Стеклянные глаза

      За окном садилось солнце, а мой соулмейт не объявлялся. Обхватив себя руками, всхлипывая, я затаилась под кроватью на бежевом ковре, таком же обезличенно-пресном, как вся обстановка здесь.       В желудке заныло, когда по комнате стала расползаться ночная тьма. Я шмыгнула носом, провела по лицу ладонью. У меня не получится прятаться тут вечно, надо думать, думать, думать, как выбраться из этого кошмара. Этот человек пугал меня до смерти. Было в нем что-то этакое… как у серийного убийцы.       Но меня ему не убить. Если я умру, умрет и он.       На трясущихся конечностях я выползла из-под кровати, чтобы перебраться на матрас. Объектив камеры не давал мне покоя — я перевернулась на спину, сложив на груди руки, и закрыла глаза. Он, разумеется, наблюдал за мной, намереваясь вернуться лишь тогда, когда я выполню то, чего он хочет.       И он пришел. Нескоро, но — пришел.       Датчик пискнул, замок щелкнул, и в комнату вошел Бен. Волосы, собранные в хвост, очки для чтения, прежняя одежда… все в нем осталось неизменно, как и пустое выражение лица. Нет, по доброте душевной он не сделает ничего.       Пытаясь унять подступающую тошноту, я сглотнула.       — Я хочу есть.       — И что же ты сделала, чтобы заслужить ужин?       Ублюдок. Даже еда была для него предметом торга.       Я смотрела на него, а он — на меня, выжидательно вскинув брови. Конечно, умереть от голода он мне не даст, но, вероятно, не накормит меня, пока ситуация не дойдет до критической точки.       — Чего ты хочешь?! — прошипела я.       Бен пожал плечами. Он продолжал молчать, глядя на меня с деланым равнодушием.       У меня уже ничего не осталось, но возникла идейка о том, что могло бы сработать. Я спустилась с кровати и, стиснув зубы и зажмурившись, спустила трусики. По телу пробежали мурашки, однако, учитывая, что он забрал у меня ночнушку, полная нагота должна была его устроить.       Я ждала, не открывая глаз. Бен выдержал мучительно долгую паузу и сказал:       — Подойди сюда, пожалуйста.       Боже… Неужели сработало.       Он не сводил с меня темных глаз, пока я шагала к нему, стараясь сохранять самообладание. Он улыбнулся мне и раскрыл ладонь. В тусклом свете блеснул шрам. Хищник требовал от жертвы трофей.       Я впихнула свои красные трусики ему в руку, и длинные пальцы Бена сомкнулись над ними, как створки листьев Венериной мухоловки. Он сунул добычу в задний карман, не отрывая от меня взгляда.       — Знаю, так не принято, — произнес он, открывая дверь, — но мне нравится готовить. Это занятие не войдет в круг твоих повседневных обязанностей, за исключением выпечки к приему гостей.       Отлично. Так я смогу отравить их всех.       Бен сопроводил меня наружу — в коридор с темным паркетом и безупречно белыми стенами. Я оглянулась, пытаясь запомнить расположение дверей, но Бен мягко подтолкнул меня вперед, заставляя идти к лестнице. И я пошла, не рискуя его злить.       Воздух был прохладным — слава богу, у него имелось центральное кондиционирование. На первый этаж вела лестница с коваными перилами, обрамленная вдоль стены красивыми светильниками. Парадная дверь была ярко-красной, пол выстлан тем же темно-коричневым паркетом, а стены цветом напоминали яичную скорлупу. Смотрелось жутко.       Бен тронул меня за талию, я обняла себя руками и засеменила вперед, сжимая бедра, чтобы хоть как-то прикрыть наготу. Раньше я никогда не стеснялась оголяться перед своими мужчинами, но сейчас все было по-другому.       Кухня оказалась типичной для Лос-Анджелеса: хорошая техника, просторный кухонный островок, светлое пятно вокруг него на полу и смежная гостиная с небольшим столиком для завтрака. Все окна — в гостиной, над раковиной, — а также стеклянная раздвижная дверь были затемненными либо закрытыми занавесками, не позволяя увидеть, что же там, на улице.       Но наш путь лежал дальше — Бен привел меня в столовую все с тем же темным паркетом. Длинный стол был застелен красной скатертью, на которой стояли свечи и фарфоровые тарелки… Я узнала золотую отделку по краям! Это настоящая позолота! И черт бы его побрал, этот сервиз принадлежал мне!       Я прикусила губу, чтобы не сорваться, пока Бен отодвигал для меня стул. Слава богу, сидеть нам предстояло на разных концах стола. Но он украл мой любимый сервиз! Это было первое, что я купила, когда приобрела дом…       — Я уже поужинал, — сообщил Бен, когда я опустилась на холодное сиденье. — Но тебе я принесу суп.       — От него меня тоже вырубит, как от воды?       Кончиками пальцев он провел по моей шее, убрал мои волосы назад и собрал в свободный хвостик.       — Не представляю, о чем ты говоришь, — ничуть не смутился Бен. И затянул хвост чуть туже. — Предпочитаешь красное или белое?       Я впилась ногтями в бедра.       — Белое.       Бен отошел, тихо постукивая черными туфлями по паркету. Я смотрела на стоящий передо мной бокал и закрыла глаза, пытаясь не свалиться без чувств. Он украл мои вещи. Он украл их! И даже не собирался признаваться в краже.       В горле собрался комок, но я проглотила его, открывая глаза. Это была парадная столовая: с буфетом, в котором находился мой остальной фарфор и набор изысканных хрустальных бокалов, и вторым столом, поскромнее, со скатертью-раннером, лаконичным оформлением — виноградным узором — и стопками простых тарелок.       Домашнего телефона здесь не было. Девяностые остались позади, ни у кого больше не найти такого старья.       Это было странное жилище: ни одного фото с другим человеком, только картинка с улыбающейся собакой в центре стены — я знала эту породу: бельгийская малинуа. Собака выглядела счастливой — сидела, высунув язык.       Вот и все. Подобранная с чопорным педантизмом одинаково скучная мебель и большая рамка с собакой.       — Сукин ты сын, — пробормотала я. Все мужики одинаковы. Любимая собака и унылая берлога — это главное.       Бен вернулся с тарелкой супа, которую поставил передо мной, убрав пустую тарелку. Что-то красноватое, с пастой и овощами: либо минестроне, либо фаджоли, — но пахло хорошо, и в общем-то сейчас это было все, что меня волновало.       Он положил мне на колени сложенную салфетку, а затем я хмуро наблюдала, как он наливал мне в бокал белый зинфандель — на треть, — хотя я бы с удовольствием осушила бутылку до дна.       — Можно еще? — попросила я.       — Нет, — Бен подтолкнул ко мне ножку, слегка отодвинув бокал. — Ты можешь получить добавку супа, если справишься с этим, и воду — столько, сколько пожелаешь.       — Ты держишь меня в плену, а я даже не могу напиться?       Бен помедлил, но затем плеснул мне немного сверху. Ну хоть на этом спасибо.       Не став тянуть резину, я набросилась на еду и, будь моя воля, вылакала бы тарелку за мгновение. Я хотела есть, и я никогда не жеманничала, если дело касалось еды, но что-то подсказывало мне, что такое поведение придется Бену не по душе.       Я вытерла рот, Бен уселся напротив. Он держал айпад и словно не замечал меня, отпивая из простой белой чашки кофе — жидкость была коричневой. Тьфу. Ему полагается пить черный, как всем психопатам.       Мы занимались каждый своим делом. Я ела суп, стараясь не торопиться и не слишком расплескивать его с ложки, а Бен читал, не поднимая глаз. Мне удалось растянуть тарелку на десять минут.       Тишина становилась неловкой. Я побарабанила пальцами по столу и откинулась на спинку стула, со вздохом допив бокал, но Бен не шелохнулся.       — Посуда выглядит такой знакомой, — прокомментировала я. — Где ты отыскал этот фарфор? На дворовой распродаже?       Он проигнорировал меня. Ладно. Я найду другой способ разворошить это осиное гнездо.       Я перевела взгляд на фотографию собаки в рамке. Хм, никогда прежде не видела, чтобы полицейские использовали к работе эту породу. Малинуа похожи на немецких овчарок, но я слышала, что их сложнее обучать, этим собакам требуется твердая рука.       — Чей это пес? — поинтересовалась я.       Бен отхлебнул кофе.       — Мой.       — Какая у него кличка?       — Ее имя Мия.       — О, прошу прощения, — я чуть нервознее постучала пальцами. — Можно мне добавки?       — Ты умудрилась вылить половину супа на себя. Попробуй начать с этого.       Боже. Я закатила глаза и опрокинула в себя стакан воды, ожидая дальнейших указаний. Интересно, мне полагалось спрашивать или требовалось просто сидеть в режиме ожидания?       Впрочем, я все равно молчала. Минуту за минутой. А потом еще. Я ждала, пока не поняла, что еще чуть-чуть — и взорвусь, зашвырну хрустальный бокал в стену.       — Где ты желаешь спать: в своей спальне или в моей?       Я моргнула и подняла взгляд. Он опустил айпад на стол и снял очки, чтобы потереть глаза. На этот вопрос существовало два варианта ответа: правильный и неправильный, но я решила рискнуть, несмотря на очевидность последнего.       — В моей.       — Хорошо, — Бен встал, размял шею, повертев ею из стороны в стороны, подошел ко мне и забрал тарелку. Мою тарелку. — Пойдем, дорогая.       Мы вернулись на кухню, где он поставил тарелку в раковину и, выключив свет, повел меня сквозь давящую тьму наверх, в отведенную мне клетку. Бен притронулся пальцами к клавиатуре на панели, и датчик просканировал сетчатку его глаза.       Он открыл дверь, пропуская меня вперед.       — Я буду рядом, чуть дальше по коридору, если тебе понадоблюсь. В тумбочке есть тревожная кнопка, кроме того, ты можешь связаться со мной с помощью консоли.       Да пошел ты.       — Рей.       Бен коснулся моей спины, и я развернулась, раздраженная и взволнованная этим интимным жестом. Он обвил рукой мою талию и притянул меня к себе — и нежно переплел наши пальцы. На секунду я ощутила его дыхание на шее, а затем в моей руке возникло удивительное покалывающее ощущение.       Метки соприкоснулись. Мои веки отяжелели — по телу распространилось тепло — такое нежное и расслабляющее, что я, наверное, могла растечься лужей по полу. Это безумие… Наверное, он снова опоил меня.       Как не в себе, закрыв глаза, я спрятала лицо на его плече, и Бен погладил мой указательный палец своим большим. Чуткий жар просыпался там, где он прикасался к моей коже, так что я почти забыла свою ненависть к нему.       Бен подхватил меня на руки одним плавным движением. Он опустил меня на кровать и наклонился, ласково прижимая свою руку к моей. Я не протестовала. Мне нравилось, как от него пахнет, какой он теплый, как чувственно дышит мне в шею. Я сжала ворот его рубашки, притягивая его ближе.       Кончик его пальца неторопливо скользнул по моему бедру к колену. Его губы прижались к моей шее, и на миг мне показалось, что Бен меня укусит.       Но он вздохнул — умиротворенно и довольно.       — Это предназначено для нас, Рей. Для нашего дома и нашей спальни. Этим нельзя делиться ни с кем, нельзя никому показывать — это только наше, для наслаждения наедине.       — Хорошо… — выдохнула я.       Бен медленно вдавил свои подрагивающие пальцы мне в бедро.       — Если ты когда-нибудь откроешь свою метку другому мужчине, — прошептал он, его голос стал ниже и посерьезнел, и я всхлипнула, потому что чувствовала себя словно под кайфом, — мне придется наказать тебя. И жалости не жди. Ты поняла меня?       — Да. Да, я поняла.       — Прекрасно, — Бен ослабил хватку, пощекотав меня под коленом, и провел губами по моей щеке. — И не прячься от меня под кроватью. Я начинаю беспокоиться, когда не вижу эту волшебную золотую кожу.       Бен отступил, и я сразу остыла градусов на десять — сладкая дымка испарилась, оставив после себя ледяную пустоту. Меня передернуло, и я опять свернулась в клубок, чувствуя себя гораздо хуже, чем раньше, потому что все тепло исчезло, и лишь Бен остался единственным его источником.       — Добрых снов, дорогая, — тихо проговорил он, пощелкивая клавиатурой. — Я буду прямо по коридору — если замерзнешь.       Дверь закрылась. Дрожа, я уставилась вперед, в кромешную тьму, и услышала писк датчика.