Аве, Цезарь!

Серхио встал на ноги, открывая обзор, и блондин увидел, что по-прежнему находится в парадном зале школы. Никакой игры, никакого поля, как показалось в таком сладком полузабытье, только суровая реальность, больше похожая на страшный и тяжелый сон. Рамос помог подняться и куда-то повел, а Домагой почему-то думал о том, что очень непривычно видеть защитника Реала к короткой белой тунике с коричневатой каймой. Испанец отвел его в небольшую светлую комнату на втором этаже, окно которой выходило на улицу, и усадил на узкую, застеленную бежевым покрывалом кровать. В углу стояли два подсвечника на высоких ножках, а возле стены примастился прямоугольный столик и пара простых кресел, обтянутых той же тканью, что закрывала постель. Обстановка небогатая, но явно лучше, чем тесная спальня гладиаторов. Для господ слишком просто, так что, скорее всего, данная жилплощадь предназначалась для прислуги. - Где мы? - немного обеспокоенно спросил Домагой. - Мне вообще можно здесь находиться? - Это моя комната. Когда Цезарь берет меня сюда, я живу здесь. Можно тебе тут находиться. Он разрешил. Поплачь, если хочется, легче станет, - посоветовал Рамос, садясь рядом. - Со слезами вроде адреналин потом выводится, или что-то типа того. Вида шмыгнул носом, все еще сдерживая подступающие слезы обиды на всю эту несправедливую жизнь, но тут его неуверенно обняли, прижимая к широкой груди, и мужчина, наконец, дал волю эмоциям, расплакавшись на плече у почти незнакомого человека, который вдруг стал таким близким. Наверное, единственным, кто мог понять, что именно он потерял, оставив в том родном мире, ведь его история была так похожа. - Сильно не тискай, - всхлипнул хорват, чуть отстраняясь и смахивая со щек слезинки. - Клеймо и так болит. - Какое клеймо? - Вот это, - Домагой указал рукой на ожег, край которого лопнул и немного подкравливал. - Так ты гладиатор? - изумленно спросил Рамос, разглядывая отметину. - Да какой я гладиатор... До первого настоящего боя. Меня учат борьбе, владеть мечом, щитом, сетью... но... Серхио, сам подумай, что я могу противопоставить опытным бойцам, которые осваивают мастерство война чуть ли не с детства? - Даже не представляю, - покачал головой испанец, осознавая всю сложность ситуации. - Давно ты здесь? Как попал в этот мир, да и в школу? И Домагой рассказал все. Про национальный парк, лес, работорговца, рынок и школу. А потом и про первое случайное убийство, клеймо и выезд в амфитеатр. Но кое о чем блондин стыдливо умолчал, не став распространяться о симпатии Даниэля и сексе с ним. Признаваться в таком было нелегко, хотя... вспоминая рассказы знакомых об императорской шлюхе покрытой татуировками, которую он всюду таскает с собой... кусочки мозаики складывались в единую картину, и хорват был почти уверен в том, что Серхио не по наслышке знает, каково это - быть объектом сексуальных желаний своего господина, и уж его в этом плане стесняться не стоит. - А ты здесь кто? - не мог не спросить блондин. - Как ты сюда попал? - Я кто? - казалось простой вопрос застал испанца врасплох. - Я тот, кем никогда не хотел быть... - Ты фаворит Цезаря? - осторожно уточнил Вида, не желая оскорбить мужчину более грубым или бестактным словом. - Наложник, - поморщился тот. - А ты откуда знаешь? - Слава твоя идет впереди тебя, - невесело усмехнулся Домагой. - Гладиаторы тут болтливые, и языки у них очень длинные. Да и внешность у тебя приметная, татуировок много, описали тебя хорошо. Все-таки странная штука жизнь, вчера миллионы зарабатывал, а сегодня подставляешь задницу своему господину. - И ты будешь, если он захочет, - спокойно отозвался Чехо, очевидно давно смирившись со своим положением. - Я знаю, я уже понял, куда попал. А еще ко мне Даниэль за этим же самым ходит, - признался блондин, желая таким образом немного поддержать Рамоса. - Дани? Тогда понятно, чего Цезарь на тебя так накинулся. Он его терпеть не может, и все, что с ним связано. - Почему? - Я не знаю, с чего все началось, но Дани считает, что этот человек не достоин трона империи, - понизил голос испанец. - И Цезарь в курсе такого отношения. Но Кейлор - соратник, друг и любовник Цезаря, а так же близкий друг Даниэля, и этот факт хоть как-то поддерживает между ними равновесие и укрепляет шаткое положение полуопального ланисты. Если бы не Навас, твоего поклонника бы уже не было. Император быстро уничтожает непокорных его воле и сомневающихся в нем. - Подожди, слишком много информации, - потряс головой Вида. - Ты мне расскажи, как сам тут оказался. - По дурости своей оказался, - поморщился мужчина. - На природу мне идиоту захотелось, на рыбалку. В тишину, подальше от репортеров и орущих стадионов. Вот и поехал. И место вроде знакомое, раз двадцать там был. Дошел до озера с рюкзаком, расположился и тут обнаружил, что телефон в машине забыл. Поперся обратно, а дороги все нет и нет, и лес вокруг какой-то незнакомый. Мне так страшно стало, а делать нечего, надо как-то выбираться. Я уж и про солнце вспомнил, и про мох, и про муравейники. Правда последнее наименование так и не нашел, да и забыл, как по ним стороны света определять... Короче, бегал-бегал я там, а в итоге выскочил на поле, где на привале легион Кейлора стоял. Или не легион, я в их военных делах до сих пор и не разобрался. Так же как и ты, сначала подумал, что это реконструкция какая-нибудь, а что делать? Подошел. Солдаты меня сразу под руки и к командиру. Тот на меня посмотрел... - Кейлор? - на всякий случай уточнил Домагой. - Да. И это... - сбился с мысли рассказчик. - Руки связали, в вкратце объяснили, в какой жопе я оказался, мое теперешнее положение и то, что меня подарят императору как раба. Я сначала не поверил, думал, шутят ролевики. Оказалось, не шутят. - И когда ты это понял? - Когда по роже получил за излишнюю разговорчивость, - поморщился Серхио, - и почти сразу после этого увидел, как они нескольких пленников убили, мечами горло перерезали. Вроде как сначала с собой их хотели взять, а потом передумали. Я тогда, сам понимаешь, в таком шоке был, что вообще ничего не соображал, а потом уже потихонечку осознал, что в дерьме по самые ноздри. И права качать бесполезно. Я, конечно, по-первости пробовал с ними разговаривать, сопротивляться, что-то доказывать, но мне быстро указали на место. Наказывали, плетьми несколько раз выдрали, голодом морили, спать и пить не давали... В общем, как выяснилось, есть очень много способов доказать человеку, что он не прав, и заставить подчиняться. Знаешь, я всегда думал, что я сильный, но это не так. Они быстро меня сломали, а добили ареной. Показали травлю и сказали, что если Цезарь будет недоволен, меня тоже бросят на растерзание львам или волкам. А это настолько страшно... - Я видел, - тихо произнес хорват, положив руку на плечо Рамоса. - Я каждый день через себя перешагивал, - с горечью продолжил Серхио словно в прострации. - Раб для утех, постельная игрушка, как будто ни на что больше не способен, только ноги перед хозяином раздвигать и рот открывать... - Хватит, не продолжай, я понял, - остановил его Вида, прислоняясь лбом к виску испанца. - Не вини себя. У нас выбора не было. Умереть? Так себе вариант. - Слабое оправдание малодушия и трусости, - печально усмехнулся Рамос. - Но, представляешь, постепенно я привык, и теперь мои обязанности уже на кажутся такими уж отвратительными, хотя, все равно тяжело так жить в психологическом плане. Даже поговорить особо не с кем. - Друзей не завел еще? - Смеешься? Какие друзья? Я в гареме живу среди молоденьких идиотов, надаренных Цезарю подхалимами. Так они меня вообще ненавидят. - Почему? - не понял блондин. - О, боги, я не хочу это произносить... - Какие боги? - неожиданно для себя самого рассмеялся Домагой. - Ты уверовал в местный пантеон? - Нет, конечно, - улыбнулся испанец. - Просто выражение прицепилось. Тут все так говорят, а родную нецензурщину я вообще почти забыл. - Так за что же коллеги тебя не любят? - опять полюбопытствовал Вида. - Понимаешь, они почти все специализированные рабы для утех, их так воспитывали и на это натаскивали, а Цезарь трахает в основном меня, вот им и завидно. Есть правда один нормальный человек. Родриго. Пленный принц из какой-то южной провинции, с ним иногда можно поболтать, но он не так давно у нас появился. А кто еще? Евнух? Тоже в принципе нормальный парень. Молодой, чернокожий. Вини зовут. Но это верный пес императора, жизнь за него отдаст. Так что, если вдруг встретишься с ним, будь осторожен - все что знает он, узнает Цезарь. А рабы-прислужники с нами почти не разговаривают. Им запрещено. По сути, гарем - это резервация какая-то, - подытожил Серхио. - Крышу уже там рвет. Вот я и стелюсь пред Цезарем, чтобы он меня с собой везде брал, хоть в этом гадюшнике не сидеть. - Мне в этом плане больше повезло. Я здесь всего ничего, а уже два человека есть, которых я могу назвать друзьями. - И кто же это? Если то-то из стареньких, так я всех тут знаю. - Лукас и Карим. Карима не знаешь, мы одновременно в школу попали с рынка. Слушай, я вот никак не пойму, мы в прошлом что ли? Это Рим? Уж очень похоже, только названия этого нет. А так, Цезарь, гладиаторы, арена... - Хрен знает. Мутно здесь все, - недовольно произнес Серхио, потирая бородку. - Да нет, не Рим это. Я в истории не сильно разбираюсь, но точно знаю, что в римских амфитеатрах зверей тысячами убивали гладиаторы, а здесь живность, видимо, дефицитная и ее берегут, уже не состыковка. Да и одежда: я тут уже полгода, и ни разу никого в тоге не видел. Не, точно не Рим. Уж скорее, какая-нибудь параллельная вселенная. - А может, мы умерли? - тихо спросил Домагой. Эта дикая мысль приходила ему в голову уже не один раз, но блондин как-то все время от нее отмахивался, не желая верить, наверное, в самый худший вариант. Ведь тогда ни о каком возвращении домой не может быть и речи. Но как такое могло произойти незаметно? Как можно не запомнить свою собственную смерть? Конечно, он слышал о том, что подобное бывает, что люди не замечают своей кончины и продолжают существовать уже призраками, не подозревая о трагедии и удивляясь изменениям в окружающем их мире. Домагой всегда считал эти истории выдумками, страшными сказками, однако сейчас задумался, готовый пересмотреть свои прежние взгляды. Но что могло случиться в парке? Инфаркт, инсульт? При их нагрузках вполне возможно. А что, если это произошло еще раньше? А когда раньше? И если он все же мертв, почему сохранились ощущения и потребности живого человека? Вопросов опять было больше, чем ответов, и очень хотелось узнать мнение Рамоса на этот счет. - Может, меня медведь в лесу задрал? - серьезно произнес Вида. - Ага, а ты и не заметил. Действительно, с кем не бывает? - скептически прищурился испанец. - А меня белочки у озера загрызли? - Или ты до этого озера даже не доехал. - Вида, не усложняй. Ни на рай, ни на ад это место не похоже. Конечно, здесь хреново по сравнению с моей прежней жизнью, но и не до такой степени, чтобы в петлю лезть. Я когда белый, пушистый и не пререкаюсь, со мной тут как с принцессой обращаются. И еда вкусная, и постель мягкая, и трахают нежно и ласково. - Ну, ладно, окей, параллельный мир, но я никак не могу понять, по какому принципу люди сюда попадают. Почему? Зачем? Есть ли какая-то закономерность? - Спроси чего полегче. - Хорошо, а на каком языке мы вообще говорим? - Я сказал ''полегче'', а не ''посложнее'', - даже улыбнулся Серхио. - Мне кажется, что на моем родном испанском, а ты, наверное, думаешь, что на хорватском, да? - уточнил мужчина и, дождавшись короткого кивка, продолжил. - Но мы друг друга прекрасно понимаем, так что не знаю. - А знаешь, что меня еще удивляет? - не унимался блондин. - Что они мои вещи просто выкинули в лесу! Ключи, деньги, карты, шмотки и даже телефон! Неужели им не интересно? У них же такого нет. - В этом как раз ничего удивительно, - пожал плечами Серхио. - Все самое интересное без подзарядки очень быстро перестает работать, и они это знаю. А кроме того, им просто не нужны вещи из вне. Я один раз видел, как дети на дороге со смартфоном играли. Пыль им зачерпывали и камешки на него накладывали, пирамидку делали. Только для этого они и годятся здесь. - Слушай, а Цезарь - это титул или имя? - спросил Домагой, посмотрев на свое клеймо. - И то, и то, но, наверное, больше как фамилия и титул, потому что имя другое. - Луций какой-нибудь или Лукиан? - предположил Вида, продолжая разглядывать вензель. - Не скажу. Я один раз ляпнул без разрешения, так он меня на несколько дней на рудники сослал. А если и ты оговоришься, он точно поймет, кто тебе имя открыл. Нельзя тут правителя по личному имени называть. Ступишь случайно - вместе на рудники или каменоломни поедем. - Так вместе веселее, - попытался пошутить хорват. - Я, конечно, слышал, что ты идиот, но не до такой же степени, - вздохнул Рамос. - Нет, вместе там не веселее, а наоборот хуже. За себя-то страшно, а если за кого-то другого переживаешь, так вообще свихнуться можно. Тяжело там очень, и физически и морально, каждый день смерть. А еще должность есть - сортировщик трупов. Знаешь, что он делает? Раздевает трупы рабов и осматривает тела. Если совсем худой, оттаскивает и закапывает в отвалах, а если поплотнее, складывает на повозки, которые потом развозят мертвецов по амфитеатрам и гладиаторским школам, какие закажут. А знаешь зачем? Чтобы зверей кормить и новичков тренировать: мечи втыкать и головы рубить. Вам еще такой учебный материал не привозили, нет? Что, уже не так весело? У Серхио складывалось неприятное впечатление, что Домагой еще не до конца понял, куда попал, и в какой-то степени воспринимает окружающую действительность как приключение или театральную постановку, в которой обязательно будет хороший финал, и не совсем адекватно относится к вполне реальной опасности, а это уже настораживало, так как Рамос почти сразу начал переживать за старого знакомого, хотя они никогда не были даже приятелями. И хуже всего в данной ситуации оказалось то, что бестолковый хорват умудрился попасться на глаза именно ланистам и получить клеймо гладиатора, а жизнь бойца в этом мире, особенно неопытного, могла оборваться в любой момент. А Домагой буквально содрогнулся от перспективы обучения на мертвых телах. Да, он уже пролил кровь другого человека, за что его неожиданно похвалили, но это была самозащита, когда пришлось действовать стремительно, почти инстинктивно, защищая собственную жизнь, а вот с плановыми тренировками наверняка возникнут проблемы. Вида не мог даже представить, что ему придется издеваться над трупами, хладнокровно вонзая меч в покойника, фактически кромсая его. Перед глазами встал какой-то собирательный образ мертвеца: бледного, с заострившимися чертами лица, обнаженного, твердого, застывшего в искореженной неестественной позе, и эта мрачная картина довольно сильно пугала. Хотя, возможно, все было не так уж и страшно. Наверняка Марсело и Карим найдут нужные слова, убедят, что ничего плохого и противоестественного не происходит, что это намного лучше, чем убивать во время тренировки раба или даже преступника, но... мужчина поймал себя на мысли, что сам начинает придумывать оправдания и отговорки. - Не привозили, - напряженно отозвался Домагой, с которого моментально слетела вся веселость. - Выбираться нужно как-то. Но я не понимаю, как эти порталы в другие миры вообще работают, по какому принципу. Что надо делать, чтобы попасть домой? Тупо по лесу бегать, надеясь, что заблудишься и выскочишь в нужном месте? - Нам бы еще кого-нибудь из нашей реальности найти и спросить, как они сюда попали. Может быть, что-то и прояснилось бы. Вот только я кроме Марсело никого не знаю, а он ничего не скажет. - Ты за полгода не видел больше ни одного пришельца? - удивился Домагой. - Может и видел, но как я узнаю. У людей же на лбу не написано, что они не здешние. - А в город ты выходишь? Может, как-то поспрашивать, - неуверенно предложил хорват. - Да какой город? Почти безвылазно во дворце сижу. Кто меня отпустит по улицам шляться, я же наложник, а не раб, который, например, закупками занимается. В коридоре послышались торопливые шаги, и Серхио настороженно замолчал, а потом сразу переключился на другую тему, торопясь высказаться, пока дверь не открылась, и их не разогнали. Конечно, сам Цезарь позволил привести сюда Домагоя, и просто так никто его отсюда забрать не мог, тем более, что сегодня у гладиаторов был официальный выходной, и присутствие бойцов нигде не требовалось, но по факту могло произойти все, что угодно, от переменившегося решения императора, до появления Даниэля, который уже наверняка был в курсе неприятностей, произошедших с его любимцем. - Попробую уговорить Цезаря, чтобы он взял меня с собой сегодня вечером, - затараторил испанец. - И попрошу разрешения еще с тобой поговорить, так как мы из одного мира. - И он разрешит? - усомнился Вида. - Скорее всего, да. Он не такой псих, каким, наверное, тебе показался. Просто ему перечить нельзя. Дверь широко распахнулась, и на пороге возникла мощная фигура Даниэля. Ланиста был обеспокоен и даже зол, хотя и старался этого не показывать, однако резкие порывистые движения и напряженный взгляд выдавали его состояние. Увидев мужчину, Серхио вскочил на ноги и почтительно склонил голову, но постельная игрушка императора в данный момент волновала господина меньше всего. Не обращая никакого внимания на Рамоса, Даниэль подошел к блондину и быстро его осмотрел, задержавшись взглядом на разбитом клейме с лопнувшей корочкой и исполосованной плетью спине. - Ладно хоть не в полную силу порол, - с некоторым облегчением произнес ланиста. - А вот то, что клеймо подкравливает, не особо хорошо, может неровно зажить, буграми. Надо лекаря позвать. - Я был не прав, господин, - на всякий случай произнес Вида, тоже склонив голову. - Не прав? В чем? Сказав правду, что не соблазнял и не облизывал меня? - неожиданно резко спросил Даниэль, наклоняясь к блондину. - Они взрастили трусливого зверя, у которого нет понятия о чести и благородстве! Домагой хотел было сказать, что не совладал со своим тоном и виноват хотя бы в том, что повысил голос в присутствии императора, но тут его внимание привлек Рамос. Мужчина рухнул на колени и, сгорбившись, зажал себе уши руками, словно не желая слышать слов, оскорбляющих его господина. И это было не показное действие и не протест. Серхио действительно боялся, будто его накажут только за то, что он посмел услышать очерняющие Цезаря слова. Это был уже не тот гордый, нагловатый и задиристый испанец, каким его помнил Вида. Окружающий мир наложил на него очень сильный отпечаток, и сейчас это было особенно заметно. - Серхио, ты в порядке? - обеспокоенно спросил хорват, дотрагиваясь до предплечья мужчины. - Сейчас хозяину побежишь докладывать, что я сказал? - насмешливо поинтересовался ланиста, хватая испанца за волосы и поднимая его голову, чтобы взглянуть в лицо. Рамос молча замотал головой, избегая смотреть Даниэлю в глаза, и Вида даже поморщился. Нет, он не испытывал пренебрежения и ни в чем не обвинял, понимая, что Серхио пережил здесь гораздо большие и страшные невзгоды нежели он сам, и это осознание лишь сильнее подталкивало к мысли, что нужно искать выход и выбираться отсюда как можно быстрее. - Все будет хорошо, - как можно увереннее произнес Домагой, положив ладони на плечи испанца, хотя сам до конца в это не верил. Блондину хотелось остаться с Серхио, поговорить с ним еще, обсудить, что можно сделать в их ситуации, но свободы выбора у них здесь практически не было. Ланиста приказал подниматься и идти за ним, а хорват не смел его ослушаться. Возражать и нарываться на еще одно наказание было бы просто глупо. Поэтому он ободряюще потрепал испанца по волосам и направился вслед за хозяином. - Быстро вы нашли общий язык, - заметил Даниэль, когда они вышли из комнаты. - Мы же из одного мира, господин, и очень хорошо понимаем друг друга, - осторожно ответил Вида, держась чуть позади, и тут же поспешил перевести разговор на другую тему: - но тогда, в зале, я действительно сам был виноват, я... замешкался, да еще и голос повысил... - Оставим, - перебил его ланиста. - Просто впредь будь осторожен и делай то, что скажет Цезарь. Лучше бы вообще ему на глаза не попадаться, но, боюсь, это невозможно. А тут что происходит? Они как раз вышли на открытую галерею, откуда открывался вид на весь двор, где действительно наблюдалась весьма необычная для этого места картина. Центр площадки был пуст, но вот в уголке столпились несколько человек. Карим, Гарет, Лукас и Каземиро окружали Эдена, который что-то держал в руках, прижимая к себе. И это ''что-то'' шевелилось. Бензема немного подвинулся, и Домагой, наконец, смог рассмотреть рыжего щенка дворняги, который заинтересованно вертел головой, опираясь передними лапами на предплечье раба. - Я тоже хочу погладить собаку, - неожиданно выдал хорват. - Можно, господин? Последнее слово опять далось с большим трудом, хотя Вида думал, что начал привыкать. А уж просить разрешение даже для такой мелочи, казалось вдвойне унизительным, особенно для взрослого человека. Как маленький ребенок он вынужден спрашивать перед тем, как подойти к приятелям и поговорить с ними, и осознавать свою ничтожность в этой реальности было по-прежнему тяжело. - Иди. А я распоряжусь, чтобы нашли Марсело.