Снегирь

      Не оборачиваюсь, тайно надеясь, что брошенная фраза не относится ко мне. Как давно Фролов стоит здесь? — Я так понимаю, тебе некуда идти? — самодовольно замечает Дэниель.       Он обходит так, чтобы смотреть на мое покрасневшее от холода и снежного ветра лицо. Отгороженный от беснующейся непогоды фигурой Фролова, смахиваю тыльной стороной ладони налипшие на ресницы мини-сугробы. — Тебе-то что, — говорю, а сам рассыпаюсь от противоречивых чувств вызванных воспоминаниями о нашей последней встрече в школе.       Фролов впивается своими чёрными глазами в мои, гипнотизирует как змей, читая любую эмоцию. Он легко касается своего подбородка согнутыми пальцами. Обдумывает что-то. — И правда, — фыркает Фролов, засовывая правую руку в карман.       Непроизвольно засматриваюсь, как грациозно у него получаются простые движения. Дэниель достаёт пачку сигарет. — Не бросил, значит, — я думал, что не произнёс этого вслух, но искренне удивленное выражение лица Фролова заставляет меня сразу замолкнуть.       Парень замирает на полпути, не донеся сигарету до губ. — Я так и знал, — прищуривается, его взгляд плещется победными искрами.       Вот чёрт. Почему я не мог просто помолчать? Больше ничего не говорю, достаточно. Решительно прохожу мимо Фролова, задевая его плечом. Куда я иду, сам не знаю. Свет от мигалок снегоочистителей мерцает в глазах. Спиной чувствую хищный взгляд. Но меня никто не догоняет, и вскоре мысли полностью переключаются. Ничего более умного в голову не приходит. — Дань, привет, — я захожу за угол ближайшей многооэтажки, прикрываю ладонью телефон. *** - Ничего не меняется, - Даниил Алексеевич качает головой, но на его губах играет легкая улыбка.       Меня насильно переодели и закутали в зимнее одеяло. А теперь мы сидим на разобранном огромном диване в окружении пяти хаотично разбросанных подушек и пьем горячий чай. Мое обмундирование так странно смотрится в контрасте с голым торсом учителя. - Извини, что тебе... - Ой, да перестань, - физрук обрывает на полуслове, чуть вскидывая ладонь, - мне было не сложно. А вот ты закоченел бы в этих сугробах, - в голове всплывают яркие образы, как мы всего двадцать минут назад прорывались через буйство стихии, как я пытался отказаться, но был одет в теплую куртку учителя, и как он шел в одной кофте, - я хочу кое-что рассказать тебе.       Глаза Даниила Алексеевича весело прищуриваются, будто в предвкушении чего-то необычайно хорошего. Как в замедленной съёмке наблюдаю за попеременным напряжением каждой мышцы его пресса, пока учитель ставит опустевшую кружку на журнальный столик. Каждый раз видя его, в душе я умираю и воскресаю вновь. Может, именно это виной тому, что я всё больше стараюсь подавлять любые чувства к своему бывшему учителю... Отгоняю лишние мысли, прикрыв глаза, встряхиваю головой. - Да не нервничай ты так, - усмехается учитель, дружески подталкивая моё плечо.       Чуть не разливаю чай от неожиданности. По телу проходит разряд. На миг теряю ощущение реальности, когда наши взгляды пересекаются. Его глаза, как всегда искрятся голубым сиянием нескончаемой доброты. Неужели лучшее, чем я мог отплатить ему за неё это... - Я понимаю твоё отношение к алкоголю, - учитель говорит медленно, приглушенным голосом, будто идёт по минному полю, боится ранить? - однако, - Боже, почему из меня выходит душа, - я был бы очень благодарен, если ты разделишь со мной эту радостную новость за бутылкой хорошего Мартини.       Внутри всё холодеет. Вспыхивает. И вновь холодеет. В моей голове разворачивается третья мировая из страха и нежелания отказывать Даниилу Алексеевичу. Нервно покусываю кончик языка, думая, решаясь, договариваясь с самим собой. А учитель ждёт. Он даже старается не смотреть на гамму сменяющихся во мне чувств. - Никогда не поздно пересмотреть свои взгляды, - улыбаюсь, да, я действительно улыбаюсь.       В один миг напряжение растворяется. Учитель чуть ли не пританцовывая скрывается на кухне, где сразу начинается оживленное творение. А я наблюдаю за движением силуэта учителя в экране телевизора. *** Моя рука дрожит. Холодная жидкость в бокале обжигает. Лед в ней морозит страхом. Вторая ладонь сжимает стакан апельсинового сока, так заботливо предложенный следом за вермутом. Даниил Алексеевич собирается с мыслями. И как-то совершенно нереально становится всё происходящее. А потом происходит то, что заставляет меня провалиться в бездну. - Я сделал Сашке предложение.       Фраза выпущенная на одном дыхании вырывает мое сердце. Нет, кажется, боль становится в миллионы раз сильнее, когда осознание растекается по венам. Я знал. Знал, что рано или поздно это произойдет. Знал. Каждый день, каждый проведенный час в компании этих двоих говорил сам за себя. И я думал, что порадуюсь за таких близких мне людей, за их счастье. А сейчас... Ненавистная столько времени жидкость перестает вызывать отвращение. Она обещает забвение. Маленькую смерть, так необходимую мне сейчас. Молю, чтобы Даниил Алексеевич ничего не заметил. У меня нет права испортить ему ощущение абсолютного счастья. Когда я поднимаю голову, чтобы сквозь непередаваемое жжение в груди улыбаться, мир вокруг погружается во мрак. Неужели надо мной впервые в жизни сжалилась судьба? - Надо же было в такой момент, - Даниил Алексеевич смеется так искренне и весело, что я понимаю - у меня нет никакого права испортить этот вечер. - Я так счастлив за вас, - мой голос кажется совершенно чужим: далеким, наигранным, но я говорю, продолжаю снова и снова вырывать из себя пожелания.       Дальше всё смазывается. Вот искренняя благодарность учителя. Заторможенно доходит звук соударяемых бокалов. Ощущение тошноты от еле уловимого запаха алкоголя. Обжигающая жидкость встаёт в горле. Мысль: "если не смогу сейчас, то больше никогда". Усилие протолкнуть опаляющий вермут глубже в себя. Тошнота. Головокружение. Расплывчатые образы. Мой далёкий голос, вещающий о моём восхищении решением этих двоих. Снова благодарности физрука. Снова соударение стекла. Снова огонь во мне. А потом пустота в душе. ***       Я смотрю на белоснежный потолок. А на расстоянии вытянутой руки сонное дыхание Даниила Алексеевича. Отсвет фильма, который мы не так давно ещё смотрели. Я пытаюсь подняться на локтях, но пространство вокруг так кружит, что я опускаюсь обратно. Зачем я смотрю на него? Зачем терзаю и без того окровавленную душу? Но он так спокойно притягателен, когда спит совсем близко. Уже скоро призрачные, запрятанные глубоко в душе надежды окончательно падут. Но я тяну свои дрожащие пальцы вперёд. Это не я. Это алкоголь внутри меня. Так ведь я утром объясню всё себе? Так? Разбиваюсь на атомы от одного касания к горячей коже. Учитель спит. Скольжу дальше подушечками пальцами. Рельеф груди, мерно вздымающейся от его дыхания. Я возненавижу себя завтра. Новая волна огня превращает в пепел остатки разума. Поднимаюсь, чуть шатаясь в невесомости охватившего меня космоса. Я сошёл с ума. Склоняюсь к плечу спящего. От него пахнет кофе. Мгновение, такое долгое и такое быстротечное. Мои губы прижимаются к горячей коже. Я стараюсь впитать в себя каждое мимолётное ощущение. Скольжу выше. Венка на шее бьётся каждым ударом сердца такого дорогого мне человека. Я чувствую лёгкое шевеление воздуха от дыхания учителя, когда его грудь вновь опускается. Я бесповоротно сошёл с ума, но этого безумия уже не остановить. И пусть оно разрушит всё. Сейчас я болезненно счастлив. Даня моё лезвие медленно вскрывающее вену жизни. Провожу языком по его шее вверх, прикусываю мочку уха. С губ учителя срывается тихий стон. Проваливаюсь в бездну. Его большая ладонь ложиться на моё бедро, сжимает ткань тонких штанов, от чего мини-вселенные взрываются во мне снова и снова. Безумие. Впиваюсь губами в такие притягательные губы. И вся бездна боли становится совершенно неважной. Не открывая глаз, Даниил Алексеевич отвечает мне. Наши языки переплетаются в страстном танце. Остатки вермута придают этому сплетению горьковатый привкус, но так мне нравится даже больше. Сильные руки учителя обхватывают талию. Не помню, как это произошло, но я уже вжимаюсь всем телом, лежа на Дане. Его губы творят немыслимое. Я стараюсь подавить стон, так настойчиво рвущийся из груди. Футболка подо мной становиться влажной. Как же мне жарко. Ладони учителя оставляют обжигающие полосы под собой, изучая мою спину, бедра. Когда одна из них сжимает мою ягодицу, я не сдерживаюсь. Кажется время остановилось. Губы учителя замирают. А пара ещё затуманеных ото сна голубых глаз смотрит на моё очертание в темноте. Сердце пропускает удар от испуганного голоса Даниила Алексеевича: - Матвей, что ты делаешь?       Нервная дрожь овладевает мной. Что я наделал? Что, черт возьми, я наделал?! Вскакиваю с дивана. Чуть не падаю, но всё равно рвусь в сторону двери. Слёзы. Обжигающие. Они душат меня, плавят кожу под собой. На утро от них останутся уродливые шрамы, которые буду видеть только я. Не подчиняющимися пальцами нахожу замок. Два поворота налево. Где-то в глубине души, я молю Даниила Алексеевича остановить меня. Но в зале убийственно тихо. Теперь он ненавидит меня. Ненавидит и презирает. Ну, конечно, такой, как я, не заслуживает ничего кроме презрения. Холод бетонных ступенек доходит до затуманенного мозга слишком поздно, чтобы что-то предпринимать. Дверь за мной с грохотом закрывается. Я будто впервые вижу этот подъезд, эти двери квартир. Бегу вниз. Пролет за пролетом навстречу зиме. Мне не добраться до дома... да и мой ли теперь это дом. ***       Ветер уже утих. Маленькие снежинки неспешно опускаются на сугробы. Я бы хотел вернуться назад туда, где тепло и нет всей этой бредовой ситуации, но путь отрезан подъездной дверью, а впереди только пустынные улицы такого чужого мне города. Наверное, рано или поздно это должно было произойти. Ступаю на расчищенную от снега дорожку. Носки сразу промокают. Опускаю глаза, будто впервые вижу свои ноги. Нужно идти. Я еще не знаю куда, но уже плетусь навстречу неизвестности. Пройдя мимо пары припаркованных машин, замираю. Я точно слышал, что дверь одной из них открылась. Настойчивое предчувствие гонит меня обратно к Даниилу Алексеевичу. И я даже поддаюсь, делая шаг назад, но... Резкая боль заставляет дико зашипеть. Меня грубо схватили за волосы. Если дернусь, оставлю клок в руках неизвестного. Если бы я знал, что последует после... Но сейчас я замер в ожидании хоть каких-то слов. Но говорить со мной не очень-то хотели. Снова хлопнула дверь. Каждый шаг приближающегося человека заставлял сильнее съеживаться. И вот ОН подошел. По-хозяйски грубо схватил за подбородок и поднял моё лицо. Страх. Липкий, тошнотворный страх парализует мои конечности. Фролов ухмыляется так, будто уже воплотил все то, что читается в его глазах. Он проводит кончиком языка по пересохшим губам. - Это он.       Это все, что я успеваю расслышать, прежде, чем небольшая игла входит мне под лопатку. Возможность орать во все горло пропала первой. Виной тому это вколотое "что-то" или просто шок я не знал, но следом и тело уже перестаёт слушаться.