути, мы курим, стараясь не смотреть друг на друга. — Не рассчитали немного, — произносит он наконец. — Ага, перебрали, — повторяю я.       Поворачиваю голову, перехватываю его взгляд и меня снова клинит. Хочется затащить его за угол, задрать юбку и… — Не смотри так на меня, — просит хрипло, срывающимся голосом, хочет сказать еще что-то, но приезжает такси. — Пока, — говорю я. — Пока, котик, — отвечает, затем разворачивается на каблуках и вышагивает к подъезду.       И что это, мать вашу, было? — Какая девушка, — качает головой грузин за рулем и цокает с одобрением. — Ваша? — Нет, слава богу… Лежать! — приказываю я, смотря на возвышенность между ног. — Вы с собакой? — оглядывается таксист. — Нет, это я со своим воображаемым другом, не обращайте внимания.       Таксист смотрит с укором: мол, вот она какая, молодежь, до глюков ужирается.       В свою комнату я не вхожу — вваливаюсь, стаскивая джинсы, понимая, что штырит меня не по-детски, и падаю на кровать ловить вертолеты в горизонтальном положении. Где-то на краю сознания мелькает тревожная мысль, но я не могу вспомнить, о чем хотел подумать, и засыпаю мордой в подушку.       Рефлексия появляется утром вместе с почти абстинентным синдромом. Меня тошнит, мне больно разлеплять веки, я умираю. К чудным ощущениям тела добавляются воспоминания о вчерашнем, и я сгораю от стыда, потому что сцена с поцелуем и руками на заднице Кира рисуется так ярко, что утренняя эрекция крепнет и упирается в матрас немым укором. — Бляяяяя, — мычу я.       Какого хрена? Скажите, какого хрена каждый раз появляется стояк от одной мысли о нем? Почему меня так коротит?       Я уверен, что будь на месте Кира вполне обычный трап — ха, смешное выражение, оксюморон в своем роде — страшненький какой-нибудь, с выступающим кадыком, с прокуренным голосом, я бы и внимания этому знакомству не придал, ходил бы плевался, разве что.       Я собираюсь на пары — принимаю душ, надеваю чистую майку, джинсы, чищу кеды, бреюсь и выхожу, ненавидя яркое осеннее солнце и мир в целом.       Первой парой стоит современный русский язык. Когда я вхожу в универ, до него остается десять минут, в аудиторию я вхожу еще через пять, но замираю на пороге, соображая, не ошибся ли. Задние ряды пустуют и лишь на первом притулилась пара девчонок из моей группы. — А где все? — спрашиваю я. — Это все, кто выжил после вчерашнего, — хихикает одна из них. — Еще Кирилл есть.       С заднего ряда поднимается рука в браслетах и машет мне жестом погибающего в волнах. Поднявшись, я вижу его растянувшимся на скамье с бутылкой минералки на груди. — Мог бы и не приходить, мы вчера больше остальных вылакали, — говорю, краем глаза отмечая подозрительную синеву под тоналкой на его скуле. — Меня Слав Славыч с потрохами бы сожрал, если б я не пришел сегодня, — поясняет Кир, осторожно поднимаясь. — А насчет вылакали ты прав. Хотел тебя споить и сам нажрался. — А, все-таки хотел? — У нас план был — напоить и сфоткать тебя в трусах в обнимку с парочкой дилдо. Или маркерами разрисовать. Что-нибудь такое, короче, типа посвящения в члены группы. Но ты оказался не простым котиком.       Я аккуратно касаюсь синевы на его лице пальцами, и Кир, кажется, задерживает дыхание. — Упал? — спрашиваю. — Марина, когда злится, машет своими руками погаными куда не следует, — неохотно произносит он. — Она тебя бьет? Ты скажи, я разберусь. — Нахуй пошел! Случайно, говорю же. — Да ладно, теперь я точно знаю, кто в вашей паре сверху.       Кир поворачивается ко мне так резко, что я не успеваю отстраниться, и он, безошибочно попадая сразу в мои яйца кулаком, заставляет меня согнуться над партой и заскулить: — Сука, что ж ты делаешь! — Еще одна такая шуточка и в нашей с тобой паре снизу будешь ты, — произносит он холодно. — Хотя, ты и так будешь снизу. У тебя задница ничего так, на задрипанную троечку, но рабочая.       Я швыряю в него тетрадью, а он улыбается. Урод.