забывать и никогда не вспоминать

Ричи не помнил, что начало всего — Эдди, что конец всего — Билл, что каждый цикл повторяется двадцать семь лет и никого они не убили; Ричи не помнил ничего, кроме того, что переехал из маленького городка в штате Мэн, оставил там своё детство и много чего ещё. Ричи и не хотел бы вспоминать — это ударит по нервной системе, превратит его в жалкое подобие человека, потому что то, что с ними произошло, не проходит бесследно. Оно выжигается на поверхности черепа, всплывает на рентгенах и живет в крови. Оно не забывается. … На следующий день Ричи открывает глаза — и все как раньше. Когда он идёт к детскому саду, то вспоминает, что теперь он в нём не один, а с Эдди. И это как-то бодрит. Даже очень бодрит. Он игнорирует тот факт, что воспитательницы сегодня две и одна очень противная, а вторая — та же Лидия с ее улыбкой и любовью к девочкам. У противной есть более противное имя — Марта — и чем-то в фигуре, теми же складками жира, она напоминает маму Эдди. А ещё у неё желтые зубы, противный запах сладких духов, смешанный с сигаретным дымом от парика, и мелкие волосики над губой, которые Ричи снятся в кошмарах [он просто тогда не знал, что такое реальный кошмар]. Эдди встречает его осторожно — словно боится, что вчера рассказал что-то лишнее, словно боится, что теперь на открытость и честность ответят плевком [на самом деле, они дети, и это Бауэрс рос моральным уродом] — и без своей игрушки. Ричи думает — игрушку заменили им? Можно ли считать, что теперь он новая игрушка Эдди? А если так, будет ли потом больно? Будет ли не так, как рассчитывал Ричи? [будет] [даже очень] [спасайся, кто может] Ричи не знает, быть ли ему чересчур дружелюбным, говорить ли много, как правильно общаться с этим мальчишкой, но что-то внутри него толкает глупо пошутить, предложить поковыряться в земле или выйти из их классной комнаты, чтобы найти тех двух мальчиков из другой группы. Что-то внутри словно кричит ему, что в скором времени он поймет, как говорить, в дальнейшем он узнает, как себя вести — и с врагами, и с друзьями — но когда это «дальнейшее» настанет, Ричи не догадывается. Зато Эдди явно готовился — он сразу рассказывает о каких-то мелких происшествиях вчерашним вечером, по типу тех, что случаются в каждой семье, где есть суперопека у родителей, где мама может закрыть еще десять таких, как ты — ну, знаете, из тех, где вырастают маменькины сынки, которые потом женятся на копии своих дорогих мамочек [Ричи тогда не догадывается, насколько он попадает в точку]. Незаметно получается, что до прогулки, во время тихого часа, практически всего дня — Эдди держится рядом. Ричи чувствует себя мамой-уткой, он даже хочет начать крякать, или издавать тот странный звук, что издают утки, но потом понимает, что рядом с Эдди как-то неловко сравнивать себя с мамой, потому что у того с этим явные проблемы. Наверное, в дальнейшем это перерастет в, эм — как же там это сестра называла — комплекс. Иногда они неловко молчат, потому что Ричи умеет только обсуждать рваные странички комиксов, игры в автоматах, куда его водят на некоторых выходных — Эдди там никогда не был и даже не понял, что имел в виду Тозиер, когда рассказывал, как установил собственный рекорд; в тот момент Ричи сделал себе пометку обязательно его сводить в этот рай для одиночек, у которых нет друзей. После сна и обеда Лидия своим приятным голоском предлагает им всем выйти на площадку вместе с другими группами, потому что — вы же видите эту прекрасную погоду и теплое солнце; Ричи думает, что для весны все же прохладно. Эдди странно хмурится, жует свои губки и явно не рвется на улицу. Ричи хочет спросить, в чем дело, но потом ловит взгляд — через несколько человек, чьи лица были знакомы, но не интересны, прямиком к тупой роже Бауэрса. — Он тебя тоже успел достать? — Ричи не думает перед тем, как сказать. Ричи давно уже не думает, но просто в нужный момент себя одергивает. — Кто? — Генри. И Ричи понимает — да, успел. Еще задолго до того, как Эдди подошел к Ричи и сказал про инфекции в грязных руках, до того, как Ричи сломал ногу — но тоже не раньше. Ох, Ричи, да ты следователь из детективов, что иногда почитывает твоя мама. Тот самый следователь, что определяет, когда было совершенно преступление с разницей в несколько часов — ты сделал погрешность в месяц. Но это тоже хороший результат. Ричи удивляется голосу в своей голове, потому что тот звучит похоже на голос того парня из радиоприемника, который по вечерам начинает «Вечернюю программу с песнями из фильмов». Конечно, он просто отчетливо его помнит — слышит каждый день, будет слышать всю жизнь, или пока с тем человеком ничего не случится, или он не уволится. Ричи думает — надо как-нибудь попробовать сказать так же. Это будет весело. Интересно. И Ричи станет каким-то особенным. Через тридцать с чем-то лет он серьезно станет зарабатывать этим на жизнь. И просто прикалываться над людьми. Сейчас он ребенок, который через месяц начнет носить очки, потому что мама решила придать значение тому, что он щурится, и сводить к врачу — у него пока что только «минус ноль двадцать пять», как сказал врач, но все может ухудшиться. [И, естественно, ухудшиться, кто бы сомневался] А еще ребенок, который чувствует скрытую угрозу от тупого Бауэрса и какую-то странную тягу к тем двум мальчикам, который тоже немного не такие. — Он просто… неприятный. Если бы они знали маты, Ричи бы сказал «долбоеб», Эдди бы пожевал губу прежде, чем выплюнуть — «мудачье». Но и Генри пока не стал тем моральным уродом, к которому с каждым годом все приближался. Генри был мальчиком, у которого отец — полицейский, а этим можно гордиться, но отец еще и строгий, а мама уже давно умерла от какой-то болезни. Но пока что он был тем же ребенком, что и все они. Маленьким мальчиком, что имел друзей, компанию, где его считали лидером — сын копа все же, чего нет-то — и желание, чтобы все его уважали, как и его отца. Но единственное, что он имел — страх и презрение в лицах мелких детей, что были вокруг него. Но единственное, что он умел — отбирать игрушки, рвать на части бедных плюшевых зверей и плевать на нормы морали. Так что задатки стать мудаком и не самым лучшим человеком у него были. Да еще какие. — Ладно, навряд ли он к нам пристанет, — Ричи отмечает еще раз, что у Эдди в руках нет странной игрушки, которая могла бы быть эдаким маяком для Бауэрса. Ричи выдыхает, забывая, что Вселенной похуй на них, на их жизни, что ей нравится всегда делать не так, как того хотят ее обитатели — Беверли могла получить адекватного отца и быть красивой девочкой без синяков на руках; Стэнли — родиться не в такой религиозной семье; Майк — не потерять семью в пожаре; Ричи — не врезаться в Эдди и не подсесть на сигареты в четырнадцать; Бен — похудеть во время школы, а не когда станет супер-пупер крутым архитектором; ну и Билл, Билл, которому досталось за всех с лихвой, за всех в десятикратном размере, например, начнем с малого: не потерять Джорджи. И вот если бы Вселенная хоть раз прислушивалась к их желаниям, они бы все равно нашли друг друга, стали бы друзьями, просто без своих демонов в зрачках и скрытых страхов, которые всплывали наружу. И Ричи все равно бы вляпался в бездну по имени Эдди Каспбрэк, как это было с Беверли и Биллом, как это было с Беном и Беверли. И Ричи бы все равно потерялся в глазах лучшего друга. [Спустя кое-какое время Вселенная все еще гадает, в чьих именно] Ричи с Эдди идет на площадку, следит, как Бауэрс занимает качели, как многие дети играют в песочнице, как все такое нормальное и привычное. Ричи бы почувствовал себя счастливее, если бы глаза Генри раз за разом не находили его и Эдди в этой толпе и тот бы не усмехался так явно. Он говорит Эдди: — Я ошибся, — начинает тихо, немного неуверенно, ищет глазами тех двух и находит — что-то там рисуют на песке длинными палками; Ричи думает сбежать к ним, подойти и уверенно начать «это лучшее, что я видел в жизни, друзья мои», потому что это единственное, что крутится у него в голове, — он нас достанет. — Я тоже это чувствую, — кивает Эдди, этот маленький мальчик, который у Ричи вызывает желание защитить и отказаться уже от глупого сравнения с мамой-уткой. — Что будем делать? «Что будем делать, Ричи?» «Что будет дальше, Ричи?» Ричи не знает. Ричи шесть, до этого года его мама не отдавала в детский сад, потому что работала на дому и считала детский сад — ненужной вещью, пока однажды у них не состоялся разговор с бывшим боссом и ее не упрашивали вернуться назад — с повышением зарплаты, естественно. Ричи еще маленький, как и все здесь, поэтому всё, что он может сделать, когда дело касается Бауэрса — это позвать на помощь воспитателя или убежать. Второй вариант кажется почему-то лучше. Ричи в голове себе отвечает на этот вопрос: не знаю, не хочу думать, но Эдди — по глазам читается, по робкой улыбки догадывается — верит, что он уже все продумал, придумал и все зашибись. А потом что-то в голове щелкает — это происходит в тот момент, когда один из тех двух мальчиков начинает идти в сторону здания, перед этим к нему подошла воспитательница, видимо, за ним уже пришли, второй, конечно, остается один, а Генри Бауэрс спрыгивает с сиденья качели и в следующую секунду идет на Ричи и Эдди. Ричи еще не умеет оскорблять, бросать колкости, которые редко бывают кем-то поняты, но в них всегда будет скрытая угроза, Ричи еще не знает, что в школе забьет и на Эдди, и на тех пареньков [на самом деле, это сложный момент, к которому нужно подойти с правильной стороны] — у него будет задача не попасть под раздачу Бауэрса, а потом они снова сойдутся. Ричи еще Ричард Тозиер, без всяких прозвищ, без Клуба Неудачников и без очков. Поэтому Ричи хватает Эдди за руку и, обогнув Бауэрса по замысловатой кривой, чтобы тот при всем желание не смог срезать им путь к отступлению — не побегу, дамы и господа, а всего лишь умному и стратегически оправданному отступлению — и идет к тому пареньку, что остался без второго друга, ходившего в опрятной одежде и говорящего чуть-чуть в нос. Так как группы перемешались, Ричи совсем не беспокоится о том, что Лидия или Марта — господи, отвратительное имя, кто так детей называет — могут перегородить им дорогу, или как-то остановить, потому что он уверен на все сто, что Генри никто не остановит, если тот в кружок поставит своих друзей и решит отобрать у Эдди или Ричи что-нибудь, эм, просто что-нибудь. Поэтому Ричи с немного, на самом деле очень слабо, сопротивляющимся Эдди подлетает к тому парню и задает самый глупый вопрос в мире: — Почему бы нам не делать то, что делаешь ты, вместе? И, господи, это очень глупый вопрос, Рич, это самое тупое, что ты мог придумать в этот момент, но только благодаря щелчку в голове, который произошел все же не просто так, а из-за того, что ты ребенок, а Генри Бауэрс тебе пугает, и иногда мозг не решается толкать какие-то связанные идеи, предпочитая смотреть, как поступят твои рефлексы. И да, это было тупо, через пару лет ты осознаешь, что мог сказать более крутую вещь. Но сейчас, стоя с Эдди за спиной, который явно уже хотел было сказать, что знать тебя не знает и вообще ты трогаешь его чистые ручки грязными пальчиками, Ричи уже ничего изменить не мог. Но он бы понял, если бы незнакомый мальчик посмотрел на них, как на дебилов, потом на Бауэрса и сбежал бы подальше. Уже тогда Вселенная решила толкнуть Бауэрсу в голову что-то такое темное, что заставляло его ненавидеть маменькиного сынка, еврея, непримечательного парнишку и заикающегося. [потому что они смотрели на него с вызовом, но это не точно, так как: серьезно — хуй знает] — Я р-рисую карт-ту, — отвечает этот незнакомый мальчик, показывая на непонятные каракули на земле — они не очень заметны, потому что песок, куча камешек, или у Ричи все-таки дает знать о себе зрение, он не уверен. — Стэнли забрали, н-но круто, что в-вы решили присоединиться. Стэнли, отмечает Ричи. Того мальчика зовут Стэнли. И снова он говорит самую тупую вещь в мире: — Я спрашивал за себя, не знаю, что там будет делать Эдди. Эдди толкает его в плечо и недовольно что-то бурчит себе под нос. Возможно, это что-то о тех палках, что они будут трогать, или о грязи под ногами, или о странном поведение паренька, которого он знает от силы один день. — Карту чего ты рисуешь? — Спрашивает Каспбрэк И тогда незнакомый мальчик поднимает глаза. [И в тот момент и Ричи, и Эдди поняли, что умрут за него, если тот попросит, но они еще это не осознавали, не осознавали, что это был за взгляд] И в них столько признательности и радости, что Ричи как-то странно ощущает радость одну на всех. — Н-ничего. Я просто р-рисую карт-ту, которая будет-т картой для всего, — и это самое тупое, что слышал Ричи, кроме своих реплик выше, но он не говорит: «так мы собираемся просто водить палками по песку, рисуя какие-то дорожки?», он даже не обращает внимание, что мальчик заикается — сначала, казалось, что это просто случайно, но Ричи все же ловил себя на мысли, что этот мальчик заикается — Ричи просто думает: «Ладно, это не так уж плохо. Рисовать карту из своей головы и фантазировать». Через лет пять-шесть Ричи специально будет звать Эдди Эдсом, Билла — Большим Биллом, Бена — Хейстэком, потому что им нужно будет это, им нужно будет поверить, что они кто-то еще, а не просто Неудачники. И только Стэнли поведает ему — в будущем, а потом пройдет еще больше времени прежде, чем он поймет — что Неудачники навсегда остаются Неудачниками, как бы их имена не изменяли, какими бы крутыми они не казались. Поэтому сейчас Ричи просто берет палку и ведет кривую линию прямиком к ногам Билла. От себя к нему. Очень кривую, запутанную, пересекающую множество уже размазанных линий, но — к нему. [это было подсознательное, интуитивное, внутреннее, решившее многое] Эдди смотрит на них и спрашивает: — Мы рисуем карту непонятно чего, просто для того, чтобы была карта? Это глупо, — незнакомый мальчик поднимает глаза и неоднозначно пожимает плечами. Вот если бы сейчас он замялся, прекратил бы рисовать, начал бы оправдываться — Эдди бы передумал умереть за него, как и Ричи впрочем. Но тот обводит с улыбкой линию Ричи, делая ее ярче, и проводит еще одну — от себя к Ричи. Более прямую, более ровную, но немного неуверенную. И Эдди сдается. — Ладно, но тогда давайте сделаем в центре как пустоту. Чтобы все дороги приводили к ней, а из центра шли мелкие дорожки и тогда можно будет считать, что мы никогда не заблудимся, так как будем знать, что впереди — большая пустота с многочисленными выходами… И Ричи кажется это глупым, но они так и делают. Незнакомый мальчик, пока Эдди идет за камешками, для очередной своей идеи, которую он будет им объяснять очень долго и нудно, протягивает руку Ричи — грязные пальцы, на подушечках прилипшая кора от палки, у Эдди бы сейчас началась новая лекция о мытье рук: — М-меня зовут-т Билл. Билл Денбр-ро. Ричи отвечает своим именем. Ричи спрашивает у Билла, сколько они со своим другом рисуют эту карту, которую раз за разом не заканчивали или не думали об этом, но этот Денбро выдает: — Один-наковых карт никогда не получалось. Смотри, — он кончиком палки указывает на линию Ричи — кривую, кидающуюся от одного к другому — и свою, — эт-тих никогд-да раньше н-н-не было. Ричи кивает. Ричи считает это прикольным. В голове в тот день еще не было мысли, что он бы умер за Билла Денбро, если бы тот попросил — и в этом они бы совпали с малышом Эдди. Но тогда он сам того не подозревая нарисовал карту, которая спасет его, когда он заблудится в самом себе, когда вокруг будет темнота и ни одного огонька света, когда единственное, что он сможет, это протянуть руку и побежать — побежать по линии карты. Тогда Вселенная развела руками, потому что считала эти линии абсурдом и не верила ни одному его действию. [или все же вселенная не могла ошибиться?]