Письма в Средиземье

      В летней беседке было достаточно тихо, по крайней мере, для дворцового шума он был недосягаем. Нанья, найдя подходящее место, смогла, наконец, немного расслабиться и отдохнуть от постоянного допроса, а так же, как ни странно, от косых взглядом, которыми ее непонятно почему награждали обитатели дворца. Здесь же девушка попыталась разобрать на детали причину такого неприятного любопытства, и как раз под руку попался Хадардил, который любил потрепать языком, а после и не брал за свои слова ответственности. Хотя, как знать, может и сами обитатели выдумали абы какую историю про девушку, дабы удовлетворить любопытство и свое и остальных. Решив, что больше не будет поддаваться этим взглядам и не очень приятным перешептываниям, она снова переключилась на главную тему, ведь был еще и эльф — Келебримбор, от которого по-настоящему не было спасения.       Какой же глупой она была, что до последнего надеялась, что они смогут поладить, даже уже изначально можно было понять, что этот эльф во всех вопросах видел себя хозяином, но никак не союзником. С этим тоже можно было смириться, ведь, в конце концов, женщины должны покориться мужчине, даже на каком-то подсознательном уровне женский пол хочет быть зависимым, но все же, Нанья не хотела такого покорства.       Одной из безусловных пыток, при том, что Келебримбор ничего особенного и не делал, было то, что он задавал бесчисленные вопросы, иногда заставляя ее описывать все до мельчащих деталей, вплоть до того, что было надето на Майроне. Конечно, бунтарский дух не угас в девушке, и изначально Нанья все же противилась, хотя бы по причине, что откровенно не помнила таких подробностей, но после сдалась, и с покорным видом продолжала говорить, сама уже не разбираясь в каких вопросах торжествовала правда, а в каких — ее воображение.       Однако и с этим можно было как-то смириться, худо-бедно дожидаться конца пытки, но был еще и третий пункт, который волновал ее сильней, чем-то, что иногда она все же укрывает правду, может и неосознанно, а может и специально о Майроне и о тех отношениях, что между ними сложились.       — Не помешаю, если присоединюсь.       — Здравствуй, ангел, — без капли сарказма проговорила девушка, и вовсе не была против его компании, хотя и бежала от всего живого.       Глорфиндель сел рядом, не решаясь во второй раз нарушить приятное молчание, он просто посмотрел на девушку, а затем кинул взор на дворец. Эльф вовсе не жаждал найти девушку, особенно после того, как Тельпе непонятно каким образом установил на нее монополию. Глорфиндель не хотел вмешиваться, хоть ему и было любопытно и он искал ответ на свой вопрос, неужели Келебримбор все же смог разглядеть то, что ускользало от самого эльфа. Однако сейчас, когда увидел девушку одну, не хотел упускать такой возможности задать ей некоторые вопросы, думать о том, что Нанья на них не ответит, он не хотел, все же надежда теплилась в его груди. Может между ними и не установились доверительные отношения, и раньше эльфа такое положение дел устраивало, то сейчас он жалел об упущенной возможности.       Глорфиндель и раньше чувствовал неприятное одиночество, которое в первой его жизни никогда не тяготило его, но он его скрывал, прятал ото всех, в том числе и от себя, и он хотел верить, что найдется такое лекарство, способное его вылечить. К сожалению, а может и наоборот, но никто не увидел в глазах эльфа той муки, которую он уже в последние дни и не старался скрыть, и даже если бы обнаружил кто, вряд ли мог подумать, что такой эльф оказался под гнетом очень человеческих чувств. Сам Глорфиндель хотел приписать свое состояние ко второму перерождению, однако найти точных подтверждений он не мог, ведь не мог же он спросить прямо Келебримбора, как и не мог откровенно поговорить с Гендальфом. Нет, он продолжал все хранить в себе, пытаясь обманываться тем, что отвлекался на разные вещи, в том числе и на Нанью, на ее секрет. Он думал, что так сможет хоть на мгновение избавиться от своего груза, и был удивлен, когда этот трюк сработал, но его действие было непродолжительным, а последствия были чуть ли не разрушительными.       И вот сейчас, когда он сидит перед ней практический открытый, с оголенной душой, он снова хочет поверить в ложь, придуманную самим собой, что смертная сможет ему помочь.       Нанья несколько раз бросала на него взгляд, но так и не могла придумать нормального вопроса, чтобы начать ничего не значащий диалог.       — В конце концов, зачем нужны какие темы, чтобы заговорить? Не так ли? — голос ее был тих, и она всего лишь продолжила вслух предложение, которое зародилось в ее голове, эльф улыбнулся.       — Ты права, если хочется просто поговорить, выдумывать темы совершенно не нужно.       — Могу ошибаться, но мне показалось, что у тебя не все в порядке.       — А вот эта уже определенная тема.       — Прости…       — С чего ты решила, что у меня не в все в порядке?       Такой вопрос не все и не всем задают, он подразомнёт под собой некое таинство, которое намекает, что между собеседниками отношения куда более крепкие, чем так может показаться. По крайней мере так себя успокаивала Нанья, когда не нашла другого оправдания своему поступку, когда она придвинулась к нему на непозволительно близкое расстояние и без страха и каплю смущения посмела посмотреть в его глаза.       — Ну, кроме очевидного? Там, про Саурона? Не знаю… в нашу первую встречу ты был более приветливым и жизнерадостным. Ты недосыпаешь?       — Зачем задаешь подобные вопросы?       — Не знаю… мы долго не общались, а если быть точней, вовсе нормально никогда не общались, но ты был первым, кого я здесь повстречала, и мне кажется, что это неспроста.       — Смотрите, как начала говорить, неужели ты поддалась влиянию Келебримбора?       Девушка устало выдохнула, намечающаяся беседа была так необдуманно испорчена, что желание продолжить убежало подальше после слова «Келебримбор». Глорфиндель уловил это изменения, и корил себя что ранее не угадал причины ее одиночества, она просто бежит от нолдо.       — Что он тебе делает?       — Мучает.       — Расскажи мне.       — Я не могу, дала слово.       — Значит, я все же был прав, и в тебе таится некий секрет, который я, к сожалению, не смог разгадать.       — И слава богу, что не смог, иначе мы бы с вами тут не разговаривали.       — Не понимаю о чем ты, — девушка выдохнула, пытаясь собраться мыслями, и снова посмотрела на эльфа.       — Знаешь, будь мы друзьями, я бы непременно поделилась с тобой, и была бы уверенной в том, что ты не осудишь, что поймешь и, быть можешь, поможешь. Но мы друг другу, по большому счету, никто.       Последнее слово было произнесено очень тихо. Говоря с одним, она имела в виду и другого — Майрона. Но Глорфинделя это слово поразило. Он был для всех никем и все были для него таковыми же. К Эктелиону он, быть может и питал определенные дружеские чувства, как и к своему повелителю, но кроме них он не позволял никому приблизиться к себе, и сам не шел на контакт, а теперь, когда девушка сказала очевидную вещь, эльф хотел возразить, разозлиться, что посмела обезличить их начавшиеся доверительные отношения, но после лишь грустно улыбнулся.       — Ты права, мы друг другу никто, но, хочешь верь или нет, я буду об этом жалеть до скончания дней.       Эльф встал и быстрым шагом скрылся, Нанья устало проследила за его фигурой, и даже когда он скрылся, не посмела отвести взгляда, эльф открылся ей, и она может быть и улыбнулась такому факту, но не смогла. Ведь сама ощущала так же.       Приближалось время, когда Келебримбор снова позовет ее к себе, и Нанья всеми правдами и неправдами откладывала посещение его комнаты.       Она сидела в своей комнате, хотя своей ее можно было назвать с грехом пополам. Маленький закуток, который не пожалел выделить ей владыка этих земель, был крайне некомфортным, хотя все в нем было идеально. За несколько недель из всего этого ничего не стало ей родным, везде ощущалась чужая рука, хотя Нанья не раз перекладывала вещи и перетаскивала всякий мусор, все равно добиться эффекта своего же присутствия ей не удалось. Она еще раз окинула взглядом свои маленькие владения, пока из всей кучи безобразности не выхватила листы бумаги, хотя, может это был и пергамент. Увиденное, которое раннее не привлекало к себе внимания, заставило ее застыть.       Письма… как она могла их забыть? Как могла забыть то, как именно Майрон узнал о ней?       После шока настало время для душа эмоций, который вылился на нее, она, борясь с приступом плача, кое-как добежала до стола, на ходу спотыкаясь о свои же ноги, непонятно почему, но она так боялась, что листы бумаги могут исчезнуть. Придерживая их одной рукой, она второй попыталась выпотрошить все ящики стола в поисках хотя бы одного приспособления, которым можно было написать. К сожалению, такого не обнаружилось в комнате. Досады ее не было конца, ведь если у кого-то было желание оставить бумагу здесь, то не должны ли они позаботиться о ручке или, на крайний случай, о чернилах и пере? Но пришедшая ей в голову мысль, что в комнате эльфа она может добыть хотя бы золу, девушку немного успокоила. Теперь осталось самое главное, ни в коем случае не показать перед Келебримбором свои нетерпение и взволнованность — эта задача казалось непосильной, особенно после того, как этот эльф изучил ее досконально, и, кажется, знал ее лучше чем она себя.       — Что случилось? — безучастно спросил эльф, когда завершил свою очередную экзекуцию.       — Ничего. Что должно было случиться? — одного взгляда эльфа было достаточно, чтобы вся ее жизнь пронеслась перед ее глазами, Нанья нервно сглотнула.       — Мне повторить свой вопрос?       — Нет. Нет. Ничего не случилось такого, чтобы имело отношение к нашей беседе.       — Это уже мне решать.       — Окей, хорошо. Я поговорила с ангелом, ясно, и теперь жажду с ним снова встретиться.       — С кем? — Нанья задушила в себе рвущуюся радость, что ее маленькая шалость удалась — лучше сказать правду, в данном случае, выдумать ее, чтобы она была правдоподобной.       — Ну… я не знаю его имени. Тот, с кем ты тогда чуть ли не поссорился.       — Здесь было много тех, с кем я чуть ли не поссорился, — непонятно почему эльф решил ее передразнить.       — Позавчера, вы чуть друг друга не поубивали.       — А, ты про Глорфинделя?       — Так его зовут, — Нанья блаженно улыбнулась, повторила его имя, и снова улыбнулась, надеясь, что не переигрывает.       — Только не говори, что ты в него влюбилась.       — Что? Я… не… А что, даже если и так, — выкрикнула Нанья и вскочила, да, по ней определенно плачет сцена Большого. Келебримбор усмехнулся, затем и вовсе рассмеялся, однако в его смехе было столько желчи, что, даже если сказанное было всего лишь выдумкой, ей стало неприятно от подобной реакции эльфа. — Ты издеваешься надо мной?       — Кем ты себя возомнила? Ты знаешь кто он? И кто ты?       — Какая разница, если любишь, такие вещи не имеют значения.       — Глупая женщина. Он — эльф, а ты — смертное создание.       — Это мое дело, и пусть эта любовь будет безответной, мне без разницы, потому что никто не может сделать ничего с порывами души.       — Так уж твоя душа стремиться к нему? — насмешливо спросил эльф. — Либо это иные позывы, низкие, грязные и такие человечные…?       — Ты знаешь насколько ты противен?       Нанья выскочила за дверь, даже не дослушав, что ей пытается сказать Келебримбор и зачем вообще начал унижать подобным образом? Может, для него это было в порядке вещей, но когда она говорила о своем мире, он просто спрашивал ее о деталях, не виня и не издеваясь над тем, что она тогда делала, о чем думала и все в этом роде, а сейчас… Даже если все было выдумкой, могло бы ведь так оказаться, что она вовсе не выдумывала, чтобы она тогда от него получила? Как бы она восприняла?       — Простите, а где я могу найти Глорфинделя?       — Вам нужно пройти еще дальше, затем повернуть налево и еще раз налево — его покои в самом дальнем крыле.       — Спасибо.       — А-ну, стой!       Громогласный голос Келебримбора имел совсем иной эффект, вместо того, чтобы подчиниться, она рванула к указанному месту, моля, чтобы он за ней не погнался. Девушка про себя думала, что тот, видимо, разозлился, что не дослушала его, и теперь в ее воображении вспыхивали сотни картинок как он может ей отплатить. Она уже слышала его шаги позади, и ей оставалось только одно — прокричать имя Глорфинделя и поддаться еще сильней. И лишь на минуту оглянуться, увидеть, что за ней вовсе никто не гонится, а затем, удариться о чью-то крепкую грудь.       — Нанья?       — Ох! Это ты!       — Я. Ты же звала меня, точнее, кричала. В чем дело?       — Спаси меня, пожалуйста.       — Что с тобой? Словно бежала от стаи волколаков, — нолдо поднял глаза и медленно произнес. — Или еще хуже.       — Нанья… — девушка вскрикнула и поспешила скрыться за Глорфинделем, тот ее придержал, не позволил убежать.       — Добрый вечер, Келебримбор.       — Вечер нынче и впрямь добрый, даже можно сказать, интересный, — усмехнулся эльф, и остановился прямо напортив эльфа.       — Чем могу помочь?       — Это может я могу помочь?       — Мне твоя помощь не нужна, благодарю.       — Я все же предложу ее, точнее, попытаюсь тебе помочь, оградив от одного щекотливого вопроса, который вскоре станет для непомерным грузом.       — Не понимаю о чем ты говоришь?       — Я тут кое-что узнал… — Нанья словила взгляд и ядовитую улыбку Келебримбора.       — Не смей! Слушай! Не смей ему ничего говорить.       Нет никаких сомнений, что Нанья могла просто соврать. Подумаешь, что в этом такого, тем более, когда это неправда, просто сказать, что он ей нравится, чтобы избавить себя от дальнейших подколов или других проявлений со стороны Келебримбора. Почему-то Нанья была уверена, что ангел встанет на ее сторону. Но после того, как между ними произошел разговор в беседке, такой поворот событий был вовсе не нормальным. Девушке казалось, что подобное издевательство с ее стороны ударит по нему.       — О чем мне не говорить, Нанья?       — Ни о чем.       — О том, что у тебя есть ко мне чувства? — Глорфиндель тепло улыбнулся, сжимая руку девушку. — Я об этом знаю, пойдем. Келебримбор, если у тебя ко мне больше ничего нет, позволь удалиться, я хочу побыть с ней наедине.       — Неужели? Ты? Который был предан той, что оставила тебя, что разбила твое сердце, теперь впустишь к себе смертную? Отвечай! Ну или ладно, уходи!       Нанья не могла ничего произнести, только лишь послушно следовала за Глорфинделем, который не смел ее отпускать. Как только за ними закрылась дверь, эльф сразу же повернулся к ней, сразу было видно, что он чертовски зол.       — Поз…       — Молчи.       — Но…       — Я сказал, молчи. Я зол, да зол, что ты посмела меня приплести к своей грязной лжи.       — Откуда тебе знать?       — Я все слышал.       — Что именно ты слышал? — и он рассказал ей все с того момента, как Келебримбор перестал расспрашивать ее о мире, наверное, в тот момент эльф снял защиту, которую ранее создал, чтобы их не могли услышать. — Ты подслушивал?       — Проходил мимо, и не мог не остановиться, когда Келебримбор произнес мое имя. Мне только интересно, как он не смог уловить в твоем голосе ложь, если проводит с тобой так много времени?       — Прости, ладно? Прости меня. Я хотела скрыть от него нечто очень личное, но он смог все же уловить что что-то не так.       — И ты решила подобным образом сокрыть свой секрет?       — Да! Почему бы и нет? Знаю, поступила плохо, но ведь я почти что не соврала…       — Что?       — Ты бы мог мне понравиться, если бы не обстоятельства.       — Уходи…       Конечно, девушка ушла, но перед уходом она не могла не попросить вещь, чтобы написать письмо, и, конечно, эльф ей не отказал, потому что несмотря на свою грубость, он понимал, что жалеет, что ее слова не оказались правдой, и в конечном итоге, он потом понял, что именно по этой причине он и разозлился на нее.       Нанья несколько раз сбивалась с пути прежде, чем она нашла дорогу к своей комнате, да и то, без посторонней помощи не обошлось.       Наконец, добравшись до своей комнаты, она сразу же кинулась к письменному столу, даже забыла запереть дверь, чтобы никто не посмел отвлечь ее.       Пустой лист предстал пред ней заклятым врагом, желание написать испугалось непонятно чего, а необходимые слова исчезли, стоило только ей сесть за стол и угрожающе поднять перо, которым она никогда не пользовалась.       Чтобы хоть как-то призвать музу или, в данном случае, желание написать, она решилась написать что-то вроде заголовка. Почему бы не озаглавить и не подвести под единый параметр всего того, что она собирается сделать, чтобы приступить к судьбоносному решению в ее жизни.       «Письма в Средиземье…»       Несколько мгновений понадобилось, чтобы понять — насколько глупое предложение было только что нацарапано неудобным пером, и девушка уже вознамерилась перечеркнуть написанное, она ведь не могла писать письма в место, где она сама находилась, но потом все же решила не тратить понапрасну ни время, ни бумагу, которой было не так уж и много. Что написано, то написано, тем более, если она знала, что если переправит, то тем самым даст повод для насмешки со стороны Майрона, если до него вообще дойдет письмо.       «Здравствуй, Майрон…       Я не хочу просить прощения, что забыла писать тебе. Я забыла. Не скрываю. Хотя… в этом нет никакой пользы. Ха! И как забыть еще и то, что ты вдруг оказался вселенским злом. Я же, черт бы тебя побрал, неосознанно, но чувствовала, знала, но все же поверила тебе и что же получила взамен? И, знаешь, мой любезный друг, как бы ты там не пытался делать злодейские вещи и надеяться, что я пропала (если ты обо мне вспомнил хоть раз), то я хочу тебе сказать, подавись! Я тут очень даже хорошо устроилась. У меня много друзей, а один даже знает о моем секрете. И ко мне относятся очень даже хорошо, намного лучше, чем ты, когда мы были дома. Зачем я все это пишу? Не знаю… Наверное мне стало немного обидно, что ты не видишь всего этого, не видишь кем я стала даже без твоей помощи. Пишу тебе еще и напомнить, что ты обещал показать мне Средиземье, а на деле оказалось, что твое слово не стоит и выеденного яйца, впрочем, ничего удивительного. Мне очень неприятно, что человеком из моих видений оказался ты, но это очень даже логично, ведь ты — зло. Ты бы не принес ничего хорошего в мою голову…»       Нанья отвернулась от бумаги, растирая по щекам слезы. Она вовсе не хотела писать подобное, ей хотелось излить ему то, насколько одиноко ей, той, которую оставил Майрон, но в последний момент гордость дала о себе знать. В конце концов, она уже приврала раз, точнее, приврала много раз, от этого ничего не изменится. Но почему от этой лжи ей не стало лучше? Может потому, что ей вовсе не хотелось его обманывать, а всего лишь написать ему то, что накопилось в душе. Хотелось написать как она скучает по нему, хотела написать, что изначально была ошарашена новостью, что он — злодей, но потом поняла, что даже это знание не мешает скучать по нему, хотела написать, что его образ хоть и начал стираться со временем, но она лелеет в памяти каждое мгновение, которое провела рядом с ним. Потому что, как бы то ни было, живущие здесь люди не имеют к ней никакого отношения, хоть и пытаются, как Келебримбор, а она с Майроном познакомилась чуть раньше, и считала его единственным союзником, тем, с которым у них сложилось больше, чем дружба. И, конечно же, хотела написать, что она не хочет верить в то, что такие чувства были только у нее, и никогда не поверит в то, что Майрон о ней ни разу не вспомнил.       Девушка сидела и давилась слезами, а на другой стороне мира, увлеченный подготовкой к своим грандиозным планам, которые он еще лелеял на Земле, был внезапно отвлечен непонятной силой, тянувшей его в личные покои, Саурон. Не думая ни о чем, он поддался зову, просто потому что привык доверять своим инстинктам, но когда обнаружил на своем столе клочок золотой бумаги, когда прочитал содержимое, то впервые был зол, что повиновался инстинктам. Разорванная бумага отправилась гореть, и ничего, что руки при этом его дрожали, ничего, что он был зол до такой степени, что разворошил свою комнату, совсем ничего, что он злился не на содержимое, а на то, что эта смертная посмела себя обнаружить, посмела вспомнить о нем, посмела просто выжить. Ведь сам Саурон ни разу даже о ней не вспомнил, поглощенный делами мирового масштаба, такая сошка не могла привлечь его внимание, и только лишь когда он спал, что было крайне редко, он видел сны, в которых имел возможность быть близким к ней, как правило после пробуждения он был сам не свой. Казалось, что теперь его планы катились под откос, потому что Саурон был уверен — это известие не оставит его в покое.       Нормально уснуть девушка не смогла, просидев на кровати в одном положении, она на долгие минуты провалилась в бездонную пропасть, лишь для того, чтобы снова очнуться и не почувствовать должного облегчения. Словно ее тело покинуло все тепло, а мысли, отделившись от головы, блуждали по комнате, не смея даже возвращаться к ней, душа, если таковая и была, то точно покинула своего человека и в ярой борьбе с гордостью, отправилась на поиски Майрона, без которого, и она это уже давно признала, Средиземье не было Средиземьем, волшебство не было волшебством. И так ли теперь важно, что он — зло?       Негромкий стук, затем еще один, когда стучавший не получил должной реакции, а затем и вовсе — голова просунулась в дверь, то была Энеиль, которая снова умудрилась отхватить от Келебримбора приказ — посмотреть почему Нанья так долго не спускается к завтраку. Эльфу было вроде бы как без разницы, но когда увидел Глорфинделя, неприятная мысль окатила его холодной водой.       — Госпожа?       Трудно было в этой девушке разглядеть признаки жизни, и поэтому эллет, поддавшись панике, сразу к ней подбежала, тогда-то она и увидела, что в ней пока еще теплится жизнь, но что-то с ней происходило — это точно. Она не реагировала ни на что, не смела даже посмотреть на Энеиль, эльф уловила в ней нечто неприятное, нечто, что ощущается когда рядом зло и поспешила доложить нолдо. Келебримбор словно ожидал с утра плохого, вскочил, не обращая внимание на возмущенные выкрики, он побежал в ее комнату. Не зря он сегодня мучился кошмарами, где раз за разом выкапывал обездвиженное тело девушки.       — Нанья? — тихий шепот, а потом уже и еле сдерживаемый крик. — Оставь нас. Нолдо, как и Элеин до него, улавливал зло, улавливал флюиды, которые разгулялись по комнате, и забирали у девушки ее жизненную энергию.       — Что ты сделала? Что?       Эльф начал оглядываться, рассмотрел ее тело на наличие инородных знаков, затем присмотрелся к письменному столу, и взревел. Понадобилась всего лишь секунда, чтобы понять что именно случилось.       — Глупая!       Разве не было понятно из ее слов, что ее письма могут до него доходить? Почему она все же решилась написать, почему именно вчера, когда для нее все казалось вроде бы нормальным, она решилась ему написать? И тогда-то эльф и понял, что в речах Наньи сквозила ложь, она вовсе не была влюблена в Глорфинделя, ей нравился Саурон. Келебримбор пробежался по письму, отмечая, что оно главный источник зла в этой комнате, не было никаких сомнений, что Саурон его уже прочитал, и не было никаких сомнений, что подобным образом он хочет установить ее местообитание. Магия.       Келебримбор вынес письмо и сжег. Быстро вернулся в комнату девушки, которая начала уже моргать и медленно приходить в себя.       — Нанья.       — Мне больно.       — В следующий раз, когда соберешься сделать подобную чушь, тебе будет еще больней, я это гарантирую.       — Не уходи.       Эльф остановился, не решаясь, то ли остаться, то ли выйти. Рука повисла над дверной ручкой, а сам эльф смотрел прямо, пытаясь вырезать в деревянной двери дыру.       — Ты хочешь, чтобы я остался?       — Я не хочу оставаться одна.       — Мне позвать Глорфинделя? — как ни странно, но в этот раз Келебримбор был крайне серьезен, он не издевался, потому что понимал, при таком раскладе, при таком состоянии с ней рядом должен быть тот, кому она доверят или хотя бы не боится.       — Нет. Мне не нужно притворство с его стороны.       — А чего ты хочешь тогда?       — Уснуть. Отдохнуть. Начать жить.       — Насчет последнего не могу ничего сказать, но насчет остальных — помогу. Позволишь?       — Разве тебе когда-нибудь нужно было мое разрешение?       Эльф сел на кровать, заставляя девушку опуститься и накрыл ее теплым одеялом, несколько раз он прошелся рукой по ее голове и этого было достаточно, чтобы она провалилась в сон. Келебримбор еще раз погладил ее и невольно улыбнулся.       — Я всегда тебя спрашивал, когда должен был прийти в твои сны, и когда появлялся у тебя в твоем же мире.       Эльф ей, конечно, никогда не скажет, что тот, кто преследовал девушку в ее же мире, был вовсе не Саурон, а он сам. Валар, а может и еще кто, распорядились таким образом, что для Майрона был готов не только портал, не только проводник, но и его надзиратель. Келебримбор откинулся на стену, и прикрыл глаза, вспоминая то, от чего он бежал. Он помнил разрушение и затопление Белерианда, он начал помнить то, как создавал свое королевство, как под покровом ночи к нему явился призрак — эльф Аннатар, помнит, как поддался искушению, помнит, как был убит и все для того, чтобы над ним потом насмехались Валар. Благородные Валар, которые бросали в лицо эльфа обидные слова, обвиняя того в слабости духа, когда он не посмел обличить Саурона, который был всего лишь духом, чье тело было далеко от Эа.       Но как бы Келебримбор не пытался доказать Валар, что дух не может быть сам по себе таким сильным, они его не слушали, и не хотели признавать, что исполнили свой приказ из рук вон плохо, что это из-за них Темный оставлял свой след в Средиземье даже после того, как его сослали. И конечно же, они не хотели признавать, что даже в месте, куда его послали, он остается для них недосягаемым. И даже тогда, будучи в Чертогах Мандоса, где Келебримбор смог, наконец, нормально вздохнуть, его не оставили в покое.       Заставили найти Саурона, заставили найти его через проводника. Сколько дней, а может и сотни лет измучался Келебримбор в поисках проводника, никому не известно. Иногда он был на грани того, чтобы потерять свою сущность там, в Пустоте, он был на грани того, чтобы раствориться в бесконечном, но его все равно возвращали, то ли Валар, то ли сам Эру, которого, кажется, очень забавили его выходки. Когда он, наконец, ее нашел, он был ни рад, ни зол, ему было все равно на тот момент, он даже не знал, что все ужасное его ожидает впереди.       Первый раз, когда дух Келебримбора попытался с ней связаться, можно было приписать к провальным попыткам, он не смог — он ее просто повредил, думая, что делает все правильно, он не рассчитал, что имеет дело с обычной смертной девушкой, которой присутствие постороннего в виде духа или же невидимой субстанции, может плачевно сказаться на психике. Тогда-то все и началось. Теперь эльф точно уверен, что повредил что-то в ее голове. Но он же все равно спросил ее разрешения, спросил, а она вроде бы и не отказалась.       Келебримбор открыл глаза. Сколько он спал? Неясно, однако в комнате было темно, мужчина немного поерзал, пытаясь выпрямить спину, которая от неудобного сиденья превратилась в камень. Одеяло сползло с его груди, он поднял ее и посмотрел на девушку, та жалась к его боку, стараясь согреться. Келебримбор снова улыбнулся. Как бы она его не ненавидела, что-то внутри нее все-таки знает кто именно ее мучитель. И как бы она его не презирала, в душе она точно знает, что он-то ей ничего плохого не сделает, потому что уже сделал ужасное.       — Нанья?       — М.       — Просыпайся.       — Угу.       — Пойдем.       — Куда?       — Я покажу тебе мир.       Оставить позади дворец для обоих было подобно глотку свежего воздуха. Келебримбор чувствовал себя в Долине неуютно, его давила атмосфера обреченности и затхлости, которая добралась до последнего оплота эльфов, он понимал, что нужно случиться чему-то эпичному и великому, чтобы снова вдохнуть жизнь в Средиземье, чтобы все было так, как прежде, но эльф знал — этого не случится никогда. Девушке было там тоже некомфортно по причине, что везде были незнакомые люди, везде смотрели на нее с осуждением.       — Не холодно?       — Пока нет.       — Далеко мы не пойдем. Мы налегке, а времена нынче опасные. Я просто покажу тебе одно место.       — Мне и этого будет достаточно, спасибо.       Эльф протянул руку девушке и помог ей взобраться наверх, они вышли из ущелья, и над ними раскинулось бесконечно небо, в котором рассыпались миллиарды звезд, что светили ярче искусственного света. Будучи во Дворце, Нанья не могла видеть этой красоты, а сейчас от увиденного перехватило дыхание. Нельзя не реагировать на такую красоту, которая обволакивает тебя, погружает в эйфорию, заставляет чувствовать себя возвышенно.       — Раньше они светили ярче.       — В моем мире нельзя увидеть звездное небо, для этого нужно уйти в места, где нет человека.       — Я бы хотел посмотреть на твой мир.       — Ничего интересного. Здесь тебе будет лучше.       — Так и не скажи. Здесь эльфы умирают будучи живыми, мы стареем вместе с этим миром, несем его тяготы, болезни и горести. Для нас трудно найти успокоение, и даже если ты молодой эльф, а их уже так мало, тяжесть тысячелетий все равно окажется грузом на твоих плечах. Для нас уже нет лучшего места, чем бессмертные земли, или Чертоги Мандоса.       — А что это?       — Бессмертные земли… там живут Валар, и те эльфы, что ни разу не видели Средиземье, там все иначе, и тень этой части земли никогда не достанет их, там все так, как было здесь, когда я впервые ступил на эти земли. А чертог… это место, куда мы уходим после смерти.       — Ты умер? — эльф промолчал, а Нанья попыталась сменить тему. — Так сколько же тебе лет?       — Я был зачат в Эпоху древ, в 1300 году, то есть, более семи тысяч лет назад. Нанья остановилась, пытаясь переварить информацию, пытаясь понять, не послышалось ни ей.       — Сколько? — Келебримбор улыбнулся и повернулся к ней. — Ты шутишь?       — Зачем мне шутить? Вот, Глорфинделю и то — больше, чем мне.       — А сколько лет тогда…       — Саурону? Он существовал еще до появления Арды, до появления эльфов и людей, до появления звезд. До появления всего, что ты сейчас видишь.       — Ты сказал…       — Да?       Нанья подобрала подол платья и попыталась успевать за эльфом, тот, увидев ее, немного прибавил шагу, про себя улыбаясь подобно ребенку, чтобы этой ничего не обязывающей улыбкой прогнать свой гнусный план, который у него созрел как только увидел ее письмо. Все что угодно, лишь бы не думать об этом прежде времени.       — Точнее… я хотела спросить, почему во дворце нет детей? Ну, кроме некоторых хоббитов, но ты сказал, что они не дети.       — Эльфы многим отличаются от людей, в том числе и в этом вопросе…       — Так я была права, сказав, что Майрона нашли в капусте?       — Саурон не эльф.       — Ох! Как все сложно.       — Ты неплохо держишься для той, которая прибыла из другого мира.       — О, это был комплимент?       — Может быть.       — Спасибо. Да вот только для такого не нужна выдержка, тем более, после того, как меня там не сочли за умалишенную, — на этих словах эльф помрачнел, но скрыл свое состояние. Он точно никогда не скажет ей. — Но, знаешь, я все же надеюсь на твои слова, и жду, что в этом мире я найду свое место, найду то, чего мне не хватало дома, я надеюсь, что моя жизнь здесь должна быть намного интересней. Я все еще жду того дня, когда ты исполнишь свое обещание.       — Но ты ведь знаешь, что оно сбудется только когда я сокрушу Саурона?       — Наверное, понимаю…       Келебримбор осмотрел горизонт. Намечалось нечто. Что-то затаилось в тени и только ждало подходящего момента.       — Ты хочешь этого?       — Не знаю. То есть, если он зло, то да, но… не знаю.       — Не нужно было скрывать от меня всю правду. Не нужно. Потому что, зная раньше то, что я знаю сейчас, я бы не потратил так много времени понапрасну.       — Какую правду?       — Прости.       — О чем ты?       Неестественный рев заставил Нанью оторвать взгляд от эльфа, а когда она снова посмотрела, его уже не было. Эльф исчез. А шум все нарастал, и теперь уже были явственно слышны звериное рычанье, хотя и в темноте нельзя было ничего различить, редкий лес не мог показать ей всей картины, и даже звезды скрылись, словно не желая видеть то, что сделал эльф.       Келебримбор скрылся, оставляя девушку небольшой группе орков, которая сразу же схватила ее и унесла в неизвестном направлении. Эльф с безопасного расстояния смотрел, как удаляется морготово отродье, смотрел и не мог понять, ему улыбаться или гнаться за ним и в праведном гневе разрубить на части. Но он продолжал стоять, еле выдавливая из себя улыбку. Может на этот раз у него все получится так, как нужно.