Снегирь

      Двое приближаются, грубо расталкивая беснующуюся толпу. Похоже, Алиса поняла всё по-своему. Блондинка значительно решительнее двигается навстречу огромному амбалу. Один пёс хватает её за предплечье и утягивает куда-то. Не скажу, что мне сильно интересны её дальнейшие похождения, да и наблюдать больше нет возможности. Тот второй, что шел в разы целенаправленнее, буквально в двух шагах от нашего столика. Эта двухметровая туша в упор смотрит на меня. — И? — раздражение так и прёт из меня, я до сих пор не смог отпустить ту обиду: циничные ублюдки за деньги готовы покрывать всё, что угодно.       Пальцы еле заметно барабанят по отполированной столешнице. И это единственное, что выдаёт моё напряжение. Краем глаза замечаю, что остальные буквально оцепенели. И даже Антон, всегда отличавшийся наглостью, молча хмурится, так и держа свой наполовину пустой бокал. А вот на лице лысого не дрогнул ни один мускул. Может, это тупое нечто и говорить-то не умеет? Кстати, очень интересно, он помнит меня? Потому что я его очень хорошо.       Безумных усилий стоит удержать маску сдержанности. И в какой-то момент даже ловлю себя на мысли, что уже готов со всей мочи приложить что-нибудь об голову амбалу, но тут меня, наконец, удостаивают ответом: — Дэниель Фролов приглашает вас присоединиться к нему.       Я совершенно точно не собирался этого делать, но на уровне каких-то рефлексов поворачиваюсь в сторону Фролова. Его там уже нет. Конечно, я только сейчас заметил, что нет больше толкучки при входе. Ушёл, значит? Ну-ну, скатертью дорога. Нервно дёргаю головой, от чего волосы щекочут ресницы, в упор смотрю на посланника. Давай, Матвей, ты слишком долго этого ждал, чтобы вот так просто сдаться. Убеждаю сам себя, а внутри дрожит каждая поджилка от нервного напряжения. — Передай Фролову, что я подумаю над его предложением, — и взгляд в глаза на пределе собственной уверенности, у меня же нет другого выхода.       Не знаю, о чём подумал этот симбиоз скалы и шкафа, не удостоив меня серьёзным взглядом и кивком, он ушёл по направлению лестницы на второй этаж с VIP-кабинками. — Что это было? — первым в себя приходит, конечно же, Антон.       Одним залпом осушив остатки алкогольного коктейля, друг впивается в меня внимательным, безапелляционным взглядом. И тут я понимаю, что без ответа меня в покое не оставят. Выдыхаю весь воздух из лёгких, чтобы на новом вдохе выдать: — Я знаком с ним, — кивком указываю в сторону затемнённых стёкол кабинок.       Похоже, что и этого не было достаточно. Даже наоборот, породило ещё больше вопросов. — Я смотрю ты не очень рад. Зачем тогда пойдёшь? — черты лица Антона выражают всю гамму отвращения, и на это у него есть множество весомых причин, о которых я не хочу вспоминать.       Сжимаю пальцами собственный коктейль, чтобы дать себе немного времени. Прохладная, сладковатая жидкость растекается по горлу, но я почти не замечаю её. — Антон, это моё осознанное решение, — стараюсь уверенно смотреть на друга, — нужно решить пару вопросов. ***       С каждой пройденной ступенькой сердце всё громче грохочет в ушах. Я сжимаю кулаки до боли в костяшках, а короткие ногти почти до крови впитываются в кожу. Но это мелочи. Внутри творится какое-то безумие. Страх и злость, нетерпение и жгучее желание никогда не видеть… этих глаз.       Замираю, словно облитый ледяной водой. Перед глазами всплывают почти реальные образы, на теле вспыхивают обжигающие ощущения. Кожа к коже. Тягучее наслаждение. Еле уловимые касания губ. И мне снова хочется разрыдаться в голос. Усесться на ступеньки и сжавшись, не замечая недоумевающих взглядов по капле умирать от грязи в душе.       Губы дрожат. Боль. Короткая вспышка от удара по щеке, и я возвращаюсь в реальность, благодаря полумрак за сокрытие моей слабости. ***       Оставшийся путь наверх я промчался не помня себя. Отступать нельзя. Отступать нельзя. Повторял и повторял, как мантру.       Гадать, где же восседает его величество Фролов не приходится. Трое охранников-шкафов у такого же затонированного стекла — очень красноречиво. Всовываю руки в карманы, с напускной уверенностью направляясь к цели. Только завидев меня от лестницы, самый верный из псов скрывается за дверью.       Всё происходит в абсолютном молчании. Подхожу на расстояние пяти шагов. Дверь открывается. И я ступаю в небольшую, наполненную отблесками с танцпола комнатку. По её углам стоят красные кресла, вдоль левой стены в тон диван, почти вплотную к стеклу во всю стену стол с тремя мягкими стульями. А большего рассмотреть не удаётся, потому что с бокового стула из-за стола поднимается Фролов, держа в руке какой-то кроваво-красный напиток.       Мысленно считаю до десяти, в упор глядя на него. Дверь за моей спиной уже закрылась, наполнив пространство тишиной. В глубине души хочется малодушно сбежать. Далеко-далеко.       Важный гость медленно подносит к губам бокал. Глоток, второй. В моём же рту всё вмиг пересыхает. — Так и будешь стоять там? — холод, металл.       Становится ещё неуютнее. Сжимаю кулак в кармане. Не в этот раз. Со всей наглостью прохожу через всё помещение, чтобы усесться на стул напротив. Получается слишком резко, слишком дергано, но имеет ли это значение сейчас? Фролов хмыкает и занимает своё место. — Так и будешь молчать? — издевательски вторю, стараясь даже интонацию скопировать.       Разноцветные блики скользят по идеальному лицу модели. Становится нехорошо. Какое-то потаённое ощущение предсказывает недоброе. Но я лишь откидываюсь на спинку стула, немного вытянув ноги вперёд. Да начнётся же битва. — Знаешь, Снегирёв, — Фролов поднимает полупустой бокал и задумчиво разглядывает меня сквозь стекло, — я не буду просить у тебя прощения.       Смеюсь. Черт возьми! Я реально заливаюсь смехом, чуть ли не сгибаясь пополам. Попутно подмечая, как вытягивается лицо Фролова в изумлении. С трудом уняв приступ ненормального веселья, выпрямляюсь, чтобы глядя прямо в… глаза: — А уж я-то, святая наивность, ждал, когда ты мне в ноги упадёшь, — слова насквозь пропитаны ядом, — прощения просить начнёшь, — губы кривятся в злой усмешке, — а ты не будешь, значит, — гонимый порывом вскакиваю на ноги.       Фролов не проникается моими речами. Его скучающее выражение лица и расслабленная поза бесят. Бесят до такой степени, что хочется подойти и врезать посильнее. Но я не идиот… теперь уже. Мне ли не знать, что потом я спокойно могу очутиться в лесной обочине в километрах от ближайшего населенного пункта, и только поэтому…       Я вижу, как расширяется его зрачок, ясно ощущаю, как приоткрываются в растерянности губы. И как пролетает шальная мысль в моей голове, но нет. Замираю в сантиметре от лица модели. Сердце болезненно сжимается. Дурацкая идея была. Но чувствую запах ментоловых сигарет, бархат вишнёвого шампуня от его тела. Горло сдавливает от воспоминаний. Всё-таки я идиот. Хотел сделать больно Фролову, а теперь сам задыхаюсь в миллиметрах от поцелуя. — Похоже, ты не в себе, Снегирёв, — дыхание Фролова обжигает, он говорит совсем тихо, но меня оглушает, — сядь на место.       Распрямляюсь. На негнущихся ногах отступаю назад. Кажется, даже не моргаю. Вот так... Описать чувства нереально. Обидно что ли. Нет, правда, я не ждал раскаяния или сожаления. И уж тем более не рассчитывал на остатки его больной влюблённости. И всё же обидно. — Я позвал тебя не для того, чтобы выслушивать твои истерики.       Хочется зажать уши и вовсе не слушать этот равнодушный тон, я ждал иного, чего угодно, но только не равнодушия, как можно быть таким, после всего, что… а ведь для него ничего особенного и не произошло. Как я раньше не понял этого. Только для меня мир рухнул. Только я мучился ночами, просыпаясь в холодном, липком поту раз за разом видя во сне, как он обнимает меня, как я изгибаюсь под ним. А для него ничего особенного не произошло.       Чувствую, как соскальзывает по щеке одинокая слеза, прежде чем я прячу чувства за непробиваемую стену. Даже дышу через раз. В какой-то степени я даже благодарен. Так лучше. Конечно же, так лучше и иначе быть не может.       Опускаюсь на мягкий диван. Настороженно наблюдаю за тем, как Фролов выходит в коридор. Его нет буквально пару минут, после чего он садится на другой конец дивана. — И для чего же меня удостоили такой чести тогда? — собственные слова кажутся чужими, но так даже лучше. — Тебя искал один наш общий хороший знакомый.       Не помню ни одного общего, да еще и хорошего знакомого с этим... человеком. И всё же интересно. — Кто?       Не моргаю. Не дышу. Не живу. Только так можно описать это состояние. Я всего лишь сторонний наблюдатель. Но от чего так болит сердце? — Даня.       Даня… Лучше бы меня не спасли. До истерического крика не хочется видеть его. Я боюсь заглянуть в глаза, боюсь услышать слова. Столько всего смог пережить, но его презрения не смогу выдержать. Он тот единственный человек, который искренне помогал столько времени. И я собственными руками всё испортил. И главное как? Совершил наимерзейший поступок, сбежал, а потом попросту пропал, хоть и по своей вине. После выписки из больницы так и не смог решиться найти его. -…в той ночью ты ведь от него вышел?       Не говорю. Просто киваю, но не уверен, что Фролов вообще заметил. Только вот… — С каких пор ты заделался людским помощником? - хотелось съязвить, а вышло как-то жалко. — А с каких пор ты считаешь, что вообще знаешь меня?       И ответить абсолютно нечего. И признать бы собственное поражение, но… — Разве не ты бросил меня подыхать?       Чересчур резко разворачиваюсь к Фролову. Нет, быть такого не может. Мне всего лишь мерещится. Такие люди не умеют…       Голова склонена, уголки губ на правильном лице опущены, чувство, будто сейчас на его плечах неподъёмный груз, который вот-вот раздавит под своей необъятностью. И мне его жаль. Просто, как человеку пережившему немало, чужая боль ощущается очень отчётливо. — От него, — тихо, совсем тихо.       Фролов смотрит в одну точку. — Но он не захочет меня видеть.       Гнетущая тишина. Невыносимая. *** — Может, поговорим на чистоту, пока Даня не приехал?       Фролов всё это время сидел, держа непреодолимую дистанцию, а я и не старался её преодолевать. Тоже сидел. Глядя, как веселятся люди за стеклом и тайно желая быть среди них, на их месте, а не метаться между жизнью и смертью рядом с человеком, которому абсолютно всё равно. На меня, на мои чувства. Та грязь в моей душе не от него… от меня. За время молчания продолжал снова и снова возвращаться к разговорам с психологом. Немало месяцев мы разбирались с ним, пока не пришли к выводу, что я не принимаю собственных зародившихся нежный чувств к этому человеку. Наверное, я просто мазохист, раз такое случилось, но я всё равно никогда не приму этого факта. Задавлю, уничтожу, вырву с корнем. И сюда я пришёл только для этого. — Давай, — тяжело, очень тяжело даются слова, но только так можно всё прояснить.       Впервые Фролов не прикрылся маской ледяного равнодушия. Развернулся ко мне вполоборота. От чего и мне приходится последовать его примеру. — Я понимаю, что поступил с тобой, как мудак, — его голова склоняется набок, — но, как уже говорил, прощения просить не буду, — и прежде чем я успеваю раскрыть рот, — не потому что не считаю себя виноватым. Просто не рассчитываю, что такое в принципе кто-то способен простить.       Теперь пришла моя очередь удивляться. Вскидываю лицо вверх. — И не прощу.       Фролов понимающе кивает, грустно усмехнувшись при этом. — И не прошу.       Лёгкая полуулыбка скользит по его лицу, смягчая черты лица. — Почему? — отвожу глаза. — Что почему? — Почему ты сделал это со мной? — дыхание сдавливает, а к лицу, кажется, приливает кровь.       Модель пожимает плечами. А я непроизвольно хмурюсь. — Ты привлекал меня, как никто до этого. Сначала хотелось причинять тебе боль за то, что… А впрочем это я тебе уже говорил. Видишь ли, до этого я получал абсолютно всё и всех, кого хотел. Ты оказался единственным непокорившимся. А потом и вовсе исчез куда-то. Я спрашивал у Дани, но он только отделывался от меня дежурными фразами про то, что у тебя случилась беда, а больше ничего не знает. Через полгода твоих поисков, я смирился. Увлёкся девчонкой какой-то. Она, кстати, была почти копией тебя, только женского пола. Мы переспали на третий день знакомства, но это было противно так, что я ещё неделю отмывался тщательнее обычного. Опять же впервые такое. А потом мне сообщили, что тебя видели у этого, как его там звали… — Владлен Вячеславович. — Поначалу я не придал этому значения. Видишь ли, тогда у меня был очень плотный график и дел по горло, но не прошло и недели, как я отправил человека проверить эту информацию, — от досады на самого себя Фролов хмыкает, — как выяснилось — правда. Этот хмырь оказался очень сообразительным и отказался давать какую-либо информацию, пока я не соглашусь на пару фото. В любом другом случае, ещё и послал бы его прямым текстом, но… на кону было значительно больше, чем ты можешь себе представить, — внимательный взгляд, — и старикашка не соврал. Ты был там. И даже через год в моих чувствах ничего не изменилось, — злость, я точно чувствую злость. Фролов и сейчас ненавидит себя за эту слабость, но кто я такой, чтобы осуждать его? Правильно — никто, — Матвей, я не мог больше потерять тебя из виду. А ты бы точно сбежал на следующий день. И не было никаких гарантий, что в другой раз судьба снова подкинула твой след. А потом всё сложилось очень удачно. Нельзя было упустить шанс, когда ты ночью выскочил на улицу совершенно один.       Фролов замолкает. Я же пытаюсь осознать, сказанное им. — Как насчёт сыграть в одну очень занимательную игру? — тон Фролова не предвещает ничего хорошего, однако вопросов у меня ещё куча.       Соглашаюсь, даже не узнав правил.