Мама, я влюбился

      С тех пор, как я перевелся в питерский вуз, проходит ровно месяц. За этот месяц я запоминаю имена всех одногруппников, отчества всех преподов, свободно ориентируюсь в переплетениях коридоров, мой организм подстраивается под местную еду и на творожную запеканку я смотрю без прежнего отвращения.       К одному подстроиться не получается — меня неизменно прошибает электрическим разрядом, когда Кир, проходя мимо, цепляет меня плечом или касается пальцев, отбирая карандаш. По сложившейся традиции сидим мы рядом, почему не отлипнем друг от друга — никто не объяснит.       Тот поцелуй на вписке еще не раз снится мне, обрастая подробностями и ощущениями, и я часто просыпаюсь до рассвета с болезненным стояком. Не дрочу, держусь, потому что желание разрядки в такие моменты равносильно признанию в том, что у меня стоит на мужика.       Кир, ты же похотливая маленькая сука, самая натуральная блядь, иначе зачем ты так смотришь на меня и нарочно трешься бедром, сидя рядом, роняешь иногда руку на мое колено, якобы случайно, грызешь карандаш, обхватывая его кончик ярко подведенными губами, а потом улыбаешься, когда я отворачиваюсь. Видишь ответку, чувствуешь ее, и обрубаешь сразу, едва мое дыхание учащается.       Доиграешься же, сучка.       Сегодня на нем пушистая черная юбка, красные колготки в сетку, бордовая шелковая майка, или что это, из тех, что с кружевной окантовкой по вырезу и на лямках, больше похожих на верх от пижамы. В аудитории прохладно, и прекрасно видно, как через тонкую ткань проступают его соски. Я почти захлебываюсь негодованием и желанием прикусить их сквозь одежду, чтобы услышать в ответ протяжный сладкий стон. — … потому что теплая погода, — слышу я, поднимаю голову и замечаю, как Кир закатывает глаза. — Ты слышал, что я тебе сказал только что? — Что ты сказал? — Говорю, погода теплая, можно куртку не надевать. — Зачем ее надевать? — не втыкаю я. Кир сдвигает брови и цокает: — Макс, у тебя справка есть? Если ты умственно отсталый и тебе сложно социализироваться, лучше сразу скажи, чтобы я тебе картинки на бумажке рисовал, облегчал понимание. — Да я задумался просто, что ты говорил? — После этой пары мы всей группой вместо физкультуры идем мыть окна первого этажа исторического корпуса. На улице, повторяю третий раз для людей со справкой, отличная погода, и куртку можно не надевать. — А у них историков своих нет, чтоб окна мыть? — Да хуй их знает. Но это лучше, чем стометровку бежать.       Когда пара заканчивается, я выхожу первым, но уже на улице, когда я хочу окликнуть Машку, первую, после Кира, красавицу группы, чтобы скоротать время в незначительном приятном флирте и любовании ее выглядывающей из выреза блузки двоечкой, стук каблуков раздается совсем рядом, и Кир повисает на моем локте. — Блять, мозоли натер, — произносит недовольно. — Я тебя возьму в аренду на сегодня, котик. — Маринка ревновать не будет? — спрашиваю я. — С чего бы? Ты ж не баба. Однако, если ты до сих скрывал от меня наличие вагины, можешь признаться, я переживу твой каминг-аут.       Машка, идущая чуть впереди, замечает нас и останавливается, подхватывая меня под второй локоть. — Кир, ты решил везде лучшим быть, единственного в нашей группе свободного парня заграбастать хочешь? — спрашивает она, а я смотрю на аппетитную двоечку и кулон, завалившийся в ложбинку. — Я по девочкам, солнышко, ты же знаешь, — отвечает Кир таким медовым тоном, что у меня сводит зубы. — Но с такими девочками, как в нашей группе, скоро придется переходить на мальчиков. — Ну да, королева должна быть одна, куда нам до тебя, — ядовито тянет Машка и, как бы невзначай, выпячивает свою двоечку, сверкая кулоном.       Кир улыбается как чеширский кот. — Ой, нашла чем гордиться, у меня яйца и то больше. Пошли, котик, зайдем по пути в магазин, пить хочу.       Он тащит меня вперед и вбок, обгоняя группу, а я с тоской смотрю на ложбинку и кулон, как бы извиняясь за вынужденный уход. — Мне кажется, я ей нравлюсь, — говорю я, покупая нам обоим по бутылке колы.       И сразу жалею, когда Кир, содрав крышку о ближайший угол, обхватывает горлышко яркими губами. Надо было в банке брать. — Ты тормозишь, Макс, — отвечает он. — Ты ей не просто нравишься, она готова трясти своими сиськами в более приватной обстановке, поверь. Но ей ничего не обломится. — Почему это? — Потому что ты у меня в аренде на сегодня.       Железный аргумент, чего уж тут. Ладно, Машку и потом раскрутить можно, а этот, если вцепится, то точно надолго. К тому же меня откровенно забавляет его интерес к моей персоне. У исторического корпуса уборщица выдает нам ведра, тряпки и сухие газеты — вытирать разводы после мытья. Куртку вместе с рюкзаком я вешаю на ограду, закатываю рукава рубашки и вижу, как к моему рюкзаку добавляется еще один поменьше, в стразах и значках с котятами. Кир, наклоняясь, выжимает над ведром тряпку, его волосы собраны в высокий хвост, а с плеча сползает лямка. Проходящие мимо технари выворачивают головы и присвистывают. — Хера ты ноги раздвигаешь, стоять нормально можешь? — провожая их взглядом, возмущаюсь я. — Как я тебе на каблуках ноги согну, соображаешь, нет? — отзывается он, влезая при этом на вторую ступеньку стремянки и елозя тряпкой по стеклу. — Харе стоять, помогай давай!       Я помогаю: стою снизу с ведром, наблюдая, как пена стекает по его рукам и сквозь майку еще отчетливее проступают горошины сосков. Ровно до той минуты, пока не обращаю внимание на Машку, которая моет окно рядом. Она без лифчика, и ее бодрая двоечка выделяется соблазнительно и маняще, словно умоляя: Макс, ты же хочешь меня, протяни руку, потрогай, сожми, приласкай… — Что ты делаешь?! — ору я, когда сверху на меня выливается ледяной пенящийся поток. — Извини, котик, случайно зацепил, — ухмыляется Кир, спускаясь с лестницы.       Я не остаюсь в долгу — выплескиваю на него содержимое своего ведра, и он стоит, хлопая ресницами и тяжело дыша. — Ах ты уебок, — говорит он сладким, медовым голосом, и я срываюсь с места.       Стоит признать, что на каблуках он бегает лучше, чем многие мои знакомые парни в кроссах от адика, поэтому круг вокруг корпуса мы минуем на одном дыхании. Он догоняет меня у клумбы, врезается в спину, опрокидывает через ограду, усаживаясь сверху и втыкаясь коленом в пах. — Ты берега попутал, котик? — восклицает Кир, отбрасывая за спину мокрые волосы. — Ты первый начал, красавица! Позавидовал, что у Машки есть сиськи, а у тебя нет? — отзываюсь я, сжимая его бока. — Нахрена мне ее сиськи? У меня кое-что получше есть!       Он убирает колено и ерзает на моих бедрах, следя за моей реакцией. Знает, что выглядит охуенно, даже слишком, но все равно удивленно вскидывает брови, ощущая под собой эрекцию, которой я уже не стесняюсь. — Больной извращенец, — губы растягиваются в улыбке, и он встает, отряхиваясь от сухих листьев.       Обратно идем уставшие и замерзшие, мне кажется, что я непременно заболею, ведь я с головы до ног мокрый, а ветер холодный уже по-осеннему.       На следующий день прихожу ко второй паре, с огромным усилием реанимировав себя с помощью шипучек от простуды и горячего чая с малиной. Рядом хлюпает носом Кир, кутаясь во что-то меховое и теплое. — Уебок, — смотрит на меня покрасневшими глазами и протягивает мятную пастилку от горла: — Пососи, легче будет. — Сам соси, — хриплю я, но пастилку беру.       Препод, опоздавший на пятнадцать минут, старательно наверстывает упущенное время лекцией. Кир хлюпает рядом, к концу пары двигаясь ближе и дрожа. — Температура? — спрашиваю я, и меня тоже знобит. — Ага, х-холодно.       Я кладу руку на талию и прижимаю, он не сопротивляется и вскоре перестает дрожать, пригревшись у моего бока. — Сегодня после занятий идем в медиа-холдинг на конференцию, — сообщает препод, стирая с доски надписи. — Часа на три, сами знаете, это долго. Но! Есть вариант для двух добровольцев, что идти не хотят, а хотят сразу зачет по истории СМИ: поход в библиотеку и работа с архивом. Так, так, кто тут у нас… Котов, чего вы там с Соколовским обжимаетесь, влюбились, что ли? Нет? Болеете? Оба? Вот и отлично, в архиве очень тепло и спокойно, к концу недели жду отчет. — В принципе неплохо отделались, — говорю я, когда препод выходит. — Ага, поспать можно будет, — произносит Кир, сморкаясь. — Пошли, доброволец.