Ещё один шанс

       Сомнения Милисент, плавно перетекали в твердую уверенность. Чем больше она думала, тем больше понимала, что они выбрали ошибочный путь.        Она провела пальцем по запотевшему стеклу. Решила было пойти к Гарри и аккуратно расспросить о Гермионе и том, что она должна знать, в первую очередь, но увидел, что Гарри уходит, держа за руку темнокожего красивого парня. Кажется, его зовут Блейз. Мили слабо припоминала, что, кажется, они выиграли свободный день взамен за выполненное задание Флитвика, сути которого она не помнила совсем. Что ж, значит, сегодня придётся коротать вечер в одиночестве, предаваясь размышлениям, которые ей радости почему-то совершенно не доставляли.        В голове вдруг пронеслись воспоминания. Черная карета. Зима и отчаяние, холод и боль пронзавшая насквозь. Мили не могла понять, её ли это чувства или Гермионы. Они переплелись в единый клубок, и были теперь совсем почти неразличимы.        — Милисент — раздалось у нее за спиной.        Она застыла. Это был явно не Снейкиус. Кто же тогда?        Страх сковал каждый сантиметр ее тела, но она всё-таки нашла в себе силы, чтобы повернуться. Снейкиус, подумала она, едва увидев незнакомца и его до боли знакомые, хоть и потускневшие от старости глаза. А она ведь не поверила своему рыцарю, думала, лишь призраки прошлого терзают его душу. Снейкиус оказался прав.        На неё смотрел Лагримус Барнели, и этот взгляд она узнала бы в любой толпе. На глазах выступили слёзы. Она кинулась ему на шею, крепко обвила руками. Выдохнула:       — Лагримус, это ты, — и повторила, рыдая: — это, правда ты. — Я так рада, что ты жив, и видеть тебя. О Мерлин… так рада!        Они неспешно двигались по узким улочкам, где сегодня, несмотря на то, что была среда, было не менее многолюдно, чем в выходные, когда всем и каждому нужно было обязательно что-нибудь купить.        Люди суетливо бежали, торопились, выходили из одних магазинов, чтобы тут же зайти в другие. Старушка на углу улиц пересчитывала монеты и громко возмущалась, что всё нынче стало слишком дорогим. Из аптеки, громко ухая ходулей, вышел почтенный седовласый господин, горько качая головой: цены кусались.        Многие, завидев Гарри, останавливались, чтобы поздороваться, махали руками в знак приветствия, или просто улыбались ему. За шесть лет, что он жил здесь, они всё ещё воспринимали его как нечто необыкновенное.        А Гарри было всё ещё неловко из-за этого. Он скромно улыбался, иногда, проходя мимо магазинчиков, где было больше всего людей, опускал голову. Руки его были сунуты в карманы мантии, и пальцы катали драже на любой вкус.        Впрочем, Гарри сладости есть не спешил. Одной сласти, оказавшейся со вкусом водорослей, ему на сегодня хватило. Блейз правда, возмущённо парировал, мол, пусть радуется, что он хотя бы не попробовал спички на вкус. И на том спасибо.        Они остановились у небольшого кафе, зашли внутрь и, выбрав столик в углу, сели. Гарри заказал себе творожное пирожное и апельсиновый сок, Блейз попросил клубничного мороженного. Низенький худой официант, поклонившись, убежал выполнять заказ:        — Классно прогуливать уроки, — улыбаясь, сказал Гарри, — если абсолютно законно. Жаль, что Флитвик больше не даёт подобных заданий. Может быть, мы бы ещё один выходной выиграли.        — Почему ты вдруг решил, что выиграли бы мы? — просто спросил Блейз.        — Не знаю, — пожал плечами Гарри, — мне хочется в это верить. И потом, кто ещё? Если Флитвик будет ставить в пары тех, кто друг друга терпеть не может…        — То тебе достанется Драко, — закончил за него Блейз, — и ты в него влюбишься.        Гарри с удивлением посмотрел на Забини. Он, можно сказать, даже был шокирован. Растерянно открыл рот, но, поняв, как это, должно быть, выглядит, тут же его закрыл.        — С чего бы мне влюбляться в Драко? — огорошено спросил он, не сводя с Блейза глаз.        — Ну, не знаю, — Блейз усмехнулся, — вдруг он обладает какой-нибудь магией соблазнения. Паркинсон, вон, с него глаз не сводит. Грейнджер от него без ума. Крэб и Гойл раньше в рот ему постоянно заглядывали, пока он сам от них не избавился. Не мальчик, а самец всея Хогвартса.        Он тихо рассмеялся.        — Это даже странно, ты знаешь. Мама мне всегда говорила: «Блейз, ты такой красивый мальчик!». Красивый — я, а бегают все за Малфоем. Прямо досада иногда берёт.        Гарри изумлённо смотрел на друга, даже не моргнув ни разу. Он всё не мог понять, как ни старался, шутит ли Блейз, или серьезно. И что он этим вообще хочет сказать.        К счастью, Блейз заметил его недоумение и ласково потрепал по плечу:         — Да не волнуйся ты так, Гарри. Это просто шутка.        Гарри тихонько выдохнул, правда, тут же осторожно произнёс:         — Тебе не надо влюблять в себя кого-то, — он покраснел, уши, кажется, стали бардовыми, — кроме меня.        Последние слова он прошептал почти что одними губами и опустил взгляд. Он так сверлил стол глазами, что ещё немного — и просверлил бы в нём дыру.        Блейз легко улыбнулся, взял руку Гарри под столом и переплёл их пальцы.        Принесли заказ. Они тут же стали лакомиться сладостями. Блейз ел неспешно, тщательно пережёвывая. Гарри же набивал пирожным щёки так, точно ест его в последний раз в жизни. Иногда они поглядывали друг на друга.        — Ох, — вздохнул Блейз, отправив очередную порцию мороженного в рот, — хоть у меня всё ещё освобождение от занятий, это — намного лучше, чем бродить по коридорам школы и смотреть в потолок пустой спальни целыми днями. Дождаться не могу, когда же вернусь на уроки.        — Понимаю — кивнул Гарри. Он тут же вспомнил, с какой жадностью ловил каждое слово, каждый звук, когда только-только начал учиться. И точно знал, что это — лучше, чем сидеть, сложа руки, места себе не находя. Блейз кивнул.        — Хочешь мороженного? — Н-нет, — замешкавшись, ответил Гарри, — спасибо. Забини придвинул стакан к нему:         — Ешь, я всё равно больше не хочу.        — Ладно — согласился Гарри, и тут же начал ковырять ложкой в стакане.        Спохватившись, предложил Блейзу свой апельсиновый сок, но тот отказался. Он просто сидел за столиком, смотрел в окно или — с улыбкой — на Гарри.        — Чего? — не понял Гарри, вопросительно глядя на друга.        — Ты так смешно набиваешь щёки, Поттер, — хихикая, ответил Блейз, — как медвежонок. Жуй почаще только.        Гарри неловко поёрзал и зарылся в мороженное на какое-то время.        Поев, они расплатились и вышли. Солнце уже понемногу садилось за горизонт, хотя до наступления темноты было ещё далеко.        — Ну что, — Гарри посмотрел на Блейза, взяв его под руку, — куда теперь?        Блейз задумался:         — Слушай, я подумал, что неплохо было бы, чтобы у тебя был альбом с фотографиями. Об этом, почему-то, мало кто заботится, а потом ни одного фото за время учёбы не остаётся.        — Но у меня нет фотоаппарата — просто сказал Гарри.        — У меня есть, — пожал плечами Блейз, — и потом, сейчас нет, а завтра, может быть, будет.        Поразмыслив, Гарри решил, что идея действительно интересная. В доме у Дурслей не было ни единой его фотографии, только фото Дадли в рамочке. Единственное фото, на котором была часть Гарри, потому что он плохо отодвинулся, пока Дурсли вновь фотографировали своего дорогого сыночка, было порезано, и часть с Гарри выброшена в мусор.        Когда он начал учиться в Хогвартсе, то часто жалел, что у него нет соответствующей техники, а ещё он не умеет рисовать. Иначе давно бы уже запечатлел каждый уголок в школе.        А теперь Блейз предлагает купить ему альбом. А на углу, здесь, он видел фото-мастерскую и можно будет выбраться туда в выходной, вместе с Роном и Гермионой, чтобы сделать общее фото на память.        — Ладно, — медленно кивнул Гарри, — пойдём. А какой альбом покупать будем        — Это уж ты выбирай, — небрежно ответил Блейз, — считай, что это мой тебе подарок.        Гарри редко дарили подарки. Он всё ещё к этому не привык. Покраснев, тихо пробурчал «Спасибо» — и пошёл вслед за Блейзом.        В антикварном магазинчике чего только не было: позолоченные подсвечники, и столешницы из мрамора, инструменты, похожие на маггловский музыкальный граммофон и патефоны, старая одежда с пышными рукавами, причудливые парики.        Блейз повёл Гарри вдоль полок, на которых стояли книги в дорогой обложке, с тяжелыми резбленными углами. Гарри зачарованно наблюдал за этим великолепием. Он был редким гостем антикварной лавки и даже не мог бы с уверенностью утверждать, что ему нравится антиквариат, но посмотреть на такое разнообразие глазу было очень приятно.        — Нотные тетради, — бурчал Блейз, перебирая содержимое полок, — старинный пергамент. Нет, всё не то. Он медленно направился к самой дальней полке, остановился возле неё и позвал Гарри:        — Вот, альбомы здесь.        Гарри подошёл.        Альбомы, скорее, напоминали тяжелые многотомники. Ничего общего с маленькой квадратной книжечкой, как у Дурслей, они не имели. Гарри взял в руки один, покрытый ярким зелёным бархатом. Тот напомнил ему цвета Слизерина, и он положил его обратно. Второй был оббит красным шёлком и у него были красивые закругленные уголки.        Гарри полистал, покрутил альбом в руках, но желания владеть таким у него не возникло. Потому и этот альбом он отправил на место. Пересмотрев ещё несколько альбомов, попроще (всё это время Блейз молча стоял за его спиной и наблюдал, сунув руки в карманы), он вытащил небольшой по размерам, но вместительный альбом из чёрной матовой кожи. Верхняя и нижняя границы и уголки его были покрыты позолотой, впереди был нарисован лев, а сзади — кто-то вроде гепарда.        Правда, когда Гарри буквально через пару минут снова перевернул альбом, чтобы ещё посмотреть, гепард исчез. А лев, тем временем, лениво зевал на обложке. Гарри открыл альбом.        У него были плотные страницы, красивого графитного цвета. Каждая страница, судя по всему, могла разместить от одной до четырёх фотографий. Под каждым фото было красивое, витиеватое, выведенное тонкими чернилами поле для подписи. Оно называлось «память». Буквы были маленькими, закрученными и стройными. Улыбнувшись, Гарри закрыл альбом.        — Мне нравится этот — сказал он.        — Хорошо. Они направились на кассу. Блейз, хоть Гарри и немного стеснялся, взял его за руку. Гарри топал следом, неся альбом под мышкой. На кассе Блейз заплатил двадцать галлеонов, услужливый продавец завернул покупку в плотную бумагу, и они вышли на улицу.        — Спасибо — улыбнувшись, сказал Гарри, и, подумав немного, быстро поцеловал Блейза в щёку:        — Ага, — кивнул тот, — надо бы и первое фото сделать, раз такое событие. Идём? Здесь ателье за углом.        В ателье Гарри был всего раз в жизни, когда понадобились фото для школы, в которую Дурсли отдали бы его, не отправься он учиться в Хогвартс. Тётушка Петунья тогда сетовала, что приходится с ним возиться ради какой-то фотографии, а дядюшка Вернон возмущённо сопел в усы, что содержание этого мальца обходится слишком дорого, и, вот, пожалуйста, — очередные внеплановые расходы, которые им никто не оплатит.        Так что, Гарри буквально сгорал от нетерпения поскорее очутиться в волшебном фото-ателье и почти что бежал вслед за Блейзом. А, чем ближе они к ателье подходили, тем больше он его обгонял.        Гарри вошёл в помещение первым. Здесь было довольно темно и камерно. Посреди комнаты стоял огромный диван, оббитый бархатом. По всем углам — старинные кресла. У двери — высокий стул на тонких ножках. На окнах висели тяжелые занавески, закрытые даже сейчас, днём.        В самом центре комнаты стоял фото-аппарат, очень похожий на те, первые, которые использовали магглы, только с большим ртом, совсем как у человека.        Худенький молодой фотограф в смешной остроконечной шляпе, которая была ему так велика, что спускалась на глаза, как раз провожал долговязую женщину и совсем маленькую девчушку со светлыми косичками, что ходила за нею хвостом. Увидев Гарри и Блейза, он улыбнулся и бодрым голосом спросил:         — Хотите индивидуальное фото или групповое?        — Групповое — не дав ответить Блейзу, тут же сказал Гарри.        — Можно мы сядем на диван?        — Да, конечно, — энергично кивнул фотограф, — садитесь.        Буквально минуту — и всё будет готово. Гарри схватил Блейза за руку и потащил за собой. Сел на диван и усадил рядом Забини. Тот сохранял своё обычное спокойное выражение лица. Снова взял Гарри за руку.        Фотограф подошёл к своему инструменту и, прокашлявшись, словно бы для торжественности, сказал:         — Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка. Он нажал на ручку, фотоаппарат щёлкнул, и через миг из него вылетела стайка птиц, похожих на воробьев, только жёлтого цвета.        Гарри с изумлением провожал их глазами, пока они не взмылись под потолок, и не исчезли.        Фотограф возился за своей стойкой ещё минуты две, а потом отдал Гарри фотографию. Обычное фото, на котором они оба улыбались, держась за руку. Гарри улыбнулся, поблагодарил, и уже сунул в карман мантии руку, чтобы достать монеты, но Блейз заплатил сам.        — Идём — позвал он Гарри. Ещё раз поблагодарив фотографа, Гарри поспешил за Забини.        — Никогда ещё не был в волшебном фото-ателье — признался он, когда они зашли за угол.        — Первый раз? — спокойно спросил Блейз. — Это хорошо. Можем добавить поход в ателье в копилку с уже случившемся первым поцелуем. Правда, для меня он был не первый, но с девчонкой не считается.        Гарри снова покраснел и опустил голову. Он всё ещё смущался об этом говорить. В ателье было интересно. Он подумал, что надо бы попросить Гермиону рассказать, знает ли она что-нибудь о волшебных фотографиях и фотографах, — просто так, интереса ради.        При воспоминании о Гермионе у Гарри заболело в груди. Блейз спокойно шёл рядом, держа в руках купленный для Гарри альбом.        — Это правда, — спросил он, внимательно посмотрев на друга, — что магглы на фото не двигаются?        — Да, — кивнул Гарри, — правда.        — Что, совсем? — удивлённо спросил Блейз.        — Ага. — Странные они, эти магглы, ей-Мерлин, — пожал плечами Блейз, — всё у них как-то не так.        — Точно — кивнул Гарри, отчего-то вспомнив Дадли с поросячьим хвостом.        Они свернули за угол. Блейз сунул альбом под мышку, и снова взял Гарри за руку.        Тот поглядел на него, тихо вздохнул, и осторожно сказал:         — Слушай, я знаю, что тебе сейчас не очень до этого, но, похоже, нам нужна твоя помощь.        — В чём? — спросил Забини. — Это касается Драко и Гермионы?        — Да, — ответил Гарри, — они всё ещё не выпили зелье. Мне не хочется тебя напрягать в такое непростое для тебя время…        — Говори, я помогу, если смогу, — сухо ответил Блейз, — не вечно же мне шататься по школе, не зная, чем себя занять. Да и отца уже не вернёшь, нужно двигаться дальш        — Ладно, — вздохнул Гарри, — было бы неплохо, если бы ты… сыграл на доверии Снейкиуса. Может быть, у тебя получится заманить его в ловушку, чтобы мы напоили его зельем. Мне кажется, он просто так не сдастся. А Малфой твой друг, и, может, Снейкиус с тобой тоже захочет подружиться. Не враждовать же ему со всеми.        — То есть, ты хочешь, чтобы я втёрся в доверие к Снейкиусу, а потом его обманул? — спросил Блейз, поглядев на Гарри.        — Да, — сдался Гарри, кивнув, — план сомнительный, но мне ничего другого не приходит в голову. Просто ты хорошо умеешь располагать к себе людей, вырос в чистокровной слизеринской семье, у вас со Снейкиусом много общего. И вот, я подумал…       — Ладно, Гарри, — Блейз пожал его пальцы своими, — не нервничай так. Помогу, чем смогу. Идём теперь на каруселях кататься. А потом вернемся в школу.        — Угу, — кивнул Гарри, — пошли.        — Тише, тише. — Барнели, с нежностью обнявший Милисент, гладил её по спине. — Всё хорошо, Мили. Всё будет хорошо.        — Нет, всё плохо, — качала она головой, — всё очень плохо. Что же мы наделали, Лагримус!        Барнели взял Милисент за плечи. Пристально поглядел на неё:         — Ещё можно всё исправить, дорогая, не всё потеряно. Ты знаешь, как это сделать.        — Я знаю, но…        — Мили, — тихо вздохнул Лагримус, — послушай, ты ведь понимаешь что я здесь не просто так, ведь правда? И я должен выполнить свою миссию. Любой ценой. Я не хочу, чтобы она была страшной.        Милисент вытерла слезы. Всхлипнула. Поджала губы:        — Как ты узнал?        — Знаю не только я, — отрезал Барнели, — так что, вас, в любом случае, остановят. На тебя единственная надежда, пойми, милая. Ты же знаешь Снейкиуса, он не отступит. Но, Мили, ты же понимаешь, что-то, что вы делаете неправильно. Это не честно — Лагримус буквально гипнотизировал её, смотрел, не отводя взгляда. — Вы забираете жизнь у двоих людей. Хотите убить их ради призрачного счастья. Будете ли вы счастливы, если начнёте с разрушения? Снейкиус — может быть, но ты… Ты же не такая, Милисент, — он почти умолял, — ты добрая, честная, справедливая. Прошу тебя…        — Мне так жаль, Лагримус, — удрученно ответила она, — я думала, что наша любовь всё оправдает, но нет. Я никогда не смогу жить с этим. Никогда. Это меня задавит. Давит уже сейчас, и я не знаю, что будет в будущем. Я не хочу быть убийцей. Даже ради своей любви. Я не могу.        Лагримус кивнул и сжал её руку в своей:        — Я знал, что ты поймешь.        — Ты прав — Милисент окончательно успокоилась. — Я всё исправлю. Обещаю тебе.        Барнели улыбнулся.        — Как же я по тебе скучал, Мили, все эти годы!        — А я даже не спросила как ты, — вздохнула она, коря себя, — как ты жил все это время?        Лагримус обнял ее за плечи.        — Идём отсюда пока нас не увидели, и я всё тебе подробно расскажу. Это будет долгий разговор. Очень долгий.        Снейкиус чувствовал, что они с Милисент в ловушке. Их заманили туда даже раньше, чем они смогли пробудиться спустя столько лет. Барнели появился в школе неспроста. В том, что это был именно он, младший Слизерин не сомневался. Сейчас им надо быть очень осторожными, только Мерлин знает, что им известно, врагам, которые действуют сообща, и разработали очередной план по их уничтожению. Луна взойдёт совсем скоро, им надо продержаться, иначе борьба была напрасной.        Надо найти Мили. Она должна его выслушать. Взволнованный, Снейкиус пустился на поиски возлюбленной. Времени было мало. Очень мало.        — Где ты была, Милисент? — встретив любимую в коридоре, спросил Снейкиус. — Я час тебя ищу. Мы же договорились не расставаться так надолго, держать друг друга постоянно в поле зрения. Она растерянно посмотрела на него:        — Я… думала… Мне нужно было побыть одной после твоих слов.        — Ты должна мне верить — твёрдо сказал Снейкиус. Это был Лагримус. Абсолютно точно он.        — Хватит, Снейкиус, не важно.        Она подошла к нему, обняла за плечи. Искала его взгляд, а потом смотрела на него с мольбой и беспокойством.        Снейкиусу это очень не понравилось.        — Неужели ты не видишь, — продолжила она — всё против нас. Даже если у нас всё получится, мы никогда не будем свободными. Призраки Гермионы и Драко нас не оставят. Она постоянно в моей голове. Я не уверена в собственных воспоминаниях, и не отличаю своих чувств от её. Я не могу так. У меня нет никаких сил, любимый.        У Милисент на глазах появились слезы. Снейкиус аккуратно поднял её подбородок и посмотрел в глаза.        — Я люблю тебя, Милисент, — он выдохнул, — прошу, доверься мне. Просто доверяй мне. Нам нужно это пережить. Осталось совсем немного.        Мили сама потянулась к нему, накрыв его губы своими. Поцелуй был долгим и нежным. Но момент был испорчен. Они услышали строгий голос Макгонагалл за спиной:        — Мистер Малфой, мисс Грейнджер, вы находитесь в школе, а не в театре. Минус двадцать баллов с факультетов, и попрошу немедленно пройти в мой кабинет. Придется напомнить вам школьные правила.        Профессор поджала губы и поправила очки.        Милисент опустила глаза, щеки покраснели. Она сжала руку любимого, но тот молчал. Это стало последней каплей. Теперь Милисент окончательно поняла — так будет всегда. Так было раньше, и в будущем этого не изменить. Люди, приведения, стены — всё будет против них. Никогда у них не было ни единого шанса. Только сильная любовь, да хрупкая надежда. Только изнуряющая борьба — тогда и сейчас.        Она была совершенно обессилена, и ей хотелось не возрождения любви. Теперь она желала лишь покоя. И, наконец, был шанс его получить. Навсегда.        Макгонагалл их отчитала, так что, из её кабинета они вышли не в самом лучшем расположении духа. Снейкиус был чрезвычайно зол, и едва сдерживался, Милисент же сгорала от стыда. Когда он сказал, что у них снова есть шанс вернуться, она не думала, что придётся чувствовать себя преступницей. Такой жизни она абсолютно точно не хотела. К такой судьбе готова точно не была.        Они отошли за угол. Милисент остановилась и пристально посмотрела на возлюбленного, в его глаза. Она всегда считала, что это — самый красивый яд, что довелось увидеть.        Голос её был грустным, когда она тихо, с обречённостью в голосе, спросила: — Это никогда не закончится, правда?        — Мили, — Снейкиус неловко переминался с ноги на ногу, избегал смотреть на неё, — я…        Она приложила ладонь к его рту. Погладила по щеке и, преданно глядя на него, прошептала:         — Я люблю тебя, и всегда буду. Помни это.        — Я тоже тебя люблю, Мили — ответил он.        Она кивнула:         — Знаю. А теперь, оставь меня, пожалуйста. Мне нужно побыть одной. Недолго. Хорошо?        Снейкиус кивнул. Милисент сжала его руку, поднесла к губам, потом отпустила.        Развернувшись, она стремительно направилась прочь. Чувствовала, что начинает задыхаться, и как воздуха совершенно не хватает в груди.        «Не оглядывайся, только не оглядывайся!» — умоляла она саму себя. Зажмурилась. Выдохнула.        Постояла перед закрытой дверью ещё несколько секунд, а потом медленно постучала в кабинет.        Трелони сидела за столом, и едва была видна из-под целой горы толстых, покрытых слоем пыли книг:        — Можно, профессор? — тихо спросила она. — Вы предлагали мне чай. Я пришла его выпить. Прямо сейчас.        — Почему же, мисс Гренджер? — спросила Трелони. — Вы передумали?        — Я не Гермиона, — сухо ответила Милисент, — и вы это прекрасно знаете. Я приняла решение. Я хочу выпить чай.        Растерянная профессор лишь показала рукой на рядом стоявший диван. И Милисент села.        Она прекрасно понимала, что из этой комнаты уже не выйдет, и была к этому готова. За каждый миг счастья нужно платить. Им со Снейкиусом — вдвойне. Похоже, такова судьба, и никто не в силах её изменить. Пора смириться.