Аве, Цезарь!

После смерти главного врага и получения сана, Лука вздохнул с облегчением. Теперь он отлучался их храма, когда хотел и ни перед кем не отчитывался о своих действиях, впрочем, иногда советуясь с другими жрецами. Нового главу могли выбрать только на праздник в честь верховного божества, и пока всеми религиозными вопросами занимался совет, в который по настойчивой рекомендации императора, вошел и Модрич. Не долго думая, хорват, заручившись поддержкой Цезаря, полководцев и сената, предложил закон о том, что учеником, послушником и жрецом может стать любой гражданин империи, достойно показавший себя на всех этапах обучения, с чем совету пришлось согласиться. При новых условиях отбора у Игоря появился шанс стать тем, кем он мечтал еще с юности, и мужчина сразу же отказался от должности стража в пользу сана. Учитывая, что он служил в храме уже шестнадцать лет, жрецы устроили ему экзамен и, убедившись, что кандидат знает все церемонии и традиции, приняли его в свои ряды. Заняв высокий пост, Лука уже никуда не выходил без охраны, и именно эта самая охрана помогла ему решить вопрос с человеком, который изнасиловал его по приказу покойного учителя. Модрич уже почти позабыл о стражнике, и если бы тот сам бросился ему в ноги, скорее всего, даже простил, но в итоге получилось иначе. Однажды, проходя по коридору, хорват услышал, как бывший телохранитель с упоением и в самых грязных подробностях рассказывает молодым послушникам, как брал сына самого Цезаря в купальнях храма, когда тот якобы напился почти до беспамятства. Вся эта ситуация оказалась Луке только на руку, и он просто приказал своим охранникам убить наглеца, посмевшего опорочить честь представителя правящей династии. Свидетелей преступления было множество, и в законности данного действия никто не усомнился. Один из солдат отточенным движением почти мгновенно зарезал насильника, и Модрич удовлетворенно кивнул, повелев своим людям избавиться от тела ''предателя''... Еще через четыре месяца был избран новый верховный жрец - статный седовласый старик, который сразу смекнул, что с сыном императора лучше дружить, и поэтому быстро заручился поддержкой и покровительством Цезаря. Время послушания (хоть Лука уже и получил сан) подошло к концу, и хорват принял решение уйти из храма для того, чтобы отправиться с повелителем в поход, а потом продолжить карьеру в сенате, однако статус жреца теперь оставался за ним пожизненно, что давало право вернуться в храм в любой момент. На его последнем дежурстве пришло огромное количество людей, и Модрич весь день благословлял прихожан, а уже после закрытия перед ним на колени опустился Игорь, пользуясь правом жреца исповедаться перед другим жрецом. - Я тоже хочу попрощаться с тобой, господин. И поблагодарить за все, что ты сделал для людей и лично для меня. Ты позволил сбыться моей мечте о служении в храме, и я никогда этого не забуду. Но есть одна вещь, которая не дает мне покоя. - Что же это? - хорват откинулся на жесткую деревянную спинку неудобного кресла и устало посмотрел на мужчину. - Прежний учитель считал, что только представители знати достойны служить богам, а я ведь сын рыбака. Не грех ли мне было принимать жреческий сан? - Прежний учитель говорил, что перед богами и верховным жрецом все равны. Ты слышал эти слова. Он приравнивал себя к богам. Не грех ли это? А еще приказал изнасиловать послушника в стенах храма. Не грех ли это тоже? - серьезно повторил Лука. - Служи спокойно, помогай людям, и путь подобная ересь больше не приходит тебе в голову. Да благословят тебя боги. Игорь с благодарностью поцеловал его руку, и на этом они расстались. Модрич вернулся во дворец и незаметно для себя самого втянулся в подготовку к походу, хотя и не одобрял решения напасть на другую страну только из-за того, что местные власти нарушили торговые соглашения с империей, что с их стороны было весьма опрометчиво. Последнюю ночь перед выступлением они провели втроем, и хорват, поленившись возвращаться к себе, заснул в постели Цезаря. Когда он проснулся, любовников рядом не было, но почти сразу мужчина услышал неспешную беседу. Повелитель и Навас сидели обнявшись на небольшом диванчике на балконе спиной к нему и смотрели на каменный сад, за которым простиралась панорама города, освещенная утренним солнцем, но несмотря на светлый пейзаж, Лука почему-то ощущал смутную тревогу, словно это было затишьем перед бурей. Последние мирные и беззаботные часы перед тем, как они отправятся на войну. - Не я твой господин, Кейлор, а ты мой, - донесся до Модрича негромкий голос Цезаря. - Господин моего сердца. Я помню, как держал тебя на руках, когда ты только родился, и даже не подозревал, что на свет появился тот, кто, сам того не ведая, возымеет власть над будущим императором. - Для меня счастье находиться рядом с тобой и делить ложе как с возлюбленным. Мы уже столько лет вместе, и эти годы пролетели как волшебная сказка, и я хочу, чтобы она не заканчивалась. Я помню, как еще мальчишкой влюбился в тебя. Тогда я еще не осознавал своих желаний полностью и не мечтал о твоей постели. Просто хотел стать ближе, разговаривать с тобой, видеть каждый день... да хотя бы издали посмотреть на моего Цезаря. А потом, уже позже я начал желать твоих ласк, жаждал узреть тебя обнаженным, дотронуться до твоего тела, отдаться тебе, почувствовать в себе, но ты казался таким недоступным в золотом императорском венке и в сиянии славы. О, боги, я помню наш первый раз с Даниэлем... Было неловко и не совсем понятно, как правильно доставлять друг другу удовольствие, но нам так хотелось поскорее стать взрослыми и познать сладость близости. А один раз нас застали в постели голыми мой дед и его мать, после чего у нас появился евнух, который и растолковал нам, что и как нужно правильно делать, - рассмеялся полководец и положил голову на плечо своего любовника. - К нашему первому разу ты уже все умел, - усмехнулся император, целуя Наваса куда-то в макушку. - Ты так призывно смотрел на меня тем вечером в поместье родителей Даниэля, что я не смог устоять, и попросил тебя показать свои покои, надеясь остаться там до утра. Признаюсь, я не сразу решился на это, ведь я помнил тебя еще совсем ребенком. Но ты стал таким красивым и достойным юношей, и с такой радостью согласился, что все мои сомнения исчезли. - И ты был настолько нежен и ласков, что я убедился - ты моя единственная любовь на всю жизнь... - А ты - моя. - Принимать тебя, было так сладко и радостно. Осознавать, что именно твой член входит в меня, заполняя и даря наслаждение... Но, знаешь, я и предположить не смел, что ты тоже позволишь в себя войти. Когда я увидел твое блестящее от масла отверстие... такое нежное, манящее, сулящее неземное блаженство и удовольствие... - Ты кончил, едва прислонив к нему головку, - опять рассмеялся повелитель. - И твое семя вместо того, чтобы оказаться внутри, почти сразу потекло по моим яйцам. - Я был молод! - наиграно возмутился Кейлор. - Ты и сейчас молод. Поэтому, если я не вернусь из этого похода, не нужно скорби и траура. Ты должен жить дальше, полюбить снова... Не закрывай свое сердце. - Не говори так, мой господин, - быстро произнес Навас, накрывая ладонью его губы. - Нас ждут еще многие годы радости. - Нет, повелитель моего сердца. Просто выслушай меня. Мне уже пятьдесят пять, все чаще ноют старые раны, а слабость волнами разливается по худеющему несмотря на еду и тренировки телу. А приступы головной боли не снимают самые лучшие снадобья. Я говорил с Марсело, и он со скорбью и осторожностью поведал, что все это может быть признаками очень нехорошей болезни, которую не могут победить даже в его мире, где он тоже был лекарем. Кейлор, из моей руки все чаще выпадает меч... Я не хочу, чтобы ты видел меня стариком или немощным по болезни человеком. Мой образ должен остаться у тебя в памяти таким как сейчас. На этом моменте Лука не выдержал и, почти выбежав на балкон, сел у ног покровителя, обнимая его колени и утыкаясь носом в бедро. На плечо опустилась украшенная перстнями рука, и Модрич поднял взгляд, едва сдерживая слезы. Ему казалось, что они с Цезарем провели слишком мало времени вместе, чтобы расстаться так скоро. По ощущениям и восприятию хорвата, владыка должен был всегда оставаться крепким и сильным, но разумом мужчина понимал, что Цезарь прав, и годы неизбежно берут свое, отчего становилось горько и тоскливо. - Еще один, - добродушно усмехнулся повелитель. - Поднимайся и садись рядом. Лука послушался, садясь по левую руку от императора и прижимаясь к нему. Его тут же обняли в ответ, и Модрич хоть немного успокоился, впрочем, боясь даже представлять, как сейчас тяжело Кейлору. Цезарь обнимал их обоих, солнце поднималось все выше, заливая все вокруг ярким светом, но настроение хорвата оставалось таким же мрачным. Ему казалось, что он только-только снова обрел близкого человек, в каком-то смысле семью, и вот опять должен ее потерять... Первый поход Луку очень впечатлил. Огромное войско, конница, колесницы и повелитель, грудь которого закрывал красивый узорчатый доспех, а голову шлем украшенный конским волосом. Они были в пути уже больше месяца, и за это время Модрич так перенервничал, что перед началом битвы чувствовал себя почти спокойно, тем более, что в гущу сражения его никто отпускать не собирался, отчасти потому, что владыка все еще сильно сомневался в его способности убивать, не задумываясь. Сражение было выиграно довольно быстро и с минимальными потерями, и войско двинулось дальше, продвигаясь вглубь чужой страны, захватывая один город за другим. У владыки не было цели разорить завоеванный край, и все земли позади оставались почти нетронутыми, становясь частью великой империи Цезаря. За стенами очередного города их ждала засада, и хорвату волей неволей пришлось сражаться вместе со всеми, хотя сына повелителя почти сразу окружила охрана, обязанная даже ценой собственной жизни защищать наследника династии. Пользуясь тем, что кольцо стражи сдерживает врагов, Модрич взялся за лук, стараясь хоть чем-то помочь своей стороне и весьма преуспевая в этом. Когда стрелы закончились, Лука начал беззастенчиво лазить в колчан солдата державшего над ним щит, но опустеть он не успел. Битва затихла раньше, и теперь подданные императора зачищали город от остатков вражеского войска. Хорват огляделся вокруг и сразу увидел повелителя в измятом и испачканном доспехе. Цезарь поднял руку, чтобы поправить крепление, и именно в этот момент со стороны стены прилетела стрела, вонзаясь в открытый левый бок императора, туда, где между застежками было слабое место брони. И тут же началась суматоха. Солдаты прикрыли щитами упавшего владыку, Кейлор, бросился к нему, спотыкаясь о трупы, а Артэ со своими людьми кинулся за побежавшим лучником. Город был взят, но ни о какой радости не было и речи. Артэ, Лука и еще несколько приближенных стояли у постели Цезаря, а Кейлор сидел перед ней на коленях, обхватив ладонями руку возлюбленного и не в силах сдержать слезы. Пошептавшись о чем-то с Навасом, владыка подозвал к себе второго полководца и Модрича, после чего надолго замолчал, словно собираясь с силами или что-то обдумывая. Между тем Кейлор принес золотой лавровый венок - символ императорской власти и отдал его своему господину, опять опускаясь перед ним на колени. Еще одно мгновение, и венок опустился на голову хорвата, который в первые секунды даже не понял, что произошло. - Оберегайте его, - слабо произнес император, обращаясь к своим полководцам. - Всегда стойте у него за спиной и таким образом сами оставайтесь у власти. Вы должны быть вместе. Только так можно сохранить то, что я создал. Клянитесь богами и любовью ко мне, что не оставите Луку. - На все воля Цезаря, и все в его руках, - тихо произнес Артэ. - Я буду защищать твоего сына и друга даже ценой собственной жизни, повелитель. - Повелитель... - Кейлор не смог договорить и разрыдался, спрятав лицо на груди возлюбленного. - Я понял тебя, - выдохнул император, поглаживая полководца по волосам, - мы уже об этом говорили. К вечеру, у Цезаря поднялся жар, и всем стало окончательно понятно, что этот поход станет для него последним. Лекари не давали ни единого шанса. Повелитель то впадал в беспамятство, то начинал бредить или стонать, но изредка все же приходил в себя и обводил всех присутствующих помутневшим взором, кажется, с трудом узнавая своих приближенных. - Выйдите все, кроме моего сына и полководцев, - едва слышно произнес мужчина, и подданные подчинились, один за другим покидая шатер. - Кейлор, хватит уже тянуть. Все же уже понятно. Давай попрощаемся сейчас, пока я еще могу это сделать. Я хочу уйти, понимая, в чье лицо смотрю. - Я не могу... - Можешь. Ты мне обещал, - едва заметно улыбнулся Цезарь. - Поцелуй меня и дай то, что у тебя есть. Кейлор, целуй сейчас, а потом не вздумай. Продолжая обливаться слезами, Навас прижался к губам возлюбленного в последнем нежном поцелуе, но быстро отстранился, позволяя Луке и Артэ сделать то же самое. А потом снова склонился к своему господину. На этот раз он долго не мог отодвинуться и прервать ласку, но в конце концов, поднял голову и разжал ладонь, в которой оказался маленький пузырек. Император с улыбкой кивнул, и Кейлор поднес к его губам яд. Еще несколько секунд, и глаза Цезаря закрылись, а Навас буквально упал ему на грудь, но вскоре с трудом приподнялся и посмотрел на Луку, который тоже плакал, вытирая слезы рукой. - Аве, Цезарь, - первым произнес Навас.