«Вновь разлука или ноль. Ты сыграй Шопена. Форте — радость, пиано — боль, Чтоб душа запела…»
Нахлынувший поток грусти с первых нот окутал и не хотел отпускать Тину из своего плена. Каждое слово отзывалось в сердце, которое противно ныло. Улыбка отчаяния вырвалась наружу. На долю секунды её океаны сталкиваются с в прошлом любимыми янтарными глазами.«Ты вернёшься, обещай, Мне играть Шопена. Ты вернёшься, обещай Мне играть…»
Её лицо, словно окаменело, и отражает только боль. Слёзы, навернувшиеся на глаза, чудом не падают с ресниц. Каждый, но хоть раз нарушал своё обещание. Алексей не исключение. И, кажется, слыша эти строки, слившиеся с красивой мелодией, он думает лишь об этом.* * *
В течение нескольких коротких перерывов Потапенко не раз замечал за Тиной достаточно странное поведение: она практически не вставала с кресла, дёрганые движения, взгляд, опущенный в пол. И если тогда он это проигнорировал, посчитав излишней заботой — лезть к ней с расспросами, то в промежутке между сменами, когда увидел девушку, медленно идущую по направлению к длинному коридору, которая дрожала, будто вовсе не от низкой температуры в павильоне, а от ежесекундного электрического разряда, пронизывающего всё тело. Продюсер в один счёт спустился по лестнице через пару шагов уже оказался рядом с Тиной. — Тебе плохо? — звучит по-настоящему, словно не ради приличия. Но она не верит. — Нет, — категорично отрезает, будучи в полной уверенности, что он поверит. — Я же вижу, — «что ты врёшь» остаётся в уме. — Да что ты?! Удивительно, — произносит с издёвкой, и сама удивляется, откуда черпает силы для подобных фраз. — Сколько ты ещё будешь продолжать язвить? Неужели нельзя нормально общаться?! — сам чувствует, как начинает закипать, но наблюдает её неважный вид и пытается сдерживать поток злости. Её искусство натягивания на себя масок гениально, и Потапенко это знает, как никто. Никогда ему это не нравилось, а сейчас попытки нападения Кароль просто выводили его из себя. Несмотря на плохое состояние, отмахиваться от его желания помочь у певицы получается блестяще. — Ты много сделал для того, чтоб было «нормально»? — голос, кажется, абсолютно не дрогнул. — Нравится строить из себя стерву — строй дальше, — её фраза задела. И непонятно, почему. То ли из-за того, что Кароль переусердствовала с количеством ядовитых реплик, то ли потому, что полностью права. Но когда он срывается с места и уходит, оставляя девушку одну, не задумывается об этом. Кое-как Тина добирается до гримёрной, пройденное расстояние ощущается километровым. Скидывает с ног туфли, и буквально падает на кожаный диванчик, принимая максимально комфортное полулежачее положение. Чувствует себя куклой, набитой ватой, и словно не способна ни на одно действие. А в голове вместе с болью, как от кувалды, ударяющей одновременно в оба виска, слова Потапенко: «Тебе плохо?». «Ещё как… — отвечать так она может позволить себе исключительно в мыслях. — Если бы ты знал…». И дело совсем не в нынешнем самочувствии, а в том, что в душе уже на протяжении месяца разворачивается настоящая война, борющаяся за верховенство разума над чувствами. И пока что здравый смысл лидирует, но чувства отчаянно бьются, не желая отступать. Забывшись, она немного пугается хлопка двери, появление Паши ободряет её и немного радует. Он замечает валяющиеся на полу туфли и побледневшее лицо девушки и невольно начинает волноваться. — Тин, ты как себя чувствуешь? — Всё нормально, устала просто — и снова нелепые оправдания, от которых самой уже тошно. — Ну ничего, немного осталось, — Орлов всегда старается искать плюсы, поэтому сейчас делал намёк на скорое завершение слепых прослушиваний и предстоящий небольшой отдых. — Принести тебе что-то? — и заботиться о ней он, кажется, не устанет никогда. Столкнувшись с непонимающим взглядом певицы, уточняет — Может, чего-нибудь хочешь? Силы исчезли, будто бы их выжали, как из лимона, и хватает их только на то, чтобы коротко ответить: — Чай. Надеется согреться хотя бы им.* * *
Звуки пианино холодным отчаянием разливаются по венам, мурашки по коже явно не от озноба, в глазах у обоих боль, а между ними … пропасть. И Он, и Она — каждый в своих мыслях, растворяются в смысле услышанного. Смотрит на неё, но Тина старательно игнорирует взгляд карих омутов, словно бежит со всех ног, лишь бы подальше, резко отворачивается в противоположную сторону. Он оживает, когда Кароль выходит на сцену к участнику, собрав остатки сил в кулак. Она поёт, и греет иллюзия, что всё как раньше. Но из прошлого всего лишь его глаза, с таким восторгом и теплом глядящие на неё. Для Потапенко мир замер на этот миг, и существует только Она и музыка. И больше ничего не нужно, но музыка утихнет вместе с учащённым ритмом сердца, Тина с холодом посмотрит на него, и всё растает, как и не было. Потому что в прошлом.«І від твого форте було мені п’яно, Я гарячим воском для тебе стану, Та любов — як пісня, завтра буде пізно, Холодно чи тепло, ми з тобою різні.»
* * *
Стены гримёрки давят, в голове сумбур от всех событий прошедшего дня. Впервые за долгое время есть желание напиться, чтобы заглушить чувство обречённости и не только что пришедшее понимание того, что он запутался в себе. Как ни прискорбно признавать, но это правда, и жизнь с Настей на первый взгляд комфортна, но как только в поле зрения появляется Кароль, мысли о первой автоматически вытесняются. Это ненормально, этот факт Алексей осознал без чьей-либо помощи, и сам для себя нашёл тому кучу оправданий: тёплые воспоминания, привязанность и всё в таком духе, но уже не любовь. Уважение к ней и проснувшаяся совесть заставляют мужчину который раз прокрутить в голове то, что было им сказано во время перерыва. Ещё раз вспомнить колко-небрежно брошенные фразы и решится на извинения. Стук в дверь нерешительный или Тина чем-то занята, и поэтому не слышит, однако ответа не последовало. Его наглости хватает, чтобы войти без разрешения. Застаёт девушку, лежащей на маленьком неудобном диванчике. — Ты спишь? — наверное, если бы он не задал вопрос, девушка не заметила его появления. Бархатный голос вынудил открыть глаза. — Нет. — Что такое? Тебе плохо? — в его голосе беспокойство, а перед глазами у Кароль всё плывёт, не собираясь останавливаться, чтобы сложится в чёткое изображение. — Опять начинается… — вспоминая об их предыдущем разговоре, устало констатирует она. — Не опять, а снова. Тина, я серьёзно — переживание скрывается плохо, и Лёша подходит ближе к дивану, опускается на корточки рядом с певицей, попутно замечая нездоровую бледность её лица. Кароль слышит его дыхание поблизости и, понимая, что он не оставит её в покое, вновь нехотя поднимает веки, которые кажутся свинцовыми. — Что с тобой? — тон ощутимо смягчился, когда он заметил колотящую дрожь её тела. — Что-то болит? — Тебя это, правда, беспокоит? — и снова пробивающий насквозь вызов и такой неузнаваемый металлический голос. — Кароль, каким образом ты даже в таком состоянии умудряешься огрызаться? — ресурс его терпения на сегодняшний день практически исчерпан, но устраивать скандал, видя её состояние, крайне не хочется. И он держится из последних сил, а она молчит. — Поднимайся, я отвезу тебя домой, — Потапенко не понимает, чем он руководствуется, можно ведь просто вызвать такси, но почему-то сейчас ему плевать. Ей плохо — ему не всё равно, и, кажется, этого достаточно… — Нет. — Что «нет»? — в ответ Тина молчит, продолжая лежать, и закрывает глаза, чтобы избавиться от кружащейся картинки. Будто она сидит на карусели, которую до этого с силой раскрутили, и как бы девушка ни желала, остановить злосчастный аттракцион не получается. Чувствует на плечах крепкие руки, тянущие вверх, распахивает глаза, и всё плывёт, жмурится, полагая, что это поможет, но безуспешно. Всё та же карусель и тупая боль, стучащая в висках. — Чшш, аккуратно, — лишь крепче держит её, одной рукой придерживая за спину, помогает сесть на диван. Оценивает внешний вид Тины и понимает, что никогда ещё не видел её такой: синяки под глазами на фоне бледного, словно штукатурка, лица, и пугающий Алексея больше всего взгляд… Настолько уставший, убитый или же скорее отрешённый. Морозно-голубого цвета, точно сам Северно Ледовитый. — Что такое, Тина?! — волнение постепенно брало верх над холодным разумом, и у Алексея не получалось сохранять уверенное спокойствие. — Что болит? Говори! — не дождавшись нормального ответа в прошлый раз, он повторяет попытку снова. На этот раз успешно: — Голова — негромким голосом ответила она, прикладывая левую руку к виску. — Почему сразу не сказала? Посиди, я сейчас приду. Тина понятия не имела, куда он мог уйти. Ей абсолютно не хотелось утруждать его своими проблемами, тем самым находясь в непосредственном взаимодействии с мужчиной. Она не верила. Не верила, что его волнует что-либо, связанное с ней, в то, что он способен переживать за неё, в то, что любил её когда-то. Не верила ему. Просидев в одиночестве минут пять, девушка услышала звук открывающейся двери и направила туда свой взгляд. Опять он. Потапенко вошёл в комнату, не обращая на нёё внимания, по-хозяйски начал искать что-то, перебирая различные вещи, затем совершать какие-то манипуляции… У Кароль не было ни сил, ни желания наблюдать за его действиями. Глаза, перед которыми была муть, уставились в одну точку, не смещаясь ни на градус. Он медленно подошел к Тине, протягивая пластиковый стаканчик, наполненный водой: — Вот, возьми, — она подносит его к губам, чтобы отпить жидкость, но мужчина останавливает. — Подожди, таблетка. Давай руку, — Лёша осторожно кладёт в её ладонь обезболивающее, невесомо касаясь мягкой кожи пальцами. — Спасибо, — запив таблетку и полностью осушив стакан, она благодарит Потапенко на этот раз, кажется, искренне. Дальше тишина. Тина так же сидит на диване, он стоит в противоположном углу помещения, оперевшись на гримировальный стол. Так проходит около десяти минут, но они совершенно не чувствуют времени, погрузившись в собственные мысли. — Поехали, отвезу тебя домой, — мужчина первый нарушает молчание. — Нет. Я сейчас позвоню водителю, и он приедет. — Не надо никому звонить, — и она с ним не спорит, хотя уже успела бы возразить и в который раз за сегодня отказаться. Его уверенный тон, подтекстом говорящий, что не потерпит возражений, на мгновенье заставляет её довериться. На улице давно стемнело, и фонари на парковке мрачно бросают свет. Они подходят к машине, вертевший до этого ключи в руках, Потапенко нажимает на кнопку, чтобы разблокировать двери. — Садись лучше на заднее сидение, сможешь прилечь, пока мы будем ехать, — подойдя к автомобилю со стороны водительского места, бросает он. — Вообще-то я всегда сижу спереди, — эта Тинина фраза затормаживает его. И пока она идет к переднему пассажирскому сидению, Алексей думает о том, что, действительно, так оно всегда и было, словно слова были намёком — в его машине она всегда сидела спереди, рядом с ним. Раньше. Потапенко мечется в сомнениях, что это было? Напоминание о прошлом или, может быть, просто сухой факт? Рендж Ровер медленно тронулся с места, постепенно смешиваясь с огнями города. На дорогах к этому времени количество машин резко уменьшается, горящие светом окна редеют на панелях многоэтажек, Киев окунается в ночь. В салоне автомобиля слышна приятная тихая музыка. Тина наблюдает за происходящим за окном, и, заворожённую атмосферой ночного города, девушку совершенно не напрягает молчание, воцарившееся между ней и Потапенко, чего не скажешь о мужчине. Безмолвие было для него мучительным, хотелось что-то сказать, но невозможность подобрать слова превалировала. Всегда разговорчивый, использующий неисчерпаемый запас шуток, сейчас он теряется, как школьник, и удивляется сам себе. — Ты как? — банально до жути, но Лёшу это правда, интересует. — Нормально, — отвечает не сразу, всё тем же тихим, обессиленным голосом, оставляя в себе леденящий, клокочущий озноб и непрекращающуюся головную боль. Работающая в салоне печка не помогает, и несмотря на то, что она даже не расстёгивала пальто, Тину продолжает морозить. Бегущий по коже холод заставляет девушку вжаться в кресло, приобнимая руками плечи, в попыках согреться. — У тебя есть вода? — вытягивает из себя эти слова, нет желания говорить с Лёшей и, более того, выглядеть слабой в его глазах. Но терпеть неожиданно подступивший приступ тошноты она не намерена. Он бросает короткое «да», и не отрываясь от дороги, находит рукой бутылку Боржоми, после чего молча отдаёт девушке. Она с жадностью пьёт, осознавая, насколько сильную жажду испытывает. Оставив в бутылке половину от того, что там было, Тина еле слышно благодарит, и принимает своё исходное положение, прислонившись головой к окну. Примерно полдороги позади, а в автомобиле та же гробовая тишина, если не считать тихо работающей магнитолы. В какой-то момент по салону разносится неизвестная попсовая песня, которая начинает действовать на нервы Потапенко, и он резко выключает устройство. Проходит порядка пяти минут. — Не молчи, — мужчина наконец обращается к Кароль, всё так же неподвижно сидящей. На его удивление, она реагирует на реплику с первого раза, повернув голову, обращая на Алексея свой взгляд. Как будто пытается что-то спросить, без использования слов. Он понимает. — Скажи что-нибудь, — не оборачиваясь, говорит он. Голос твёрд и уверен, но на самом деле это просьба, он не может слушать гнетущую тишину и её молчание, и если прислушаться в конце его фразы можно услышать нотки вопроса. — Что тебе сказать? — сквозь усталость снова слышен вызов, и теперь она не смотрит на него, разглядывая ведущую вперёд дорогу. — Не знаю, что-нибудь. — Знаешь, я думаю, прошли те времена, когда мы мило могли болтать по дороге домой, — и это «домой» неприятно режет слух ей же самой. Часто они, действительно, ехали в Зазимье вместе, разделяя время пути в разговорах ни о чём и молчании обо всём одновременно. — Зачем ты сводишь всё к одному: те времена, раньше, до того, до этого?.. Можно же спокойно общаться, мы работаем вместе, ты постоянно собираешься на этом акцентировать? — Я не хочу продолжать этот бессмысленный разговор, — сдаётся. Она могла бы снова собрать гордость в кулак и найти слова для ёмкого ответа, но не стала. Постоянные перепалки, обмен колкостями и так по кругу за последние пару недель — Тина очень устала от этого и, особенно вспоминая то, каким их общение было раньше, было желание не разговаривать вообще, чем делать это таким образом. Словно страницы с написанной историей о них безобразно зачёркивали ручкой. — А по мне, так он совсем не бессмысленный, — отрицает Потапенко и надеется на продолжение диалога. Но она не противоречит собственным словам, и опять между ними ни звука. Молчание, которое, может быть, необходимо нарушить.* * *
По настоянию Лёши, автомобиль заезжает на территорию дома. Мужчина помогает Кароль выйти, и как только Тина оказывается на улице озноб настигает с новой силой в купе с головокружением. Заметив отрешённость и растерянность девушки, он не задумывается ни на минуту, и приобняв рукой за плечи, пренебрегая возможными возражениями с её стороны, которых не следует, ведёт Тину к дому. Перед её глазами, кажется, только темнота и всё, что она ощущает — это ветер, пробирающий до костей и его хоть немного согревающее присутствие рядом. Была бы её воля, Тина осталась бы в пальто и легла так под одеяло, но спор с Потапенко заведомо обречён на провал, поэтому она даже не пыталась возразить, когда он помогал снять верхнюю одежду. Она медленно последовала в гостиную, а Алексей наскоро разделся и направился туда же. Старается идти уверенно, но слабость и ломота в теле сковывают движение. Мужчина находит её, лежащую на диване, и присаживается рядом. Поправляет плед, и через секунду она чувствует нежное поглаживание его тёплой ладони по своей ноге. Хочется ударить его по руке, но не хватает мощи. И не потому, что ей противны его прикосновения — они напоминают о прошлом и заставляют вспомнить, что теперь она не может честно претендовать на них. — Лёш, спасибо, что помог, — начинает Тина после того, как он убрал руку, и заминается, не зная, что говорить дальше. — Но тебе пора ехать. Вот так просто. Любое его присутствие рядом автоматически приобретает такой исход. — Ещё чего? Никуда я не поеду, как я тебя оставлю в таком состоянии? — Потапенко и сам не до конца понимает, почему заводится из-за попыток девушки заставить поехать его домой. Справедливых попыток. Речи об оставшихся чувствах к ней идти не может. И страх того, что он всё ещё… Отсутствует. — Не знала, что ты можешь думать о моём состоянии, — секунд через двадцать Тина уже жалеет о сказанном. Возможно, жестоко даже по отношению к нему. Но она ведь не будет объяснять, что конкретно имела в виду. Да, он беспокоился о ней, и это было обыденным. И ключевое слово — </i>было</i>. Поэтому обида берёт верх, и Кароль снова стремится задеть его. Замечает, что сделать это получилось, и становится как-то неловко, всё-таки Лёша не оставил её в трудной ситуации. Зато сделал кое-что похуже не так давно. Однако сейчас это почему-то уходит на второй план. — Ты лежи, я тебе чай сейчас сделаю, — такой реакции на свои слова она точно не ожидала. Он мог разозлиться, ответить какой-то грубостью ей, но Алексей вёл себя так, будто не услышал этой реплики. Тина пыталась абстрагироваться от всего, что сейчас её тревожило, как от физического, так и от морального. И пока Потапенко хлопотал на кухне, женщина поудобнее устроилась на диване и прикрыла глаза, желая расслабиться. Получалось плохо, под закрытыми веками она видела темноту и ничего больше. Представлять что-то приятное, дать волю фантазии — обычно это рекомендуют делать для достижения релакса, но сознание, словно закованное в железные рамки, рисовало серость, подбрасывая неприятные клочки воспоминаний. И всё, что оставалось — открыть глаза. Неподалёку слышны такие до боли знакомые шаги в мягких тапках. — Это тебе. Чёрный, с лимоном и мятой, — стоит рядом, держит в руках её кружку с горячим чаем, и, когда Тина приподнимается и садится, опираясь спиной о подлокотник, отдаёт напиток ей. — Осторожно, горячий. Мужчина садится в кресло и, упираясь подбородком на руки, сцепленные в замок, наблюдает за Кароль. Чай приятно обжигает губы и согревает, что ей сейчас необходимо. Девушка с минуту молчит, медленно делая глотки, но всё же решается: — Ты извини, что я часто так груба с тобой, — это не звучит как извинение в полной мере, слишком уверенно и минимум чувств. Потапенко ничего не отвечает, только мотает головой из стороны в сторону, что остаётся незаметным для Тины. И ни слова больше, так они сидят минут двадцать, пока она не ставит опустевшую чашку на журнальный столик. — Тебе точно уже пора, — подмечает девушка, посмотрев на настенные часы. — Как ты себя чувствуешь? — Немного получше, — говорит правду, с надеждой на то, что утром её ничто не будет беспокоить. — Я всё равно пока останусь, — заминается, ловя на себе вопросительный взгляд. — Откровенно говоря, выглядишь ты неважно, — нездоровая бледность лица выдавала её. — Я не разрешала тебе оставаться, ты не у себя дома, — взбивая подушку, парировала Тина, положила её обратно, после чего легла. — А за комплимент спасибо. — Я тебе никак не помешаю. Ложись, отдыхай, просто побуду здесь какое-то время, мало ли что. — Делай, что хочешь, — уже отвернувшись лицом к спинке дивана, устало выдавила из себя Кароль.* * *
На часах полдевятого утра, в гостиной светло, но мрачно из-за пасмурной погоды. Тина не знает, почему она проснулась: от того, что выспалась, однако сон был совсем недолгим, или от того, что надежды на хорошее самочувствие оказались напрасными, и ощущает она себя точно так же, как после вчерашних съёмок, если не хуже. Очень долго не могла уснуть, с большим трудом, но всё-таки ей удалось провалиться в дремоту под утро. Потапенко так и не ушёл, и спал эти несколько часов, сидя в кресле. Обстановка вечера быстро пронеслась по сознанию, вызывая загадочные, непонятные ей самой, ощущения. Откинув тёплое пуховое одеяло, Кароль вспомнила, что провела весь вечер и засыпала под шерстяным пледом. По всей видимости, об этом позаботился Лёша, однако Тине сейчас было не до размышлений о его трепетном отношении… Она распахнула окно, чтобы поступающая в комнату свежесть позволила свободно дышать. Голова шла кругом, а воздух вокруг исчерпывался с каждым новым вдохом. И окутывает отчаяние и сожаление, что рядом никого.* * *
Выйдя из офиса на холодную улицу, он немного поморщился сегодняшней погоде, и, решив не останавливаться для перекура, направился к своему Рендж Роверу. День, как и всегда, расписан буквально по минутам, но, в выдавшиеся свободные пять, Потапенко находит в списке до сих пор волнующий его контакт и через пару секунд уже ожидает ответа. — Здравствуйте! — отклик следует достаточно скоро, однако Алексей совершенно не предполагал услышать низкий мужской голос. — …Здравствуйте, — продюсер опешил, теряясь в догадках, вариант, что он ошибся и позвонил не по тому номеру, был невозможен. — А с кем имею честь? — задал он столь тревожащий вопрос. — Савчук Павел Сергеевич, лечащий врач Тины. — Что? Какой лечащий врач? — удивлению Лёши не был предела, полученной информации было слишком мало, и он не мог её нормально воспринять. — Тина сейчас находится в больнице… Мужчина не успевает договорить, его тут же перебивает взволнованный голос на другом конце: — Подождите, ничего не понимаю, как в больнице?! Какой?.. Вот так для Алексея начинался сегодняшний день. Он не подозревал ничего плохого и неожиданного, но один-единственный звонок перевернул всё с ног на голову, беспорядочно раскидав предстоящие планы. Потапенко злился на себя. Зачем он уехал? Будь он рядом, возможно, этого бы не произошло. Что сделано, то сделано. Назад время не отмотаешь. Теперь только: нервирующее ожидание встречи с врачом, вера в то, что с Ней всё не так плохо, как он успел напридумывать в своей голове, и та идиотская записка, не дающая покоя, с текстом: «Срочно уехал в офис. Когда проснёшься, пожалуйста, позвони». Конечно, удивляться тому, что Тина не позвонила, он считал глупым. А тот несчастный белый листок, сложенный вдвое сейчас валялся на холодном паркете, снесённый ветром.