Ещё один шанс

       Они осторожно вошли в комнату. На цыпочках. Крадучись почти как коты. Как будто нарушали закон, и рискуют быть арестованными. Либо ходят по тонкому льду.        Снейкиус напряженно огляделся по сторонам, в глазах мелькало беспокойство. Подёргал дверь, будто не сам запирал её на все замок и заклятья. Поглядел в маленькое окно, выглянул на улицу, вероятно, опасаясь, что за ними кто-то следит. Но, даже когда эти меры предосторожности были исчерпаны, он не стал менее напряженным. Так что, когда его руки плотно обвились вокруг её талии, Милисент попыталась отстраниться.        Дорога до круглой комнаты показалась ей то ли Голгофой, то ли тропой позора. И, когда они очутились здесь, всё только обострилось.        Она оглядывалась по сторонам, разглядывая каждый уголок знакомого до боли места, и хотела убежать. Теперь к тлеющей грусти примешалось ещё и пламенное отчаяние. Милисент чувствовала себя преступницей. И враги шли по её следу. Врагами были все вокруг.        Снейкиус осторожно взял её за подбородок, приподнял, посмотрел в глаза. Аккуратно поцеловал, коротко. Не отводил напряженного взгляда. Милисент становилось всё более грустно, и она чувствовала дрожащие на ресницах слёзы.        — Что такое? — не без раздражения спросил он. — Что сейчас не так?        — Я, — Милисент осеклась, — это неправильно, Снейкиус. То, что мы делаем, ужасно. Так нельзя.        Он вздохнул:         — Я ведь говорил тебе, что у нас нет другого выхода. Нам остаётся немного потерпеть. Дождаться луны. И мы будем свободными.        — Свобода за чужой счёт? — она с грустью посмотрела на него. — Ты думаешь, это хорошее решение?        — Нет, — сухо ответил он, и, поразмыслив немного, добавил, — но я думаю, что это — единственно верное решение в нашем случае. Нам иначе нельзя, Милисент.        — Я не знаю — выдохнула она, прикусив губу.        Снейкиус взлохматил одной рукой её волосы. Поцеловал в висок.        — Послушай, — он взял её за руку и стал медленно, нежно гладить пальцы, — я знаю, что тебе тяжело. И нет, я не считаю, что мы поступаем правильно. Будь у нас другой выход, другой выбор, всё было бы иначе. Правда. Но у нас выбора нет. И выхода нет тоже. Мы не можем действовать иначе. Неужели ты позволишь себе сдаться, когда мы так близко к победе?        Он посмотрел на неё почти с мольбой, заглянул в глаза. Он волновался, неровно дышал, тяжело сопел. Как человек, которому больно.        Милисент покорно опустила голову. Нет, она не может так поступить с ним. Она не может поступить так с ними. Она осторожно отстранилась, он не настаивал. Стала ходить по комнате, прикасаться к подоконнику, к погасшему камину, к огромной кровати, на которую вскоре упала. Гладила подушки и простынь. Всё было родным. Это было их местом. И — оно не принадлежало больше им. Даже оно теперь было чужим.        Снейкиус подошёл к ней и сел на кровать. Приобняв за талию, осторожно склонил её голову на своё плечо. Гладил по ершистым волосам. Целовал в макушку. Взяв её ладонь в свою, нежно поцеловал запястье. Когда его губы стали нежно целовать её шею, прокладывать дорожку по мелким родинкам, она начала дышать чаще. Когда он осторожно уложил на постель, накрыв своим телом, она не сопротивлялась. Иногда гладила пальцами простынь, пока он покрывал поцелуями через лёгкую ткань платья её грудь и живот. Взволнованно ахнула и застонала, когда он сунул руку ей под юбку и погладил по бедру. И снова застонала, когда Снейкиус прильнул к бедру губами и провёл несколько дорожек языком. «Ты гад. Так бы и стукнула тебя чем-то тяжёлым».        Милисент мгновенно напряглась. Она знала этот голос. Гермиона пробивалась сквозь её сознание. Просила о помощи. Она помнила свои воспоминания с Драко. И напоминала о них Милисент.        Когда Снейкиус требовательно поцеловал её, она почти не ответила на поцелуй. Лишь когда в следующую секунду он провёл языком по её губам и стал осторожно расстёгивать рубашку, пуговицу за пуговицей, Милисент немного пришла в себя.        Ну уж нет. Нужно удалить из головы эту Гермиону. Её история закончена, а их со Снейкиусом — начинается снова. Она нежно поцеловала его за ухом, погладила открывшиеся участки груди, провела ладонью по бёдрам, напрягшимся под тканью брюк. Нежно укусила за шею.        И вдруг это случилось снова. Она опять слышала их голоса.        — То, что мы делаем, — это неправильно.        — Какая разница? Всё равно нам скоро конец.        Это невыносимо, невозможно! Чтобы не слышать настойчивых звуков голоса Гермионы, что упрямо пыталась вернуться, Милисент вонзилась губами в губы возлюбленного. Снейкиус застонал, рухнул на постель, придавив её своим телом, и стал осыпать жаркими и жадными поцелуями. Она втягивала его в танец языков всё глубже, надеясь, что, едва отключится, перестанет думать вообще о чём либо, голоса утихнут. Но нет. Снейкиус осторожно снял с неё юбку и бросил на пол, и вдруг: — Я испугалась, что ты со мной сделаешь что-то дурное.        Всё. Дальше так нельзя. Милисент покачала головой.        — Хватит, Снейкиус.        Осторожно отстранившись, она села на постель. Вцепилась пальцами в простынь        Снейкиус приподнялся. Смотрел на неё с раздражением и недоумением.        Когда их взгляды встретились, она снова вспомнила то, через что они уже однажды проходили. И как он выбежал из этой комнаты, заламывая руки с вопросом: «Ну почему?». И то, как она, растерянная, стояла одна, завернувшись в одеяло, и стараясь не плакать.        — Что в этот раз? — угрюмо спросил он. — Я сделал что-нибудь не так?        — Дело не в тебе, — вздохнула Милисент, — а во мне. Я так не могу.        — Послушай, Мили, — он надел рубашку, встал, прямо посмотрел на неё, — я, хоть и с трудом, но понял, почему ты отказалась заняться любовью в прошлый раз. Ты поступила благородно. Не стала отнимать у этой гриффиндорской выскочки возможности иметь её собственный первый раз. Ладно, я смирился с этим, хотя мы могли бы ждать вечно. Но сейчас-то в чём проблема? Что ещё ты себе выдумала? Какие препятствия?        — Препятствие только одно — Драко и Гермиона. Я слышу их. Чувствую их. Они хотят вернуться. Не говори, что у тебя не так.        — Нет, — покачал головой Снейкиус, — не так.        Но глаза опустил, а, значит, лгал. Или, во всяком случае, не договаривал.        Милисент надела юбку. Поправила сбившуюся блузу. Поднялась с постели:         — Я чувствую то, что чувствует Гермиона, — вздохнула она, — видимо, она сама не понимает, что испытывает к нему чувства. И я не уверена, что имею право лишать её этих чувств.        — Значит, — он был расстроен и обескуражен, — ты считаешь, что можешь лишить чувств нас? Снова?        — Пойми, Снейкиус, — она горько всхлипнула, но сдержалась от плача, — мы оккупанты. Мы забрали их тела. Почти отобрали разум. И даже их чувства, ещё только зародившиеся, тоже отбираем. Так нельзя, понимаешь? Это безумие. Мы хотим быть вместе. Но неужели мы звери? Неужели мы станем уподобляться тем, кто нас разлучил однажды?        Он молчал, повесив голову. Шумно и рвано дышал. Она стала нервно расхаживать по комнате, бросаясь из стороны в сторону. Затем собралась, повернулась к нему, поглядела прямо в глаза:         — Всё здесь — её. Гермионы. И Драко. Я чувствую то, что она чувствовала, даже просто прикасаясь к подоконнику или трогая простынь. Даже наша комната больше не наша.        Милисент решительно пересекла комнату и подошла к возлюбленному:         — У нас нет тел, Снейкиус. И, как бы мы не обманывали себя, даже если мы останемся в этих, это больше будем не мы. Нет друзей. Целая эпоха прошла. И не одна уже. И даже круглая комната, наша комната, — больше не наша. У нас ничего нет, Снейкиус.        — А как же наша любовь? — надколотым, словно треснувшая чашка, голосом, спросил он.        Она лишь тихо вздохнула и прижалась к нему. Он молчал.        — Минерва, ты уверена, что это та самая дверь?        — Конечно, Альбус — Макгонагалл пыталась казаться невозмутимой, хотя и дышала чаще обычного.        — Это, конечно, отличная новость, профессор, — вступил в разговор Барнели, — что мы теперь знаем, где эта комната находится. Но пока не взойдет двуликая луна, мы туда не попадём.        — Но, по крайней мере, мы можем следить за входом, — сухо возразила Макгонагалл, — и, как только он проявится, мы войдём. Мы ведь уже обсуждали этот ход, мистер Барнели.        — Да, — кивнул старик, — вы, безусловно, правы, но это вопрос будущего. Сейчас же наша основная задача — напоить влюбленных зельем. И с этим нельзя мешкать. Альбус, всё готово?        Дамблдор скрестил на груди руки. Склонил голову в кивке:        — По поводу Драко… — он кашлянул. — То есть, Снейкиуса, я не уверен. Но надеюсь, Милисент выпьет его вечером. С помощью мистера Уизли и профессора Трелони.        — А что нам делать с младшим Слизерином? — взволнованно спросила Макгонагалл. Её глаза забегали. — Он хитёр и, вероятно, упрямый. Уж точно упрямее своей дамы сердца.        — Снейкиуса, профессор, — Барнели поднялся с кресла, — я беру на себя. Давным-давно, мы были друзьями. Надеюсь, он меня послушает.        Макгонагалл упрямо покачала головой:         — Это очень рискованный ход, Лагримус. Ведь Слизерин поймёт, что нам всё известно, и тогда мы лишимся одного из главных преимуществ. Надо быть осмотрительнее.        — Это наш последний шанс, профессор, — спокойно возразил старик, — я понимаю, что мы рискуем. Но у нас не так много вариантов. А времени ещё меньше. И на кону жизнь детей, Драко и Гермионы.        — Но вы их даже не знаете — не отступала Макгонагалл.        — Зато я знаю Снейкиуса и Милисент — тоже не сдавался Лагримус. — В этом тоже наше преимущество.        — И всё равно, — Минерва упрямо покачала головой, глаза под стёклами очков прищурились, — я предлагаю держать запасной план наготове. Если со Снейкиусом и Милисент не получится, тогда нужно будет давить на мисс Грейнджер и мистера Малфоя. Предоставьте это мне и, возможно, профессору Снейпу.        Дамблдор, что не вмешивался в перепалку, спокойно сказал:        — Нам необходимо срочно просить приехать родителей Драко. Я отправлю им сову и, Минерва, будь добра, попроси мистера Уизли немедленно зайти ко мне.        Макгонагалл кивнула:        — Сейчас распоряжусь.