Light song

— Норман, почему ты не любишь этот день?— раздался в темноте собственный, слегка озадаченный голос Эллисон. Хоть вокруг и царил настолько плотный мрак, что было тяжело что-либо видеть дальше своего носа, но глаза девушки уже успели привыкнуть к отсутствию света и смотрели прямо на хмурое лицо мужчины. Тот по обыкновению сидел за одним из столов на четырнадцатом уровне, с головой уйдя в работу с проектором. На первый взгляд даже могло показаться, что он проигнорировал вопрос, ответив безразличным «ага», не оторвав взгляда от своей работы. Пендл прекрасно знала, что означает такое поведение, впрочем, как и все остальные сотрудники. Когда в студии происходило то, что не нравилось Норману, или когда у него было плохое настроение, он всегда уходил в самый тёмный угол студии подальше от основной массы людей. В такие моменты он даже не особо концентрировался на работе: она нужна была только для того, чтобы занять руки. Сами же его мысли были сосредоточены на раздражающем объекте. Так и сейчас юная актриса заметила, как Норман рассеяно перебирал по грязной поверхности стола детали разобранного аппарата. Пара особо мелких деталей выскользнули из-под длинных пальцев и со звоном упали на пол, куда-то укатившись или провалившись в зазоры между досок пола. Норман даже не поднял голову, продолжив дальше гонять по столешнице винтики. При этом интеллектуальном занятие его лицо выглядело столь серьёзным, от чего казалось, что от того, попадёт ли железка в трещину, зависела судьба всего мира. Эллисон тихо хихикнула, покачав головой. Подобные картины, полные трагизма и тяжести бытия её всегда забавляли, но в тоже время девушка прекрасно понимала, что за ними могла стоять настоящая боль. Норман не любил рассказывать о своих проблемах, да и был зачастую очень молчалив, а у Эллисон не было привычки навязываться или выпытывать. Хоть они и довольно давно были близко знакомы, ей так и не удалось полностью понять его, хоть она и чувствовала, что вот-вот эта головоломка сложится воедино перед ней. Может, это произойдёт прямо сегодня. Нужно только набраться смелости сделать последний шаг. А пока Эллисон решила вывести сидящего перед ней мужчину из депрессивного, задумчивого состояния. Только не сегодня он сможет так хандрить. И только не в её компании.       Она встала практически вплотную к Норману, оперевшись руками по спинку старого, сломанного стула, и, нагнувшись так, чтобы её лицо оказалось на одном уровне с головой киномеханика. Её влажное, горячее дыхание било прямо киномеханику в шею. Он громко рыкнул и выпрямился, поворачиваясь в сторону Эллисон. Лицо при этом у него было самое что ни есть недовольное, а темно-карие глаза сверлили девушку пронзительным взглядом. — Ну чего тебе, Эллисон? Я работаю! — Ничего ты не работаешь, а просто хандришь! — громко, напористо выкрикнула актриса озвучки, стукнув по столу кулаком. Раздался глухой стук, что быстро разлетелся по коридорам пустого этажа. Норман окинул девушку вопросительным взглядом, повернув голову на бок. На это та лишь звонко рассмеялась, ткнув мужчину в щеку. — Ну не будь ты такой букой-злюкой. Разве тебе не нравится День Святого Валентина? — Нет, не нравится, — коротко ответил Норман, развернувшись к столу, — Это глупый день. Пустая трата сил, времени и денег на бесполезную ерунду. Вот тебе было бы приятно, если бы тебе подарили картонку в виде сердечка? — Да, приятно, — тихо ответила Эллисон, потупив взгляд, в один момент ей стало стыдно, что ей нравятся всякие банальности вроде цветов, конфет и валентинок,— Ведь это, как ни как, проявление любви и внимания. И дело даже не в самой картонке, а в том, что человек обратил на тебя внимание. А тебе разве не нравится? — Не знаю, я никогда подобные штуки не получал, а только наблюдал, как их дарят другим, — пожал плечами Норман, — Если честно, то наблюдать за этим не самое приятное занятие. Знаешь, ощущение внутри такое... щемящее... Но я рад, что хоть кто-то счастлив в этот день. — А тебе разве не дарили валентинки? — удивлённо спросила Эллисон, кладя руку на сердце. Неужели все действительно обходят Нормана стороной, оставляя его без любви и внимания? От подобных мыслей девушке стало жаль мужчину. Ведь он такой хороший и делает такую важную для студии работу! А знают его лишь единицы. — Ты заслуживаешь хоть капельку любви и внимания! — Ну-у... — протянул Норман, улыбнувшись. Он помотал головой в разные стороны, от чего аккуратно зачёсанные назад пряди волос упали на лицо. С подобной причёской образ киномеханика выглядел более неопрятно: рукава мятой, наполовину заправленной в черные брюки, потерявшей былую белизну из-за обильных пятен чернил рубашки были кое-как закатаны до локтя, бинты, которыми наспех были замотаны широкие ладони, пропитались чернилами, приобретя грязный серый цвет, лямка сползла с плеча и теперь болталась где-то на поясе. Да и вообще на вид мужчина казался измученным и потрёпанным, хоть тот и пытался улыбаться. Но через секунду Норман сдался, тяжело вздохнув и нахмурившись. — Меня здесь мало кто жалует, как, в принципе, и везде. Я очень угрюмый и подозрительный человек, а моя страсть к темным местам заставляет людей чувствовать себя неуютно рядом со мной. Они говорят «этот киномеханик ползает вокруг и ищет неприятности», — мужчина громко выдохнул, проведя рукой по лицу,— Меня здесь считают фриком... — Как и меня, — со вздохом произнесла Эллисон, нежно обнимая Нормана за шею, — Ну, конечно, фриком прям в открытую не называют, но я тоже часто слышу за своей спиной шёпот. Меня и раньше здесь недолюбливали, считая, что для студии слишком много иметь сразу двух актрис, а после того, как роль Алисы досталась мне, то меня все просто возненавидели.       Актриса вся напряглась и помрачнела. На её лице появились тени, от которых казалось, что кругленькое личико вытянулось и иссохло. Но подобные преображения длились всего несколько секунд, после чего Эллисон закрыла глаза, оперевшись лбом в спинку стула. — Но не ты. Ты помог мне тогда избавиться от обиды и одиночества, уговорил остаться... — Я лишь сделал то, что должен был. — Но ты мог просто пройти мимо, или продолжить издеваться, как это делали другие. — Нет, не мог, — Норман помотал головой и, отложив в сторону линзу проектора, повернулся к Эллисон, тепло улыбаясь, — Мы с тобой похожи: оба так или иначе загнаны в тень. И мне нравится, что ты меня не боишься. Спасибо.       Эллисон смущённо пискнула, скосив взгляд в сторону. На её щёках появился едва заметный румянец. Было приятно слышать такое, в особенности от Нормана, что был скуп на похвалу. Но она практически ничего не сделала, чтобы её благодарить. Полк лишь тихо рассмеялся. Его хриплый смех эхом разносился по всему этажу. Краем глаза он посмотрел на часы. — Дорогуша, а ты у меня уже порядком так засиделась. Тебе давно пора возвращаться к работе. — Ой, — издала короткий писк Эллисон, глядя как стрелки часов на руке киномеханика показывают опасное время, — Лоуренс мне голову оторвёт за опоздание!       Она подскочила с места и быстрым шагом направилась в сторону выхода. — Ну, хоть печенье мне стоит сегодня ждать? — раздался позади неё голос Нормана. — Да, жди сегодня подарок от меня, — на ходу ответила Эллисон, скрывшись за поворотом.       Негромко мурлыча себе под нос навязчивую мелодию из последней серии, Эллисон, сильно волнуясь, посмотрела на небольшую бумажную открытку. Наконец-то настал обеденный перерыв и выдалась свободная минутка. Все это время Пендл с трудом могла сдерживать в себе волнение и некий азарт. Ей даже с трудом удавалось сидеть на одном месте и концентрироваться на словах песни — мысли то и дело снова и снова возвращались в будку киномеханика и к письму. Девушка представляла себе, как она тихо крадётся в проекторную и оставляет там печенье, а рядом с ним — письмо. Или лучше его оставить под дверью? Но тогда будет шанс, что Норман просто не заметит и наступит на него. Нет, так не годится! А ведь все должно пройти идеально! Ведь сегодня идеальный день для признания в чувствах. Атмосфера праздника кружила ей голову, заставляя делать безумные вещи. Сколько раз она переделывала всё, неудовлетворённая результатом — не сосчитать. Но сейчас у неё в руках красовалась бумажная открытка с красными маками на обложке, что сделана была только с искренними наилучшими побуждениями, которые родились из того тепла в сердце, что растекается по её телу, наполняя радостью каждую клеточку. Ей просто хотелось петь и кружится в танце от этого легко чувства. Собственно, она так и делала, пока шла до нужного места: прикрыв глаза, она подпрыгивала на ходу, кружась в воздухе. Мимо неё проходили люди, но они лишь провожали окрылённую светлым чувством девушку долгим взглядом, качая головой. А Эллисон даже и не обращала на них внимания, продолжая свой импровизированный танец с бумажным пакетом печенья.       Но её выступление не продлилось долго, и вскоре во время очередного пируэта она врезалась в чью-то широкую грудь. Эллисон даже не сразу поняла, что произошло, ощупывая преграду. Но, поняв, что перед ней мужчина, она с громко писком подняла голову. — Оу, привет, Том, — сконфуженно улыбнулась актриса, отстраняясь от механика. Тот лишь добродушно рассмеялся, покачав головой. — Аккуратней надо быть. Ты так летишь, что когда-нибудь ты и с Лоуренсом столкнуться сможешь. — Ой, прости, — все ещё красная от стыда, пролепетала Эллисон и опустила взгляд вниз на руки, что все ещё сжимали пакет с открыткой. Пальцы нервно бегали по бумажным краям, деформируя их. — Просто у меня были планы, что я хотела успеть сделать за перерыв... — Не буду я тебя задерживать, — усмехнулся мужчина, пропуская даму вперёд, но вдруг он вздрогнул и полез одной рукой в карман рабочего комбинезона, — Подожди. Ещё один момент!       Он достал слегка помятое розовое сердечко из плотного картона, что слабо блестел в тусклом свете слабой лампочки, и протянул её Эллисон. На его лице появилась слабая, напряжённая улыбка, а щеки покрылись румянцем. Актриса, приложив свободную руку к груди, с широко раскрытыми глазами смотрела то на валентинку, то на Томаса. — В общем, это тебе... — Оу, Томи, спасибо, — ласково улыбнулся девушка, принимая подарок. Она крепко обняла его, прежде чем продолжить путь. Позади неё механик ещё что-то говорил ей, но Эллисон его уже не слушала, полностью погрузившись в свои мысли.       На губах была глуповатая, смущённая улыбка, а веснушчатые щёчки покрылись розоватым румянцем, когда она перечитывала содержимое своего письма. Сердце беспокойно металось в груди, выдавая волнение. Никто никогда не дарил валентинки, значит? «Знал бы ты, Норман, сколько вчера я часов провела, пытаясь всё сделать идеально» — пронеслось в голове Эллисон, когда она положила бумажную, украшенную цветами открытку в пакет с печеньем. Норман её точно найдёт, и очень скоро — ведь та лежала практически на самом верху. Почувствует рукой, и…       Щёки Пендл вспыхнули ещё ярче, а сама девушка сощурилась. По спине пробежали мурашки от волнения. «Просто отнеси Норману этот пакет, и всё. Он сам потом наверняка найдёт тебя, когда прочитает» — приободрила саму себя Эллисон, закрыв пакет с печеньем. Она часто вот так «подкармливала» Нормана, когда приносила ему на работу печенье. Поначалу киномеханик не понимал, откуда у него на столе появляется тарелка с печеньем, а потом это стало своеобразной традицией. Раньше, уходя на перерыв, Полк всегда запирал дверь своего рабочего места, теперь же он специально оставлял дверь открытой, ожидая порцию лакомства. Ему нравилась её выпечка, ей — его похвала и внимание. К тому же, она сама любила выпекать, но вот ела собственную еду крайне мало. Так что подобное решение проблемы с тем, а куда девать печенье, актриса озвучки считала лучшим.       Вздохнув, девушка прижала к груди пакет, от которого исходило тепло, и от которого веяло приятным пряным запахом корицы. Но, однако, она не чувствовала ни то, ни другое.       Кап-кап.       Вздрогнув, Эллисон подняла взгляд наверх, проведя рукой по волосам, ожидая почувствовать на них липкую влагу чернил. Но ничего. Да и потолок над ней был чистым, без каких-либо следов чернил, а труба, по которой течёт эта чёрная жидкость, находилась у противоположной стены.       Пожав плечами, девушка направилась в будку киномеханика. Какое-то время она ещё стояла напротив двери, не решаясь войти.       «Ну же! Давай!» — внутренне поддерживала себя Эллисон. Сжимая сильнее в руках пакет, она зажмурилась, будто ожидая внутри какого-то кошмара, и вошла в комнату.       В проекторной было как обычно темно и царил лёгкий беспорядок. Что ж, Норман никогда не мог похвастаться предельной аккуратностью, даже его рабочее место показывало это. Эллисон быстро пробралась вглубь помещения сквозь коробки с бобинами, под её туфлями шелестели обрывки плёнки. Добравшись до стола, она переложила часть инструментов в сторону, освобождая место для печенья. Вздохнув, Эллисон ещё раз взглянула на пакет с взволнованной, но нежной улыбкой и положила его на столешнице, прислонив к ящику с инструментами. Девушка так же быстро и бесшумно выскочила из помещения, не решаясь оставаться рядом в тот момент, когда Норман прочтёт содержимое валентинки. Глупо хихикнув, Эллисон завернула за угол, прислонившись к стене. Девушка мечтательно улыбнулась, заглядывая за угол. Из груди вырвался тихий вздох. Она только могла представлять себе изумление и удивление Нормана, когда тот прочтёт письмо.       Кап-кап.       Опять. Чёрная капля упала прямо на нос, заставив вздрогнуть. Растирая ладонью лицо, Эллисон ожидала увидеть на пальцах чернила, но… Нет. Их не было. Упав, капля просто исчезла. По спине поползли мурашки. «Наверное, просто от волнения кажется мне всякое» — неуверенно подумала девушка и двинулась дальше.       Остальной рабочий день прошёл спокойно и без происшествий. Словно в тумане Эллисон пела и говорила в микрофон, а запись будто происходила в ускоренной съёмке. Все происходило в такой спешке, что ей даже не удавалось встретиться глазами с Норманом. Девушка даже не знала, где мужчина и следит ли он за ней. Но она больше не могла ждать, чтобы наконец-то с ним встретиться. И их встреча состоялась раньше, чем Эллисон могла подумать.       После записи, когда все уже разошлись по домам и более важным делам, нежели пыхтение в четырёх стенах рядом с далеко не самым ласковым начальством, актриса озвучки осталась совершенно одна. Подняв голову, она заметила, что в будке киномеханика выключен свет. Значит, Норман уже ушёл. Тяжело вздохнув и расстроено поджав губу, Эллисон нахмурилась и поплелась в сторону выхода. Неужели то, что она сделала, нисколько не вызвало у него никаких ответных чувств? Разочарование подкралось к самому горлу, а обида звенела в голове. Наивно было рассчитывать на быстрый ответ от такого замкнутого человека, как их студийный киномеханик. Но, стоило ей только пересечь порог музыкального зала, как она столкнулась в дверях с Норманом. — Норман? Давно не виделись, — Эллисон негромко хихикнула, пытаясь согнать с лица треклятый румянец, что появился, стоило ей только вспомнить про открытку и печенье. Из груди вырвался вздох облегчения. Значит, не зря все это было. На лице была неловкая, смущённая улыбка, а это чувство неловкости заставляло её отводить взгляд в сторону, её щёчки всё ярче горели румянцем, чуть ли не сливаясь цветом с огненно-рыжей шевелюрой волос. Взгляд скользнул по руке Нормана с зажатой в ладони знакомой открыткой с красными маками. — Норман?.. — Эллисон, давай поговорим. Но не здесь, — свободной рукой он схватил девушку за запястье и повёл по пустому коридору. Сердце замерло в груди у Эллисон. Она не могла понять, какую эмоцию выражает лицо киномеханика. Или же… и не выражает ничего. И эта пустота и отстранённость от всего заставляла всё внутри содрогнуться. Её пугало это молчание, а от чувства неизвестности леденели конечности, а сердце испуганной пташкой замирало в груди, словно бы боясь сделать лишний удар. Но, может, ей все это только кажется, и на самом деле Норман просто не хочет показывать эмоции на людях? Но перед кем скрываться, если музыкальный отдел уже опустел?       Они зашли в пустой кабинет, который кто-то, судя по всему, забыл закрыть за собой перед уходом. Норман тихо закрыл дверь и подошёл к Эллисон. Лицо его было таким же холодным и безэмоциональным. От подобного взгляда у Пендл все заледенело внутри, а к горлу подошёл плотный ком, от чего она никак не могла сглотнуть, да и дышать стало значительно трудней. К глазам нахлынули слезы, казалось, что ещё чуть-чуть, и она просто разрыдается здесь и сейчас от обилия чувств. Но она не могла. Она не могла даже толком пошевелиться. Волнение и страх сковали её, обрекая на молчаливое выслушивание всего, что ей собирался сказать мужчина. — Ты узнаешь это? — спокойной спросил Норман, поднимая руку с открыткой. Краснея, Эллисон уставилась в пол и едва кивнула, пока внутри неё горячей лавой растекался жар смущения. — Я прочитал её. Очень мило с твоей стороны. Это правда очень трогательно, что кто-то смог меня полюбить таким образом, но... — в этот момент сердце актрисы затихло и остановилось. Ей казалось, что пропали все звуки в мире кроме голоса киномеханика. Почему всегда есть это пресловутое «но»?! Почему все не может быть так просто?! Разве он не любит её? Эллисон всеми силами показывала мужчине всю свою заботу и привязанность и думала, что это взаимно, ведь он её не отталкивал от себя и, казалось, был рад её компании. Но, как всегда, есть «но», которому суждено всё разрушить... — Но, тем не менее, я не могу разделить твоих чувств и ответить тебе взаимностью, — подолжал тем временем Норман. В этот момент Эллисон показалось, что внутри у неё что-то громко хрустнуло и смачно упало вниз. В ушах раздался звон, а из широко распахнутых глаз потекли слезы. Нет! Это не может закончиться всё вот так! Норман ещё что-то говорил, но Эллисон уже не могла его слушать. Внутри по всему телу растекалась сильная тупая боль. Но тем ни менее Пендл заставила себя поднять красное и мокрое от слез лицо. Её рот исказился в жалкой дрожащей улыбке, что вскоре сползла, превратившись в гримасу отчаяния. Она продолжала смотреть на спокойного Нормана, не в силах возразить. Кап-кап...       И всё с тем же отсутствующим лицом Норман поднял её валентинку и.. Разорвал. Сначала надвое, затем сложил две разорванные части и вновь разорвал легко поддающуюся бумагу. И рвал, пока от открытки, сделанной с таким вниманием и любовью, не остался лишь ворох бумаги. И вместе с открыткой он словно разорвал её сердце. Кап-кап.       Из глаз льются прозрачные капли слёз, падая на деревянный пол. Пендл стоит, обняв себя за плечи. Да, на что она рассчитывала? Глупо и наивно. Но она думала, что все это взаимно... Думала, что ей стоит сделать первый шаг, чтобы Норман смог сам открыться ей в ответ. Но... Она ошиблась... Она ошибалась все это время! Кап-кап.       Победив оцепенение, Эллисон выбежала из кабинета, громко хлопнув дверью. Она не знала, куда бежала. Слезы пеленой застилали глаза не позволяя видеть дорогу. Чернила настойчиво капают на голову. Проклятые чернила! Откуда?! Тут ведь нет такой трубы! Из груди вырвался громкий отчаянный крик. Мир снова начал проясняться перед ней. Вновь над бывшей актрисой озвучки оказался потёкший потолок убежища мультяшного волка.       Рывком сев на раскладушке, Эллисон посмотрела наверх. Просочившись между досками, чернила капали ей на голову, пачкая и без того грязные волосы. Тихо всхлипнув, женщина обняла себя за колени, подтянув их к груди.       Почему именно сейчас? Почему именно этот сон?       С трудом сглотнув, Эллисон чувствовала, как в горле застрял тугой комок слёз. Даже дышать было трудно, словно в её горле что-то застряло, не пропуская в лёгкие такой нужный воздух. Из глаз лились слёзы, словно не собираясь останавливаться, на коленях брюк уже появились два обширных мокрых пятна от слёз. Тихо всхлипывая, Пендл глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь унять начавшуюся дрожь. «Мне нельзя выходить к остальным в таком виде» — пронеслось в голове женщины, когда она ладонью торопливо растирала по лицу прозрачные капли. Нет, нельзя. Будут вопросы. А оно ей надо? Нет, не надо. Лучше… Лучше восстановить в памяти то, как это было на самом деле, чтобы обуздать так легко её одурманившее подсознании.       Наверное, это было одним из самых ярких её воспоминаний о студии. Эллисон помнила практически всё о том дне, но, конечно же, больше всего ей запомнились её разговоры с Норманом. Один из последних их разговоров. До сих пор сердце болезненно колет, когда в памяти всплывают сцены этого диалога. С того дня она стала равнодушной к Дню Святого Валентина, если и вовсе не испытывала к нему некое отвращение.       Конечно, всё было немного не так — во время последнего на тот день их разговора Норман не разрывал её письмо. Вроде бы, даже попытался вернуть его, говоря про то, что им обоим не нужны эти отношения. Но, не сдержав всплеск эмоций, что подобно урагану пронёсся в её душе, Пендл убежала. Просто сбежала, кажется, от удара плечом сломав хлипкий дверной замок. Она просто не смогла оставаться в одной комнате с ним, смотреть ему в глаза от обжигающего стыда, проклиная саму себя в детской наивности. Конечно. Кто, как не она, могла умудриться полюбить того, кто и свои истинные эмоции показывает редко? И на что она только тогда рассчитывала?...       А ведь она до сих пор его любит. Эллисон уверена, что Норман решил, что она уже давно охладела к нему, к тому же, она стала невестой другого мужчины. Но Томас для неё всегда был именно другом, товарищем, но никак не предметом воздыхания. Подобно цветку, Эллисон всегда тянулась только к Норману. Но, оказалось, что она вовсе и не цветок никакой, а мотылёк, что опалил свои крылья, подлетев слишком близко к лампе.       Почему же она согласилась на предложение Томаса? А потому что хоть кто-то, но должен быть счастлив. Если ей отказали, это не значит, что теперь ей нужно разбивать сердце пусть и грубому, но с заботой относящемуся к ней механику. Пендл знала, что кто-кто, а Томас её никогда не обидит. И не даст обидеть никому другому. А чувства к Норману когда-нибудь, да должны забыться и смениться уже любовью к Томасу. Но вот незадача — Томас пропал, и прошло уже десять лет, а чувства к Норману — нет. Помнится, когда она обратилась с заявлением о пропаже, кто-то предположил, что жених внезапно разлюбил свою невесту и просто сбежал. Но Эллисон не верила в это — ведь все вещи Томаса, включая тех, которыми он очень дорожил, остались. Да и не мог он — актриса озвучки знала, что он слишком сильно её любит, чтобы отказаться от такого важного последнего шага в их отношениях. Ей было больно, обидно и одиноко, но она продолжала жить. Просто шла вперёд, не зная, для чего. В отношения она более не вступала — два раза уже обожглась, сердце её, что было разорвано так много лет назад на мелкие кусочки, не смогло бы перетерпеть ещё одну боль от разорванных отношений. И, недавно, спустя десять лет с того дня, как она в последний раз покинула стены студии, Эллисон получила записку. Ту самую записку, что привела её сюда, заставив впопыхах собирать свои вещи.       «А следов Тома как и не было. Это ловушка. Ловушка, в которую я сама с радостью запрыгнула, надеясь найти хоть кого-то, кому могла доверять» — подумала Пендл, поднимая заплаканный взгляд на плакат. «Овечьи песенки», эта серия была выпущена ещё до того, как она устроилась работать актрисой озвучки. И в ней впервые появился Волк Борис. «А ведь Томас говорил, что из всего Большого Трио ему больше всего нравится Борис» — от воспоминания губы Эллисон вновь дрогнули, а руки сильней сжали колени. Отлично, Элли. Просто прекрасно. Ещё пара воспоминаний и точно кто-нибудь зайдёт в комнату, услышав подозрительные всхлипы. А если это будет Норман? С его проницательностью точно не выйдет избежать ответа, а правду она сказать не может — пусть пребывает в неведении, что сердечные раны, которые он нанёс своим давним отказом, всё ещё ноют и не желают заживать.       Послышались шаги. Замерев, Эллисон даже перестала дышать, а затем рывком легла обратно, отвернувшись лицом к стене. «Не Норман — его я до последнего момента не услышала бы. И не Борис — у него сапоги не «чавкают» при ходьбе. Сэмми?» — быстро перебирала в голове варианты, бывшая актриса озвучки зажмурилась, чувствуя, как сердце начало в её груди безумный танец паники. Вновь в груди болезненно закололо — такое стало регулярно случаться во время сильных переживаний и всплесков эмоций после того, как её спасли от Падшего Ангела. — Хей, рыжая овечка, — и точно, голос Сэмми прозвучал со стороны входа в комнату. Эллисон не ответила и даже попыталась симулировать глубокое дыхание спящего человека. Разговаривать ни с кем ей сейчас не хотелось. — Овечка, я знаю, что ты не спишь, — вновь шаги, уже совсем близко. Эллисон же, подобно маленькому упрямому ребёнку, продолжала делать вид, что спит.       На плечо легла четырёхпалая холодная ладонь. По телу пробежали мурашки, заставив вздрогнуть. Открыв глаза, Пендл сдалась и лениво повернула голову к бывшему композитору, молча смотря на него, мол «ну и что надо от меня?». — Твоё счастье, что я услышал твои всхлипы раньше Полка. Пришлось играть на банджо, чтобы заглушить их.       И вот тут Эллисон стало не по себе — а она-то надеялась, что звуки студии заглушат все её всхлипы, что она не смогла сдержать под влиянием эмоций. — И что ты хочешь? — устало спросила Пендл. — Почему ты плакала? Это из-за воспоминаний? — наклонив голову чуть вбок, негромко спросил Потерянный.       «И как ты догадался? Может, прочитала грустную книжку» — Эллисон не разомкнула губ, смотря на Сэмми. А зачем что-то говорить, если он и сам обо всём прекрасно догадывается? Ну же, мистер Лоуренс, давайте, поражайте дальше её своей интуицией! — Ясно. Я сам когда-то давно видел такие сны. Только я отмахивался от них, как от назойливых мух, и шёл к вырезу Демона. Уже давно я не вижу каких-либо снов. Так что береги их и свои воспоминания, какими бы они не были. Ты не бесчувственная марионетка в чужих руках, так возликуй только от этого.       Поджав губы, Эллисон отвернулась от него, сжимаясь в позе эмбриона. Постояв с минуту, Сэмми покинул комнату, остановившись перед этим в дверях.       «Но что-то я бы предпочла забыть раз и на всю жизнь».