Адам и Ева каменного века

Утро было безоблачным, великолепным. Солнце озаряло деревню. Мэй спала, и спать ещё будет долго. Хром, любезно предоставивший ей бумагу, и предположить не мог, что оставил этим самым её без сна. Но угрызения совести его не беспокоили, он в очередной раз наслаждался работой вместе с Сенку. Люди разделились на две команды: те, кто занимается чисткой зерна, и те, кто ищет поле для проращивания пшеницы. — Булочки! Сфолья-телла! Шоколадная сдоба! Мы наделаем всего и побольше! — Рюсуй, ты слегка увлёкся, — отметил Сенку, глядя на корзину с зерном, которая стояла возле них. Это было всё зерно, которое они смогли достать с пшеницы, найденной на голом поле. — Нам не хватит пшеницы, чтобы покрыть все твои желания, — сказал Хром. — В твоём голосе слишком мало энтузиазма для человека, который после долгого отсутствия наконец-таки в деле! Разве ты ещё не понял? Я говорю о сельском хозяйстве! — Рюсуй щёлкнул пальцами в воздухе. — Сельское хозяйство? Мы будем сажать эти зерна и ухаживать за ними, чтобы вырастить новую пшеницу? Удивительно! — Кохаку перебирала в руках маленькие крупицы. — А где будем сажать? Возле деревни? — поинтересовался Укё. — Нет, тут горы слишком близко. С орошением замучаемся. Возделывать поля лучше на равнине Канто. Тайдзю и наша команда горилл прекрасно с этим справятся. Кохаку воодушевленно взглянула на ребят. — С помощью силы и мудрости, мы больше не будем зависеть от каприз природы. Мы сами вырастим себе пропитание! Эту ночь Мэй не спала, сон нашёл её только во время второго завтрака. Ей давно было ясно, если накатила волна вдохновения — лучше не терять ни минуты и писать. Ведь она такая мимолетная. — Что это? Возле футона Мэй заметила перевязанные бамбуковые палочки для письменности. Их там было не менее восьми-десяти штук. — Неужто Хром принёс? А зачем так много. Ответ долго себя ждать не заставил. Солнце медленно уходило с зенита и качнулось в сторону горизонта, когда в хибару забежала орава детей в сопровождении Хрома. Ребятишки окружили обескураженную Мэй с выкриками: «научи рисовать собачку», «напиши моё имя». — Прости, я рассказал о том, чему ты меня научила вчера, а слухи быстро расходятся… Хром чувствовал себя неловко от того, что обременил Мэй лишними заботами, но она вовсе не злилась. Лишь сделала вид, что это может её затруднить, на самом деле, она была очень рада. Видимо поэтому Хром и принёс больше палочек, знал, что он будет не один. — Ладно-ладно, ребятня, а где бумага? Один мальчик с растрёпанными волосами протянул стопку листов Мэй, но не успела она их принять, как он подкинул их в воздух и рассмеялся. В ответ на это Мэй выговорила ему то, о чем неприлично писать и, тем более, говорить. Это был старый фламандский, а возможно, и древний ивритский, на котором общались только рыбаки. После настала гробовая тишина. Одна девочка, хоть и не знала этого древнего и уважаемого всеми языка, почувствовала неладное и расплакалась. Хрому пришлось её успокаивать. Урок начался строго и продуктивно. Мэй проговорила вчерашнюю информацию, которую уже объясняла Хрому. Ему это не показалось лишним, для закрепления. Дети распоясались. Мэй восприняла это как неподчинение и начала уже рассматривать возможное возмездие, предположительно, в виде смертной казни. Уж больно она была строгим учителем, что с первого взгляда по ней и не скажешь. В прошлом Мэй и сама являлась бесстыжей ученицей и всегда игнорировала замечания учителей, а как дело стало касаться её непосредственно, подобное отношение начало раздражать. Рука палача вознеслась над светлыми полянками-макушками именуемых детьми, в хибару зашла бабушка Хон, тем самым остановив экзекуцию. — Как же здесь шумно, вы приносите проблемы этому милому мальчику? Дети побежали к ней, одаривая объятиями. Её очень любили. Один ребёнок зашептал ей на ухо, что учитель очень вредный и плохой человек. На это бабушка Хон кивнула и улыбнулась. — Эта старуха совсем слепая, она когда-нибудь заметит во мне женщину? — недовольно цокнула Мэй. — Походу в этой комнате никто не воспринимает меня всерьёз. Надоевшая шутка от бабушки Хон была очень некстати, и раздражение Мэй перешло от детей к этой вредной старухе. Как ни странно, это сработало. — Уж простите меня, но сегодня все взрослые помогают в поле, а детей оставили на меня. Мэй ждала продолжение объяснения, но оно не последовало. — И? Почему же тогда они все здесь? — спросила Мэй, вздёрнув брови. — Ой, малыш Тикки, ты так вырос, скоро совсем будешь высокий, как свой отец. Старуха, как всегда игнорировала вопросы. День был продуктивным, и Мэй почувствовала себя эмоционально измождённой. В конце урока дети даже стали проявлять толику уважения на её счёт, и некоторые даже сказали, что придут и завтра. На это Мэй отвечала самодовольным хмыком. Она прекрасно отыграла роль противной учительницы и осталась довольна собой. На следующий день всё повторилось. Бабушка Хон снова привела детей, и все снова сидели за изучением слоговой азбуки. Мэй стала отвлекаться от мыслей про Сенку. Но в полуденное время в небе появился воздушный шар. — Смотрите, шар* снова летит! — Дурак, сколько тебе повторять, это ball*! Двое мальчиков ни с того ни с сего стали драться. Мэй вздрогнула. Так как она некогда учила стихи на русском, то сразу догадалась, что характерная шипящая «ша» и звонкая «это» относится к славянской языковой группе. А второй язык был английский. Даже со своим слабым уровней языка Мэй смогла это перевести, как «шар, мяч». — Да говорю тебе, это ball! Когда мой отец первый раз увидел эту летающую штуку в небе, то назвал её ball. — А мой отец сказал, что это шар! Мальчики, как два маленьких котёнка, вцепились в золотые копны друг друга. — Мальчики, погодите, — Мэй попыталась разнять их. — Ты сейчас сказал болл? А ты шар? — Точно, учитель, разнимите нас! Это шар или болл? Мэй поморщилась и тихим голосом произнесла: — Вы правы оба. Она не знала, как переводится слово «шар», но смогла догадаться, что, скорее всего, оно обозначает воздушный шар в небе. Мэй ещё раз присмотрелась к мальчикам, один был белокурый и с голубыми глазами, а второй русый, с темно-зелёными. У одного точно были славянские корни, его выдавала переносица. Она была ярко выраженная, не такая, как у японцев, и разрез глаз был абсолютно другим. — Как так? Ведь такого не может быть, что одна и та же вещь может называть разными именами! — Да нет, может… — протянула Мэй. — Ты плохой учитель и ты ни капельки не умная! Мэй не отреагировала на критику в свой адрес, хотя упустила возможность погреться в лучах своего самодовольства. Бабушка Хон хлопнула в ладоши и объявила, что детей пора отвести по домам. Дети побросали бамбуковые палочки, измазанные чернилами, и выбежали за бабушкой. Мэй задумчиво тёрла подбородок. — Ну и жара сегодня, — протянул Хром. Точно, тут же Хром, она уже успела и забыть о нём. Он, как геккон, сел в самую дальнюю часть комнаты и наслаждался прохладой. — Хром, ты знаешь, что значат эти слова? — Нееет, — протянул он, обмахивая шею самодельным веером из листков бумаги, на которых писал. — Порой люди странные вещи произносят. Редко, но бывают. Вот как эти двое мальчишек. — А что ещё говорят? — Да ты издеваешься, я звуки-то такие произнести не могу. Хром попытался повторить, у него вышло неказистое: «шэ,цы бэ,мэ». — Как ты думаешь, с чем это связано? — пытала его уставший ум Мэй. — Хм, дай подумать. Хром зачесал макушку, да так интенсивно, будто пытался увеличить приток крови к голове. Чтоб думалось лучше. — Я никогда не думал об этом, но как ты спросила, это правда странно… Хром подумал ещё минутку. — Помню, Сенку говорил, что эту деревню основал его отец — Ишигами Бьякуя, и род продолжили астронавты из нака. — НАСА, — поправила его Мэй. — Да, наса. Выжившие в космосе во время вспышки. Вроде как, они были из разных стран. — Именно. А ты знаешь, что международным языком у астронавтов является русский? — Нет, конечно. — Так вот, мальчик произнес что-то, скорее всего, на русском. Я так полагаю, это значит — воздушный шар. Если делать вывод по диалогу мальчиков. А второй утверждал тоже самое, но на английском языке. То есть болл и шар значат одно и то же. Ты понял? Хром перестал чесать макушку и воззрился на Мэй. Его глаза блеснули так, как всегда блестели, когда он смотрел на камни. Воодушевлённо. — Мэй, да ты это, как его, гениальна! — Да нет, скорее дети меня удивили. Хром, принеси мне костыли, я больше не могу тут сидеть. Мэй шла задумавшись. Она сама не заметила, как дошла до конца острова. Деревня была слишком маленькой, неудивительно. Она перешла мост, отстукивая костылями по деревянным балкам и уперлась в дом с телескопом на крыше. Вот куда вели её ноги. Она обошла дом и попыталась заглянуть в окно, как бы невзначай. В окне не было ни намека на движение. Расстроенно вздохнув, она продолжила идти мимо дома. Гордость не позволяла постучать в дверь. Сейчас она была сильнее любопытства. Послышался звук открывающейся двери. Сердце Мэй подскочило и забилось от волнения. — Мэй, это ты? Как приятно видеть тебя в здравии, ты уже можешь ходить? Определив, кому принадлежал голос, Мэй выдохнула. Сердце успокоилось. — Привет, Рюсуй, — она не смогла скрыть своего разочарования. — Чего так невесело? А ты ожидала Сенку увидеть? — Ч-чего? С чего ты вообще взял? — Барышня, у тебя на лице всё написано, — он скрыл усмешку. Порой, Мэй была ему совсем неясна, а порой была как открытая книга. — Что же ты ещё можешь делать в этой части деревни? Да ещё как умудрилась перейти мост с больными ногами? Мэй почесала нос. Она дала понять, что её загнали в угол, и что на каверзные вопросы отвечать не собирается. — Ну ладно тебе, раз ты тут, составь мне компанию. Рюсуй медленно прогуливался с ней по лесу. Косые солнечные лучи освещали хвою. Воздух был прохладный и охмелял своей прозрачной свежестью. Когда пауза молчания между ними затянулась, Рюсуй демонстративно глубоко втянул воздух, как бы разряжая атмосферу. Мэй никак не отреагировала. Она выглядела взволнованно и смущённо. Ресницы скрывали взгляд. Рюсуй посмотрел на неё и сказал: — Последние дни дел было невпроворот, мы нашли пшеницу и сейчас занимаемся орошением. — Я знаю, — тихо пробурчала она. — А Сенку решил долететь до нашего лагеря, прихватить нескольких ребят, они ему… — Сенку улетел?! — Мэй перебила его и вспыхнула, заставив Рюсуя удивиться, а потом рассмеяться. — Так какая разница? Ты ведь не искала с ним встречи? — Я так не говорила, — расстроенно отметила она, и голос её задрожал. — Я пошутил. Никуда он не улетел. Мэй занесла костыль и ударила его по спине. — Эй, неприятно же. Сама виновата, скрываешь свои чувства, говорить об этом не хочешь, а на лице всё написано. Мэй остановилась, посмотрела на щель света, образованную стволами деревьев. — Знаешь, если тебя действительно что-то так беспокоит, ты можешь этим поделиться. Делиться Мэй точно не хотелось. Ей не нужны были слова поддержки. Она была способна разобраться со своими эмоциями сама. А вот узнать ответы на вопросы она точно желала. — Рюсуй, ты не знаешь, Сенку на меня в обиде? — Честно, не знаю, но не похоже на то. А что вы, голубки, не поладили? — спросил он задиристо, поправляя воротник камзола. — Нет, вот именно, мы с ним не виделись с того момента, как я очнулась в деревне. — Как так? К горлу Мэй снова подступила желчь обиды, и она стала эмоционально рассказывать о том, как Сенку оставил её в этой затхлой хабаре и ни разу не навестил. — …и ты представляешь? А потом я узнаю что он туда ходил, туда летал, а ко мне ни разу не зашёл! Рюсуй сначала нахмурил брови, внимательно слушал. А потом снова рассмеялся, сильнее прежнего. — Так вот оно что, — смех опережал слова, — я понял почему, — он всё продолжал смеяться. — Я-то думаю, что-то не сходится в твоём рассказе, ведь Сенку ходил к тебе каждую ночь. Видимо, он всегда попадал в те моменты, когда ты спишь, ведь он был свободен только ночью. Мэй остановилась. Она впала в ступор. — Я же видел, как он каждую ночь при первой возможности выбегал из дома и шёл к тебе. И ты действительно распереживалась на этот счёт? Умора, да и только. Как он мог оставить тебя, ведь именно он всегда проверял твоё состояние здоровья и выписывал мази и лекарства. Рюсуя настолько позабавила эта ситуация, что он уже стоял сгорбленный от смеха. Он протёр глаза от наступивших слез, но Мэй уже не было рядом. Она мчалась, насколько могли позволить её ноги, куда глаза глядят. Отгибала ветки руками, глубоко хватала ртом воздух. Сенку. Она должна была его увидеть. Взглянуть на него. Как она могла допустить мысль, что он действительно оставил её. Что он забыл о ней. И ведь принадлежности, которые она заметила утром, скорее всего, его рук дело. Только он мог оставить утром апельсин с запиской и только он мог подготовить бамбуковые перья, рассчитав, что к ней нагрянут ученики. Каким-то образом, абсолютно случайно, она вышла на небольшую опушку, окружённую деревьями. На бревне спокойно сидел Сенку. Его голова была опущена вниз, он что-то мастерил. Тёмно-фиолетовый силуэт очерченный в лучах солнца выглядел одиноко и поэтично. Мэй остановилась, чтобы полюбоваться им. Всё-таки, даже эта спина и вздыбленные волосы заставляли её сердце биться быстрее обычного. Впервые, она заколебалась. Она так давно его не видела. От волнения кожа покрылась мурашками. Сенку обернулся. — Мэй? Что ты здесь делаешь? — спросил он ухмыльнувшись. Мэй молча откинула костыли и села возле него. Ноги гудели от боли, но сейчас ей было не до этого. — Ты уже так уверенно ходишь? Ноги уже не беспокоят? — Сенку украдкой посмотрел на неё и снова отвёл взгляд на предмет, который лежал на коленях. Будь это другой день и час, она ответила бы что-то в духе: «ноги в порядке, ещё болят, но ходить уже могу». Но сейчас она просто вздохнула с облегчением. Мэй была так рада его видеть. Эта любимая улыбка в виде полумесяца, застывшая на его лице. Эти горделивые и серьёзные глаза. Они блестели, как рубиновые грани. Былая смутная обида ушла. Мэй застыла, наслаждаясь его присутствием. — Хорошо, что ты здесь, у меня для тебя как раз подарок. Сенку доклеил корешок книги, которая лежала у него на коленях всё это время. Он вручил её с довольным видом. Мэй не совсем осознавала, каким образом она пришла к этому действию, но в благодарность, её губы уже лежали на его губах. Через несколько секунд сознание вернулась к Мэй, и она поняла, что совершила. Внутри все оборвалось. В груди заполыхало пламя, и щеки густо покраснели. От наплыва жара рассудок помутился и её стало покачивать в стороны. Она испугалась, заколебалась. Губы отстранились. В голове уже кружились оправдания, нелепые шутки, что же на неё нашло. Сенку подавил удивление от внезапного поцелуя. Уловив нерешительность Мэй, он обхватил рукой её талию и прижался к ней. Он прижал её так крепко, словно никогда бы больше и не отпускал. Морской бриз сорвал пару листов, закружил их в воздухе. Сумеречные облака разошлись и дали место ранним звёздам. Прибрежный лес потемнел. Поцелуи сыпались и таяли, как весенний снег. Ветер остужал раскалённые щеки и губы. — Спасибо за подарок, — тихо произнесла Мэй. — Это был первый раз, когда ты меня поцеловала, находясь в рассудке, — кичливо отметил он. Улыбка не спадала с его лица. Он смотрел то вдаль, то на неё искоса. — Да, — неловко подтвердила она. — И спасибо за подарок, я… — Ты про какой именно подарок говоришь? Он поцеловал ее ещё раз. На этот раз глубже и дольше и не отпускал её, пока совсем не похолодало.