забывать и никогда не вспоминать

Ричи хочет, чтобы его спасли. Чтобы появилась чья-то рука, схватила его за локти, плечи, за что-нибудь, и выкинула на свободу. Или как зовётся то, где ты можешь сделать вдох без последствий, без боли в рёбрах и ноющей тяжести в каждой клеточке. И все-таки немного не так. Ричи ждёт, когда его спасут. Ричи ждёт, когда появится эта чудодейственная рука со своей силой. Он уже давно — с самого переезда из Дэрри — чувствует чужие пальцы на горле, которые перекрывают доступ, не дают почувствовать приятную легкость, тянут назад, ко дну, чтобы утопить, убить, посмотреть на неспособность, невозможность. Ричи уже давно под толщей воды, на какой-то невидимой тяжелой цепи, закрытый ото всех мощным слоем непробиваемого и мутного льда. Ричи уже давно на краю в пропасть. И его никто не собирается спасать, он знает. Но — хотеть не вредно. ... Ричи не может не пойти к Биллу. К тому Биллу, который держался до последнего, но победить обычный грипп не смог. Ричи хочет прийти, посмеяться, пошутить, сделать Биллу приятное. Он уже представляет, как ему открывает дверь миссис Денбро с мелким Джорджем на руках, просит Ричи уйти, чтобы никто его не заразил, а Ричи — нет, спасибо, Билл мой друг и я хочу его навестить. Ричи каждый день думает об этом — прокручивает в голове разного Билла, разное поведение, разные фразы, но сам он находится ещё дома, разговаривает со своей мамой о погоде и смотрит на потягивающего пиво отца. Он ходит в детский сад, где ничего не говорит малышу Эдди, который не идёт к Биллу, потому что боится подхватить простуду — Ричи не боится, Ричи просто думает. Потом заболевает Эдди — спустя неделю с того момента, как дома остался Билл с температурой. И вот теперь Ричи кажется это нечестным: он хочет пойти проведать только Билла, потому что знает, что с Эдди ничего не случится, с его мамой-то, потому что на интуитивном уровне вспоминает — Билл бежит один до книжного, где ждёт его мама; не она к нему, он к ней — и не знает, как это все объяснить, но Ричи нужнее там. Там, где Билл. Хотя на самом деле — кто кому нужен. Ричи каждый день видит запасную шапку в шкафчике, и теперь он носит ее. Он правда начинает ее носить под удивленный взгляд семьи — которая: «эм, Ричи, ещё не конец ноября, с тобой все в порядке?». И Ричи ждёт. Он ждёт. Ждёт, когда будет великолепная возможность заявиться на порог к Денбро. Ждёт знака, жеста Вселенной [которая, как бы, отдыхает пока], хоть чего-нибудь. Он не может не пойти к Биллу. Это вот внутри у него прочно засело. Потому что — это Билл. Потому что этому сложно подобрать слова, которые бы описывали почему. Стэнли, стоящий рядом и смотрящий в окно, рано утром, когда в группу ещё только приводили детей, оборачивается и говорит: — Привет, Билл, как ты? Ричи сначала думает — зачем здороваться со мной второй раз, Стэн, это же так тупо. Потом — Билл. Потом он оборачивается и вспоминает, как все это время хотел пойти и проведать его, как ждал возможности и чего-нибудь такого. Потом он оборачивается и видит — Билла. Того самого, что улыбается и неловко заикается, рассказывая, как его выписывали из поликлиники с кучей рекомендаций и просьбой прийти через неделю сдать ещё раз анализы. Биллу никто в дальнейшем об этом не напомнит, ну, о этих чертовых анализах. Но сейчас не об этом. Ричи стыдно. Очень. Ладно, не слишком сильно, но смотреть в глаза долго он не может. Он счастлив видеть Денбро здоровым и здесь, рядом с ними, но ему так долго хотелось прийти к тому больному, поспрашивать, порассказывать и побыть нужным — последнее будет позже, последнее найдёт своё описание в далеком будущем, когда Денбро заболеет вновь, будет шестилетний Джорджи и такой красивый кораблик. Лодочка. Она. Не «оно». [как очень важный момент] Ричи поймёт, что хочет быть нужным довольно поздно, не правда ли? Сейчас он называет это дружбой и хочет быть рядом, чтобы друзья — так вот такие, готовые прийти в трудные минуты и посидеть рядом. Но он так и не пришёл к Биллу. Он не мог не прийти, но все же — облом. [у тебя были шансы, Рич, но все же можешь сходить к Эдди, хотя Вселенной, если честно, было пофиг] Все же не смог. Билл подходит ближе, Билл рядом. Он смотрит в глаза немного настороженно и спрашивает: — Ты в порядке? Билл спрашивает: «ты в порядке?», а Ричи не знает, что ответить. Ричи просто теряется. Ему стыдно, грустно, «Стэнли, помоги мне», ему хочется, чтобы все-таки он пришёл, чтобы он все-таки увидел Билла болеющим и поддержал его. Ричи ассоциирует это со спасением — когда уже перестаёшь ждать, но вдруг появляется рука, которая тебя тянет за собой. Но это просто болезнь. Но это просто тот случай, когда Ричи Тозиер слишком долго думал и размышлял. Нужно в следующий раз делать не думая. [неплохая мысль, Рич, отвечает Вселенная из отпуска, поэтому ты попал под влияния Эдди] Ричи отвечает что-то. Серьезно «что-то». На автомате. Отшучивается или просто говорит, что все нормально. Он ждёт. Не знает ещё пока чего именно, но ждёт. Это ощущение затягивается — проходит месяца, которые Ричи проводит с немного недовольным Стэном и Эдди, проводит с Биллом, в детском саду, пока на улице лист покрывают грязно-золотым асфальты и дороги, пока начинается сезон дождей — можно пускать бумажные кораблики — пока идут приготовления к Новому году. Сестра дома шутит, что Ричи скоро в школу, Эдди тоже упоминает о школе, но — их немного передергивает, потому что там компашка Бауэрса и смесь классов, они могут не оказаться в одном. Билл теперь в детском саду ходит в легких футболках, а на улице выбегает в большой куртке с меховым капюшоном. Эдди по-прежнему носит огромный шарф и после каждой кружки чая пьёт какие-то таблетки для профилактики. А Ричи ждёт. Он ещё не знает чего. Сложно сказать, что именно ты ждёшь, когда все, о чем ты думаешь — «ого, скоро снег», «о, Стэн несет откровенную скукоту», «Эдди мило улыбается», «снег-снег!», «ооооооооо». И иногда «Билл». «Билл», когда тот улыбается, пожимает плечами, смеётся, хлопает по плечу, машет рукой на прощание, шутит, заикается. Зима наступает в конце ноября. Первый снег начинает идти в середине дня, когда Лидия читает им «Остров сокровищ», когда одна из поварих заваривает им все чаще и чаще какао. Они сидят вместе, слушают рассказ, Ричи лежит на коленках Эдди и теребит висюльку на свитере Стэна. И тут Майки — мальчик пухленький, с очками, «четырёхглазка» — резко подскакивает к окну, прерывая чтение Лидии, все такой же пушистой и круглой, и кричит: «снег! Смотрите: снег!». Эдди подскакивает то же, совсем забывая о голове Ричи на своих коленках, они неловко стукаются — Ричи виском, Эдди чашечкой — и вчетвером уже подбегают к окнам. В падающем снеге нет ничего такого, отстранённо думается Ричи. Но все же сквозь стекло уже привычных [наконец-таки] очков он видит мелкие снежинки, словно увеличенные. Он видит, как они быстро тают на холодной земле, не остаются надолго ни на одной поверхности, будь то окно, или дорожка. Эдди шепчет: — Я не так тепло одет для такой погоды, надеюсь, мама привезёт мне шарф потеплее. Эдди одной фразой сбивает ощущение подходящей зимы и первого снега. Ричи лишь пожимает плечами, пытаясь согнать иллюзию. Когда они усаживаются вокруг Лидии — некоторые все ещё бросают взгляды на серое небо и белесые точки; Лидия стояла рядом с ними у окна и наблюдала, но потом все же решила сесть обратно и подождать детей, чтобы продолжить чтение — Ричи не кладёт голову на коленки к Эдди, пусть тот вроде и не против, и даже сам усаживается так, что хочется — он садится удобно, поджимая под себя одну ногу, а другую вытягивая. Но Ричи уже не хочет лежать на коленке Эдди. Билл присаживается рядом, опираясь одной рукой на мягкий ковёр: — У тебя есть шарф? — У Ричи ощущение, что его спрашивают только для того, чтобы сыграть какую-то роль заботливого. У Ричи такое чувство, что это развод и такого родного Билла ему никогда не видать, как далекую Галактику. Но это Билл. И Ричи — ребёнок. Ричи ещё не время задумываться об этом. Он просто может подумать, что Билл слишком заботлив. Он просто может сравнить жалобу Эдди с тёплой улыбкой Денбро и порассуждать в голове, почему же одно из двух лучше и привычнее. Ричи может закатить глаза, закидывая одну руку на плечо Билли, смотря ему в глаза, ответить: «конечно, у меня нет шарфа, Билли, есть что предложить получше?». Хотя даже для этого Ричи слишком мал. Это будет через несколько лет. Это — уже когда все чуть сложнее. И так как Ричи все ещё ребёнок, а Билл просто добрый малый, который смотрит за взбалмошным Ричи и не понимает его от слова «совсем», но знает, что будет тянуться иногда к этому Балаболу, Тозиер отвечает: — Я не малыш Эдди, мне они не нужны, — Лилия продолжает читать, Ричи продолжает ее слышать, краем глаза поглядывая на Билла, потому что тот как-то странно смотрит на него. Ричи знает, чего он ждёт. Ричи знает, что произойдёт. — Эд-д-ди принёс тебе второй ш-шарф, — шепчет Билл совсем не то, что ждал Ричи. Потому что это Денбро должен был принести Ричи второй шарф, как и когда-то шапку. Потому что Эдди никогда об этом не говорил. — Возьми его, чтобы не заболеть, Рич. Ричи слушает Лидию. Ричи слушает Билла. Ричи ускальзывает куда-то далеко. Ричи засыпает. Он это чувствует, потому что веки тяжелые, веки наливаются горячим мёдом и — голова против воли устраивается на чужих коленках. На билловских коленках. Эдди уже влепил чашечкой по виску, не специально, конечно, но Ричи хватило. Билл не реагирует, как Эдди в первый раз — словно Ричи что-то не то делает. Билл усаживается удобнее — и для себя, и для Тозиера. Ричи не спит. Не в прямом смысле этого слова. Он ощущает легкое неудобство от позы, в которой лежит, он щекой чувствует тепло через ткань джинс, ловит момент, когда Эдди спрашивает: «он, серьезно, заснул у тебя на коленках, Билл?», когда Билл отвечает: «ну и пусть, Эдди, принеси мне какао, пожалуйста». Стэн накрывает его своим странным еврейским свитером и — Ричи представляет, нежели правда видит — сидит в футболке. Лилия продолжает читать им вслух. Когда она заканчивает, Тозиер не понимает, потому что проваливается, в в следующее мгновение — чья-то тёплая рука накрывает его глаза, от света прячет, очки куда-то пропали, а под щекой все та же тёплая округлость. Только ныть клеточки тела стали сильнее. Неудобнее. Но приятно. Билл что-то рассказывает о брате Джорджи — имя того всплывает между словами — и все ещё накрывает его глаза рукой, чуть влажной, но горячей. И Ричи засыпает. И Ричи просыпается: — Ты соня, Ричи, — у Эдди несерьезная улыбка и добрый взгляд. Эдди на секунду становится таким же, что и в начале. Особенным. Билл рядом разминает руку и ногу. Он ничего не говорит. Он о чем-то спорит со Стэнли и — мог бы и посмотреть. А потом в следующую секунду — ну, Ричи, ты круто попользовался другом. [да ты предсказал будущее, поздравляю, Тозиер] — Ты называешь меня именем своей мамы, малыш Эдди? — Ричи старается повернуть все в шутку, а потом понимает, что шутку поймут не все. Объяснять шутки — это вот падать ниже плинтуса. Это вот портить такой прекрасный момент. — Это ты к чему? — Ты слишком тупой для моего уровня шуток, — его в шутку бьют в плечо, которое он так же в шутку трёт, а потом они все дружно об этом забывают и — Билл предлагает весной поиграть в пиратов. В честь «Острова сокровищ», конечно. Когда Стэнли спрашивает, почему бы не сейчас, Билл отвечает, что слишком поздно, зима, снег, «да и вообще надо подождать, сейчас нам никто не разрешит гулять после детского сада». Потому что темно, страшно отпускать детей одних, а со взрослыми — уже не так. Эти наивные дети не знают, что целому городу будет плевать, когда пропадут десятки детей и будут меняться только листовки. Дети думают, что их родители заботятся о них — это не забота, это иллюзия. Они будут одни. У Ричи будут сломаны душки очков, но мама будет не против дать деньги на кино и проигнорирует сломанность очков, разбитые коленки и порванные рубашки с недостающими пуговицами. Но — Ричарду ещё повезло, семья его и правда любит. С Эдди чуть сложнее. У его мамы другая, не самая нормальная, любовь. Она будет волноваться о каждом его порезе, синяке, родинке, веснушке, она будет держать его в клетке, когда он будет тянуться к друзьям, она запрет его от всего мира и это — это будет не то. Эдди будет больно и сложно, ему-то хочется к ним, а миссис Каспбрэк будет говорить ему, что его лучший друг — это она, это вся их семья из тётушек и их миленьких [но они все хуже тебя, голосом Ричи Тозиера отвечает судьба] сыночков. Майк, увы, одинок. Майку, увы, сложнее. Его дома ждёт только пьющий дед, который готовит его к стычкам с Бауэрсом, и старшие братья и сестра. Его ждёт скотобойня и ферма. Его ждёт пустая библиотека и поиски-поиски-поиски. Он единственный не забудет о Билле Денбро, к которому каждый из них тянулся по-своему, он не забудет Беверли с синяками под свитером, не забудет ее улыбку и как она давала им сигареты. Бена с его любовью к Марш, с его щенячьими глазками и лишним весом, но по-детски милого и приятного. Стэнли Уриса вообще сложно забыть, он был вторым Майком — спокойным и сдержанным, боявшимся сделать выбор, но следовавшим за остальными, потому что верил. А ещё груз Майка будет тяжелее, его память будет каждый раз подбрасывать ему эти картинки — Ричи и Эдди; Ричи с такой болью во взгляде, с таким одиночеством в движениях, с барьером из шуток и спрятанная глубоко тайна, не только по отношению к Эдди Каспбрэку. Там все сложнее. Майк это поймёт взрослым. Они все это поймут уже взрослыми — все было сложнее. Майк запомнит Эдди — милым, ласковым и колючим. Режущим без ножа, оставлявшим от Ричи кровавое месиво, которое тянулось к Биллу. Майк не разберёт — тянулся ли Ричи к Денбро по инерции или это было все же большее. Это уже не Майка. И ничьё из Неудачников. Ответ на этот вопрос будет знать Билл. И Ричи, конечно. Но второй будет просто догадываться. Не знать. Догадываться. Они все перелезают в тёплые пуховики, шарфы — Ричи в тот день все-таки спросил у Эдди шарф и шёл домой, задыхаясь от сладких духов мамы второго — и варежки, бегают по дворикам, играя в снежки. Лепят снеговиков, которые страшные из-за двух чёрных точек вместо глаз. Они приходят под конец декабря к Денбро и видят Джорджи — крупного младенца, укутанного так, что не видно даже мелких волосиков. Джорджи сидит спокойно только на руках у Билла, у всех остальных вырывается — и тянет маленькие, пухленькие ручки к старшему брату. Ричи думает, что Джорджи единственный ребёнок, младенец, который не вызывает у него — ну того, что обычно приходит при упоминание карапузов, когда ты сразу вспоминаешь крики на весь магазин, рвоту в автобусах и отсутсвие спокойствия в глазах родителей. Джорджи смотрит на него доверчиво и слишком прямо. Джорджи краснеет, прячась за своё одеяло, за Билла; он издаёт бессвязные звуки, но Ричи — Ричи только думает, что семье Денбро повезло. Счастливчики. Когда они прощаются, Ричи понимает, что хочет ещё. Этого Билла-старшего-брата, который уже практически становится Большим Биллом, потому что — такому они верят, за таким пойдут и хоть революцию замутят. Этого Джорджи, который приятный малый. Ричи думает, что будет очень грустно, если Джорджи вырастет засранцем, как Генри Бауэрс. [Ричи не знает, что Джорджи не вырастет] [Джорджи навсегда останется шестилетним мальчишкой в их головах и страхах] [Джорджи — официальная точка невозврата, мертвая петля времени, возвращающая всех обратно в исходную] А потом наступает ещё одна весна, и школа уже близко. Близко — разделение по классам, но общие переменки; поцелуй Беверли и Билла в третьем классе; общие игры на Пустоши, осени с пазлами и... Оно. ... Ричи пьяный и злой. Ричи путает комнаты специально, потому что знает — за теми дверьми не пустота помещения, а этот Денбро. Ричи заявляется к нему в третьем часу ночи злой и пьяный, Ричи несет какую-то чушь о немецких войсках, о Возрождение, совсем чуть-чуть о слащавых мальчиках и любви. Билл смотрит странно. Удивленно. Ричи не знает. Ричи не знает, почему — рука на глаза, прохладная, быстро согревающая, расслабляет лучше любого полотенца, когда температура. Ричи не думает. Ричи занимает место на чужой кровати, на чужом теле, Ричи ложится в одежде, утыкается макушкой куда-то в живот и ждёт, когда его отрежут от остального мира, от тусклого фонарного света. Этот Денбро очень странный, думает Ричи. Но бля-я-ять, как же круто. Они даже не трахаются. [пока] Но Ричи так кайфово. И легко. И он засыпает просто от темноты и тепла. Он говорит Биллу той ночью, зная, что они уже об этом говорили, что уже все обсудили, но оба не могут перестать об этом думать: — Ты дурак. Я разобью тебе сердце. Ричи не самоуверен. Не в этот раз. Просто он уже видит это. Но Билл отвечает: — Уж-же.