Письма в Средиземье

      На ее крик не сбежались родственники, то ли спали очень крепким сном, либо уже начали лениться и вставать из теплой кровати и мчаться на мнимую помощь своей дочери. Лунный свет затопил комнату, пробираясь во все потаенные уголки, словно бы говоря тем самым, что пытается изгнать темноту и страх, пытается помочь девушке хотя бы этим.       Полная луна высоко стояла в чистом небе, ничего более не напоминало о том, что прошла буря, разве что снега намело много, но с такой высоты трудно было даже на глаз определить насколько много. Снег мерцал под серебристым светом, и даже озеро, которое ранее было всего лишь безжизненной субстанцией, вдруг начало оживать, непонятно как, но порывы ветра, если они и были, легко колыхали поверхность воды, которая не то пыталась снова замерзнуть, не то избавлялась от снега и льдин, однако сейчас оно открылось перед ней полностью. Девушка и не знала, что озеро настолько большое, а что, если бы она в той буре затерялась и утонула в нем, отчего-то она не испугалась, ей сейчас было трудно вообразить через что пришлось пройти несколько часов назад.       Возле берега озера мелькнула тень, было слишком далеко, чтобы разглядеть чем именно оно было, но слишком явно, чтобы заметить его движение. Девушка напрягла взор, но вскоре этого и не потребовалось, тень шла в ее сторону, не отходя от берега озера и явно что-то разыскивая, волк и не мог подозревать, что за ним следят и что один его вид привел наблюдателя в такое замешательство, что, будь волк чуть более воспитанным, он бы извинился.       Стоило только немного приблизиться, и Нанья тотчас же узнала в этой тени хищника, это не было видением, она об этом и не подумала, увидеть хищное животное, так еще и высоко в горах, вряд ли такая местность ему по душе, но все же. Вид волка, который, несомненно, был огромным даже по меркам обычных своих соплеменников, вселил в душу девушки трепет, невиданное ранее желание, либо чувство приближения чего-то приятного, окутало ее. Волк, который был теперь практически напротив дома своего ночного смотрителя, на минуту оторвался от своих поисков, навострив уши, и вглядываясь в даль.       Вдруг он резко повернулся к ней, безошибочно найдя ее взгляд, минута, а быть может и вовсе, считанные секунды, и волк пошел своей дорогой.       Зверь давно скрылся, и только тогда девушка обнаружила, что глаза ее на мокром месте, быстро стерев непонятно откуда взявшиеся слезы, она улеглась в постель. Кошмары не мучили ее до рассвета.       Стоит немного уделить внимания семье девушки, которая, несмотря на ожидания, все же хорошо проводила время, и даже Макс, вот чудо, оторвался от своих гаджетов, а может это было по причине, что интернет связь дала сбой, но что же тогда говорить о Марго, которая, несмотря на обгоревшее лицо и драму, разгоревшуюся вокруг этого события, пребывала в восторженном настроении, и на удивление, такое состояние вовсе не было поддельным, она не старалась его искусственно продлить или же поддержать, она радовалась каждому утру, даже вставала раньше положенного, видела в рассвете нечто волшебное, а то, что она хозяйничала в таком истинно деревенском (по ее воображению) доме, было для нее величайшей радостью.       Альберт, видя изменения в поведении жены, не мог нарадоваться, и даже уже думал как бы прикупить здесь или где бы то ни было, однако в горах, часть земли, чтобы построить дом. Если бы в этом мужчине было больше решимости, он, возможно бы так и поступил по возвращению, но, и что вас мучить, вы и сами иногда можете подтвердить, что случись так, и мы оказались или же увидели у других людей что-то, чего у нас нет, того, чего они достигли путем труда и усердной работы, мы мечтаем и думаем, что тоже способны на такое и задаемся целью, но стоит этому эталонному образцу подражания исчезнуть, как он забирает и наши планы, оставляя смутное воспоминание и воображение о том, как бы могло быть, если…       Что ж, Альберту здесь тоже нравилось, и вместе с сыном, оставляя на попечение женщинам дом, могли долго бродить по бескрайним горам, заходили в лес, даже и не думая о том, что их может ждать там опасность, изучали, наслаждались и у каждого глубоко в душе рождалось чувство, которое уже не покинет их до конца дней. Чувство единения с природой, чувство своей важности и одновременно своей никчемности, чувство, которое взрастили в них предки и передали через поколения, чувство безграничной свободы, и дух, не убиваемый дух в мужском начале готовности идти на битву во имя справедливости, долга, во имя славы и благородной героической смерти. Макс, который по жизни был инертным, которого не интересовало абсолютно ничего, кроме виртуального мира, (а это сейчас все) начал оживать, расправлять крылья, гнал сонные путы, что омывали его рассудок, для него эта поездка точно была судьбоносной, и хоть он и не вознамерился как отец отстроить дом в деревне, однако, по возвращении его нельзя было назвать прежним, он изменился и изменения были не только в его действиях, но и в душе. Впрочем, мы еще успеем об этом поговорить. Удивительно то, что ни разу, куда бы семья не выехала отдыхать, они не испытывали подобное чувство. Может из-за того, что здесь не было ни туристов, ни отелей вместе с их сотрудниками, готовые услужить и выполнить любой каприз, здесь не было всего того, что их обычно окружало дома или же на отдыхе где-нибудь на берегу моря.       Марго, загоревшись идеей испечь такую же вкусную сдобу, что принесла Нанья, долгие часы проводила за плитой, и каждый раз, будь до днем или же уже вечером, в их доме всегда была выпечка, отличавшаяся разве что формами и немного содержанием.       — Ты должна узнать мне рецепт, Нанья, — проговорила мать, когда семья сидела за столом и пила чай. Это было на третий день, как девушка увидела волка.       — Прости?       — Ты принесла тогда сдобу, пойди и спроси хозяев как они его приготовили.       — Милая, это будет не очень вежливо с нашей стороны.       — Я уже почти три дня мучаюсь и делаю тесто, и ты не хочешь наградить меня за старания, думая, что это будет невежливо? Ох, дорогой, право я и не знаю что и думать, тебе важней незнакомые люди или же мое состояние?       — Глупые вопросы ты задаешь.       — Мам, ну правда, через два дня ведь будет какой-то праздник, нас туда пригласили, вот и сама спросишь что да как, — Максу было без разницы на то, что его мать, якобы, убивалась над этой нерешенной задачей, он просто хотел отвести тему разговора от Наньи, и думал, почему же мать не перестает ее о чем-нибудь просить, почему не оставит в покое, ведь после того, и все это знают, случается непоправимое.       Макс клянет всех, а его мать не хочет принимать своей ошибки. Однако, и Макс был удивлен таким наблюдением, его старшая сестра менялась, хоть и очень медленно, но словно бы заново открывалась миру и изучала его, предложения ее перестали быть односложными, а лицо не такое жалкое и мученическое, может родители и не видели и не замечали, но Макс, который был всего лишь на год младше, и который был ближе всех к ней, замечал. Как же их отдалила вся эта ситуация, и, спустя годы, Макс все же поймет, что совершил ошибку. Но теперь уже трудно было представить, что раньше они были не разлей вода, а может их разлад вовсе не был из-за ее болезни, просто все они стали взрослей. У обоих появились другие дела, работа, и они больше не проводили время вместе.       — Какой праздник?       — Нанья, вечно ты спишь. Вчера же заходил сосед, говорил, что они справляют праздник зимнего солнцестояния. Боже, мы попали в среду язычников.       — Не называй их так, Марго, они просто сохранили то, что было передано их предками.       — Как плохо, что они узнали, что мы говорим и на английском тоже, иначе можно было бы отвязаться.       — Разве ты не хочешь посмотреть на это? Говорят, будет большой праздник ночью, будут гореть костры, пир обещает быть знатным.       — Ну, может быть и хочу.       — Нужно съездить в город, купить там шерстяную одежду и подарки, должны мы хоть немного соблюсти их ритуалы, — проговорил Макс.       — Шерстяную одежду? — Нанья, которая слушала их, спросила.       — В этот день принято надевать новые шерстяные вещи.       — А как его празднуют, расскажи, — Макс лениво улыбнулся, наконец, от него сестра потребовала что-то, а не наоборот, что бы из нее вытаскивали слова. Он подсел ближе. Альберт смотрел на это как на чудо света.       В общих чертах Макс поведал ей и о легендах, и о полене, которое сжигают в центре деревни, о венках, которые плетут, об украшениях, которыми завалены дома и об омеле.       — Омела?       — Ну, да, такой сорняк, под которым обычно целуются. Но это не самое главное, можно считать это нашим Новым годом, но мне вот что понравилось, у деревенских существует поверье, что именно в этот день даже простым смертным магия может стать доступной, и каждому человеку по силам в этот день изменить свою жизнь.       — Откуда ты об этом знаешь?       — Ну, в отличии от тебя, я познакомился с соседями, а в особенности, с Джейсоном, его семья живет на несколько домов выше.       — Я за тебя рада.       Хоть разговор и продолжился, но Нанья больше не участвовала в нем, все ее мысли были направлены на то, что сказал Макс о магии, и хоть он и пояснил, что это праздник светлых духов, ей почему-то стало не очень комфортно от одного упоминания об этом языческом празднике. Но Новый год это ведь тоже отголосок язычества, да еще какой, пыталась вразумить себе девушка, но внутренняя битва была напрасной. Однако она точно решилась, что в ту ночь она дома не останется ни за что, лучше пробудет в окружении людей, может хоть там ее не настигнет то, чего она ждет.       — Мам, поедешь со мной, а то мне как-то неловко будет покупать женскую одежду.       — Нет, конечно же нет! Я займусь домом, а ты — милый, узнаешь что и как и что мне сделать дома, чтобы приготовиться к празднику.       — Ну, мааам.       — И не проси.       — Я могу поехать, — Макс поперхнулся чаем, но быстро взял себя в руки, после того, как он поведал ей о празднике, он остался сидеть к ней близко, но сейчас снова отодвинулся, словно увидел нечто противное или же нечто такое, что не может существовать с ним в одном мире. Нанья и не посмотрела на него, а если бы и посмотрела и увидела в его глазах и лице такое выражение, точно бы не поехала.       — Право, это отличная новость.       — Я поеду на один, да и Джейсон сказал мне, что выезжает ранним утром.       — Не буду я вам мешать, оставите меня в городе, я куплю одежду, только скажи какую, возьму еще кое-что, а потом вы меня и подберете, когда будет ехать.       — Хорошо, — выпалил Макс, у него уши чуть трубочкой не свернулись от такого длинного предложения. — Хорошо, я понял. Понял. Не стоит на меня так давить.       — Я вовсе не…       — Брось, милая, он просто шутит.       После того случая с волком, и после того письма, несмотря на то, что она зареклась писать чуть ли не каждый день, больше ни одного письма не было, и сейчас, поднимаясь к себе, она уже смела место на мансарде окрестить своим, у нее было твердое желание сесть и написать новое письмо. Так она и поступила. В принципе, разве могло бы ей что-то помешать, либо, были ли у нее другие дела? Нет и нет.       Стул, на котором она сидела только раз, принял ее как родную, а письменный стол, словно бы живой, возрадовался, что, наконец, кому-то понадобился. Хозяин был уверен, что будет работать во время пребывания в доме, однако ни разу он основательно не работал за столом, а любая вещь, в которой нет души и она не живая, все же хочет, чтобы ею воспользовались по назначению. Может и так, а может и нет, но стоило ей сесть за стол, как она задалась вопросом, и почему же она откладывала написание письма в дальний ящик, теперь все ее естество возмущалось такому решению.       Несмотря на желание написать, она вовсе не испытала ту легкость, когда пустая страница смотрела на нее, сейчас же, хотя тема была известна, она не могла подобрать слов, не могла начать письмо. Внезапно ей привиделось, показалось, что первое письмо чудесным образом достигло неизвестно адресата, и, волнуясь, и в то же время боясь, она потянулась за первым письмом — ничего не изменилось, оно спокойно лежало себе на столе, и не было ни единого намека на то, что его кто-нибудь трогал. И хотя до этого Нанья придумала себе образ, и обращалась к Майрону, сейчас такое положение дел вовсе не устраивало ее, однако, как бы она не старалась обезличить теперь свое письмо, образ Майрона упорно вставал пред ней. Отмахнувшись от него, словно от назойливой мухи, ручка неуверенно запрыгала на бумаге.       «Здравствуй.       Точнее, нет, не так… Я вовсе не хотела…       Ох, ладно. Говорят, в месте, где я гощу, скоро будет праздник.       Слабое начало       Мне захотелось, безумно захотелось окунуться в незнакомую для меня атмосферу. Надеяться на то, что я буду веселиться, нет, как и нет надежды, что ты не явишься за тем, чтобы снова испытать мой мозг и разум на выносливость, но я все же постараюсь хоть раз в жизни почувствовать что такое счастье.       Брат сказал что-то о магии, и мне захотелось стать причастной к ней, его слова разбудили во мне спящего ребенка, который верил в чудо…»       Нанья отложила ручку, и долгим взглядом осмотрела написанное, не удовлетворившись, потому что голова все еще гудела от предложений и хотела, чтобы они переместились на бумагу, она все же отложила лист.       По пути к своему гнезду, она взяла наугад книгу, вознамерившись читать Она никогда не любила читать романы, ни детективы, ни другие художественные произведения, и хотя дед с детства пытался ей привить любовь к чтению, особенно разных сказок, все его попытки разбивались о крепкую стену нехотения внучки.       Джейн Остин. «Гордость и предубеждение». Говорилось в книге, Нанья слышала о писателях, и из кратких описаний и рецензий была знакома с классической литературой, и поэтому даже улыбнулась, найдя в библиотеке мужчины женский роман.       «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену.       Как бы мало ни были известны намерения и взгляды такого человека после того, как он поселился на новом месте…»       Чтение захватило ее, и теперь с уверенностью можно было сказать, что ее нежелание было вовсе не врожденной, а обычным юношеским максимализмом, который на любое предложение, просьбу считало выше своего достоинства подчиниться и принять.       Ночь была непроглядно темной, но здесь, в окружении приятного запаха свечи и приглушенного света, ночь была вовсе не страшной. Страница за страницей, глава за главой, Нанья впитывала книгу, ее сердце раскрывалось неизменной классике и она влюбилась бесповоротно в произведение, в котором хотелось бы оказаться.       Глаза слипались против ее желания, пришлось отложить книгу, так некстати вспомнилось, что брат с его новым другом выезжают ранним утром. И речи не могло быть, чтобы не спать целую ночь, Нанья не была тем человеком, который мог бы пережить одну бессонную ночь и быть способной продолжить жить на следующий день. В попытке убежать от своих кошмаров, было такое время, когда она не спала, и тогда утром, днем, целый день ее преследовали видения куда хуже, чем в обычные дни.       По устоявшейся традиции, девушка выглянула в окно, и даже не удивилась, увидев волка на том же месте, где в первый раз столкнулись они взглядами, зверь смотрел на нее, и, словно бы ожидая, когда она выглянет, и когда он посмотрит на нее, он счел нужным кивнуть головой и раствориться.       Кошмары не мучили девушку.       Проснулась она на удивлении бодрой, и даже раньше семьи, подготовившись к выезду, она уже поджидала брата, тот явился аккурат когда машина подъехала.       — Перекушу в деревне, — Макс зевнул, но увидев бутерброд, который протягивала ему сестра, с него словно сошла сонливость, он улыбнулся. — Спасибо.       Джейсон оказался высоким накачанным северянином с пронзительными голубыми глазами, если бы он жил в городе, у него бы не было отбою от внимания девушек, но здесь, когда мужская красота оценивается последней, он может и не догадывался какой страшной силой обладает, воплощая в себе и мужественность и красоту.       Пикап был ему явно маловат, и он, чувствуя дискомфорт, только лишь пробурчал слова приветствия, но уже по дороге, когда он немного привык к машине своего отца, который поручил ему в первый раз, он уже открыто общался с Максом, и по непонятной причине хотел вовлечь в беседу и Нанью. Макс, который не счел нужным ранее говорить о своей сестре, теперь досадовал, что сделал такое упущение, его мысли роились возле мнения, которое мог составить про себя его новоприобретенный друг и все они было одна хуже другой. Но если Нанья и сносно отвечала, не создавалось впечатление, что она не хочет с ним говорить либо же отвергает, такое мнение мог бы составить любой, если был не знаком с девушкой, и Макс иногда злился на нее, разве она не могла просто общаться, нормально, как делают это другие. Ему было невдомек, что за короткое время можно было убить в ней все социальные навыки. Парень посмотрел на Джейсона, который не утратил интереса, возникшего у него к сестре.       — Нанья, — Макс даже и забыл, что давно вот так не обращался к сестре. — Мы высадим тебя у центра, вроде там есть все необходимое для покупки. Мама тебе список накатала. И, вот, деньги.       — Когда мы можем за тобой заехать? — услужливо спросил Джейсон, когда за девушкой захлопнулась дверь.       — Когда освободитесь, я далеко не уйду.       — Если закончишь свои покупки, раньше, чем мы приедем, напротив центра есть небольшое кафе, подожди нас там.       Уверенный кивок и все.       Торговый центр состоял из двух этажей, на первом расположились магазины с техникой, бытовыми вещами и мебелью, и другими вещами, которые нужны бывают сельчанам, второй этаж был более интересным с точки зрения покупок на наметившийся праздник. Был и специальный, небольшой магазин, где продавали шерстяные свитера разных фасонов, разной толщины, цветов и узоров. Брату она безошибочно взяла свитер с синими ромбиками, отцу — мягкий и немного пушистый серый свитер с совой, матери — винного цвета, с елкой, а себе с маленьким изображением волчьей головы черный свитер.       — Запасайтесь на праздник? — продавец, практически дедуля, одарил ее самой широкой улыбкой, от него пахло табаком, сразу заметила Нанья, и улыбнулась в ответ, старик напоминал Санту. С белой бородой, однако большого живота у него не было, зато его заменял красный свитер с оленями.       — Ага.       — Туристы?       — Туристы.       — Надолго здесь?       — На две недели.       — О, друг мой, кого я вижу!       — Здравствуй, Гуннар, старый ты хрыч!       — Долго не виделись, Артур!       Нанья так и осталась возле кассы, продавец не пробил ее вещи до конца, и она не смогла расплатиться, судя по разговору, он мог затянуться до бесконечности и хотя девушка никогда не спешила, ей становилось неуютно с каждой минутой.       — Нанья?       Девушка обернулась, рядом с продавцом, тот, с кем он говорил, оказался Артур, человек, в доме которого она недавно гостила.       — Здравствуйте.       — Судя по всему, ваша семья также примет участие на празднике?       — Да, нас пригласили.       — Замечательно. Просто замечательно. Ну, Гуннар, чего уставился? Из тебя никакой продавец, заставляешь ждать девушку.       — Все нормально.       — Ох, я совсем забылся, старею.       Она еще перекинулась несколькими словами с Артуром, а затем вышла, по списку нужно было купить недостающие в их запасе продукты, и что-нибудь вроде сувениров, чтобы каждый получил подарок, помимо прочего, нужно было купить венок к празднику, так что у девушки было много забот.       Она разучилась ходить по магазинам, разучилась делать покупки, и сейчас, найдя один магазин, хотя он оказался прямо перед ней, она потерялась, спросить не у кого, люди ходят туда сюда, но страх, тот подлый страх, который заставлял ее отталкивать всех, снова воцарился над ней. Надписи на магазинах расплывались перед ее глазами, а люди, которых, к слову, было вовсе не такое количество, как в обычных центрах, начали неустанно давить, отовсюду ей мерещилось, что они смотрят на нее и насмехаются. Спазм схватит за горло, и она, боясь, что видение снова настигнет ее, побежала к лестнице, чуть не сбив поднимавшегося человека. Последний, ухватился за лестничный пролет и одновременно притянул Нанью к себе, уберегая обоих от падения.       — Ты чего ломанулась? Нанья?       Невольный писк вырвался из груди девушки, когда она подняла голову и встретилась взглядом с Майроном, тогда она и не могла представить себе, во что выльется написание ее писем и отождествление образа ее преследовавшего с Майроном. Теперь же, встретившись с ним, разум помутился.       — Ты…?       — Ну, я. С тобой все хорошо? На тебе лица нет, — холодная рука мужчины, что свидетельствовало, что он только зашел в центр, коснулась лба девушки. Майрон нахмурился, и потрогал ее за щеки. — Ты вся горишь. Пойдем, присядем.       — Майрон? А, вижу вы встретились.       — Она себя неважно чувствует, у нее возможно жар.       — Все нормально.       — И поэтому ты держишь ее в объятиях? — усмехнулся Артур.       Майрон опешил, поспешил убрать руку, но не стал вдаваться в подробности того, что случилось до того, как его отец увидел их. Ничего, скажет потом, а если Артур и не будет интересоваться, то ему нечего и оправдываться. Артур убедил сына, что тот ошибается, и нет никакого жара, и, может быть, жар у него самого раз позволяет себе такие вольности.       После же, спросил девушку, не желает ли она обратно с ними поехать, однако не все в списке было закуплено, к счастью, Артур указал ей на все необходимые магазины, и, с чувством собственного достоинства, попрощался с девушкой, выразив надежду на скорую встречу, и увел Майрона.       Девушка, немного пришедшая в себя, все же купила все необходимое, и ожидала брата за столиком кофейни. Кофе здесь подавали ужасно крепкий, но вкус у него был потрясающим, в купе с чудесным куском песочного пирога с черникой, вкус менялся. Девушке понравился кофе, и она даже купила после зерна, надеясь, что сама сварит такой же.       Обратная дорога заняла больше времени, нужно было подниматься в гору, а снег на дороге, успевший превратиться в скользкую смесь, не давал простора для разгона. Джейсон не хотел отвлекаться на разговоры, его интересовала только дорога, не хватало, чтобы и машину отца он испортил, свою в точно такой ситуации, он разбил, чудом, сам остался жив, брат и сестра, поддерживая его правила, тоже не смели нарушать молчания. Когда подъем оказался позади, Джейсон заметно выдохнул, позволив себе бросить шутку в свою же серьезность.       Вечером того же дня все сидели за столом, обсуждая завтрашний день — начало праздника, который было принято встретить в кругу семьи, а уже послезавтра, в день зимнего солнцестояния, семье придется принять участие в языческом празднике, который начнется поздно вечером и будет идти всю ночь, покуда жители не встретят рассвет.       Нанья ничего не говорила, вслушиваясь в разговор семьи. Они уплетали за обе щеки пирог с черникой, что девушка привезла с собой, конечно, Марго вознамерилась узнать рецепт и этого пирога, и даже загорелась идеей начать собирать рецепты в красивый блокнот, а может даже и создать свой блог, вот подивятся-то ее подруги, что теперь она стала еще более хозяйственной и может приготовить наивкуснейший пирог, за который в приличном заведении могли бы взять кругленькую сумму.       — Мне кажется, что ты понравилась Джейсону, — бросил Макс, когда девушка вознамерилась подняться к себе.       — С чего ты взял?       — Он много о тебе спрашивал, — что могла ответить девушка, что это естественно? Но сама-то она больше не знала смысл этого слова.       — Ага.       — И больше ничего? Ты ничего больше не скажешь?       — А что мне еще сказать?       — Я не знаю, что обычные, нормальные девушки говорят, когда узнают, что о них спрашивал парень.       — Откуда мне знать, что говорят нормальные девушки? Сам-то ведь меня назвал ненормальной.       — Я вовсе не… — Макс был шокирован тем, что сестра помнила тот единственный раз, когда он не сдержался, когда не смог совладать с собой и крикнул в ее спину это слово, которым ее называли многие знакомые, то слово, которое въелось в голову Макса, и которое нашло свой выход, ранив сестру так глубоко, что эта рана не могла зарубцеваться только лишь временем.       Макс не стал удерживать девушку когда та поднялась наверх, да и зачем, что он может сделать и как еще может оправдаться, когда сам ее и оставил. В ту ночь Макс спал плохо, а его сестра еще хуже.       Весь следующий день был полностью посвящен празднованию, Марго хозяйничала на кухне, Нанья помогала уборкой, было решено поехать в лес, чтобы с остальными жителями привести елку, Макс и Альберт еще утром вырядились в путь, только Марго лишь переживала, что их елка не будет украшена. С раннего утра к ним заходили соседи, поздравляли друг друга с началом праздника, а Нанья дивилась, раньше она не сталкивалась с этими людьми, и была поражена сколько их много. С неким удивлением Нанья словила себя на мысли, когда уже вечером они сидели за праздничным столом, что семья Майрона не пришла. Пришел Джейсон, даже посмел сказать Марго, чтобы она позвала Нанью, после чего неловко протянул небольшую коробку, пробормотал слова поздравления и быстро скрылся в направлении леса.       В коробке оказалась деревянная фигура, и девушка ни минуты не сомневалась в том, что именно он его и выстрогал. И за столом она решила, что завтра подарок, который она почему-то припасла для другого, отдаст Джейсону и отблагодарит его.       — Я просто не могу себе вообразить, как я проведу целую ночь на ногах, — возмущалась Марго, но Альберт ее уже в который раз заверил, что никто так долго стоять не будет, что будут стулья, будет и стол для пиршеств, и спустя час после полуночи можно ей будет идти домой, Альберт, конечно, ей составит компанию, а вот Макс и Нанья вполне могли бы остаться там до конца праздника. Макс сам так хотел, а Нанью не уговаривали.       — Что ж, дорогие мои, позвольте поздравить вас с праздником, пусть он принесет с собой свою благодать и подарит нам хоть небольшую ее часть.       Все поддержали тост Альберта, Нанья мысленно попросила сил не только для себя, но и для своей семьи, чтобы столкнуться с будущими проблемами.       — Кстати, оберегайся попадать под омелу, чтобы тебя не зацеловали, — засмеялся Альберт, обращаясь не то к дочери, не то к жене.       Ночью, когда уже вся семья засыпала, девушка снова растворилась в книге, наконец, дочитав ее до конца, может, если бы она взяла другую книгу, все бы обернулось иначе, но книга Джейн Остин так удобно улеглась в ее руке, что трудно было выбрать другую. Как бы то ни было, прочитанное возымело небывалый эффект, не только в плане, что открыло двери в литературу, но в моральном, в ином смысле, ей захотелось испытать прочитанное, захотелось ощутить те краски, которые были описаны, захотелось не просто случайно подглядеть за чужой историей, а написать свою, где были бы похожие тревоги, радости, волнение, где был бы свой мистер Дарси. Невольный взгляд коснулся письменного стола.       Думать много не пришлось, она даже не присела, достала новый лист, и сразу же ручка опустилась, выводя слова, от которых после будет немного неловко.       «Я вдруг захотела написать, безумное желание, пробудившееся после того, как прочитала книгу. На миг мне показалось, что я — женщина, живущая в викторианской Англии, и что где-то там меня ждет и мистер Дарси, такой же холодный, отстраненный, чуждый проявлениям человеческих эмоций, но при этом, небывалым и непонятным образом покоренный мною. Смешно? Наверное смешно и наивно глупо мне начать об этом мечтать».       Следующий день, несмотря на прошедшую ужасную для Наньи ночь, окунул ее полностью в себе, на улице была возня, людей было много, однако, словно слаженный механизм, они не представляли собой полный хаос. Нанья быстро влилась в коллектив, который и знать и не знал о ее болезни, а если бы и знал, вовсе не чурался бы, уж такой они народ, привыкшие встречать любые вещи без страха и без презрения, обычные люди, которым чужды были «возвышенные» чувства горожан.       Аннета, увидевшая в этом скоплении людей Нанью, снова не преминула назвать ее несколько раз ведьмой и перекреститься, несмотря на то, что за несколько дней ее образ и растворился в воспоминаниях женщины, сегодняшний день снова воскресил ее и воскресил не только ее образ, но и эмоции, ею овладевшие, когда они впервые увиделись.       Джейсон, хоть и занимался мужскими делами, и практически везде в этом деле преуспевал, все же находил моменты следить за девушкой. Быть может и раньше в его голове роились мысли о девушках, хотя ему и было почти тридцать, но в этих мыслях не было ничего серьезного, не было и образа женщины. Свои естественные потребности он, конечно, удовлетворял, но когда семья заикалась о женитьбе, он на кону пресекал любые разговоры до того дня, когда увидел Нанью.       Назвать ее красивой нельзя было, хотя, нет, она была красива по-своему, и даже ведьмовские волосы, что на свету отливали чуть ли не рыжим, были отличным дополнением невинного образа, он не обращал внимание на болезненную бледность, потому что и сам был светлокожим, его даже не отталкивала ее фигура — хрупкая, тоненькая, что рядом с ним она казалась маленьким ребенком. В нем проснулась потребность защищать ее, оберегать, поддержать ее. Вот как сейчас, когда она пытается донести до пиршественного стола посуду, и кто ее только наградил этим грузом?       — Давай сюда, — не дождавшись разрешения, Джейсон взял у нее стопки тарелок, невольно, а может даже и специально, дотрагиваясь до ее рук, и на минуту задерживаясь.       — Спасибо.       Только и всего, ни улыбки, ни взгляда в его сторону, и хоть Джейсон был вполне в себе уверен, после ее холодного «спасибо» он немного растерялся, и начал думать, что он не слишком для нее хорош. Не быстро, но все же, он смог избавиться от подобных мыслей, и теперь вырабатывал другой план, как бы затащить вечером девушку под омелу, уж тогда-то она не откажется и пусть это будет всего лишь невинный поцелуй.       Ближе к ночи жители развели костер, даже природа сжалилась над ними, и ночь была относительно теплой, даже жаркой для тех, кто стоял близко к огню. Некоторые, уже явно повеселевшие, брали в руки музыкальные инструменты и начали новую игру, к которой присоединились другие жители, танцы продолжались долго, пока последняя пара танцующих и сами музыканты не устали и снова не проголодались. Нанья не могла не улыбаться. Не было ничего, что было в ее прошлой жизни, здесь была другая атмосфера, такая, которая и в самом деле могла заставить уверовать, что магия реальная вещь. Даже общество Джейсона вовсе не тяготила, она с ним разговорилась, а может это действие глинтвейна, щеки ее порозовели, и для Джейсона ее образ в тот момент показался такими милыми.       — Нанья, с праздником тебя!       — И вас, — Изольда вместе с Артуром тоже оказались здесь, они снова наполнили ее стакан, отказываться было невежливо, даже если она и понимала, что алкоголь берет над ней контроль.       — А ты чего встал? Поздравь девушку и принеси, наконец, мои пироги, — проговорила Изольда, обращаясь к тому, что оказался позади Наньи.       — Пойду, пироги твои принесу, — голос Майрона, прозвучавший из-за спины девушки, был подобно холодной воде, но и его было недостаточно, чтобы отогнать уже хозяйствующее опьянение.       — Нанья, детка, сходи с ним, помоги сыну.       — Не нужно, я сам.       — Сам-то сам, но от помощи не отказывайся.       — Хорошо, я помогу.       Джейсона и след пропал, когда она оглянулась в его поисках, но когда Майрон зашагал, Нанья послушно последовала за ним. Празднование осталось позади, и здесь, словно бы никем не защищенное пространство, царили злые духи, завывали сильные ветра, принося с собой волчий вой.       Холодно.       Неприятная мысль, что если бы они с Майроном были хоть немного близки, то он бы смог ее согреть не только своими объятиями, но и проявленным вниманием, однако, мужчина отчаянно не замечал идущую за ним девушку, словно ее и не было в помине. Когда дом, наконец, завиднелся, девушка облегченно выдохнула.       — Пройди вовнутрь, пока ждешь, — проговорил Майрон и скрылся.       Нанья осталась ждать в прихожей, рассматривая и так уже знакомое пространство. Чуть позже появился и мужчина, в двух руках он нес пакеты, в них проглядывалось очертание пирога, либо Изольда, либо Майрон умудрились положить друг на друга пироги таким образом, чтобы они не расплющились, и чтобы их было удобно нести. Нанье он передал один пакет, и пока она примерялась к посылке, которую оказалось не очень удобно нести, Майрон дожидался ее у порога.       Стоило им только поравняться, как мужчина ухватил ее за локоть, неловкость и неуверенность проскользнула на лице Майрона, но он взял себя в руки и направил свой взор наверх, Нанья проследила за его взглядом и увидела ветку омелы. В ее горле пересохло, а сердце забилось в сотни раз быстрей, мечтая вырваться из тесного плена костей.       — Мне нравится твой свитер.       — Что? — но вопрос остался висеть в воздухе. Рост был самым незначительным фактором, о котором думал мужчина, девушка еле доходила ему до плеча, он думал о правильности своего поступка, но все страхи и недопонимания вмиг исчезли, стоило мужчине запечатлеть целомудренный поцелуй в уголок губ, снимая с них аромат вина, корицы и цитрусовых.       — Ты будешь причастна к магии и ощутишь счастье в полной мере.       — Что?       Угадать, чему удивилась Нанья, было трудным делом. То ли шок был из-за поцелуя, то ли шок по поводу того, что мужчина сказал то, что она написала в письме. Майрон резко развернулся и спустился вниз, а Нанья, поднеся руку к губам, впервые в жизни мечтала о чем-то большем.       Рассвет они встретили в разных местах и с разными мыслями, Нанья, привычно — одна, несмотря на попытки Джейсона, а Майрон, злясь на себя, встретил первые лучи солнца рядом с семьей, которая конечно же, не могла не заметить изменение в поведении и выражении сына после того, как он вернулся. В ту ночь они ни разу больше не заговорили, и Артур и Изольда, несмотря на свои попытки хоть как-то их сблизить, в итоге оставили сына, своего не кровного сына, который им достался свыше.       Долгое время у семьи не было детей, и когда уже они отчаялись, Изольда смогла понести, но и тут их ждало горе — ребенок родился мертвым. Надежда давно уже умерла, и они решили просто проводить время вместе, получая все от этого мира, и благодарить богов, что они есть друг у друга.       Спустя десять лет после случая с ребенком, когда Артур возвращался с охоты, его привлек звук, который был настолько нехарактерен для леса, что звучал даже смешно, пока Артур не прислушался и в очередной раз ему не послышался крик новорожденного. Тогда ему показалось, что он уже сходит с ума, что призрак того не родившегося ребенка преследует его, страх, может и был, однако, любопытство бросило его вперед и он пошел на плач, хотя и плачем это было трудно назвать.       Увиденное поразило его.       На небольшой поляне, практически в его центре гордо восседал волк, а чуть поодаль, другое животное пыталось укрыть от ветра человеческого ребенка, тому, видно не понравилось, что второй волк тоже отошел от него и теперь тот истерично начал кричать.       — Боги, будьте ко мне милосердны.       Ребенок был двух или трехмесячным, но близко подойти Артур не смел, ему казалось, что еще одно движение и зверь вцепиться в его глотку, если то, что он увидел раннее привело его в большой шок, то, что произошло дальше, полностью выбило почву из его ног. Волк встал, пропуская вперед мужчину, а другой, словно бы кивнул Артуру, намекая, что ничего не случится. Повинуясь непонятному порыву и магическому притяжению, тот обнаружил ребенка, который своим ясным взором непонятных звериных глаз смотрел на Артура таким осознанным взглядом, что мужчине стало не по себе.       Естественно, он взял его домой, и даже факт того, как и где именно обнаружили, не волновал вдруг осчастливившую пару. Ребенок оказался здоров, и в его развитии не было никаких проблем. Он рос, поражая их своими знаниями, своим стремлением и жаждой к новому, не по годам умный, он изначально пугал родителей, но они и к этому тоже привыкли быстро. Имя пришло к Артуру во сне, его нашептывали, и тот ничего не имел против.       Вот только как бы не пытались Артур и Изольда обращаться к нему, как со своему родному сыну, Майрон, кажется, знал, что они не его семья, однако, обращался с ними вежливо, а уже по истечении тридцати пяти лет, что они были вместе, научился и проявлению нежности и ласки к матери, и теплого отношения к отцу.       Только лишь его непонятного цвета глаза, словно бы растопленное золото, все еще смотрели отрешенно, холодно, показывая, что их хозяин далек от этих мест. И поэтому сейчас, когда после встречи Майрона с Наньей они увидели просвет и проблеск в глазах своего сына, родители старались поддержать их хрупкое общение. Даже омелу повесили, уверенные в том, что в ту ночь Нанья пройдет порог их дома, а Майрон, который ценил традиции, окажется слишком гордым, чтобы нарушить одну.