Ещё один шанс

       — Как, скажите, как, мистер Барнели, можно быть настолько неосмотрительным? — Люциус поджал губы, прикусив их до крови.        Малфои прибыли в Хогвартс, буквально час назад, но уже успели узнать обо всем, что происходило в школе за время их отсутствия.        — Вы просили нас уехать, — продолжил Люциус шипя, — вы сказали, что всё идёт по плану… Мы вам доверились. Доверили жизнь нашего сына…        — Успокойся, дорогой, — вступила в разговор Нарцисса, — я уверена, Лагримус сделал всё возможное. А то, что произошло, лишь досадное недоразумение. Ясно, что всё пошло бы не так, как мы планировали. У нас сильный и отчаянный противник.        Она посмотрела на Барнели со смесью укора и отчаяния:        — Но больше вы не можете допустить промах, мистер Барнели. Драко — наш единственный ребёнок, и мы не можем допустить даже мысли, что его потеряем. Если вы ошибетесь снова, вас ждёт наказание. Обещаю.        Люциус пытался сохранять самообладание, но по вздувшимся жилам на лице и тем, как сильно он сжимал трость, было видно, что он очень зол. Впрочем, он попытался улыбнуться жене, чтобы её поддержать.        Сухо кивнул:        — Хорошо, Циси. Ты, конечно, права. Но на кону жизнь Драко, и меня убивает собственное бессилие.        Нарцисса опустила глаза. Тихо вздохнула. Крепче сжала руку Люциуса в своей. Страх буквально поглощал её изнутри, но она старалась держаться и успокоить мужа. Хотя и очень боялась думать о том, что с Драко будет дальше.        О том, что Лагримус раскрыл себя, знали уже все посвящённые в это дело, но не все были уверены что он сделал это не нарочно. Больше всех сомневалась Макгонагалл, особенно после последнего разговора с Барнели.         — Лагримус, — сухо сказала она, — вы были нашим огромным преимуществом, а теперь мы вернулись на несколько шагов назад. Как вы умудрились показать себя? Вы, как никто другой, знаете, кто такой Снейкиус Слизерин. Объясните нам, пожалуйста, каким образом произошла настолько очевидная ошибка — она впервые строго взглянула на старика из-под очков.        В комнате повисла тишина, несколько пар вопросительных взглядом в упор смотрели на Барнели.        — Вы правы, профессор Макгонагалл, — после минутной паузы начал говорить он, — не стану вам лгать. Я не смог удержаться. Поддался слабости. Снейкиус был моим другом всегда, сколько я себя помню. И чувство вины никогда не покидало меня. Даже сейчас я живу с ним. Оно преследует меня постоянно. Ничего не могу с собой поделать. Возможно, он и не узнал меня, так что, не о чем беспокоиться. Он ведь помнит меня юношей.        Макгонагалл поджала губы, продолжая раздосадовано глядеть на него. Видимо, она исключала такой вариант. Вздохнула, удручённо покачав головой:         — Мистер Малфой и мисс Грейнджер — ученики Хогвартса, за чью безопасность, как и всех других студентов, мы отвечаем. Они ни в чём не виноваты. Они стали марионетками вашего друга и его возлюбленной. А вы своим сентиментальным безумством помогаете им обрести победу в этом нечестном бою. Не заставляйте меня в вас разочаровываться.        — Я обещаю вам, профессор, и всем присутствующим, — смиренно кивнул Лагримус, — что всё исправлю, чего бы мне это не стоило.        — Вы должны начинать действовать в самое ближайшее время — отчеканила Минерва, — и, видит Мерлин, ещё один подобный промах с вашей стороны, вас ждёт очень серьезное наказание. Не думайте, что мы просто так оставим это дело.        Барнели сухо кивнул.        Милисент сидела в кабинете профессора Флитвика, когда туда ворвался Снейкиус.        Она всегда любила заклинания, и то, что у нее снова была возможность учиться, вспоминать старые знания, очень воодушевляло. Ей страшно повезло, что Гермиона, так же, как она сама, была любопытной, любознательной, жадной до всего нового упрямицей. Флитвик совершенно не удивился, когда Милисент попросила о дополнительных занятиях. Учёба одна была способна хоть немного отвлечь её от грустных мыслей, вырвать из состояния печали, в которое она была так глубоко погружена.        Когда она увидела на пороге Снейкиуса, в груди всё сжалось. Она не испытала радости от того, что возлюбленный снова был рядом, скорее, подавленность и страх. К сожалению, суровая реальность никуда их не отпускала. И не собиралась отпускать.        — Примите мои извинения, профессор, — едва сдерживаясь от гнева, сказал он, — мне необходимо присутствие Мил… мисс Грейнджер в виду срочного дела.        — Мистер Малфой, — Флитвик с удивлением посмотрел на него, а потом — на Милисент, — как чудно вы изъясняетесь. Будто персонаж старинных книг.        Милисент встала. Колени дрожали. Она опустила глаза и тихо пролепетала:         — Прошу прощения, профессор, я ненадолго. Скоро вернусь.        Когда они вышли в коридор, Снейкиус тут же схватил её за плечи. Стал глядеть в глаза так пристально, будто гипнотизировал:        — У нас неприятности, Мили, очень серьезные неприятности.        — Они у нас уже давно, если ты не заметил.        У Милисент сдавали нервы, она не знала плакать ей или смеяться. Состояние, в котором она сейчас находилась, было очень близким к истерике.        Снейкиус, видимо, пытался делать вид, что не уловил иронии в её словах. Он шумно выдохнул:        — Я только что видел Барнели.        — Ты шутишь? Это невозможно!        — Это был он! — воскликнул Снейкиус. — Я готов поклясться кровью предков. Она стар, но жив. И он сейчас здесь, в Хогвартсе. А значит, всем о нас уже известно. Нас хотят уничтожить, любовь моя. Снова.        — Стар? — приподняла брови Милисент. — Он, должно быть, уже в мумию обратился. Это невозможно, немыслимо. Ты ошибся. Стены школы играют с нами в дурные игры, давят на наши воспоминания, мысли и чувства. Ты видел лишь то, что желал видеть.        — Думаешь, я жаждал увидеть старика Лагримуса? Правда, Мили? Ты действительно считаешь, будто это мне в радость?        — Нет, — она покачала головой, — но, пойми, наконец, что твоё сознание сейчас пытается зацепиться за что-то знакомое, родное. Тебе повсюду видится то, чего нет.        Она вздохнула.        — Послушай, я знаю, что Лагримус был твоим единственным и верным другом. Но его нет. Он давно уже умер и покоится в могиле. Если же ты видел старика, что внешне похож на него, возможно, это был один из его предков. У тебя разыгралось воображение. Тебе необходимо обрести покой. Поиграй в шахматы, ты же любишь эту игру. Рон может составить тебе компанию, он постоянно фигурки на доске переставляет, иногда даже сам с собой.        Снейкиус буквально сотряс её. Голос был надломлен.        — О, Мерлин, — воскликнул он, — какие шахматы, Милисент? Где твой голос разума? Слышишь ли ты то, о чём я пытаюсь тебе сказать? Барнели в Хогвартсе, значит, нас раскусили, и теперь…        Милисент подняла руку, нежно коснулась пальцами губ возлюбленного:        — Довольно, любимый. Мне необходимо вернуться в класс, на занятие.        И она ушла, оставив ошарашенного Снейкиуса стоять, замерев на месте, в коридоре.        Остаток дня Милисент пыталась чем-то занять себя. Сидела в библиотеке, корпя над старыми книгами. Вечером спустилась в гостиную, но и там не могла найти себе места. Решила прогуляться по школе, пока до отбоя ещё оставалось немного времени.        Когда её окликнул певучий женский голос, вздрогнула. Повернулась и посмотрела на ту, кто её звал. Она уже, кажется, даже начала свыкаться с тем, что все зовут её Гермионой.        — Добрый вечер — сказала она, разглядывая девушку. Определенно, она видела её раньше. Хрупкая блондинка, с искусственным цветком в волосах, ни на что не похожем, со странной улыбкой, играющей на лице.        Она знала эту девушку в лицо, и знала, что Гермиона её откровенно сторонилась, поскольку не могла найти к ней подход. Вот только имя её она запамятовала. И всё никак не могла вспомнить.        — Как твои дела? — пропела блондинка, подходя ближе, почти что к ней под руку— Надеюсь, у тебя всё в порядке?        — Да, спасибо — кивнула Милисент, проклиная себя, что имя девчонки всё ещё оставалось для неё загадкой.— А как ты поживаешь?        — Хорошо, — улыбнулась девушка, — только вот, представляешь, нигде не могу найти никаких сведений о единорогах. Стараюсь, но никак не выходит раздобыть хоть какую-нибудь информацию. Гарри сказал мне, что тебя интересует эта тема тоже. Я подумала, что, может быть, мы могли бы объединить усилия.        Единороги. Гарри. О, Мерлин, да что же происходит?        — Почему тебя интересуют именно единороги?        Девушка повела плечом:         — Это редкие и необычные существа. И они борются за право существовать прямо сейчас. Им нужно помогать. Если не поможешь, как они будут жить дальше?        — Да, — растерянно кивнула Милисент, наконец, вспомнив, что её собеседницу зовут Луна, правда, фамилию даже не пытаясь вспоминать, — ты права.        — А ты? — Луна пытливо посмотрела на неё. — Интересуешься из любопытства? Или у тебя уже есть какой-то план по спасению?        — Нет, плана нет, — покачала головой Милисент, — если бы я знала, уже давно начала бы его воплощать на практике. Однако знаешь, ты натолкнула меня на мысль. Существуют очень древние книги, и, может быть, мне удастся их раздобыть. Вполне возможно, именно там содержаться необходимые нам знания по поводу вымирающих и редких видов живых существ, что пока сохранились до наших дней.        — О, как здорово! — мечтательно выдохнула Луна. — Я буду очень рада, если ты мне поможешь. Думаю, мы делаем важное дело, когда боремся.        — Боремся? — недоуменно спросила Милисент.        — Да, — уверено кивнула Луна, — борьба за настоящее. Я это так называю        — Ясно, — ответила Милисент, — что ж, я питаю большие надежды на то, что смогу тебе помочь.        — Спасибо тебе, Гермиона, — улыбнулась Луна, — ты замечательная. Скоро увидимся, правда?        — Непременно.        Девчонка помахала ей и, окрыленная радостью, убежала по лестнице.        «Спасибо тебе, Гермиона, ты замечательная».        Милисент с грустью смотрела ей вслед. Она уже знала, что нужно делать. Оставалось только пересечь черту. Решиться на последний шаг. Оставалось лишь дождаться точки невозврата.