Аве, Цезарь!

После наречения жизнь Модрича разительно изменилась. Теперь он стал господином, сыном Цезаря, и у него появилось множество новых обязанностей, требующих посещения разных мест и общения с большим количеством людей. Лука контролировал строительство больницы и купален, следил за расходами, присутствовал на заседаниях сената на правах слушателя и посещал храмы на различные праздники, что утомляло его сильнее всего, правда иногда церемонии были довольно интересными и красивыми. А через месяц после этого знаменательного события они с Цезарем и Кейлором наконец-то добрались до моря. Оно было точно таким же, как и в том, прежнем мире, и хорвату вдруг стало грустно. Он опять вспомнил тех, кто остался в другой реальности, но думать о прошлом было нельзя. В волю накупавшись, мужчина вышел на берег и забрал из рук Вини полотенце, а потом устроился на расстеленном покрывале, время от времени лениво поглядывая на своего покровителя и Кейлора, которые ласкались совсем рядом. Навас лежал под своим любовником, наслаждаясь его поцелуями и неторопливыми размеренными движениями, и Луку опять охватила зависть. Ему тоже хотелось любви. Хотелось иметь собственного близкого человека, но пока ничего не складывалось. Выбор был огромен, особенно для сына императора, ему бы, наверное, никто не посмел отказать, и вот в этом-то и заключалась сложность, о которой мужчина совершенно не подумал раньше. Теперь хорвату упорно казалось, что все потенциальные партнеры захотят быть с ним только из-за статуса и возможности быстрого продвижения по карьерной лестнице. Обзаводиться гаремом Модрич тоже не спешил, так как плохо представлял сексуальные отношения с незнакомыми людьми, пусть даже с теми, кто понравится ему внешне. Да и вообще он неожиданно поймал себя на мысли, что все еще стесняется быть господином, раздавать приказы и пользоваться всеми своими привилегиями. Привыкнуть к тому, что теперь ты сын самого Цезаря было очень непросто. - Как там строительство продвигается? - неожиданно спросил повелитель, скатившись с любовника и удовлетворенно вытягиваясь на покрывале. - Много еще осталось? - Не особо. Облицовка, внутренняя отделка и мебель завезти. Думаю, тех средств, что мы нашли в пещере разбойников, должно хватить и еще останется. - Это хорошо, а то казна почти пустая, - хихикнул император, хотя ситуация, по мнению Луки, была совсем не радостная, а скорее, тревожная. - Как почти пустая? - опешил хорват. - Почему? И что ты видишь здесь такого веселого? - Да ладно, не в первый раз уже, - усмехнулся Кейлор и, повернувшись на бок, погладил возлюбленного по груди. - Так я же еще повелел дома для бедняков построить, несколько фонтанов по разным городам в честь обретения сына. Лекарские палаты и купальни для народа в самых крупных населенных пунктах, от твоего имени между прочим, чтобы толпа не думала, что ты благоволишь только столице. А еще раздал денег солдатам и подарки сенаторам, чтобы они поддержали нас на церемонии усыновления. Не просто же так они все одобрили мою затею. Вот отсюда и расходы. - Он и в мои личные запасы уже лапу запустил! - рассмеялся Навас. - Нам бы в жреческую казну залезть, но нет доступа, - досадно поморщился владыка. - Вот где несметные сокровища осели. - Подожди, - Модрич сел на простыне и серьезно посмотрел на Цезаря, - и как же теперь решать проблему с государственной казной? Это же не шутки. - В случае чего, всегда можно залезть в казну провинций... - Если ее тоже не разбазарили, - вставил полководец. - ...но есть и другой вариант. И тут мне понадобится твоя помощь. Конечно, если согласишься. Я хочу, чтобы ты стал жрецом. У тебя нет военного или политического прошлого, и поэтому двери храма открыты перед тобой. Для членов императорской семьи достаточно прослужить послушником всего один год, после чего ты уже получишь сан. Однако на этот год ты должен будешь добровольно отказаться от красных одежд, роскоши, вина и секса. Потерпишь еще годик без официального гарема? Но, конечно, когда ты будешь приезжать во дворец, твою постель будут согревать самые красивые женщины и мужчины. Естественно в тайне ото всех, за закрытыми дверями. - Я - жрец? - ошарашенно переспросил Модрич, не ожидая такого поворота и не переставая удивляться амбициозным и довольно странным планам покровителя. - Прости меня, Цезарь, но я даже не верю в ваших богов. - А в них не обязательно верить. Главное делать вид, что ты в них веришь, - с легкостью произнес император. - И... - неопределенно протянул хорват, осмысливая новое предложение, - что мне нужно будет делать в храме и смогу ли я продолжать контролировать строительство? - Благотворительность - дело угодное богам, поэтому возведение больниц и купален, по-прежнему, останется за тобой. В храме же ты будешь совершать мелкие обряды, помогать при более масштабных, выслушивать и что-то советовать прихожанам, поддерживать их деньгам, кому действительно нужно, как бы из личных средств, но, конечно, все расходы я возьму на себя. Обещай им поговорить со мной и с верховным жрецом для разрешения их проблем, утешай, старайся приободрить и ненавязчиво переманивай их всех на свою сторону, короче. - А я думал, просто так помогать, по доброте душевной, - съехидничал Лука. - На одной доброте душевной далеко не уедешь, - покачал головой Цезарь, - а любовь черни всегда выгодна. Кто знает, возможно однажды это спасет жизнь. Кстати, еще ты должен будешь отказаться от просмотра зрелищ. - Ну, это вообще без проблем, - нервно усмехнулся Модрич. - Плохо только то, что тебе придется и жить в главном храме, а дворец ты сможешь посещать лишь раз в неделю, но зато Вини останется с тобой. Представителям правящей династии разрешено иметь одного раба, даже когда они находятся на послушании. - Что-то я слабо все это себе представляю. Мне кажется, я не справлюсь, повелитель. Как-то все очень сложно. - Да чего тут сложного? - не согласился Кейлор. - Допустим, придет крестьянин и попросит, чтобы у его козы стало больше молока... - И как я, интересно, смогу повлиять на то, сколько литров молока дает чужая коза? - Напрямую никак, но ты можешь вознести хвалу богине, которая отвечает за плодородие и скотоводство. Этого будет вполне достаточно. - Повелитель... - хорват откинулся на спину и потер лицо руками. - Вот не живется тебе спокойно! - Так я же для всех нас стараюсь, - улыбнулся Цезарь. Покровитель не настаивал, но все же Лука согласился, и уже через пару недель его отвели в главный храм империи. В отличии от усыновления, церемония принятия в послушники была довольно скромной и проходила почти в пустом зале перед алтарем верховного божества. Кроме жрецов присутствовал лишь император, да и то не на правах первого лица, а на правах отца. Модрич снял с себя красную тунику и облачился в длинные белые одежды безо всяких украшений. Его обучение у сурового старца продолжалось, и параллельно с этим мужчина приступил к новым обязанностям. Он общался с прихожанами, разбирал мелкие ссоры и конфликты среди соседей, старался поддержать и помочь тем, кто приходил за душевным утешением, и одновременно со всем этим продолжал следить за возведением купальни и больницы, что давало ему право часто выходить в город. С Цезарем Лука виделся нечасто, всего раз в неделю ему разрешалось посещать дворец, чтобы отчитываться перед императором о проделанной работе, но, конечно же, время это использовалось совсем для другого, что однажды привело к довольно неприятным последствиям. На одном из приватных вечеров, на котором присутствовал только император и полководцы, уставший Модрич дал себе волю, откровенно перебрав вина и уступив заигрываниям Цезаря, в результате чего сильно опоздал к отбою и теперь крался по полутемным коридорам в жилой части храма, держась за плечо евнуха. Однако до комнаты они не дошли. Напротив дверей в купальни послушников их увидел верховный жрец с двумя своими охранниками и жестом повелел зайти в помещение. - Где ты был? - строго спросил старик. - От тебя разит вином как от последнего пьяницы! Хотя, зачем я спрашиваю. Ты был во дворце. И какие же еще правила оказались нарушены? Ты надевал красные одежды? Смотрел на гладиаторов? Или предавался разврату? - Не смотрел... - тихо произнес Лука, глядя перед собой расфокусированным взглядом и чувствуя себя кругом виноватым. - И одежду не менял... - А что с твоим целомудрием на время послушания? Молчишь? Раздеть его и высечь, - резко приказал верховный жрец стражам. - Господин... - дрожащим голосом произнес Вини, не понятно к кому обращаясь, но Модрич не дал ему договорить. - Выйди и подожди а дверью, - одернул его хорват, опасаясь, что мальчишка в желании за него заступиться, может решиться на какую-нибудь откровенную глупость. Евнух не посмел ослушаться, а Лука разделся сам и, опустившись на колени, оперся локтями на низкий и широкий край ванны, покоряясь воле жреца. В конце концов, он прекрасно понимал, что нарушил правила обители, которые торжественно обещал соблюдать, и наказание казалось ему довольно справедливым, особенно учитывая то, что его фактически поймали за руку. Неожиданно мужчину прижали грудью к прохладному камню, а пальцы старика грубо и бесцеремонно толкнулись в анус, легко проникая в хорошо смазанное отверстие. - Ты должен быть трезв и соблюдать чистоту, а из тебя едва не течет масло вперемешку с семенем Цезаря! А ведь теперь он не просто твой любовник. Теперь он твой отец, и ты продолжаешь делить с ним ложе. Немыслимый позор! - пренебрежительно бросил верховный жрец, брезгливо вытирая пальцы о скинутые одежды послушника. - Ты даже не отрицаешь, что был с ним. И сколько раз это уже повторялось за время служения здесь? - Он мой самый близкий друг, - заторможенно ответил Модрич, не понимая, оправдывается он или просто объясняет свою точку зрения. Первый удар плети застал его врасплох, заставляя вскрикнуть и сжать край ванны, а потом хорват даже не считал, уже не сдерживая слезы и надеясь, что все скоро закончится. Но, как оказалось, на этом старик не успокоился. Раздался тихий приказ, звякнуло обмундирование, зашуршала одежда, и сзади на Луку навалилось тяжелое тело охранника. В отверстие протиснулся третий за вечер член, и Модрич стиснул зубы, не переставая захлебываться в рыданиях. Было не столько больно, сколько обидно и унизительно. Так с ним еще не поступали, и даже случай с Зиданом померк на фоне сегодняшнего дня. - А теперь ты, - раздался голос верховного жреца, когда первый насильник насытился. - Нет, господин, - тихо, но уверенно произнес второй стражник. - Можешь наказать меня тоже, но я такой грех на душу не возьму. - За то, что ослушался, теперь будешь на воротах стоять. А ты, сын Цезаря, помни: перед богами и верховным жрецом все равны, - с плохо скрываемой ненавистью произнес старик. - Отныне я запрещаю тебе посещать дворец как минимум месяц, а в городе тебя будет всюду сопровождать храмовая стража. Послышались удаляющиеся шаги, хлопнула дверь, и вдруг чьи-то сильные руки помогли хорвату подняться и переступить бортик ванны. Лука поднял глаза и увидел личного охранника верховного жреца, которого тот разжаловал до привратника. Его звали Игорь, и Модрич уже давно проникся к мужчине искренней симпатией. В свое свободное время страж всегда старался помочь прихожанам, выслушивал, если обращались к нему, подсказывал к кому лучше обратиться с той или иной проблемой и даже провожал, чтобы люди не заблудились в огромном строении. Другие послушники рассказывали, что Игорь с юности мечтал служить в храме, но низкое происхождение не позволило ему стать ни учеником, ни жрецом, и тогда молодой человек все-таки упросил прежнего настоятеля хотя бы о караульной службе на ступенях храма... - Почему? - размыто спросил хорват, пока Вини, причитая и взывая к богам, смывал с него следы насилия. - Конечно, ты не прав, нарушив уставы, но наказывать тебя подобным образом было низко и недостойно сана великого жреца. И не потому что ты сын повелителя, а потому что так нельзя. Ты хороший человек. Я вижу, как ты общаешься с прихожанами всех сословий, как стараешься им помочь. Учитель был не справедлив к тебе, господин. - Ты сможешь сходить во дворец через несколько дней и передать свиток с отчетами императору? А заодно объяснить, что произошло, и почему я пока не смогу видеться с ним? - совсем тихо произнес Лука, впрочем, несильно рассчитывая на положительный ответ. - Можешь передать это и Кейлору, и Артэ, если Цезарь не примет. И обязательно скажи, что я лично тебя послал. - Смогу, - на грани слышимости отозвался Игорь, помогая господину вылезти из ванны. Видя состояние послушника, страж донес его до спальни на руках и оставил с Вини, который принялся хлопотать вокруг своего хозяина. Сброшенные в купальнях одежды евнух принес и кинул в угол, быстро принес воды с кухни, стащил оттуда же фруктов и опустился на пол рядом с изголовьем кровати, готовый выполнить любое поручение. - Эти люди заслуживают смерти за то, что так поступили с сыном Цезаря, - прошептал юноша, целуя руку господина. - Всего одно твое слово, и я найду способ их убить, и пусть это будет последнее, что я сделаю в своей жизни. - Не вздумай. Все останется как раньше. Пока останется. Относить к жрецу с прежним почтением. Стражнику тоже ни одного лишнего слова, иначе я очень на тебя рассержусь. Запомни это. - Слушаюсь, господин. А Игорь достойный муж, не побоялся прогневать господина неповиновением... - И этим спас себе жизнь, - тихо перебил Модрич. Стражник выполнил свое обещание и через несколько дней в одном из нефов храма перед Лукой опустился на колени высокий мужчина в поношенной крестьянской одежде и с покрытой головой. Незнакомец сильно сутулился, опираясь на посох, и хорват никак не мог разглядеть его лица, однако стоило тому заговорить, как послушник едва не заулыбался, узнавая голос повелителя. - Что произошло, мой друг? - спросил Цезарь, оставаясь стоять на коленях перед простым деревянным креслом служителя храма. - Неужели тот человек сказал правду, и тебя посмели наказать плетьми? - Посмели, - хмыкнул Модрич, стараясь сохранять спокойствие. - А он рассказал, что верховный жрец приказал своим охранникам изнасиловать меня после этого? Игорь отказался, и его разжаловали до привратника. А вот второй, похоже, с радостью исполнил приказ. - Не хочу в это верить, - с горечью выдохнул император, - и все из-за меня. - Я не виню тебя. Ты не заставлял меня пить или делить с тобой ложе. Просто в этот раз мы потеряли осторожность, и недруги сразу же этим воспользовались. Повелитель, можешь ли ты достать мне яд? Я хочу, чтобы они оба сдохли. И тот кто приказал, и тот кто исполнил. Сначала один, а потом и второй, но позже. Я подожду. - Ты правильно мыслишь, обоих сразу нельзя, это будет выглядеть слишком подозрительно. - Так что с моей просьбой? - нетерпеливо напомнил хорват. - Я достану, но все нужно хорошо продумать. И действовать не сейчас, а через несколько недель. Сейчас лучше затаиться. Лука, а ты уверен, что сможешь? - Смогу, но пока не знаю, как все осуществить. Приносят и прислуживают за трапезой послушники, но они тоже едят эту пищу. - Значит что-то не очень быстрое, чтобы старик спокойно лег спать, - задумчиво произнес Цезарь. - А тебе чтобы заранее принять противоядие... - Только не в пузырьке, - почти прошипел Модрич. - Возится с ним будет проблематично. - Хорошо, я тебя понял. Жди. Но ждать придется долго, так как пока не время. - Сколько нужно, повелитель. Я хочу отомстить. С того дня прошло чуть больше месяца. Лука прилежно выполнял свои обязанности, не отлучался из храма надолго, и вроде бы все забылось, но только не для него самого. Мужчина ни на минуту не забывал о том, что хотел сделать, и в этом плане ничего не изменилось. Он лишь сильнее уверился в своих замыслах. Сомнений по-прежнему не было, но хорват уже не пугался этой жажды мести. У него появились очередные враги. У него, у сына Цезаря, и он имел полное право защищаться, отстаивать свою честь и уничтожить тех, кто пошел против него, а значит, и против его отца и друга. Еще у себя в комнате Лука выпил противоядие под встревоженным взглядом Вини, а потом изловчился и бросил в кувшин прилепленный к пальцу кусочек какой-то светлой пористой массы, а чуть позже уже ужинал за одним столом с верховным жрецом. Модрич очень любил жареных рябчиков, однако был уверен, что сегодня они встанут у него поперек горла, вот только ожидания эти не оправдались. Попробовав все, он опять принялся за нежное птичье мясо, спокойно запивая его чаем, куда лично подмешал яд. Хорват не старался убедить себя в том, что старик на самом деле еще хуже, чем кажется, что он взяточник или сам пренебрегает правилами храма. Нет, вроде бы его никогда не уличали в подобном, но это было неважно. Модричу оказалось достаточно того, что этот человек ненавидит и презирает его за ''низкое'' происхождение. Лука провел в храме уже более восьми месяцев, однако не замечал, чтобы учитель придирался к кому-либо сильнее, чем к нему, да и наказаний розгами это тоже касалось... Хорват смотрел, как старик пьет отравленный чай, и не испытывал никакого сожаления, что на самом деле было очень тревожным звоночком. Напротив, он ощущал злорадство и некое странное удовлетворение от своего поступка, уже начиная раздумывать о том, как лучше избавиться от охранника, который его изнасиловал. После трапезы мужчина вылил остатки чая, чтобы его никто случайно не выпил, тщательно помыл широкий кувшин и, поставив его на самую дальнюю полку, отправился к себе в спальню. На утро в храме поднялась суматоха, а Лука едва встал с постели, ощущая слабость и ломоту во всем теле, последствия принятого им яда, с которым, видимо, противоядие справилось далеко не полностью. Для полноты картины его еще и подташнивало, и поэтому Модрич весьма правдоподобно разделял всеобщую скорбь о почившем старце и даже искренне плакал, когда ему становилось хуже и приходилось уединяться в туалете. И все, кто его видел, не могли упрекнуть сына Цезаря в черствости или нелюбви к покойному жрецу. Очень скоро перед храмом собралась целая толпа из желающих проститься с мудрым учителем. Омытое тело в белоснежных одеждах на украшенном цветами ложе вынесли ко входу и оставили среди могучих колонн, и все жрецы и послушники вышли на площадку, рассредоточившись по каскаду широких ступеней, чтобы воздать последние почисти своему господину. И тут произошло то, чего не ожидал никто. - Только сын Цезаря достоин начать погребальный ритуал! - раздался голос из толпы, и его тут же поддержали множество других. Конечно, Лука знал, в что в народе его полюбили, за то, что ко всем он относился с пониманием и как к равным, но подобное решение толпы было для него полнейшей неожиданностью. Тут же начались споры и препирательства насчет того, что у него еще нет сана, но грозный гул на площади быстро заставил главных жрецов принять в свои ряды нового члена, а стоявший рядом с покойником Цезарь, несмотря на обстоятельства, не смог сдержать победной улыбки. Провожать в загробный мир того, кого сам туда и отправил, было довольно странно, но Модрич еще год назад вызубривший погребальный ритуал со своей задачей справился, тем более, что от него требовалось только начать, а далее нужные хвалебные речи и гимны богам подхватывали уже следующие участники церемонии. Произнося свою часть и театрально простирая руки к небу, как того требовал обычай, хорват не мог сдержать искренних слез, до такой степени его мутило и покачивало от слабости, а толпа и даже жреческое сословие вместе с сенаторами, кажется, принимала все за чистую монету, хоть и с немалым изумлением. А об истинной причине такой вселенской скорби бывшего послушника догадывался только император, полководцы и евнух. От ложа с телом учителя рыдающего хорвата уводили послушники, поддерживая новопровозглашенного жреца под руки, так как сам Модрич едва переставлял ноги, мечтая полежать и отдохнуть, а перед этим посетить туалет, так как тошнота и неприятные ощущения в желудке никуда не делись. Свою лепту в весь этот спектакль, конечно же, внес и сам Цезарь: император обнял своего сына, ласково поглаживая по волосам, словно утешая, и по толпе пронесся вздох умиления. Церемония закончилась через пару часов, и повелитель зашел в храм, где у самой стены на принесенной из жилых покоев кушетке под присмотром Вини и в окружении дворцовой охраны отдыхал Лука, один из главных виновников ''торжества'', если не сказать главный. Отослав солдат и евнуха чуть дальше, владыка присел рядом, немного потеснив Модрича, и склонился к его лицу. - Знаешь, Лука, о такой удачи я даже не мечтал. Теперь у тебя есть положение и поддержка толпы, а это уже власть. И теперь нужно правильно ей распорядиться. - Я могу отдать тебе эту власть, она мне не нужна. Я все равно не знаю, что с ней делать, - слабо произнес мужчина, которого только недавно перестало мутить. - Нет, - покачал головой Цезарь, - она твоя. И теперь мы должны ее удержать.