Иволга

Фарамир проснулся. Солнечный свет падал на балдахин, которым было закрыто его ложе, но гондорец все равно поморщился от лучей, что разгоняли тьму. Прошло несколько минут, прежде чем Фарамир окончательно понял, где он, и вспомнил, что предшествовало темноте, которая липкими щупальцами обхватила его сознание и не хотела отпускать. Он вспомнил сражение, ранение. Брата. И голос. Голос женщины, которая запрещала ему умирать. Послушался ли он ее? Фарамир вслепую протянул руку, и внезапно его холодную руку сжала горячая ладонь, с нежной, бархатистой кожей. Гондорец с трудом сглотнул, и хрипло спросил: — Я умер? Девушка внезапно рассмеялась, и мужчина почувствовал, как на его лоб ложится что-то прохладное. Та, что сидела рядом с ним весело сказала: — Вы точно братья... Насколько мне известно нет. Фарамир наконец-то собрался с силами и открыл глаза. Ему пришлось сфокусировать зрение, прежде чем он увидел рядом с собой девушку. Она была молодой и красивой, тонкой, как тростинка, одетая в темно-голубое платье, которое закрывало и шею, и руки. Кожа на лице была бледной, светлые волнистые волосы были собраны в тугую косу, тонкие розовые губы растянуты в улыбке, а в каре-зеленных глазах сквозило небольшое веселье. Хотя Фарамир никогда не видел загадочную целительницу брата, он сразу понял, кто перед ним: — Леди Ивалгеллия, я полагаю? — Можно просто Вальга. Что меня выдало? — Боромир вас так и описывал. С золотыми волосами и прекрасной улыбкой. — Ваш брат так сказал? — хихикнула девушка, и на бледных щеках проступил розовый румянец, сделавший ее по-особенному прекрасной. — Вы заставляете меня краснеть. Фарамир слабо улыбнулся. Он был бледен, немного дрожал из-за холода, и Вальга приняла это за хороший знак: чувствительность возвращалась к нему. Она откинула одеяло и разрезала старые бинты. Фарамир поражался тому, как спокойны и ловки были ее движения. Вальга достала новый моток тугой ткани и принялась туго заматывать раны, которые были покрыты синеватой корочкой. — А еще он говорил, что вы очень красивая, — в какой-то момент сказал гондорец. Вальга улыбнулась, посмотрев на него из под ресниц, не переставая заматывать раны, каким-то чудным образом не тревожа Фарамира при этом. — И вам, и ему спасибо за комплименты, — Вальга дернула концы бинта, завязала в узел и внимательно взглянула на Фарамира. — У вас что-то болит? Мужчина повел плечами, немного подвигался в постели. Тело отозвалось легкой тяжестью, а раны неприятно засаднило, но все было в пределах нормы, и если бы не слабость, возникшая из-за трехдневной комы, гондорец прямо сейчас смог бы отправиться в бой. — Нет. В зеленых глазах девушки мелькнуло легкое раздражение, и она серьезно взглянула на Фарамира. — Лорд Фарамир, оставьте пожалуйста мужскую гордость на несколько минут и ответить честно. — Это честно — нет. Чувствую себя прекрасно, но вряд ли вы мне разрешите покидать постель. Ивалгеллия коротко рассмеялась. — Разумеется. Но если будите себя хорошо вести, разрешу вставать дня через три, — подмигнула девушка, и Фарамир улыбнулся в ответ. В коридоре раздались тяжелые шаги, и Вальга поднялась. Двери отворились, и в комнату вошел Боромир. На его лице отразилась надежда, легкое нетерпение, но едва мужчина заметил, что его брат пришел в себя и, кажется, неплохо себя чувствует. Целительница слегка склонила в голову в приветствии. — Я услышал смех, и понял, что ты очнулся, — лицо Боромира украсила широкая улыбка, которая сделала его немного моложе. Он подошел к постели, и аккуратно положил руку на плечо Фарамира. — Здравствуй, брат. Как ты себя чувствуешь? — Отдохнувшим. Братья рассмеялись; Вальга собирала на поднос какие-то миски с мазями, бинтами и прочей целительный атрибутикой. Она посмотрела на сыновей Денэтора и склонила голову. Ивалгеллия была необычайно вышколена, когда речь шла об отношение к людям, стоящим выше нее по статусу . — Я вас оставлю, мне надо проследить за тем, что для вас готовят, — последние слова относились к младшему брату Боромира, и мужчина слабо улыбнулся ей: — Пожалуйста, называйте меня просто Фарамир, хорошо? — И наплевать на субординацию? Вот уж нет! Боромир коротко хохотнул, а Фарамир, переводя взгляд от брата к девушке, растерянно позвал: — Госпожа… — Не говорите так, я не госпожа вам, — жестко обрубила Вальга, но тут Боромир протянул руку и сжал девичье запястье рядом стоящей целительницы. — Ты спасла наши жизнь, Вальга. Ты наша Госпожа, — мягко заметил Боромир. Вальга улыбнулась и ласково сжала пальцы в ответ. — Но мы можем пойти на уступки и не называть вас так, если вы перестанете говорить на нас «вы». — Хитрецы! — щелкнула языком девушка, а потом вернулась к прошлому, официально-сдержанному тону. — Лорд Боромир, не утомляйте брата. Лорд Фарамир, не позволяйте себя утомлять. Я зайду чуть позже. Она вышла, и какое-то время в коридоре еще были слышны удары каблуков о каменный пол. Боромир смотрел ей вслед, пока звук окончательно не стих. — Все хорошо? — поинтересовался Фарамир, пытаясь сесть. Боромир с небольшим недоверием взглянул на брата. — Вряд ли тебе можно садиться, — заметил он, но помог поправить подушки, чтобы Фарамир принял хоть какое-то положение полусидя-полулежа; сам помнил, как невыносимо лежать все время, хотя тело кажется в полном порядке. На вопрос брата он ответил — Да, все весьма неплохо, Арагорн… — Нет, нет, — перебил Фарамир, болезненно усмехаясь. — Я не про войну, а про… вас. Боромир какое-то время молчал, рассматривая дверь, за которой исчезла целительница. Ответ его прозвучал немного неуверенно, совсем не похож на то, что мог ответить страстно горячо влюбленный мужчина. — Мы почти не разговаривала, Вальга была занята твоим спасением. — Значит, я украл внимание невесты своего брата? — усмехнулся Фарамир. — Приношу свои извинения. — Не говори глупостей, я рад, что она спасла тебя, — отмахнулся Боромир. Какое-то время они молчали, а потом мужчина добавил. — Она сама по себе довольно сдержанная, и не любит демонстрировать эмоции. Я о ней почти ничего не знаю. — Зато я знаю, — заметил младший наследник Гондора, но тут же поморщился от слишком резкого движения рукой. — Прости, выяснил немного, просто не успел тебе рассказать. Ее мать была землячкой нашей матери, Дол Амрот, там у них еще есть знакомые, я немного узнал о нашей спасительнице. Мама Вальги на какую-то часть фейри, то есть существо, неразрывно связанное с природой. Из-за этих корней у Госпожи дар исцеления, который у нее развила бабушка. Отец погиб на войне, и мать не пережила утрату. Бабушка жила здесь, внучка перебралась к ней, а потом… — Сражение в Осгилиате, и они сбежали в леса, — кивнул Боромир. — Да, я это знаю. Весьма обычная история для необычной девушки. Фарамир смотрел на него долго и испытующе, как смотрел каждый раз, когда пытался понять, что происходит в голову у старшего брата. Потом тяжело вздохнул и покачал головой. — Брат, ты много знаешь о фейри? — Они вроде похожи на эльфов? — неопределенно пожал плечами Боромир. Откровенно говоря, ему было не слишком интересно, кем была Ивалгеллия — эльфом, фейри… Для него она была в первую очередь женщиной, которая его любила пылко и невероятно сильно, той, которую он полюбил всей душей, причем полюбил настолько, что не был уверен, что сможет жить без нее. Ивалгеллия была ему необходима, необходима как воздух, как свет, и не так важно, какая кровь текла в ее жилах, намного важнее были ее дела и поступки. — В некоторых аспектах, да, — задумчиво кивнул Фарамир, будто понимая, что мысли брата потекли в направление прекрасной целительницы, но никак не в том, о котором он говорил. И все же мужчина решил продолжить. — Но помимо связи с природой, фейри отличаются большей чувственостью. Они очень ранимы, нежные и хрупкие. Мстительные до ужаса, но думаю это не наш случай. Даже если в человеке есть кровь фейри от какого-нибудь семьдесят седьмого предка, эти качества сохраняются. Фейри очень сложно контролировать эмоции, и они очень боятся обжечься из-за своей чувственности. Боромир сжал пальцы в кулак, потом разжал, и спросил: — Думаешь, в этом кроется причина ее холодность? — Не знаю, — пожал плечами брат, удобнее устраиваясь на подушках, и собираясь отдохнуть; Вальга сказала ему не переутомляться, а приказам лекаря лучше следовать. — Это твоя невеста, не моя. Встретиться с Вальгой Боромиру удалось только, опять-таки, вечером. Днем она, как маленькая ловкая птица, как иволга, что носила письма, порхала вокруг Фарамира, каждые полтора часа меняя повязки, смазывая его раны чем-то сильно пахучим, внимательно следила за тем, чем кормят воина — а кормили его пять раз в день по немного — и даже читала ему что-то. Боромир, собственно, в таком положении их и застал: брат сидел в постели, до бедер укрытый одеялом, ужиная, второй раз за вечер, а Вальга, негромко, но выразительно и эмоционально, зачитывала какую-то балладу. — Тебе за услуги чтеца пожаловать еще награду? — с усмешкой поинтересовался Боромир, входя в покои брата. В них все еще было прохладно, но не так холодно, как во время бессознательного состояние Фарамира. Сам Боромир только что вернулся с военного совета, устал, и был рад оказаться в окружение родных и любимых людей. Вальга дочитала предложение, и подняла на него хитрые прищуренный зеленые глаза. — Я забрала сердце старшего брата Фарамира, — заявила она. — Это моя награда. Братья рассмеялись. Боромир заметил, что Фарамир выглядел куда лучше, чем до этого: его переодели в чистую рубашку, а всегда взлохмаченные светлые волосы, видимо, вымыли, да и как сообщил тот мальчишка, что был на побегушках у Вальги, господина впервые за прошедшие дни разрешили искупать в бане, если только не сильно затапливать. Постельное белье, от которого невероятно сильно пахло кровью и какими-то мазями, испачканное в кроваво-бурой и зеленой жидкости, сменили, что тоже влияло на общую картину. Теперь это были покои просто больного человека, а не умирающего, и дышать в них стало легче. Боромир потрепал брата по волосам, ощущая привычную мальчишескую мягкость, и поцеловал Ивалгеллию в щеку. Она ласково улыбнулась и пересела в другое кресло, уступая место рядом с кроватью, позволяя братьям снова поговорить. — А еще я обещал хорошо себя вести, чтобы она читала мне, — засмеялся Фарамир. О том, что ему легче, так же говорило то, что мужчина смог сам сидеть, и дрожь в руках, побочный эффект от отравления, исчезла. Пока сыновья Дэнетора разговаривали, обсудили насущные дела, Вальга тихо сидела в кресле и вышивала, поминутно цокая языком, когда Боромир начинал что-то рассказывать о войне и сражениях; она считала, что Фарамиру пока лучше максимально абстрагироваться от большей части происходящего за стенами его замка, чтобы мысли о войне не тревожили его. Эмоциональное составляющая у человека порой играла не менее важную роль при выздоровлении, чем целители и лекарства. Боромир так же обмолвился, что на днях Фарамира может навестить Арагон, на что Вальга громко щелкнула язычком, будто говоря «может, не надо отвлекать моего раненого от исцеления». Ближе к двенадцати часам ночи в покои сына внезапно пожаловал Дэнетор. Наместник почти не выходил из своей комнаты после того, как Фарамира ранили, и лишь Вальга утром и вечером успевала заносить чай с ромашкой. Из-за этого, Вальге пришлось объясняться с придворным лекарем, объясняя, что и как она готовит, чтобы ее не обвиняли в том, что она пытается отравить кого-то. Зато Боромир, после их разговора, в течение двадцати минут слушал хвалебные песни по своей возлюбленной. Придя, Дэнетор спокойно поинтересовался, как сын себя чувствует, услышал ответ Фарамира, короткий отчет Ивалгеллии, похвалил девушку и, пожелав Фарамиру скорейшего выздоровления, а всем остальным — спокойной ночи, удалился. Братья после ухода отца снова говорили, причем так, будто тот и не приходил, однако осевший осадок ощущала даже Вальга. Она была наслышана о безумии наместника, и об его отношениях с младшим сыном, но не рискнула спрашивать об этом ни у Боромира, ни у Фарамира, обходясь минимумом информации из сплетен. В час ночи целительница снова смазала раны, перевязала, дала маковое молоко для спокойного сна и, пожелав Фарамиру доброй ночи, убедившись, что мальчишка-воробей готов заменить ее, ушла, забрав с собой Боромира. Закрыв дверь чужой опочивальни, Вальга тяжело выдохнула. Она привыкла жить в таком ритме, крутиться, как белка в колесе, однако эмоциональный аспект лечения оставался для молодой девушки слишком тяжелым. Осознавать, что в твоих руках находится не просто что-то, какая-то дорогая вещь, а целая жизнь, бесценная жизнь, и из-за малейшей ошибкой она может оборваться… Нет, видимо, спокойное отношение к этому может прийти только с годами. — Устала? — горячие мужские пальцы обвили ее запястье, и Боромир мягко, но уверенно втолкнул ее в небольшую нишу у стены. Вальга тяжело выдохнула, кивнув, и почувствовала, как свободной рукой Боромир аккуратно ласкал ее лицо. — Моя маленькая фейри. — Мне больше нравится, когда вы называете меня «иволга», — внезапно игриво улыбнулась Вальга и первая потянулась к его губам. Боромир усмехнулся, отвечая на ее ласку как настоящий мужчина. И спустя несколько секунд с его губ сорвалось ее имя. Боромир замер, прижимая Вальгу к себе так плотно, как это было возможно. Дышал глубоко и жадно, упиваясь ее ароматом. Где-то в стороне раздались шаги, и мужчине пришлось выпустить слабо встрепенувшуюся целительницу из объятия. — Здесь есть небольшая запруда, совсем рядом, — сказал он. — Не хочешь прогуляться? Вальга посмотрела на него и кивнула. Они молча направились по коридору, и вскоре оказались в саду. Там девушка растерянно замерла, но Боромир спокойно взял ее за руку и повел за собой. В какой-то момент, оказавшись в маленьком саду, Вальга сняла туфли, в которых проходила весь день, и с удовольствием и тихим блаженным стоном босыми ступнями ступила на холодную вечернюю траву. — В детстве я ходила босиком, — сказала Ивалгеллия. — Матушка говорила: пройдись босиком и вся тоска и беды уйдут. Земля дарует человеку добро и радость. Мне кажется, она была права. — Она была права, — согласился Боромир. — Только земля даёт нам настоящий покой. Но вот только, где этот покой искать: на земле или под землёй? Вальга понимающе улыбнулась, но ничего не ответила. В какой-то момент Вальга остановилась, и ее глаза вспыхнули, когда она посмотрела на несколько кустов ярко-алых роз. Боромир понял, что ее так удивило: вокруг сплошные скалы, где едва-едва могло прижиться хлипкое и робкое деревцо, уцепившиеся корнями за расщелины, невесть чем жившее и чудом не вырванное ветром. — Это мамины, — с легкой скорбью произнес он. — Выйдя замуж за отца она была счастлива, но сокрушалась о том, что возле замка нельзя разбить сад. Однако камень упрям, а мама оказалась ещё упрямей, — хохотнул Боромир, направляясь дальше, и Вальга, бросив последний взгляд на яркие, красивые цветы, последовала за ним. — Она велела слугам привезти несколько мешков плодородной земли и, выбрав самый освещённый участок двора, устроила там клумбу. Затем съездила к своему брату, Имрахилю, увлекающемуся садоводством, и купила саженцы роз. Отец смотрел на чудачества жены сквозь пальцы, уверенный, что розы не приживутся. — Но они прижились, — заключила Ивалгеллия, слабо улыбаясь. — И они очень красивые. Но на ее слова мужчина лишь тяжело вздохнул. Они подошли к той запруде, о которой говорил Боромир, и Ивалгеллия вновь поразилась и обрадовалась открывшемуся ей виду. Сад был просто чудесный, а этот уголок казался кусочком Рая на Земле. Полная луна теплого желтого цвета отражалась в водной глади. Свежий ветерок колыхал верхушки деревьев и иногда вызывал легкую рябь на идеально гладкой поверхности пруда. Деревья отбрасывали тени на темную воду. Отовсюду доносились восхитительные запахи разных цветов. Вальга вдохнула полной грудью их аромат. От этого сочетания даже немного закружилась голова. Они оба молча уселись на траву, наслаждаясь прохладой и безмолвностью огромного сада, и обществом друг друга; оказалось, с друг другом было интересно даже просто молчать. Но буквально через несколько минут, когда Вальга склонила голову на его плечо, и переплела их пальцы, он продолжил: — Когда мамы не стало, исчезло нечто важное, привычное, оставив в сердце пустоту — словно вынули оттуда частичку. Отец, я помню, то и дело натыкался на вещи, принадлежавшие маме, ещё больше растравляя рану. Он приказал убрать с глаз долой всё, напоминавшее о ней и собирался выкорчевать кусты рубиново-красных роз, однако у него рука не поднялась избавиться от цветов, в которые она вложила столько труда и с которыми возилась не меньше, чем с живыми существами, — Боромир тяжело вздохнул. Он почти не помнил мать, она осталась в его памяти светлым воспоминанием, и абстрактными видениями, ничем большим. Фарамир так и вовсе ее почти не помнил, был слишком маленьким, или это просто время источали их память. — А что ты помнишь про своих родителей? — внезапно поинтересовался мужчина. Вальга грустно улыбнулась. — Почти ничего, — призналась она. — У меня от них остались только украшения, да кровь, что течет в моих жилах. Боромир понимающе кивнул. Он уже пожалел, что начал этот нелегкий разговор, и искал повода, чтобы его закончить, но Вальга — то ли уловив его желание то ли сама этого желая, то ли больше не желая сдерживать интерес внутри себя — аккуратно начала: — Вы назвали меня фейри… — Прошу, хватит называть меня на «вы», хорошо? — усмехнулся Боромир, стараясь разрядить обстановку. — Мне начинает казаться, что ты намекаешь на мой возраст. По тому, как вспыхнули ее щеки, и по ответной усмешке, он понял, что у него получилось. Однако она продолжила свой вопрос: — …это проблема? Боромир задумчиво погладил бороду, а потом покачал головой, и в глазах девушки, которые в темноте казались темно-карими, мелькнуло облегчение. — Нет. Брат всего лишь сегодня утром рассказал мне несколько любопытных фактов о вас, но ничего такого я не услышал. Это было правда. Излишняя чувственность только подогревала интерес к девушке, но никак не отталкивала, и кровь фейри в жилах возлюбленной не казалась чем-то омерзительным. Воин не очень хорошо относился к эльфам, это правда, но он успел убедиться, что и среди них есть достойные. Их же знакомство с Ивалгеллией началось с того, что она спасла ему жизнь, и с того, что она любила его. Какая разница, кем она была, главное, что она была женщиной, которую он любил. — Мы сильно привязываемся к людям, — внезапно сказал она, и ее ладонь — руки фейри, несмотря на кропотливую работу, были мягкими, ухоженными, и теплыми — сжала его большую, горячую. Вальга посмотрела ему в глаза и серьезно произнесла. — Если тот, кого мы любим, отвечает — то он только наш. — Так вы собственники? — усмехнулся Боромир. Он внезапно схватил ее за плечи и рывком поднял за собой, заглядывая в глаза. Вальга внимательно всмотрелась в его лицо, прежде чем ответить; в глазах, серых, как сталь, был пожар, значение которого она слишком хорошо понимала. Она вглядывалась в этот пожар, будто пытаясь понять, насколько роковым может быть ее ответ, но решила ответить правду. — Да, — она сжала его руки в ответ, ласково поглаживая локти, но в ее глазах тот же огонь, что одолевал его уже долгое время. Вальга же продолжила спокойно и твердо, и внезапно произнесла, откинув как-будто въевшийся ей под кожу официоз. — Если ты любишь меня, ты принадлежишь только мне, Боромир. Когда я говорила, что чувства могут давить — имела в виду это. Боромир внимательно взглянул на нее, взглянул так, как глядит разбирающийся в драгоценных камнях мастер на редкие экземпляры. Смотрел так, окончательно принимая решение. Черты лица Ивалгеллии выделялись благородной утончённостью, руки с тонкими пальцами казались высеченными из мрамора. В движениях её, манерах, гордой посадке головы сквозила чистая порода. И при этом, несмотря на то, что всех девушек-аристократок Боромир считал больше похожих на холодные каменные изваяния, затмившая их Вальга на брала живостью нрава, приправленной неиссякаемой нежностью. С ней нашлось много общих тем для обсуждения, она легко поддерживала беседу, и даже если не понимала какие-то аспекты — не в силу глупости, а в силу отстраненности от двора — она поразительно легко разбиралась в том, о чем говорил ее возлюбленный. Она умела слушать, и умела слышать. Боромир был уверен: когда она станет его официально, полностью, а не только на словах, он получит не только жену и женщину, а верного друга, союзника и поддержку. Такая не оставит, не стушуются перед сложностями, а будет поддерживать и идти рядом. Не этого ли он искал в женщинах? — Тогда хорошо, что я тоже собственник, да? — усмехнулся он, обнимая ее и крепче прижимая к себе, намного крепче, чем позволяя его пока неподтвержденный статус ее жениха. — Поэтому ты была так холодна и сдержана? Этот вопрос на самом деле мучил мужчину. Он хотел видеть намного больший отклик от возлюбленной, и теперь мог его потребовать. На какой-то момент Боромиру показалось, что вопрос мог оскорбить ее, но Вальга усмехнулась и обвила его шею руками, с прищуром заглядывая в его глаза. — Ну, первая причина — это то, что я не думала, что после моего признания или просто намека на эти чувства, произойдет что-то хорошее, — призналась она, поглаживая мужчину по затылку. — Я понимала, что ты не станешь меня высмеивать или еще как-то… но отказа бы не пережила. Моя мать любила отца. Больше всех на свете, больше жизни… Больше собственного ребенка. Любила настолько, что оставила меня, уйдя за ним в вечность. Я боялась влюбиться так же. А потом появился ты. Ее ладонь скользнула по его лицу, очерчивая губы, и Боромир снова сдался ей. Его взгляд опустился на пухлые девичьи губы, и Вальга довольно резко схватила его за плечи и потянула на себя, целуя и прижимаясь к его телу своим. Боромир сжал тонкие запястья в своей руке, будто желая убедиться в реальности происходящего, а потом опустил, тут же чувствуя их в своих волосах, а сам прижимая ее за талию к себе. Боромир исступленно целовал алеющие губки и румяные скулы, мучил языком и зубами чувствительную шею, ласкал всюду, куда мог дотянуться, и Вальга отвечала ему с не меньшим пылом. Восхитительная, прекрасная, нежная, страстная, желанная… Его девочка... — Я не собираюсь умирать, — хрипло оповестил ее Боромир. — Я буду еще долго с тобой. Но тебе придется иногда делить меня с братом и отцом. — На это я согласна, — рассмеялась девушка, и ее тихий смех всколыхнул несколько спящих в деревьях птиц. До нее тут никогда не водились птицы, по крайней мере, иволг Боромир точно не видел. — Я им нравлюсь, — смущенно то ли спросила, то ли утвердила целительница, и Боромир, запуская руку в светлые волосы. — Ты не можешь кому-то не нравится. Но — я собственник, помни об этом. — Да? — кокетливо улыбнулась Ивалгеллия, позволяя прижать себя ближе. Ее тонкий нос порхнул по мужской щеке. — А еще, наверное, жуткий ревнивец, — шепнул Боромир ей на ухо, и Ивалгеллия снова рассмеялась, и когда ответила, в ее голосе послышалось настоящее удовольствие и гордость: — С этим я как-нибудь справлюсь.